Текст книги "С «Джу» через Тихий океан"

Джу

Много ли это – 50 дней?

Сегодня сделали первые приготовления к высадке на сушу. Дончо достал резиновую лодку, на которой доплывем до берега, после того, как бросим якорь в заливе Хива-Оа. Мне доставляет истинное удовольствие смотреть на лодку. Приготовили также 3–4 пластмассовых канистры, чтобы запастись питьевой водой.

Я переложила кинопленки в сухой контейнер: тот, в котором они хранились, отсырел. Может быть, потому, что я, перед тем как уложить в него киноматериалы, помыла его морской водой и, сколько потом его ни вытирала, он так и остался влажным. Только бы не попортились пленки. Одна кинокамера не работала уже в Лиме. Отказал лентопротяжный механизм. Не сломался ли он в пути из Болгарии в Перу? В то время лодку водой не заливало, не говоря уж о ящике с киноаппаратами. Только бы с другой камерой ничего не стряслось! Когда океан совсем успокоится, отплывем немного на резиновой лодке и снимем «Джу» на кинопленку. А пока что дует приличный ветер. Не очень сильный, но «наш», попутный.

Видимо, я переборщила со сном, потому что Дончо открыто посмеивается. Похоже, без меня скучает. Заверяет, что у меня две вахты: 12 часов – на румпеле, 12 часов – сон.

Достала заветную шкатулку со своими «сокровищами», которые пополнила новыми. Если не успею сегодня, завтра обязательно приведу их в порядок. А сейчас вслух почитаю Дончо письма, которые вручили нам друзья в аэропорту. Видимо, настал их час.

Не могу понять, много это или мало 50 дней. Быстро ли они пролетают? Может быть, тут другое – просто я сразу забываю каждый прожитый день. Очень жажду скорее достичь островов. Не представляю их себе, но уже мечтаю о том, что буду там делать. Я столько о них читала, что, кажется, знаю о них все, теперь надо только увидеть их. По сто раз твержу себе одно и то же: еще 9 дней, осталось всего 9 дней. Много сплю, а мысли связаны лишь с тем часом, когда надо заступать на вахту. Дончо разбудил меня и сказал, что, если я встану пораньше и приду к нему, он сообщит мне что-то очень приятное. Конечно же, я не выдержала, прибежала. А приятное оказалось самым распрекрасным: как только прибудем на Таити, закажем телефонный разговор с Болгарией на 8 часов утра, в Софии будет как раз вечер, и мы услышим голос Яны. Мне стало до боли грустно. Не буду больше писать о Яне. Это всегда кончается слезами.

Всю прошлую ночь и весь сегодняшний день дует чудесный сильный ветер. Волны небольшие, и лодка летит. Похоже, за сутки пройдем свыше 70 миль – это рекорд для нашей мачты и оснастки. Как мы выглядим со стороны, уж и говорить нечего. На левом борту, куда бьют волны, не определить, какого цвета лодка. Пышные зеленые усы из водорослей волочатся за кормой, словно мы плывем не по океану, а по болоту. Вокруг то и дело выпрыгивают из воды рыбы. Блещет серебром скумбрия. Вот уже целую неделю нас преданно сопровождает одна огромная корифена. Вертится и рыба-лоцман с буро-зелеными полосами и чем-то красным на спинке. Много пеламид. Сегодня появились три небольшие акулы. Кажется, называют их колючими акулами.

Все последние дни читаем мемуары Захария Стоянова «Записки о болгарских восстаниях» – передаем книгу друг другу вместе с вахтой. Мне нравится, когда писатель подробно и точно описывает, кто, кого и где предал. Кроме своих национальных героев, народ должен знать предателей и доносчиков. Только гласность, только презрение к предателям могут очистить общество от скверны.

Дончо

Лучистые и добрые

Еле дождался, когда проснется Джу. Неожиданно пришло в голову, что из Папеэте мы сможем позвонить Тотовым и услышать голос Яны. Джу выслушала меня, сжала кулачки, сгорбилась и вдруг заплакала. Очень она похудела, и кулачки выглядят неестественно большими. Ее худенькая сгорбленная фигурка олицетворяла глубокую скорбь.

За совместную жизнь мы хорошо изучили друг друга. Джу вообще чрезвычайно импульсивна, каждая жилка у нее напряжена. Каждая частичка тела удивительно ярко выражает ее настроение и переживания. Джу подобна скульптурам Ивана Лазарова, поза тела которых говорит больше, чем их глаза. Мне очень нравятся работы этого ваятеля, особенно его памятник-статуя скорбящей матери на могиле Пейо Яворова, известного болгарского поэта.

Как там чувствует себя мама?

Через несколько минут Джу пришла в себя и выпалила:

– Я ужасно рада!

Никогда мне не забыть выражения ее глаз! Как они сияли, какие они лучистые! Радость ее ослепительна и заразительна.

Сейчас она готова продолжать плавание прямо до Папеэте. Без колебания откажется от долгожданных Маркизских островов.

Снова буря

Могучий ветер подгоняет «Джу». Океан вздыбился. До самого горизонта – белые гребни. Взбираемся на крутые горы и падаем в бездну. Лодка скрипит и стонет, издавая какие-то новые, незнакомые доселе звуки. Вся в белой пене, но отчаянно режет носом волну. Океан ярится. Буря ревет в полную силу. От этого рева и жуткого воя несколько лет назад я бы оцепенел. А сейчас мы действуем, словно бесчувственные роботы. Для нас давно уже нет ничего нового в бурях. И все же предпочитаю сражаться с ними днем. Ночью трудно справляться с гигантскими волнами.

Соль, всюду морская соль. Она вездесуща. Ею насыщены брызги. Она мгновенно залепляет очки. Лихорадочно протираю их. Брови от соли совсем побелели, словно у мельника. Если проведешь рукой по щеке, под ногтями полным-полно все той же светло-коричневой соли. Плотной, неистребимой. Лица загрубели, и соль уже не раздражает кожу. Только ощущение неприятное. Будто ты должен всю жизнь носить эту маску.

Морская соль не причиняет нам вреда. Уже пятьдесят дней мы и сами купаемся в морской воде, и все моем только ею. На коже лица и тела нет никакой сыпи, не чувствуем зуда и т. п. Иногда саднит веки – и только. Единственное «кресло» у румпеля давно протерто. Однако соль тут не виновата, оно протерлось от постоянного сидения на нем и от тряски. Все это раздражает, но неизбежно в жизни путешественника.

Волны все такие же гороподобные. Чувствую себя истерзанным и подавленным. Вокруг все признаки надвигающегося шторма. Боюсь, не разразилось бы нечто невиданное.

Вчера, 7 мая, поставили рекорд со своей импровизированной мачтой: за сутки прошли 74 мили. Со старой мачтой делали и по 96 миль. Это без учета скорости, с которой нас несет течение. А оно иногда достигает 20 миль в сутки.

Что легче?

Прошло пятьдесят два дня. Одиночество полнейшее. Не встречали судов. Не пролетали самолеты. Связь с миром – лишь транзисторный радиоприемник. Но это односторонний контакт.

Не разговариваем. Обмениваемся только короткими фразами по делу. Каждый погрузился в собственные мысли, несмотря на то что проблема у нас одна. Не ссоримся, не ругаемся – просто дошли до предела.

Все время думаю о мачте. Об одном и том же: выдержит ли она? Убережем ли мы ее?

Мне кажется, что я надоел Джу. Видимо, от этой мешанины из Дончо, спасательной лодки и постоянной бессонницы она готова взорваться.

Имеем ли мы право подвергать свою любовь подобным испытаниям? Сегодня я совершенно ясно понял, что Джу, как хрупкий стебелек, может согнуться и сломаться под непосильной нагрузкой.

Интересно, приводят ли одинаковые условия жизни к одним и тем же мыслям? Не могу этого утверждать. Джу ни за что не признается, если и ей в голову придут такие мысли. Да и я, пожалуй, не признался бы.

– Джу, о чем ты думаешь?

– Ни о чем.

Жаль, что не удалось на практике проверить один из принципов материализма.

Если я растеряюсь, проявлю слабость, если буду держаться неуверенно, испытывать страх, Джу просто станет меня презирать. И тут уж не помогут прошлые заслуги. Не поможет и все то, что мы преодолели вместе.

Тем более что в моменты адского напряжения и большой усталости тебя так и подмывает свалить вину за свои неудачи на другого, оправдать себя. Долгое время я анализировал свои поступки и был возмущен собственным поведением. Оказывается, мне легче думать о дурном, злиться. Уже несколько дней нахожусь в таком состоянии. Нечто подобное я сотни раз наблюдал в обыденной жизни. Когда вернусь в Софию, обязательно произведу статистический подсчет, сколько времени мои знакомые уделяют плохому в жизни и сколько – хорошему.[26]26
  Я сделал такой подсчет. Слава богу, вышло, что в океане я был пессимистом. Ожидал худшего. Не утверждаю, что мои друзья самые умные на свете, но выяснилось, что хорошим мыслям они отдают до 30 процентов своего времени.


[Закрыть]

Что будут говорить о нас в Болгарии? Странно, после каждой новой экспедиции растет число наших почитателей. Но множится и число наших противников. К сожалению, ненависть более активна. Горстка людей может поднять невероятный шум. Я и раньше слышал, что «нет пророка в своем отечестве», но теперь испытал это на своем горбу.

Здесь, в самом центре Тихого океана, в окружении реальных опасностей, мне кажутся смешными упреки наших недоброжелателей. Но в Софии, как мы ни старались делать вид, будто укоры нас не задевают, все же нам было больно и обидно.

Мы очень старались не впадать в положение людей, которые защищаются, оправдываются тем, что, мол, рисковали собственной жизнью. И не только потому, что это унизительно. Но и потому, что такая позиция, невыгодна. И я предпочел уделить все свое внимание подготовке к следующей экспедиции. Тем более что нельзя убедить того, кто этого не желает.

Когда мы вернемся домой, несомненно, найдутся знатоки, этакие морские волки, которые обнаружат у нас уйму новых ошибок и промахов. И скажут, что если бы они оказались на нашем месте, то все было бы по-другому: все шло бы как по маслу, без сучка без задоринки.

После нашего плавания через Атлантический океан появилось по меньшей мере с десяток «сведущих» людей, которые горячо доказывали мне, что пройти через океан на спасательной шлюпке – дело пустяковое, безопасное. «Яхта – это страшнее», – твердили они. А спасательная шлюпка, дескать, вообще не может перевернуться и потонуть. Я ^терпеливо выслушивал назидания и затем наивно спрашивал: «Скажите, а почему же тогда мы оказались первыми, кто пересек океан на спасательной шлюпке? Отчего же другие предпочитают яхты? С какой стати они тратят огромные средства лишь на то, чтобы принять на борт многие тонны балласта для создания остойчивости?»

Я всегда радуюсь, когда кто-либо хвалит спасательную шлюпку или каким-то образом укрепляет авторитет ее как самого массового спасательного средства – ведь это одна из задач и нашей экспедиции. Но было бы по меньшей мере наивно идеализировать качества шлюпки, даже опасно и безответственно. Действительно, наша «Джу» до сих пор ни разу не перевернулась, а мы провели на ней в общей сложности более шести месяцев. Но это чертовски трудно и часто выше человеческих сил. Все твое внимание во время плавания в любую минуту, да что там минуту – в любую секунду напряжено до предела. В открытом океане яхтсмены могут по двадцать дней даже не касаться руля! Мы же вынуждены приспосабливаться к каждой волне, избирать наилучший угол встречи с ней, вечно бояться за мачту, следить за малейшим отклонением от курса. Всегда помнить, что на спасательной шлюпке нельзя повернуть назад.

Мы должны достичь Хива-Оа

Океан беснуется все больше. Волны становятся все круче и коварней. Между двумя гигантскими водяными валами рыщут небольшие, но нахальные волны. Ветер срывает с них пену и вытягивает ее в нескончаемые белые полосы, словно бросает на поверхность океана белые «гирлянды». Воздух насыщен водяной пылью. Дышать все труднее. Я мечтаю лишь о том, чтобы погода наконец улучшилась и мы смогли бы спокойно войти в Атуа-ну. Мечтаю о ясной ночи, чтобы издали можно было увидеть острова.

Мы уже заняли идеальное положение, вышли точно на широту Хива-Оа. Теперь надо держать курс прямо на запад. Полный фордевинд. Ветер бьет в спину. «Джу» взлетает и падает на крутых волнах, как могучая и красивая рыба. От этого стремительного скольжения скорость увеличивается на 15–20 миль.

Изучаю по лоции условия нашего «приземления». Берег в Атуане негостеприимный и открыт южным ветрам. В Атуане нет порта, хотя это и самый крупный населенный пункт на островах. Нам надо бросить якорь в заливе, до полосы прибоя, и пересечь зону, где разбиваются волны, на резиновой лодке – чисто полинезийский способ выхода на берег. Я несколько раз опробовал его в Болгарии! Однажды вместе с Любчо Стойловым во время сильного шторма мы прошли на швертботе до пляжа в Каваци. Только у нас теперь будет не швертбот, а резиновая лодка, и на ней трудно вернуться назад. Какая-нибудь крученая волна может легко ее перевернуть. Но мы с Джу отлично плаваем, так что и это для нас не так уж опасно.

В лоции сообщается, что единственный маяк Маркизских островов находится в Атуане. Странный маяк. Он представляет собой лачугу с красной крышей. Имеет немигающий белый свет, который виден за 3,2 мили. Не маяк, а жалкий фонарь. По описаниям Жака Ива Тумлена, это фонарь типа «Летучая мышь». Такие у нас в Болгарии вешают на телегу при ночной езде. В лоции говорится: «Маяки на Туамоту и Маркизских островах непостоянные и не гарантируют видимость на указанное расстояние».

Почти то же самое сказано и о тамошних течениях, и о расположении рифов. И мне все яснее становится, почему моряки в один голос клянут и ругают здешние маяки и почему именно здесь довольно бесславно завершаются многие путешествия.

Дело в том, что Маркизские острова высоки и видны издалека. Но атоллы Туамоту почти не поднимаются над уровнем моря, и их обнаруживают лишь по возвышающимся над водой пальмам. Говорят, создается такое впечатление, будто пальмы встают прямо из воды. Днем это не страшно, но ведь ночи здесь длятся по 12 часов, а скорость течения достигает скорости почти 7–8 кабельтовых в час, или около 20 миль в сутки. Только бы небо было ясным, тогда можно будет определить свое местоположение.

Джу

Поправка

Обычный день. Ничего особенного. Единственное изменение: восточный ветер усиливается, а волны стали еще выше. Спорим с каждой волной и так изучили их норов, что в лодку попадают только брызги.

Предельно напряжены. Глаз не спускаем с мачты, следим за румпелем. Только бы ничего с ними не случилось! С утра небо затянули мрачные тучи.

Ура! Мы на 134° западной долготы и на широте Хива-Оа – 9°50^/. Остается еще 5°. А прошли 57°.

Уже несколько дней слушаем радио Таити. Передают только полинезийскую музыку. Она заполняет ночь радостью, быстрым ритмом и еще чем-то незнакомым, красивым, что волнует кровь.

Обдумываю, какие вещи убрать, какие приготовить, какой трос прикрепить к якорю и т. д.

Вчера вечером получила задание – следить, когда созвездия Южный Крест и Центавр будут одинаково хорошо видны. Непрерывно занимаемся вычислениями поправок компаса. В Кальяо при самом доброжелательном отношении к нам ничем не смогли помочь. Даже удивлялись, почему так упорно мы стремимся определить остаточную девиацию компаса. Нам составили специальную таблицу девиации, которую я выучила назубок. Однако, как и предполагал Дончо, поправка компаса на нашем курсе составила все же около 15°. Все это произошло, к счастью, в мою первую вахту. К счастью, потому что во вторую я встаю, одеваюсь и сменяю Дончо в полусонном состоянии. Сердце мое спит, кровь спит, ни о чем не думая, машинально, управляю рулем. И только через полчаса прихожу в себя. Надеюсь, что Маркизские острова не появятся именно в эти минуты полузабытья. Иначе это будет нечестно.

Яна в верных руках

Два года назад, на пятьдесят второй день с момента отплытия из Лас-Пальмаса (Канарские острова), мы прибыли на Кубу. По существу, прошло полтора года между завершением одной экспедиции, атлантической, и началом другой, тихоокеанской. Полтора года, а я и не заметила, как пролетело время. За этот период мы написали книгу о своем путешествии на лодке через Атлантический океан, подготовились к новой экспедиции через Тихий океан, совершили путешествие на яхте болгарского телевидения по Эгейскому морю, работали. Как уж тут было его заметить! Вспоминаю, что, перед тем как отправиться в Париж, а затем в Лиму, мы всю ночь, до самого рассвета, провозились, собирая и упаковывая не отправленный вместе с лодкой багаж. Яну оставили у Тодора Антонова, где она находится и сейчас. Мне никогда не забыть того чувства, которое я испытала в ту минуту, когда он, Тути и ее мать согласились приглядывать за Яной, пока мы будем в плавании. Полгода мы ломали голову: на кого оставить Яну? Эта мысль не покидала меня ни днем, ни ночью, что бы я ни делала, какие бы сложные вопросы ни обсуждала. Мозг неустанно сверлила одна жгучая мысль: «Готовитесь, суетитесь? А что будет с Яной? Мама плохо себя чувствует. Ей за глаза хватает беспокойства и тревог из-за моего отъезда, а тут еще и забота о Яне! А если девочка расхворается? Что они тогда будут делать вдвоем с отцом? Сами окончательно слягут». Совершенно замучили меня сотни подобных вопросов.

Где найти сердечных и смелых людей, которые взвалили бы на свои плечи бесконечные хлопоты о чужом ребенке, пока его мать и отец будут в океане? Таких людей, которые, кроме прямых забот о ребенке, согреют его душевным теплом, не впадут в панику, когда дитя разболеется? Где искать столь добрых и мужественных людей, которые ни на минуту не допустят мысли, что с нами случится какая-нибудь беда?

Шел уже январь, а мы все еще не знали, что нам делать. И вот однажды вечером Митко Езекиев намекнул о г-же Спировой, о Тути и Тото.

Не передать словами, какое облегчение я испытала, когда они согласились! Гора свалилась с плеч! И эта была даже, не благодарность, а скорее удивление! Я шла по улицам с заплаканными глазами и все повторяла: «Какие люди! Какой доброй души люди!»

Отвели Яну к ним. Девочка тут же принялась играть с их Тошкой, будто они всю жизнь провели вместе. Потом я уложила дочь спать и… рассталась с нею на целых 8 месяцев.

Без Яны больше никуда не поеду. Не могу. Не порадовалась, не налюбовалась дочуркой.

Во время атлантической экспедиции я думала о многих вещах, которые хотела сделать, когда вернусь в Болгарию, но не успела. Жизнь наша проходит напряженно, быстро. Наверное, так оно и лучше.

Ждем

Я немного отвлеклась от темы. До островов осталось три дня. Я так верю в навигацию Дончо, что ни на минуту ни в чем не сомневаюсь. Нам еще далеко до конечной цели экспедиции – островов Фиджи. Но данный переход – самый долгий. Остальные займут не более 20 дней каждый. А думы мои давно уже в Болгарии. Ветер сегодня посильнее. И мы установили настоящий рекорд – прошли 82 мили. Тем, кто плавает на яхтах, такое расстояние покажется, вероятно, ничтожным. Для нас же с нашей самодельной мачтой и зарифленным гротом, с нашей обросшей водорослями лодкой да с румпелем, за которым следишь с тревогой, как бы чего с ним не случилось, это и в самом деле большое достижение. Когда мы проходили по 36–38 миль в сутки, то говорили себе: «Не густо, конечно, но все равно мы идем к цели и достигнем ее». А сейчас, можно сказать, мы летим. Волны могучие. Какая огромная масса воды! Над нами кружат большие птицы-фрегаты. Своими зловещими клювами они то и дело хватают рыбу. Камнем падают вниз и тут же взмывают с добычей в клюве. Наша верная «паства» из корифен и пеламид, возбужденная быстрым ходом лодки, носится вокруг, выпрыгивает из воды.

Ветер, волны, небо, океан, рыбы, птицы и мы – этим исчерпываются темы наших разговоров. Но ведь человек не может не думать, не размышлять!

Сегодня приготовила все для съемок. Зарядила ту самую кинокамеру, у которой не работает лентопротяжный механизм. Этим киноаппаратом будем снимать на черно-белую пленку, привязывая кадры по хронометру и ручным часам, благо они работают безотказно. Пленка, кажется, отсырела. Дончо зарядил фотоаппараты.

Я столько мечтала об этих островах, а теперь мне хочется поскорее до них добраться лишь для того, чтобы хоть ненадолго избавиться от ночных вахт. Последняя опять была «мокрой».

Дончо

Мы достигнем суши!

Появились огромные фрегаты. Успел их пересчитать: двадцать семь. Эти морские птицы, как правило, не улетают далеко от суши. Они тяжело летают над океанскими просторами. Фрегат – крупная черная, зловещая птица.

Рыбный мир вокруг стал богаче. Сегодня гастролируют новые виды. С вчерашнего дня нас сопровождает зеленовато-голубая рыба, которая то и дело исполняет перед нами невиданный номер: вылетит из воды и затрепещет в воздухе словно струна. Другие дебютанты ухитряются, пока летят, казаться мертвыми и затем с шумом шлепаются в воду. Они похожи на семгу.

Тут же носятся летучие рыбы. Их треугольные брюшные плавники плотно прилегают к телу. Точь-в-точь как у современнейших сверхзвуковых самолетов. Эти «крылья» очень помогают им планировать над водой, с ними они более маневренны и уверенны в полете. Я видел, как одна из летучих рыб сделала мертвую петлю. Некоторые с огромной скоростью врезаются в волну и пулей вылетают из нее с противоположной стороны.

Большую часть времени рыбы проводят в воздухе. И я не могу надивиться на этот незнакомый для меня мир. Небольшая скорость лодки и наше постоянное пребывание в 50 сантиметрах над поверхностью воды позволяют непосредственно наблюдать за жизнью и взаимоотношениями в океане. Такая возможность открывается, если ты находишься на плоту или в лодке. Моряки современных судов лишены этого. Большая скорость, высота судна, а также шум двигателей создают обманчивое представление о жизни океана. Даже когда путешествуешь на яхте, и то не имеешь с океаном такого тесного контакта. Этому мешает вдвое большая скорость и незначительное время вахты. Обычно моряки находятся на палубе судна, которая на 7–8 метров отдалена от поверхности воды. Лишь рыбаки да моряки рыболовного флота – исключение из этого правила. Они очень хорошо знакомы с истинной жизнью и нравами в океане.

Сегодня голову сломал в поисках циркуля. Решил не надоедать Джу. Искал его упорно. И когда уж совсем отчаялся его найти, спросил Джу„куда он запропастился. В ответ Джу сверкнула глазами. Один лишь взгляд, но и его предостаточно. Оказалось, я сам воткнул циркуль в 20 сантиметрах от его обычного места. Теперь я чувствую себя виноватым и все вспоминаю искорки гнева в глазах Джу.

Летим

Океан вздымается. Волны больше вчерашних. «Джу» мчится впереди крутых водяных гор. Морская соль вместе с мелкими брызгами проникает всюду. Хорошо, что мачта совсем низкая: лодку жестоко болтает, и мачта сильно раскачивается. Даже смотреть страшно, какие невероятные кривые описывает ее вершина.

На восходе солнца океан выкинул новый трюк. В оба борта одновременно ударили волны и, превратившись в гейзеры, образовали над головой белую арку. Я прошел под ней, словно между водяных шпалер. Океан застал меня врасплох. Я промок до нитки и бросился в рубку переодеваться.

Мчимся вперед быстрее, чем когда бы то ни было. Через каждый час осматриваю мачту, ванты, крепления, соединения. Боюсь, как бы снова что-нибудь не сломалось. Больше всего беспокоят ванты. Они металлические. Я их не привязывал, а закрепил скобами и оплетками. Не хотелось резать, потому что в Полинезии можно потерять дней двадцать в поисках стального троса.

Джу готовится к высадке на берег

Я очень рад, что скоро берег. Знаменитые полинезийские мореплаватели определяли близость суши по направлению волн, по цвету воды и видам рыб. У меня же есть более верный признак. За два-три дня до появления суши, перед тем как поразить местных жителей собственной персоной, Джу достает откуда-то аптечные пузырьки. Поднимает их вверх и смотрит через них на солнце. Потом перемешивает их содержимое и взбалтывает – готовит какую-то только ей известную смесь, затем посыпает ее серебристым порошком и с упоением выливает это колдовское зелье себе на голову. После просушивает волосы на солнце. Часа через два ее косы поражают глаз своим блеском и красотой. Сегодня Джу приступила к этой магической процедуре. Лихорадочно роется в багаже, разговаривает сама с собой, а может, произносит какие-то заклинания.

Только что на меня обрушилась новая волна. Оказалась подлой. Напала исподтишка, сзади, ударила в спину. И снова переодевайся. Как же мне надоела эта борьба с мокрой одеждой, с каверзами океана!

Много воды выпало на наши головы. Дождевая, соленая, льющая сверху, с неба, бьющая снизу, превращенная в капли, в водяную пыль и целые волны. Только снег еще не шел. Уж столько сюрпризов преподнес нам Великий океан, что, если завтра на рубке окажется и снег, я ничуть не удивлюсь.

Бедные летучие рыбы! Фрегаты и корифены действуют, будто в сговоре. В воздухе рыбок хватают хищные фрегаты, в воде их подстерегают жадные корифены. Меня восхищает жизнеспособность летучих рыб. Даже методы бегства они совершенствуют. Научились разным хитростям. Например, бьют хвостом по воде и летят вперед, не погружаясь в нее. Или просто скользят над поверхностью воды, чуть касаясь ее и делая вид, что вот-вот нырнут. Так и обманывают своих врагов. Другие же все-таки исчезают в желудках остервенелых хищников. Что о нас думают в Болгарии? Уже месяцы ждут от нас вестей. А их все нет. Измучились, наверное, в тревожном ожидании.

Еще немного

И сегодня с нетерпением выискиваю глазами острова. Верчу головой по сторонам, как перепуганная птица. Но всюду лишь белые гребни волн, птицы да безбрежный простор океана. Ничто не нарушает линии, где сливается море с небом. Нет и в помине желанных пальм и горных цепей, вонзивших свои острые вершины в небо.

Понимаю, что появиться им еще рано, но продолжаю пристально вглядываться в горизонт, будто в любой момент может встать из волн сказочный замок. Издали остров Фату-Хива поразительно похож на средневековый замок.

Если заметим Хива-Оц перед заходом солнца, ляжем в дрейф. Хочу войти в Атуану при дневном свете. Ведь в темноте все может случиться. До сих пор я не бывал в Тихом океане. И впервые предстоит пристать к его островам.

С неописуемым торжеством сообщаю Джу, что до острова остается не двести, а сто миль!

Буря усиливается. В океане любая буря без труда может перерасти в шторм. Таков уж его нрав. Но берег приближается, и мы должны набраться терпения пережить бурные дни, которые соизволит преподнести нам Посейдон.

Независимость, возможность найти себе какое-нибудь надежное пристанище – огромное удобство в каботажном плавании. Яхтсмены, которые ни разу в жизни и носа не высунули в открытое море, частенько убеждали меня, будто прибрежное плавание – это «тяжкое дело», «полное риска и неизвестности». Мол, легко тем, кто находится в открытом океане, и т. д. Штормы трепали меня и вблизи берегов, и меж островов, и в открытых водах. И я могу поклясться, что возможность укрыться в гавани гораздо предпочтительнее нескольких часов напряженной битвы со штормом.

Мне вспомнился некий деловой «сухарь», правда, из тех, кто плавал по океанам. Редко можно встретить путешественника, который был бы так начисто лишен чувства юмора. Три года этот человек на яхте скитался по свету, три года видел океан, его обитателей, а в своей книге написал, что океан похож на аквариум. Более несуразного сравнения нельзя себе и представить. Если человек способен сравнить океан с его безбрежным простором и необычайно богатой кипучей жизнью с комнатным аквариумом, то он явно лишен многих ценных человеческих качеств.

Определил долготу. Завтра к заходу солнца мы увидим берег. А пока довольствуюсь созерцанием того, как ветер стрижет белые гребни волн.