Текст книги "Волк в овечьем стаде"

– Подвергать чему? – тихо спросил я. Я решил, что они должны отработать полученную взятку.

– Суду, – ответил Поллард. – И всему, что за этим последует, травля, клички в школе…

– Я же сказал вам, что его имя не появится в газетах.

– Ну, дети все равно узнают, – вызывающе сказал Поллард. – Кто-нибудь услышит, как будут разговаривать учителя… Дети догадливы. Нам придется уехать из города.

Я подошел к ним совсем близко. Миссис Поллард дотронулась до руки мужа. Они объединились. Говорят, что кризис сплачивает семью.

– Мне не понадобится ваше разрешение, – сказал я им. – Я призову Кевина в суд вне зависимости от вашего желания. Я пришлю ему повестку.

– Попробуйте, – с вызовом бросил мистер Поллард, походя на школьного задиру, каким он когда-то, я уверен, был. Его выставленный вперед подбородок выглядел ужасно комично. – Вам сперва придется его найти.

Миссис Поллард похлопала его по руке. Она с мольбой на меня посмотрела.

– Какая от этого польза, мистер Блэквелл? – спросила она. – Вы слышали, что сказал Кевин. Между ними ничего не произошло. Это была всего лишь выдумка.

В ответ я молча уставился на нее. Она твердо смотрела мне в глаза, но ее веки дрожали.

– Раз он изменил свои показания, – сказал я, – он сможет изменить их и в зале суда.

Но я не был в этом убежден. Я миг выстрелить в Остина только один раз. Я не мог положиться на шаткие показания.

Но они этого не знали. И Поллард был вспыльчивым человеком. Мужчина есть мужчина, он не сможет простить того, что случилось с его сыном. Лучшее, что я мог сделать, так это возбудить в нем злость.

– Вы собираетесь дать ему ускользнуть? Парню, который завлек вашего сына, раздел его, трогал его и засовывал ему в рот свой пенис? – Я намеренно нагнетал ужас. Я заметил, что Поллард тяжело дышит. – Вы собираетесь взять деньги у Остина Пейли и уехать после того, что он сделал с вашим сыном?

– Никто не брал денег, – сказала миссис Поллард, но на этот раз она не подняла глаз.

Я продолжал смотреть на ее мужа.

– Вы не хотите, чтобы его наказали за то, что он сделал Кевину?

Гордость Полларда была задета. Мне удалось унизить его. Но это унижение не было публичным. Он снова сглотнул, но довольно быстро взял себя в руки. Он говорил как здравомыслящий человек.

– Мы больше заботимся о его дальнейшей судьбе, – сказал он.

В этом они, наверное, убедили самих себя. Это позволит им спокойно пойти на подлость. Я сильно сомневался, что они имели дело с самим Остином. Он, должно быть, прислал посредника. Тот, наверное, говорил мягко и разумно, указывая на слабые места обвинения и на неизбежность последствий суда: публичное унижение Кевина и его родителей. Он противопоставил это тому, что могли сделать для них деньги: лечение Кевина, средства на обучение в колледже. Выгода была очевидной. Кроме того, какую пользу принесет Кевину суд?

– Бекки, – позвал я и услышал, как отозвался ее голос из глубины дома. Я расслышал ее шаги. Полларды вздохнули с облегчением. Через минуту эти чиновники уберутся из их дома, и жизнь войдет в свою колею.

– Как бы вы ни поступили, – сказал я, – не смейте тратить деньги на себя. Они принадлежат Кевину. Он их заработал.

Краска залила их лица. Я взял Бекки за руку и повел ее к выходу, довольный тем, что смог достать их. Но стоило нам выйти на улицу, как меня охватило уныние. Местность, которую мы так хорошо изучили, казалась сейчас незнакомой. И моя машина тоже. Все было чужим, мы оказались вне времени и пространства. Через пять дней должен был состояться суд, но у нас не было обвинения.

Глава 9

– Все в порядке, судья, – сказал я брызгавшему слюной Хернандесу. Было четвертое октября, первое заседание суда, а я минуту назад подал ему еще один отказ от обвинения: я закрывал дело, где свидетелем проходил Кевин. Я отвернулся от судейского места, чтобы посмотреть в сторону защиты.

– Это не сюрприз для обвиняемого, – продолжил я. – Фактически я отменяю обвинение по этому делу стараниями защиты.

Судья то взрывался, то утихал.

– Надо было предупредить суд, – начал было он.

– Мы не договаривались с обвинением, – сказал Бастер. – Я не знаю, о чем говорит окружной прокурор.

– Напротив, обвиняемый знал, что я приду в зал суда без обвинения, потому что у меня нет свидетеля.

Бастер казался озадаченным.

– Если у обвинения возникли, проблемы, мы могли бы…

– Моего свидетеля подкупили, – сказал я ему. – Как вы объясните это?

Бастер тут же кинулся на защиту справедливости.

– Это возмутительное заявление! Пока вы…

– Информация предназначалась вам.

– Обращайтесь к суду, – властно потребовал судья Хернандес.

Я повернулся к нему.

– Да, ваша честь. Обвинение предъявляет мотивы отказа от дела номер 4221 и объявляет готовность в последнем деле против Остина Пейли. Обвинение готово к заседанию сегодня, ваша честь.

Это была ложь. Я рассчитывал, что Бастер поможет мне. Он вмешался, как будто я предварительно подготовил его.

– Зашита не готова, – сказал он. – Это дело даже не было запланировано на сегодня.

– Мне кажется, оба дела записаны на сегодня, не так ли, ваша честь? По сути дела, так оно и было бы, если бы мы достигли договоренности по двум делам до заседания.

– Действительно, – важно произнес судья Хернандес, глядя на реестр, который держал в руках.

– Возможно, – громко возразил Бастер, – но мы все решили, что сегодня будет разбираться первое дело. Защита была готова к разбирательству дела, которое окружной прокурор только что закрыл, а не к другому.

Судья Хернандес ткнул пальцем в нас обоих.

– Вы оба вносите сумятицу в мои планы. Сначала один не готов, потом другой. Вы что же, думаете, что имеете привилегии и не обязаны подчиняться суду? На этот раз, – продолжил он строго, – я даю вам только три недели. И предупреждаю вас обоих – дело будет разбираться через три недели.

Мы с Бастером поднялись, когда судья покидал зал, и оказались лицом к лицу.

– Марк, ты не прав. Меня никогда не обвиняли…

– Тебя и не обвиняют, – отрезал я и подошел к Остину, который изображал из себя деревенщину, не понимающего, что же только что произошло.

– Я не забуду про Кевина Полларда, – сказал я ему. – Я вытащу это дело, может быть, на следующем заседании. Люди, соблазнившиеся на взятку, могут также поддаться на угрозу. Как только я узнаю, как ты до них добрался.

Я еле сдерживал себя. Рука сжалась в кулак. Так и хотелось разбить в кровь его спокойную физиономию. Но я вспомнил Кевина Полларда, одиноко сидящего на качелях, заложника взрослого мира, не только своего насильника, но и родителей, которые не хотели защитить его и препятствовали мне.

Я унял дрожь. Нельзя ярости позволить захлестнуть себя. Надо держать эмоции в кулаке и проявить силу духа, у меня был достойный соперник.

Остин Пейли угадал мое желание убить его. Он был достаточно умен, чтобы не выказать волнения.

– Марк, я чист. Не знаю, что тебе наговорили эти люди, но если они решили выйти из игры, то только из-за собственных сомнений, а не потому, что я вмешался. Они знают своего сына лучше тебя. Они не поверили его лжи.

Я решил не дать себя втянуть в спор. Бастер, должно быть, сделал знак своему клиенту, потому что Остин внезапно вскочил. Бастер сказал, что свяжется со мной, затем взял Остина за руку и вышел из зала.

Бекки стояла рядом со мной, тихо похлопывая меня по спине, я и понятия не имел, как долго это продолжалось.

– Меня никто никогда не хватал за глотку, – сказал я ей.

– Кто знает, может, ты уже давно ждал этого момента. – Она выглядела обеспокоенной. – Это всего лишь очередное дело, – добавила она.

Моя злость уменьшилась, но не сошла на нет. Я не ощущал триумфа. Просто на несколько недель отсрочил неприятности. Сейчас на меня кинутся репортеры, и мне надо втолковать им, почему я отказался от трех четвертей обвинения против Остина Пейли, как он и предсказывал, и убедить их в своей решимости доказать его вину.

– Черт бы побрал профессию юриста! – сказал я.

Я переоделся перед тем, как ехать в интернат, чтобы не слишком выделяться. Первый раз я приходил в костюме и выглядел чересчур официально, но меня узнавали теперь даже в брюках цвета хаки и рубашке без галстука.

Охранник помахал мне рукой, когда я открывал калитку, ведущую на игровую площадку. Дети подняли головы и посмотрели на меня, но не со страхом, а в ожидании – для них каждое новшество служило развлечением.

Томми Олгрен стоял в стороне, под деревом, наблюдая за двумя малышами, которые старались столкнуть машинку и игрушечного солдатика, который стоял закопанный в песке. Я присоединился к Томми. Он невозмутимо кивнул головой в сторону мальчишек: «Психопаты».

– Определенно их ждет тюрьма, – согласился я. Томми улыбнулся.

Мы пошли прочь. На этот раз двое учеников старших классов, мальчик и девочка, не заметили меня. Они сидели на скамейках, сравнивая записи в общих тетрадях и отмечая интересные места.

Родители Томми больше не посылали его в центр, где за детьми следили весь день и откуда Остин Пейли так часто забирал его, но они бы ужаснулись, проверив распорядок дня в интернате, где ребенок был не в безопасности. В школе детям, у которых родители много работали, разрешалось оставаться после занятий, играть на площадке или сидеть в столовой под наблюдением двух учеников постарше. Таким образом, детям предоставлялась полная свобода действий. Их было меньше, чем я ожидал, около тридцати. Других детей забирали после занятий домработницы или воспитатели, а десяти– или одиннадцатилетние сами отправлялись домой и там ждали родителей.

– Ты сегодня очень занят? – спросил я Томми, когда мы уходили с площадки.

Он пожал плечами.

– Ничего особенного.

– Сделал уроки? – спросил я, когда мы сели в машину, и мы оба рассмеялись. Это было одной из наших шуток.

После того как дело с Кевином провалилось, я совсем растерялся; Я старался придумать, как заставить его давать показания. Бекки была уверена, что разговорит Кевина, если нам удастся затащить его в зал суда, но я не забывал об угрозе его отца спрятать мальчика. Я отказался от тщетных усилий и решил перейти к единственному оставшемуся у нас делу, где свидетелем проходил Томми Олгрен.

Томми вел себя превосходно у меня в кабинете, рассказывал про свои отношения с Остином. Это была главная причина, по которой мы с Бекки не хотели, чтобы он давал показания. Он слишком быстро пришел в себя после случившегося, спокойно относился к тому, что пережил. И конечно, он был старше, чем мне хотелось бы. В свои десять лет он был на переходе от детства к юношеству. Его воспоминания об Остине относились к двух, трех– или даже четырехлетней давности. Томми уже не был тем малышом, с которым это произошло.

Выхода у меня не было. Я начал заниматься с ним на следующий день после того, как Полларды заявили, что Кевин не будет давать показания. Я не собирался повторить свою ошибку – не дам родителям встать между нами. Я сближусь с Томми, решил я, и он сделает то, о чем я попрошу, независимо от того, что скажут его родители.

Остин попытается и до него добраться, но ему придется действовать тайно и осторожно, я же играл в открытую.

Остин не выиграет дело. Ему просто требовалось отложить суд. Мне надо было провести обвинение перед выборами, у меня на это оставался месяц. Если я проиграю и на мое место придет Лео Мендоза, Остина никогда не осудят. Лео уже явно дал это понять. Остину требовалось просто ставить мне палки в колеса до тех пор, пока меня не уберут со сцены. Он ловко проделал это с Кевином. Я решил, что с Томми у него не получится.

– Хочешь немного поиграть? – спросил я.

Я припарковал машину у крикетного поля. Томми двигался в некотором отдалении от меня. Я уже понял, что Томми не был прирожденным спортсменом, из него не сделаешь бомбардира высшей лиги, но мне хотелось просто быть с ним вместе, проводить время вдвоем.

Томми засунул руки в карманы, пока я оценивающе выбирал биты, потом взял одну и несколько раз замахнулся. Томми был невысоким для своих лет и худощавым. Его руки были тоньше, чем бита, которую я держал в руках. Он прекрасно смотрелся в одежде, как маленькая фотомодель, и был очень аккуратный, не как другие дети. Он выглядел равнодушным и опытным, но стоило ему заняться чем-то физическим, как проявлялась его неуклюжесть. Я знаю, что значит играть хладнокровно.

– Я всегда был долговязым, – сказал я, выбирая удобную биту для Томми. Он облокотился на нее, как на трость. – Но очень неловким, – продолжал я. – Мои руки и ноги были слишком длинными для меня, понимаешь, они были так далеко от тела, что иногда я не знал, где они находятся.

Я показал, как это было, вытянув руки и повертев ими. Томми засмеялся. Он выглядел спокойным, словно Регги Джексон с битой в руках.

– Так вот, через какое-то время я распрощался со спортом. Что в этом хорошего, когда все от тебя ждут одних достижений, а ты еле поспеваешь за мячом и бросаешь его, словно девчонка. Поэтому я отступил. Я делал вид, что я слишком хорош для всего этого, что будет нечестно, если я начну играть. Понимаешь? И все бы хорошо, только я на самом деле хотел играть. Иногда мы с отцом бросали мяч в корзину, и у меня получалось, потому что он никогда не смеялся надо мной. Он даже немного научил меня играть, вознаграждал за старание.

– Чем, например? – спросил Томми. Он несколько раз махнул битой, она двигалась по траектории от головы до колена.

– Обычными вещами, – ответил я.

Я поменял доллары на жетоны, и мы направились к пустому полю. Там играли дети, видимо, команда, но они двигались быстро, а я выбрал темп помедленнее – для Томми и себя. Нас никто не мог слышать.

– Например, уделял мне внимание. Понимаешь, я бросал мяч в ворота и бежал вперед, пытаясь догнать собственную подачу. Отец сказал, что я должен заняться чем-то одним. Не всегда можно воплотить в жизнь фантазии, понимаешь?

– Да, – ответил Томми. Он подошел к площадке. Я отрегулировал его биту.

– Бей прямо, – велел я, словно напоминая ему наш неудавшийся разговор.

Он сделал один пробный взмах, и я бросил жетон в машину. В пятидесяти футах впереди нас металлическая рука дотянулась до коробки с перемешанными шарами, выбрала один и бросила его в нашу сторону. Томми ударил, но промахнулся.

– Тебе кажется, что шар приближается быстро, но это не так, – сказал я. – Не отрывай от него глаз. Ты сможешь точно определить, куда он попадет. Не думай об ударе, он придется туда, куда ты смотришь.

Выкатился следующий шар, большой и неповоротливый, он даже подскакивал, надвигаясь на Томми. Тот просто наблюдал за ним.

– Хороший глазомер, – похвалил я.

– Потом, на первом курсе университета, тренер по баскетболу заметил меня, – продолжал я. – Трудно было пройти мимо меня, я был почти шести футов росту. Я не слишком вырос после того, как попал в высшую школу, но на первом курсе был действительно видным парнем. Меня можно было видеть с другого конца коридора.

Следующий бросок машины был идеальным, как раз на уровне плеча Томми. Он ударил по мячу, не слишком точно, чуть ниже, так что шар подпрыгнул, издав хлопок, но дуга в ограниченном пространстве получилась красивая.

– Молодец, – похвалил я.

Томми присел и поднял биту. Я отодвинул ее немного в сторону. Металлическая рука дрогнула и снова принялась за работу.

– Значит, тренер заметил вас, – напомнил Томми.

– Внимание, – крикнул я. Шар летел на уровне пояса, но Томми слишком пригнулся, чтобы попасть по нему. Он махнул битой так низко, что заработал бы штрафное очко, если бы играл по-настоящему.

– Немного опоздал, – сказал я. – Видишь, я отклонил биту чуть назад, чтобы удар был сильнее, но при этом нельзя медлить. Жди следующего броска. – Он кивнул.

– Да, так вот, этот верзила, тренер по баскетболу, увидел меня в коридоре и заставил играть в команде.

Я имею в виду, что у меня даже не было выбора, он звонил моим родителям, поджидал меня в коридоре после занятий, чтобы увести на тренировку. Мне не пришлось ничего решать. Это было прекрасно.

Томми кивнул, понимая, как это здорово, когда тебя заставляют делать то, о чем ты втайне мечтаешь. Вылетел еще один шар, и он с силой отбил его. Шаг врезался в сетку позади нас.

– На этот раз ты закрыл глаза, – сказал я. – Самое главное – смотреть на шар. Запомни это.

– И еще держать биту как надо, быстро бить и отклоняться назад вместо того, чтобы нагибаться вперед, – ворчливо повторил Томми.

– Молодец. Это самое трудное в спорте. Хочешь, пойдем играть куда-нибудь в другое место?

– Можно, я еще попробую?

Я бросил жетон в машину.

Следующий бросок был на уровне его головы. Я бросился к нему на помощь, но Томми успел увернуться.

– Даже биту уронил, – выдохнул я, поднимая ее. – Ты хорошо видишь, Томми.

Он, возможно, не слышал меня. Он скрипел зубами, будто автомат был живым соперником, который только что пытался проломить ему башку.

– Раскрой глаза, – пробормотал я.

Томми легко отразил следующий шар. Он отскочил от его биты и пролетел по той же траектории, что и прежде, затем упал в металлическую коробку с шарами.

– Это будет ему уроком, – сказал я.

Когда автомат вернул мне деньги, Томми повернулся ко мне и сказал:

– И под конец года вы стали настоящим асом, правда?

– Нет, Томми. Я не был звездой команды. Но я научился играть. Путешествовал с командой, завел новых друзей. В университетской лиге я даже был одним из лучших. И это доставляло мне удовольствие. Я перестал притворяться, что слишком хорошо умею играть. Понимаешь? Пойдем!

– Можно, я еще поиграю?

На этот раз Томми отразил шар так, что он выписал дугу высоко над машиной, едва избежав края сетки, и ударился о высокую ограду на расстоянии тридцати футов. Возможно, шар просто улетел далеко в поле, а возможно, попал в одну из мишеней, и я сделал вид, что поверил в последнее.

– Надо же, – прицокнул я, – надо же, вот это бросок. Ты же не целился так далеко, не так ли? Ты даже не знал, что попадешь, правда? Ты просто закрыл глаза и ударил.

– Я смотрел, – настаивал Томми, – я не спускал с него глаз с самого начала.

– Надо же, – повторил я и присвистнул.

Было пять часов, поздно, но родители Томми еще не вернулись домой. Я ехал медленно.

– Как ты познакомился с Остином? – спросил я как о чем-то само собой разумеющемся, будто имел в виду нашего общего друга.

– Он поселился неподалеку от нас, – ответил Томми. – Я вначале подумал, что это его дом, но, наверное, дом сдавали, потому что, когда я вошел внутрь, он был пуст. Однажды он там появился и вышел на улицу, как будто только что въехал и устраивался на новом месте, и мы разговорились. Просто, знаете, о соседях, кто где жил и где поблизости магазин, и все в этом роде. Там были и другие дети.

– И он вышел снова на следующий день?

– Да, через день или позже. Он всегда показывался на улице. Потом он спросил, не мог бы я иногда помогать ему. Мне было только семь, понимаете, я не мог следить за садом, но я собирал мусор, листья и все такое прочее, а он платил мне два доллара. Он благодарил меня за помощь.

– А с тобой были другие дети?

– Кое-кто был. Мы вертелись около него. В нашем районе не очень-то интересно. Однажды он пошел в магазин, и некоторые из нас увязались за ним, а на следующий день он предложил нам поехать на пикник.

Томми рассказывал во всех подробностях и по своей воле. Он уже знал, что интересует следствие. Он говорил и поглядывал в окно машины. Его голос был спокоен. Он, казалось, не волновался. Мы не впервые говорили об Остине. Томми знал, что я провожу с ним время не потому, что он мне нравится. Он знал, что в конце концов разговор перейдет к Остину. Это его, казалось, не обижало. Он говорил мне о более интимных деталях, но все время спокойным, деловым тоном. Это была просто история, которая, как он знал, интересовала слушателя.

– Есть еще проблемы в школе? – неожиданно поинтересовался я.

Томми оторвался от стекла и посмотрел на меня. Мы притормозили на обочине безлюдной улочки, так что я мог взглянуть на него. После минутного изучения моего лица он пожал плечами.

– Нет, – ответил он, утратив свой холодный самоуверенный тон.

– Нет? Кто-нибудь узнал, что ты будешь давать показания?

– Не думаю, – сказал он неуверенно. – Я точно никому не говорил, – добавил он.

Я был уверен в этом. Это была моя четвертая встреча с Томми. Я обычно забирал его после школы, но не слышал, чтобы он упоминал о друзьях. Я не считал, что Остин, став его другом, отдалил Томми от других детей. Томми был симпатичным парнем, он и сам это понимал. Но я решил затронуть эту тему.

– А как насчет Брайана?

– Придурок, – отозвался Томми.

– Он все еще цепляется к тебе? Больше, чем раньше?

Томми снова пожал плечами. Он облокотился о дверь, не глядя на меня.

– Всегда находятся такие парни, Томми, поверь мне. Ты можешь справиться с ним.

– А вам когда-нибудь приходилось защищаться? – заинтересовался он.

– Мне? Нет, нет. Я сам был задирой.

Он засмеялся.

– Могу себе представить.

Теперь настала моя очередь пожимать плечами.

– Я не кичусь этим, но это придавало мне уверенности, понимаешь?

– Наверное. Так как мне поступить с ним?

– Можно пригрозить ему сильным другом. Если же будет совсем туго, скажи ему, что его навестит твой друг, окружной прокурор.

По выражению его лица я понял, что Томми так не поступит. Это его еще больше отдалит от всех остальных.

– Сначала мне придется объяснить ему, кто такой прокурор, – угрюмо ответил он.

Я рассмеялся. Сначала мой смех вызвал у него удивление, но я продолжал смеяться, пока Томми не последовал моему примеру. Мы все еще смеялись, когда подъехали к его дому, кирпичному строению в небогатом районе, где лужайка была подстрижена, а ограда приведена в порядок. Я с первого взгляда понял, что в доме никого не было.

– Ничего страшного, – сказал Томми. – Они скоро придут.

– Я зайду и подожду, если ты не против. Я бы воспользовался твоим телефоном.

– Конечно.

Когда мы шли по дорожке к двери, моя рука привычно потянулась к его плечу, но я отдернул ее. Томми вытащил из кармана ключ, и мы вошли в огромный пустой дом.

– Не бойтесь касаться его, – сказала Дженет Маклэрен. – Он ведь знает, что люди дотрагиваются друг до друга в знак дружбы, это не обязательно имеет сексуальные последствия.

– Пусть кто-нибудь другой пробует, – ответил я. – Мне не хотелось бы пугать его. Я не пытаюсь излечить его, доктор, я просто хочу быть уверен в его показаниях.

– Вы почему-то боитесь общаться с ним?

– Да. Я действую наугад. Я не хочу копаться в его душе, словно психиатр, рискуя напугать его за две недели до суда.

– Вы слишком много смотрите телевизор. Томми не напугается, если кто-нибудь положит ему руку на плечо. Как психиатр, я уверяю вас в этом.

Доктор Маклэрен была в бежевых брюках и коротком пиджаке поверх полосатой блузки, которая обнажала больше, чем было позволительно при деловой встрече. Когда мы пожали друг другу руки, я заметил, что лак у нее на ногтях был неяркий и что ее голубые, почти синие глаза каким-то образом были выразительнее, чем а первый раз. Я отметил про себя, что она подготовилась к нашей сегодняшней встрече. Я ждал этого разговора. Но как только мы начали говорить о Томми, то сразу же возникли разногласия.

Я взял бутылку кока-колы, вылил остатки в бокал Дженет и улыбнулся, пытаясь растопить лед официальности. Она кивнула в знак благодарности.

– Я пытался перевести разговор в нужное русло, даже не упоминая Остина, – тихо сказал я.

По выражению лица Дженет было видно, что она пытается уловить в моем голосе огорчение.

– Мне нужно знать подробности, но я боюсь напоминать ему об этом. Я также… Нет, я боюсь, что это правда, боюсь его чувств к Остину.

Она кивнула.

– Да. Вы придаете этому слишком большое значение. Дети ненавидят то, что с ними произошло, но продолжают любить своего бывшего приятеля. Если вы думаете, что он чувствует себя ущербно из-за Остина Пейли, то вы ужасно упрощаете реакцию Томми.

– Я знаю. Но… любовь? Это не слишком сильно сказано?

– Нет. – Доктор Маклэрен по привычке сосредоточила все внимание на мне. Она понизила голос, как будто мы обсуждали секрет, мне пришлось податься вперед. Ее глаза удерживали мой взгляд, как хороший учитель удерживает внимание ученика. – Кого еще любит Томми? – спросила она. – У него нет друзей, вы правы. Они у него были, но теперь их нет. Нет братьев или сестер. Пока он не встретил своего насильника, он был один во всем мире.

Она помолчала, продолжая изучать меня.

– Вы ждете, когда я произнесу: «Доктор, а как же его родители?»

Она горько улыбнулась. Мы снова были товарищами, единственными, кто понимал, что творится в мире.

– Если бы Томми был уверен в любви родителей, он никогда бы не попался в сети этого человека, – сказала она.

– Он рассказывал вам, как они познакомились? Ну вот видите. Там были другие дети, но только Томми приходил день за днем. Остин Пейли знал, что ему нужен именно Томми, который ищет друга. Олгрены не считают себя плохими родителями, – продолжала она. – Они не плохие родители. Они устроили Томми в хорошую школу, дали ему прекрасный дом, покупали все, что он хотел. Они водят его в зоопарк или музей, когда могут себе это позволить. По крайней мере раз в неделю они покупают ему книгу или компьютерную игру. Они помнят о своих родительских обязанностях.

– Как о деловой встрече.

– Это не их вина, что у них нет на него времени. Может, они могли бы прожить на одно жалованье, может, смогли бы оба работать не так много. Но даже если бы они решились на это, то сделали бы это по необходимости, а не по желанию. Они посвятили себя работе, это самое важное в их жизни, и Томми это знает.

– И он встретил Остина Пейли, у которого всегда было для него время.

Дженет кивнула. Она положила руку мне на колено, что меня заинтриговало, но я не мог отделаться от чувства, что она лишь демонстрирует мне позволительность прикосновения.

– Ему не просто не хватало любви, – сказала она. – Он был лишен общения. Томми слишком мало видит отца. Томми вырастает из детского возраста, ему нужно знать, как поступают мужчины.

– Остин стал для него примером.

Она кивнула.

– Это ужасно, – добавил я.

Я понимал, что она права. Именно это поначалу отвратило меня от Томми, не только его хладнокровный рассказ о происшедшем, но то, что он был похож на Остина – очаровательный, невозмутимый. Взрослый в облике ребенка. Я сидел и думал о будущем Томми. Но через минуту я прогнал эти мысли. Он не был моим ребенком, он был моим свидетелем.

– Меня еще кое-что беспокоит. Мы здесь сидим и разговариваем, как будто уверены в истинности фактов, но это не так. Томми пугает меня. Он не сразу сообщил о похищении, Томми опознал преступника, когда мы арестовали подозреваемого. Он увидел Остина по телевизору и рассказал родителям, что с ним произошло.

Дженет поняла.

– Это похоже на попытку привлечь к себе внимание.

– Даже его родители не сразу ему поверили. Почему я должен верить?

– Я не всегда верю детям, которые приходят ко мне, – сказала она. – Я больше верю мальчикам, потому что – и это также объяснит, почему Томми никому не сказал, что его изнасиловали, – мальчики больше девочек боятся об этом рассказывать. Они боятся, что их посчитают гомосексуалистами.

– Десятилетние? Девятилетние?

Она подняла удивленно бровь.

– Неужели вы уже все забыли? Попытки быть похожим на мужчину в десять лет, игры с мальчишками в салки вместо игр с девочками в дочки-матери?

– Конечно, но не думаю, что я хотя бы слышал про «голубых». Мы не были такими опытными…

– Вы наверняка знали, что ненормально трогать пенис мужчины. Вы бы стали дружить с мальчиком, о котором такое говорят?

Она сидела на небольшом диване в моем кабинете, я – в кресле перед ней. Я старался быть здравомыслящим, когда мы все это обсуждали, но, будучи психиатром, она, видимо, могла читать мои мысли.

– Я вас понимаю, – сказал я. – Но и вы меня поймите. У меня скоро суд. Я должен заставить людей поверить Томми вопреки убедительным возражениям взрослого человека. Нет физических подтверждений, слишком давно это случилось. Если бы я пропустил его через детектор лжи, то результат получил бы только после суда. Есть ли объективное подтверждение слов Томми? Не то, что это был Остин, а что это вообще произошло?

– У меня есть собственный маленький тест, – сказала Дженет. – Я прошу их описать сперму. Дети могут узнать о деталях сексуального контакта по телевизору или из других источников, но о сперме они знать не могут, если с ними ничего не случалось. Я их не подталкиваю к ответу, я прошу рассказать, что случилось, и, если они наконец говорят, что из пениса мужчины что-то выделилось, я спрашиваю их, как это выглядело, как пахло. Каким это было на вкус, если можно задать такой вопрос.

Я сидел очень тихо. Дженет не теряла присутствия духа. Она стала подходить к вопросу более профессионально.

– Томми описывал это? – спросил я.

– Да.

Я неуверенно кивнул, как будто этого было мало. Я не хотел, чтобы она заметила, как меня обрадовала эта новость. Это было ужасно для Томми, но хорошо для меня. Дженет продолжала смотреть на меня. Она знала, о чем я думал. Она спасала детей, я же использовал их.

Она не собиралась так оставлять это, даже если мои мысли были тайными. Дженет накрыла мою руку своей и посмотрела мне в глаза.

– Вы знаете, что ваш контакт с Томми очень опасен, – сказала она. – Вы можете навредить ему так же, как Пейли.

– Понимаю, – ответил я, но не стал давать обещаний.

Она все еще смотрела на меня.

– Думаю, мне придется с вами еще поработать.

– Профессионально?

Она кивнула.

– Но так незаметно, что вы даже не поймете, что происходит. Лучше всего начать в спокойной обстановке, например, за ленчем. Или уже обеденное время?

– Обеденное время дня или наших отношений? – спросил я.

Она сощурила глаза, но трудно было определить, улыбнулась она или продолжала меня изучать.

– Видите? – сказала она. – Я уже сотворила чудеса с вашим самолюбием.

– Остин – агент по продаже недвижимости, ты это знал?

Я кивнул не потому, что знал, а потому, что в этом был смысл.

– Он очень умен, Марк, – продолжала Бекки. – Он, похоже, никогда ничего не делал необдуманно. У него целая система. Его соседи шокированы арестом. Прихожане в церкви возмущены. Он был учителем в воскресной школе, Марк. И всегда был абсолютно безупречен в обращении с детьми.

– С теми детьми, о контактах с которыми все знали, Остин не удивил меня тем, что жил по принципу: «Где едят, там не гадят».

– Точно, – ответила Бекки.

Мы сидели в ее офисе, и она, похоже, чувствовала себя здесь уверенней. Она перегнулась ко мне через стол, как будто я был упрямым свидетелем, которого надо было наставить на путь истинный.

– Но тем временем он вел двойную жизнь. Мы никогда не обнаружим все его пристанища. Он владеет только несколькими домами, но профессия агента по недвижимости дает ему доступ в пустые квартиры по всему городу. Он может появиться там и вести себя как новый сосед. Но никто не знает его имени или где он в действительности живет. Он, должно быть, одновременно проворачивал не одно дело, соблазняя нескольких детей.