Текст книги "Волк в овечьем стаде"

– Конечно. Это Остин Пейли. Здравствуй, Остин.

– В каких вы отношениях? – задал следующий вопрос Бастер.

– Он друг нашей семьи на протяжении многих лет, – с улыбкой произнесла Мэйми, – друг Элиота и мой.

– Так вы часто видитесь?

– О, очень часто. Мы доверяем ему.

Бастер удовлетворился ответом, но не стал развивать тему дружбы, чтобы присяжные не решили, чтобы Мэйми обеляет Остина. Бастер старался избегать лишних подробностей.

– Вы помните день двадцать третьего мая тысяча девятьсот девяностого года, миссис Куинн? – Он назвал трагический день для Томми.

– Да.

– Где вы были?

– Я весь день провела дома.

– Ваш муж был с вами?

– Нет, Элиот работал.

– Он к тому времени был уже на пенсии, правда? – гнул свою линию Бастер.

– Он покинул прокуратуру, – мягко поправила его Мэйми, – и занялся частной практикой. В тот день он был в своем офисе.

Мэйми вывела Элиота из игры. Она защищала его от предвзятости, как и от прошлого. Я шепнул Бекки:

– Элиот не будет свидетельствовать, я уверен, используй это.

Бекки кивнула. Ей нужна была зацепка, чтобы провести перекрестный допрос, а я знал Элиота. Он не пойдет на лжесвидетельство, даже ради Остина. Пока что Элиот ничем не выказал своего отношения к происходящему.

– Вы провели весь день в одиночестве? – спросил Бастер. Он оседлал своего конька, расправил плечи, обращаясь к Мэйми, щурил глаз, громко и четко выговаривал каждое слово, как будто обращался к иностранцам.

– Нет. Часов в двенадцать мне позвонил Остин. Он собирался к нам заглянуть и уточнял время, потом мы поболтали.

– Как вы себя чувствовали в тот день? – спросил Бастер.

– Неважно, – медленно произнесла Мэйми. – Меня донимало высокое давление. Я с трудом дышала. К обеду начался кашель.

– Остин поинтересовался вашим самочувствием?

– Да. Он разволновался. Остин почувствовал, что мне трудно дышать, и посоветовал обратиться к врачу. Я отмахнулась, со мной такое бывает. Он вызвался приехать. Я попросила не делать глупостей, все бы обошлось. – Мэйми перевела дух и смущенно продолжила, обращаясь к присяжным: – Я испытала неловкость, но очень обрадовалась, когда Остин все-таки приехал. Он был очень мил, заварил мне чай, дал лекарство и развлекал меня смешными историями, потом мы смотрели какие-то глупости по телевизору.

Я сразу же поверил, что так оно и было. Чаепитие в Доме простодушной старомодной леди, забежавший на огонек Остин, который выкроил время, чтобы предстать великодушным джентльменом. Они смеются чему-то своему, судачат о знакомых с бесхитростностью обывателей маленького южного городка.

– Он провел время у вас до вечера? – спросил Бастер.

– До семи. Элиот задержался, и Остин дождался звонка мужа, что тот едет домой. Я убеждала Остина, что не стоит тратить весь день на меня, но он и слушать не хотел. Он слукавил, сказав, что у него нет никаких дел, только я этому не поверила, – добавила Мэйми, хитро улыбнувшись, как будто рассказывала о проказах любимого племянника.

– Он отлучался куда-нибудь?

– Что вы! Я даже не припомню, чтобы он кому-то звонил. Он, верно, решил, что я при смерти.

Я посмотрел на Элиота. Мэйми Куинн прекрасно справлялась со своей ролью, могло даже показаться, что она впервые слышит вопросы Бастера. Трудно было выглядеть более искренней. Элиот делал пометки в блокноте, время от времени кивая в такт ее словам. Его лицо было бесстрастным.

– Благодарю вас, миссис Куинн, – произнес Бастер с пафосом. – Я закончил.

Мэйми обернулась ко мне. Это был не первый судебный процесс в ее жизни, она знала порядок. Мило мне улыбнувшись, Мэйми приготовилась к атаке. Я не держал на нее зла, но и симпатии не испытывал. Мэйми в изумлении уставилась на незнакомку за прокурорским местом.

– Миссис Куинн, меня зовут Ребекка Ширтхарт. Я хотела бы задать вам несколько вопросов, вы не против?

– Конечно.

– Пожалуйста, если вам будет что-то не понятно, дайте знать, я поставлю вопрос иначе. Вы заявили, что Остин Пейли был вашим другом многие годы.

– Да.

– Можно позавидовать его преданности, если он не задумываясь кинулся вам на помощь.

– Он отзывчивый человек. – Мэйми пребывала в растерянности.

– Он часто навещал вас?

– Очень часто.

Бекки кивнула.

– Миссис Куинн, мы говорим о дне двухлетней давности. Этот день ничем не выделялся, по вашим словам. Просто добрый знакомый навестил вас. Почему вы так уверены, что это был именно тот день, когда совершилось преступление?

Мэйми улыбнулась ей, готовая ответить:

– Я веду медицинский дневник. Какое-то время назад у меня разладилось здоровье, и мой врач посоветовал мне отмечать любые изменения. В тот день у меня возникли трудности с дыханием, это я и занесла в дневник.

Бекки понимающе улыбнулась ей.

– Вы его случайно не захватили с собой? Я думаю, всем было бы интересно ознакомиться с этой записью.

Это вовсе не входило в планы Мэйми. К чему давать в руки обвинения разоблачающие ее документы. Она принужденно улыбнулась.

– О, моя дорогая, я недавно его выбросила. Это же медицинский дневник. Нет нужды хранить его долго. Я веду такой дневник каждый год.

– Значит, дневник девяностого года вы уничтожили тогда же? – спросила Бекки. – Но прошло почти два года, откуда такая уверенность в дне встречи с обвиняемым?

Уверен, медицинский дневник – домашняя заготовка Мэйми, она и попалась в собственные сети.

– Нет, он затерялся среди бумаг, и на днях я перелистала его, а потом уничтожила, – испуганно произнесла она.

– Значит, недавно вы возобновили в памяти день, о котором мы говорим, – мягко добавила Бекки.

Мэйми нахмурилась.

– Если бы нам удалось ознакомиться с вашим дневником, – продолжила Бекки, – возможно, мы бы обнаружили, что не только двадцать первого мая тысяча девятьсот девяностого года вам было плохо. Можно предположить, что это был частый симптом.

– Вы правы, но в тот день было особенно плохо, – возразила Мэйми. – К тому же я запомнила и другие приметы этого дня.

– Скажем, какую-нибудь программу, которую вы смотрели с обвиняемым по телевизору? – спросила Бекки.

Мэйми улыбнулась снисходительно.

– О, там не было чего-то достойного внимания. Одни глупости, старые киноленты и викторины. О таком два года помнить не станешь.

– Может, вы вспомните хотя бы одну программу, которую вы смотрели с Остином двадцать пятого мая? – спросила Бекки. Я не сразу понял, что Бекки оговорилась нарочно. Мэйми пропустила мимо ушей ошибочную дату.

– «Энди. Гриффин», по-моему, – задумалась Мэйми. – А как называется этот глупый фильм о выброшенных на пустынный остров?

– Вспомните, пожалуйста, какой-нибудь эпизод, который вы видели шестого мая?

– Разве все упомнишь, – обратилась Мэйми к присяжным.

Она так и не дождалась их реакции. Присяжные обычно стараются не выказать своих чувств.

– У вас был разговор с Остином Пейли об этом дне? – не уступала Бекки.

– Нет, – выпалила Мэйми, но тут же поправилась. – Мы, конечно, обсуждали это, чтобы удостовериться, что я права. Это был тот день. Я даже сказала, что могла бы… – Она избежала слова «алиби», испугавшись, что так говорят о преступниках, – подтвердить, где он был в тот день.

– Значит, вы подтверждаете дату двадцать четвертое мая тысяча девятьсот девяностого года?

– Да. – Мэйми уверенно кивнула.

Элиот стряхнул с себя оцепенение, уткнулся в какую-то бумагу, потом склонился к Бастеру и что-то ему сказал. Тот побледнел. Элиот продолжал говорить.

Бекки спросила:

– Вы решились помочь своему другу, узнав, что его обвиняют в насилии над ребенком?

Мэйми убежденно ответила:

– Я с первой минуты усомнилась в его виновности. Я была рада, когда поняла, что могу помочь.

Бекки не стала ее прерывать, позволяя предаться воспоминаниям. Присяжные, кажется, поняли, куда она клонит.

– Да, вы помогли ему состряпать алиби на день совершения преступления, – сурово произнесла Бекки. – Какой это был день? – без перехода спросила она, как будто не надеясь на свою память. – О каком дне мы только что говорили?

– Двадцать четвертое мая, – отчеканила Мэйми. В зале установилась тишина. Она поняла, что что-то не так. – Тысяча девятьсот девяностого года, – добавила она, – не этого года. – Мэйми растерянно посмотрела на присяжных.

– Вы уверены? – выдержав паузу, спросила Бекки.

– Протестую, ваша честь, – сказал Бастер, поднявшись и обращаясь в сторону судьи. – Прокурор третирует свидетеля, постоянно называя разные даты происшедшего. В протоколе отмечено, что свидетельница указала число двадцать…

– Протестую! Адвокат оказывает давление на свидетеля! – перебила его Бекки. – Тем более что свидетель отвечает на вопросы обвинения.

Бекки сумела перекрыть голос Бастера, так что я не расслышал правильную дату, что тогда говорить о Мэйми, которая находилась еще дальше. Она выглядела испуганной. Остин ничем не мог ответить на ее беспомощный взгляд. Присяжные вслед за ней посмотрели на обвиняемого, ожидая его реакции. Остин сидел, положив руки на колени, и с состраданием смотрел на Мэйми. На его лице не дрогнула ни одна черта.

– Протест отклонен, – сказал судья. – Оба протеста. Займите свои места.

Бекки задала единственно нужный вопрос:

– Какой это был день, миссис Куинн?

– Тот, о котором вы говорили, – осторожно ответила Мэйми. – Тот день, когда, по словам мальчика…

– Но что это был за день? – настаивала Бекки.

Мэйми попыталась прочитать правильный ответ в выражении лица Бекки.

– Это было в мае, – медленно сказала она, затем попробовала наугад: – Двадцать первого. Тысяча девятьсот девяностого года.

Остин закрыл глаза, но Мэйми не смотрела на него. Она ждала реакции Бекки, чтобы узнать, сумела ли она угадать.

– Вы уверены? – переспросила Бекки.

– Думаю – да. Это тот самый день. Я прекрасно помню.

– Значит, вы помните, на какой день вашему другу нужно алиби, а не когда вы действительно видели его.

– Нет. – Мэйми замотала головой. – Прежде чем переговорить с Остином, я удостоверилась сама.

– Может, ваш муж уточнил дату, – сказала Бекки. – Он не ведет дневник деловых встреч?

– Повторяю вам, Элиота там не было, – твердо сказала Мэйми. Она обрадовалась, что разговор изменил направление.

– Действительно, – сказала Бекки, как будто только что вспомнила. – Остин Пейли пришел к вам, когда вы были одни, и ушел, прежде чем вернулся ваш муж. А ведь он беспокоился о вас.

– Он и так долго у меня пробыл, – попыталась Мэйми оправдаться, – к тому же Элиот должен был скоро возвратиться.

– Но обстоятельства таковы, что только вы можете подтвердить алиби обвиняемого, – ввернула Бекки, желая, чтобы присяжные запомнили ее слова.

– Да, – сказала Мэйми.

Бекки посмотрела на нее снисходительно.

– Я закончила, – сказала она.

Мэйми подтвердила Бастеру, что Остин был у нее дома, в означенный день, а также что она не путала даты, пока прокурор не сбила ее с толку своими провокационными вопросами.

Бекки выдержала искренний взгляд Мэйми и, казалось, оставила мысль продолжать истязания старой женщины, лишь улыбнулась ей и сказала, что у нее нет вопросов. Остин поднялся, чтобы проводить Мэйми. Она поблагодарила его улыбкой и пожатием руки. Ее любовь и привязанность к нему были очевидны и неподдельны.

Элиот поднялся в ответ на разрешение судьи вызвать следующего свидетеля. Он не сразу заговорил. Я знаю цену этому молчанию: ты охвачен страхом, что не сумел выжать всего из процесса, что есть свидетель, о котором ты забыл.

– Защита закончила, – сказал Элиот.

Судья Хернандес бросил взгляд на часы над входом в зал. Была половина двенадцатого.

– Обе стороны, подойдите, – сказал он, пошевелив пальцами.

Когда мы с Элиотом предстали перед ним, он прикрыл рукой микрофон и спросил меня:

– У тебя есть повторные свидетели?

– Да.

– Кто?

Я нахмурился. Он превышал свои полномочия.

– Я имею право это утаить. Особенно в присутствии адвоката.

Судья вздохнул, как будто я проявил бестактность.

– Не заводись, Блэкки. Я просто думаю о расписании. Когда ты будешь готов?

– Скоро. Можно продолжить после обеда.

Он кивнул.

– Свободен.

Он отпустил присяжных и всех нас на ленч. У меня оставалось в запасе полтора часа, чтобы пробить брешь в крепкой защите Элиота. Я начал с родителей Томми.

– Почему мы услышали об этом в зале суда, а не раньше? – Бекки уже отчитывала мистера и миссис Олгрен, когда я вошел в кабинет. Я не стал вмешиваться.

– Мы не думали, что об этом кто-то знает. Мы хотели сохранить тайну, – оправдывался глава семьи.

– Мистер Олгрен, почему бы вам не иметь тайны только от противников. Мы же ваши юристы, – объяснила Бекки. – Вы предполагали, что мы со всех ног кинемся в газеты, выудив у вас секрет? Кому мы могли рассказать?

– Мы чудом избежали суда, – спокойно объяснил Олгрен. – Мистер Риз мог исполнить свою угрозу, если бы узнали посторонние. Мы не хотели огласки. Кроме того, не думали, что это повредит делу. Обо всем знали только Риз и мы. Как они добрались до свидетеля?

– Тем не менее, это им удалось, – вмешался я в разговор. – Остин Пейли привлек достойных адвокатов. Видимо, кто-то еще был в курсе.

Мы обязаны были их опередить. Я должен был узнать об этом задолго до суда. Я потратил столько сил и времени на подзащитного, упустив из виду главного свидетеля. Чертовы Олгрены с их скрытностью!

– Чем мы можем вам помочь? – спросил Джеймс Олгрен.

Эта мысль донимала меня с момента выступления Риза на суде. Я не только спланировал наши дальнейшие действия, но и придумал, в каком месте следует поставить капкан для изворотливого Остина.

Бекки выжидательно молчала. Она догадалась, что я что-то задумал.

– Нам понадобится помощь вашей жены, – сказал я Джеймсу Олгрену.

Миссис Олгрен удивилась моему выбору.

– И Томми, – горько добавил я.

Глава 16

В основу моего плана легла поразительно простая идея: подставить под удар потерпевшего и защиту. Собираясь с духом и прикидывая последствия надвигающегося столкновения, я лицом к лицу столкнулся с Дэвидом.

Мы с Бекки вышли в коридор. На стуле, вытянув свои длинные ноги, сидел мой сын. Я и виду не подал, насколько я был поражен его появлением. Я окликнул его, поборов удивление. Я представил его Бекки, которая поспешила удалиться.

– Я пришел поболеть за тебя, – смутился Дэвид. Он и сам испытывал неловкость, последний раз он заглядывал в зал суда лет десять назад.

– Ты, наверное, не скоро освободишься. Хочешь, я принесу тебе сандвичи?

– У меня есть время, – ответил я.

Судья Хернандес не экономил на перерывах, а других дел у меня не предвиделось.

Мы с Дэвидом пересекли Мейн-Плаза, на которой расположились уличные торговцы и оркестрик из пяти человек, гремящий на всю округу, и подошли к мексиканскому ресторану. Зал, тесно заставленный столиками, был переполнен, в ожидании своего заказа, плененные острыми запахами, сидели завсегдатаи Дворца правосудия. Я заметил судью Хернандеса в компании двух коллег. Сюда же заглянули многие присяжные. Их синие значки оберегали от назойливого внимания участников процесса, обращаться к ним было не дозволено.

Мы с Дэвидом уединились в отдельной кабинке. Я заказал легкий обед, мясо с рисом, а Дэвид выбрал фирменное блюдо, которое подавалось в два приема. Он увлекся едой.

– Как продвигается процесс? – спросил он. – В газетах пишут, что дело очень важное.

– Подожди, скоро обо всем узнаешь.

Я не стал распространяться, хотя Дэвид поинтересовался, о чем речь. Меня тронуло неожиданное появление сына. Я понимал, что причина его прихода кроется в его личных проблемах, но не знал, как подступиться к нему.

– У тебя дела в этом районе?

– Просто гулял, – он вздохнул. – Я ухожу из фирмы.

Я вспомнил наш последний с ним разговор и расстроился. Неужели он так и не смог наладить контакты с людьми?

– Правда? – обеспокоенно спросил я. – Фирма терпит крах?

– Как раз у фирмы все в порядке. А вот у меня проблемы.

Я кивнул.

– Ты недоволен денежным вознаграждением своего труда? – догадался я.

Он досадливо отмахнулся.

– Не только. Мне надоело быть толкачом. Мои идеи теряют смысл, когда удается довести их до реализации.

– Устал подчиняться? Понимаю.

Мы замолчали, был удобный для меня момент высказать свои соображения или узнать о его планах на будущее. Но я промолчал. Дэвид выждал время и, казалось, с облегчением продолжил:

– Я собираюсь заняться своим бизнесом.

Я улыбнулся.

– Неплохое решение, если начальство невмоготу. Ты ищешь спонсоров?

Он поморщился.

– Сниму деньги со счета в банке.

– Ты всегда любил рисковать, – ответил я.

У Дэвида были кое-какие сбережения, многие компьютерные разработки этой фирмы принадлежали ему.

Без труда отбросив мои сомнения, Дэвид, казалось, стушевался. Я вспомнил о том позднем вечере, когда я заглянул к Олгренам; тогда я понял, что уже никогда не смогу так, как Томми, обнять своего ребенка. В былые времена, возвращаясь со службы поздно, я никогда не забывал заглянуть в детскую. Мне хотелось верить, что сегодняшний приход Дэвида – свидетельство того, что и он об этом не забыл. Дэвид ждал моего вердикта.

Мне нечего было сказать. Я не мог поддержать его планы. Мои отношения с сыном уже давно дали трещину.

– Дэвид, – я коснулся его руки, – желаю тебе достичь успеха. Знай, что ты во всем можешь положиться на меня, хотя я и полный профан в твоих компьютерах.

Он с недоверием взглянул на меня. Я изменил своим привычкам совать бесцеремонно нос в его дела.

Я вспомнил мордашку годовалого Дэвида. Он не умел еще говорить, но мне казалось, что он понимает меня. Это детское выражение порой проявлялось в его взгляде. Я так и не удосужился зафиксировать этот момент на фотопленке. Сегодня в лице сына я углядел то же самое выражение. Дэвид ничего не забыл. Между нами на мгновение восстановилось прежнее взаимопонимание. Я перебрал в памяти яркие эпизоды нашего общения: игру в бейсбол, прогулки. На каком-то этапе я упустил что-то важное в наших отношениях, и Дэвид не мог преодолеть горечи от воспоминаний.

– Дэвид?

– Угу.

Я давно перестал быть авторитетом для него и поэтому не имел права на откровения. Когда-нибудь, возможно, он расскажет своему сыну о времени, проведенном со мной. Приятно думать, что внук по достоинству оценит деда.

Приступив к новому штурму, я вспомнил фразу времен вьетнамской войны: «Мы должны были уничтожить деревню, а не спасти ее». Эта же участь ожидала несчастных Олгренов. Иного выхода не было. Эти люди должны были принести себя в жертву, чтобы Остин и такие, как он, не смели больше никому доставить зла.

– Обвинение вызывает Памелу Олгрен. – Я нарочно подчеркнул ее полное имя. Памела. Чудная, судя по всему, была в детстве малышка и любила своих родителей. Ее имя напомнило мне о том, что миссис Олгрен прожила долгую жизнь, а я собирался осветить только один эпизод. Без сомнения, она с трудом переживет тот удар, который я ей приготовил.

– У вас есть сын? – Она еще не успела занять свидетельское место, когда я огорошил ее вопросом.

– Да. Томми. Ему девять лет. – Она постаралась устроиться в кресле поудобнее.

Она осмотрелась вокруг, окинула взглядом судью, присяжных и, вспомнив о моих наставлениях, обратила свой взор на меня.

– Томми Олгрен, которого изнасиловал этот человек? – спросил я, указав на Остина.

Миссис Олгрен должна была обратить на него внимание. Она обернулась в его сторону. Не думаю, что до сего момента она воспринимала Остина серьезно.

– Да, – выдавила она, потупив взгляд.

Я дождался, когда она вновь посмотрела на меня, и спросил:

– Остин Пейли – не первый человек, которого обвинил Томми, так?

– Нет, – чуть слышно отозвалась миссис Олгрен.

– Кто был первым?

Она с трудом выдавила из себя имя.

– Мартин Риз, – ей удалось преодолеть себя, – наш сосед.

– И друг?

– Нет, сосед. Мы едва были с ним знакомы. Он никогда не бывал в нашем доме.

– Томми играл у дома мистера Риза?

– Иногда, – сказала миссис Олгрен после минутного колебания. – У Ризов есть сын одного с Томми возраста.

– Томми симпатизировал мистеру Ризу?

Вопрос удивил ее.

– Не думаю, чтобы Томми знал его лучше нас. По крайней мере, раньше.

– Перед тем как обвинил его?

– Да, – проговорила она.

– Как это случилось? Что Томми сказал вам?

– Однажды за ужином он признался, что как-то играл в саду, а мистер Риз, выглянув из дома, позвал Томми на помощь. Как утверждал мальчик, на мистере Ризе не оказалось брюк.

– Вы, наверное, удивились, – предположил я.

– Мы были в шоке, – ответила Памела, она увлеклась воспоминаниями и перестала волноваться перед многочисленной публикой. – Мы оцепенели. Не знали, что и предпринять.

– Томми еще что-нибудь рассказывал?

– Да. Он все описал. Он сказал… – Она запнулась, вспомнив, где находится. Я кивнул ей. – Он сказал, что мистер Риз заставил его раздеться. Никого больше в доме не было – и мистер Риз… изнасиловал его.

– Вы поверили Томми?

– Конечно.

– И что вы сделали?

– Мы собрались позвонить в полицию тем же вечером, но Джеймс – мой муж – сказал, что стоит переговорить с мистером Ризом. На следующий день мистера Риза не оказалось дома. Он утверждал, что его не было в городе в тот день, о котором говорил Томми. Мы не поверили соседу и решили сами убедиться в правоте сына…

– Вы загнали Томми в угол?

– Ну да. И выяснили, что он солгал. На самом деле ничего не было.

– Томми лгал? – повторил я.

– Да.

– Вы звонили в полицию?

– Нет. В этом не было необходимости.

– Вы отвели Томми к врачу?

Она, казалось, удивилась.

– К психологу?

– Не только.

– Нет. Незачем было. Все разъяснилось само собой.

– Дело не дошло до суда?

– Нет, – испуганно заверила она. – Ничего подобного. Скандал не стал достоянием посторонних. Мы извинились перед мистером Ризом, вот и все. Позже он уехал, к нашему облегчению.

Я помолчал, изучая ее. Весь зал последовал моему примеру. Наконец я произнес:

– Вы показали, что Томми заявил, будто Мартин Риз изнасиловал его. Он так и сказал?

– Нет. Не стану утверждать, что он произнес это слово.

– Он сказал, что мистер Риз притрагивался к нему?

Памела торопливо отвергла это предположение.

– Нет. Все было гораздо подробнее. Это нас и смутило. – Ей очень хотелось быть понятой. – Томми рассказал нам такое, что он не мог услышать в школе или увидеть по телевизору. Он описал детали.

– Что именно он рассказал?

Она посмотрела на меня неодобрительно. По ее мнению, она уже достаточно открылась. Я выдержал ее взгляд. Я перестал быть ее другом.

– Он описал голого мужчину, – начала она.

– Что конкретно он описал?

Она покраснела.

– Возбужденный половой член, – четко произнесла она, чтобы не пришлось повторять.

– И вы решили, что это достаточное подтверждение правоты сына?

– Да. – Краска залила ее лицо.

– А что еще?

Она старалась произносить слова громко, но голос не подчинялся ей.

– Он сказал, что они с мистером Ризом через какое-то время оказались нагими и что этот мужчина трогал его.

– Он говорил о каких-нибудь подробностях?

– Да, конечно. Он сказал, что тот засунул палец между его ягодицами.

– Что-нибудь еще? – безжалостно продолжал я.

Она взглянула на меня с ненавистью.

– Он сказал, что мужчина поцеловал его пенис. И заставил его поцеловать свой.

– Что-нибудь еще?

– И он добавил, что появилась белая жидкость. Томми сказал, что она похожа на клей.

Я надеялся, что присяжные нашли это описание достоверным.

– Как давно это случилось?

– Около года назад.

– Не раньше?

Она прикинула в уме.

– Ровно год назад. – Она сумела взять себя в руки, восстановила дыхание.

– До этого признания Томми когда-нибудь видел, как вы с мужем занимались любовью?

Она задохнулась, кровь бросилась ей в лицо.

– Нет.

– Вы уверены?

Она заклокотала от злости.

– Абсолютно уверена. Мы запираем дверь.

– У Томми были другие возможности наблюдать сексуальные действия? У вас в доме нет порнокассет?

– Нет, – почти выкрикнула она. – Даже «Плейбой» не держим. Никогда! Ничего подобного!

Я кивнул. Миссис Олгрен расценила мое молчание как завершение пытки.

– Миссис Олгрен, – мягко начал я. – Как вы с мужем относитесь к сыну?

Она выглядела смущенной.

– Мы его родители. Томми – единственный наш ребенок, мне кажется, у нас полное взаимопонимание.

Я понимающе кивнул.

– Вы встречаете его после школы?

– Да.

– Сразу по окончании занятий? – уточнил я.

– О нет, мы не можем этого делать. Он остается в школе после уроков.

– И в котором часу вы его забираете?

– В пять. Иногда позже.

– Намного позже?

– Да, – сказала она. Миссис Олгрен не оборонялась, просто описывала распорядок дня семьи.

– Вы с мужем работаете?

– Да. Я менеджер в банке. Джеймс – вице-президент корпорации «Куантико эквипмент».

– Какого профиля корпорация? – спросил я.

– Торговые операции. У корпорации есть несколько мелких дочерних компаний, а Джеймс ведает общим делом торговли во всей компании. Расширяет рынок сбыта. – Она даже не заметила, с какой безграничной гордостью она рассказывала о карьере мужа.

– Он много разъезжает? – восторженно спросил я.

– Да. Несколько поездок в месяц.

– А в чем заключается ваша работа?

– Я помогаю клиентам делать вложения, вернее, долгосрочные вклады.

– Вы брокер на бирже?

Она оскорбилась.

– Я имею дело и с биржей. Правительственные облигации всех типов, взаимные вложения, недвижимость, иногда частные контакты с компаниями, не внесенными в биржевой список.

– Вы также занимаетесь сделками в области кино? – спросил я, потрясенный ее рассказом.

– Да, – ответила она, – пакетом инвестиций.

– У вас насыщенный график, можно сказать, с понедельника по пятницу, с девяти до пяти?

– Нет, конечно, – возразила миссис Олгрен.

Она полностью пришла в себя. К ней снова вернулась уверенность. Она обернулась к присяжным.

– Многие мои клиенты – занятые люди, они могут уделить мне время только в выходные или вечерами.

– А где находится Томми, когда вы встречаетесь с клиентом, а его отец уезжает из города по делам?

Вопрос вызвал в ней раздражение. Я надеялся, что присяжные заметили, как быстро она забыла о сыне, расписывая прелести своей работы, она, кажется, забыла даже то, где находится.

– У нас есть няня, – сказала она.

– А когда у Томми день рождения, миссис Олгрен?

– В марте.

– Вы помните, что подарили ему в последний день рождения?

Она была готова отразить любой удар. Подарки сыну были ее гордостью.

– Компьютерную игру, которую он давно просил. «Познавательная география». Игрок путешествует по всему свету, пытаясь отыскать спрятанные предметы. Томми столько узнал, о чем я и понятия не имею! Он поражает меня.

– Каковы правила этой игры?

– Протестую, – вставил Элиот. – Вопрос не относится к делу.

Я возразил.

– Я пытаюсь выяснить причину лжи Томми, ваша честь. Адвокат первым поднял этот вопрос.

Элиот как-то странно посмотрел на меня. Он, по-моему, не понимал, куда я гну. Судья Хернандес отклонил его протест, скорее всего, он решил, что я сам посажу себя в лужу.

– И все-таки как играют в эту компьютерную игру, миссис Олгрен?

– Вам следует спросить у Томми, – ответила она снисходительно. – Он знает.

– Так он один в нее играет?

– Да, – призналась она. – Обычно один.

– Когда вы в последний, раз ездили на отдых всей семьей, миссис Олгрен?

Она выглядела озадаченной.

– Мы с Джеймсом выбрались на природу… по-моему, этим летом… Нет, это было…

– Вы втроем, миссис Олгрен.

Она колебалась. Потом стала оправдываться.

– Мы не распоряжается своим временем. У Джеймса вообще нет отпусков, да и я постоянно загружена работой.

Я терпеливо ждал. У нее так и не нашлось ответа.

– Томми, наверное, играет с друзьями, – продолжил я. – Кто его лучший друг?

– Стив, – тут же выпалила она. – Стив Петер-сон. Он…

– Томми не общается со Стивом больше года, миссис Олгрен, – спокойно возразил я.

Элиот высказал протест, ссылаясь на то, будто я оказываю давление, но это уже не имело значения. Памела Олгрен была ошеломлена.

– Как сейчас зовут лучшего друга Томми? – снова спросил я ее.

Она напрягла память в поисках ответа, но безуспешно.

– У него в классе есть приятель, – медленно проговорила она, больше импровизируя, чем вспоминая. – Томми рассказывал о нем. Джейсон. Он упоминал о нем. Не знаю, лучший это друг или нет. Он дружит со многими детьми.

– К вам приходят его приятели? – спросил я.

– Нет. Но некоторые ребята живут по соседству. Иногда я вижу Томми с ними, они катаются на велосипедах или…

Я дал ей выговориться, тем временем изучая ее, женщину, о которой давно уже составил мнение. Уверен, все присутствующие тоже.

– Обвинение не имеет вопросов, – произнес я в тишине сводчатого зала суда.

Элиот помедлил, прежде чем приступить к допросу. Я был уверен, что у него нет определенного плана действий. Я уже выжал все из показаний матери Томми.

– Вы поверили сыну, когда он обвинил Остина Пейли в изнасиловании? – с налету спросил он.

– Не сразу, – ответила миссис Олгрен.

– Вы обратились в полицию?

– Нет.

– Вы прибегали к помощи врача?

– Несколько позже.

– Врач сам позвонил вам, так?

– Да, он узнал обо всем от школьной медсестры.

– Вы отказывались верить мальчику даже тогда, когда случившееся получило огласку? Вы опасались новых неприятностей. Правда?

Элиоту пришлось повторить вопрос, потому что миссис Олгрен, похоже, не собиралась отвечать. Она пребывала в нерешительности, ее молчание становилось тягостным.

– Мы не были уверены, – наконец выдавила она из себя.

– Он уже однажды солгал? – настаивал Элиот.

– Да, – еле слышно ответила Памела Олгрен.

Элиот, казалось, даже сочувствовал ей. Но я подозревал, что он думал обо мне, а не о Памеле.

– Защита закончила, – сказал он.

– Миссис Олгрен, – я не стал сбавлять темпа, – в первый раз Томми тут же отказался от лжи, как только ему не поверили, так?

– Да, – согласилась миссис Олгрен. Она уже отвечала, кажется, автоматически.

– Он не упорствовал ни одного дня?

– Нет.

– На этот раз, обвинив Остина Пейли, он стоял твердо на своем?

– Да, – ответила миссис Олгрен. – Он ни за что не хотел отказываться от своих слов.

Со стороны могло показаться, что ее растерянность – результат упрямства Томми, нежелания сына избавить ее от неприятностей. Следовало тут поставить точку, все уже поняли, чего стоило семье это обвинение.

– Больше нет вопросов.

Элиот покачал головой.

– У меня тоже.

Памела понуро покинула свидетельское место. Я подумал, что она опрокинет мой стол. Ее взгляд уткнулся в Остина. Она остановилась, и кровь отлила от ее лица, но не от страха перед преступником, а от мысли, в каком виде она предстала перед людьми благодаря ему. Он смотрел в другую сторону.

Бекки наклонилась ко мне и спросила:

– Ты уверен?

В ту же секунду судья Хернандес громко поинтересовался, есть ли у меня еще свидетели? Я поднялся и ответил на заданный мне вопрос:

– Обвинение вызывает Томми Олгрена.

Томми был в здании суда. Я приказал забрать его из школы, когда решил его повторно допросить, но оставил мальчика в неведении относительно причин своего поступка. Он занял свидетельское место, не подозревая, что у меня на уме. Томми, казалось, нервничал. Его взгляд метался по залу, он вглядывался в лица присяжных, как будто они что-то от него скрывали.