Текст книги "Отныне и вовек"

Неуклюже подавшись всем телом вперед, он стоял над ними и расстреливал их своим гневом. Руки у него висели как плети, касаясь широких пухлых бедер. Лицо было очень красное. По щекам текли слезы, и, оттого что он стоял наклонившись, они капали на тупые носы его полевых ботинок.

– Живете на пороховой бочке! – орал Пит. – Как только война начнется по-настоящему, здесь все взорвется к чертовой бабушке!

Он все еще стоял в этой нелепой, словно оспаривающей закон земного притяжения позе, но Тербер спрыгнул с раскладушки и сгреб его в охапку.

– Все, Пит, все. Хорошо. Сядь. Лучше еще выпей. Давай музыку послушаем.

– Со мной все в порядке, – глухо сказал Пит. – Просто на радостях слегка подзавелся. Пусти. – Тербер отпустил его, и он сел. – Мне налили? Где?

– На. – Тербер протянул ему колпачок с виски.

– Милт, угадай, кого я сегодня видел в Скофилде. – Пит прилагал мучительные, нечеловеческие усилия, чтобы говорить естественно и непринужденно.

– Не знаю. Кого? – Он показал Питу, чтоб тот ему налил.

– Сейчас принесу бутылку, – вставая, сказал Пит. – Эта уже вся.

– «Не ищите сигареты „Лаки Страйк“ в зеленых пачках, – проговорил в наступившей тишине голос диктора. – Да, «Лаки Страйк» оделись в «хаки» и ушли воевать».

– Так кого, говоришь, ты встретил в Скофилде? – напомнил Тербер, когда Пит вернулся с новой бутылкой.

– «Ваши верные друзья „Лаки Страйк“ оделись в „хаки“ и записались добровольцами», – объявил диктор.

– Жену капитана Хомса. – Пит налил Терберу виски. – Представляешь? Сто лет ее не видел. А тут захожу в штаб полка, в отдел эвакуации, смотрю – и она там. Оказывается, она на том же пароходе поедет.

– Гы-ы-ы! – пьяно гоготнул Старк.

– Кто? – переспросил Тербер.

– Жена капитана Хомса. То есть майора Хомса, – поправился Пит. – Ты что, не помнишь ее?

– Помню, конечно.

Старк громко заржал:

– Гы-ы-ы!

– Ну и вот, – продолжал Пит. – Они вроде никуда не переехали, живут там же, в полковом городке. Ее поэтому эвакуирует не штаб бригады, а штаб полка. Она за посадочными талонами пришла. На себя и на сына. Там офицерских жен много было. Жена майора Томпсона, жена подполковника Делберта… Их там полный коридор набилось, я даже не всех знаю. Короче, ее записали на тот же пароход, что и меня. Так что мы с ней едем вместе. Шестого января.

– Гы-ы-ы! – снова раскатисто загоготал Стаок.

– Ты чего это? – спросил Пит.

– Ничего. Просто кой о чем подумал.

– Она-то, конечно, поедет первым классом, а меня запихнут в трюм, – продолжал Пит. – Но плывем на одном пароходе. Как все-таки тесен мир, скажи?

– Гы-ы! – прыснул Старк. – Теснее некуда.

– Тебе еще налить?

– Не надо. – Старк ухмыльнулся. – Мне и так хорошо.

– Ну и как она? – небрежно спросил Тербер. – Что она тебе говорила?

– Гы-ы-ы!

– Про роту спрашивала. Как, мол, там дела. Спрашивала, как новый каптенармус со складом управляется. Про тебя тоже спрашивала, интересовалась, как ты ладишь с новым командиром.

– И про меня спрашивала?!

– Гы-ы-ы!

– Да, и про тебя, – кивнул Пит. Потом повернулся к Старку: – Слушай, что это с тобой?

– Ничего, – осклабился тот.

– Я, Милт, даже удивился. Никогда не думал, что она про нашу роту столько знает.

– Еще бы, – хмыкнул Старк.

– Даже про Пруита спрашивала» вернулся или еще нет?

– А-а, и он тоже? – разъехался в ухмылке Старк. – Она нашу роту любит. Всех нас любит. Правильно, Милт?

– А что, наверно, так оно и есть, – сказал Пит. – Я даже не думал, что она про нас столько всего знает. Хорошая женщина, очень мне понравилась.

– Правда? – Старк усмехнулся. – Тогда тебе стоит проведать ее на пароходе. Милт, я правильно говорю?

– Офицерские каюты на верхней палубе, а я буду внизу, в трюме. Я ее на пароходе и не увижу.

– Ерунда! – ухмылялся Старк. – Делов-то! Найдешь ее, попросишь, чтобы к себе в каюту пригласила. Она пригласит, будь уверен. Я правильно говорю, Милт?.. А в каюте попросишь, чтоб уважила. Не откажет, не бойся. Она нашу роту любит.

Пит понял не сразу. Но когда до него дошел смысл сказанного Старком, лицо его вытянулось.

– Заткнись, скотина! – приказал Тербер.

– Думаешь, я вру, Пит? – пьяно глумился Старк. – Нисколько не вру. Спроси Тербера. У него с ней было. И она ему хорошо мозги запудрила. У меня с ней тоже было. Но пудрить себе мозги я не позволил. Только будь с ней поаккуратнее, – доверительно посоветовал он. – Не забудь потом что-нибудь принять, а то можешь трипперок заработать.

Тербер смотрел на Старка, на раззявившуюся в похабном хохоте маску, которая ничего под собой не скрывала, и знал, что минута приближается. Еще немного, и Старк выдохнется. Тербер был согласен ждать. Он предвкушал эту минуту с величайшим удовольствием. Вот чего ему сегодня так не хватало.

– А теперь, подонок, слушай меня, – сказал он, когда эта минута наконец наступила. Он выговаривал каждое слово раздельно и ясно. – Теперь я тебе кое-что расскажу. Хочешь знать, как она заразилась в Блиссе? Кто ее заразил, хочешь знать? Я тебе скажу. Ее заразил ее же любимый муженек. Капитан Дейне Хомс.

Красное от виски лицо Мейлона Старка побелело как полотно. Тербер наблюдал за ним, испытывая огромное, ни с чем не сравнимое, упоительное и поистине утонченное наслаждение.

– Не верю, – сказал Старк.

– И тем не менее это так. – Тербер чувствовал, что расплывается в счастливой улыбке.

– Не верю, – повторил Старк. – Мне говорили, ее заразил один лейтенант. Адъютант. Он офицерским клубом заведовал. Его потом оттуда погнали. Ребята говорили, что видели их вместе. Это еще за полгода до того, как я с ней познакомился. Но я с ребятами говорил, они мне все рассказали.

– Они наврали.

– Нет, это правда. Я тебе не верю.

– Они наврали, – мягко сказал Тербер.

– Не могли они наврать. Это правда.

– А я тебе говорю, что нет.

Пит внимательно смотрел на них обоих, в его круглых от изумления глазах забрезжила смутная догадка.

– Я его убью, – с перекошенным лицом хрипло выдавил Старк. – Я убью эту сволочь!

– Никого ты не убьешь, – сочувственно и ласково сказал Тербер. – И я никого не убил, и ты не убьешь.

– Я ведь жениться на ней хотел, – пробормотал Старк. – Она на восемь лет старше, но я все равно хотел Жениться. Даже хотел ради нее армию бросить. И я бы женился.

– А что потом? – мягко спросил Тербер. – Она из богатой семьи. Женился бы, а что потом? Увез бы ее с собой в Техас? Жить на ферме?

Старк глядел на него, белый как мел.

– И она любила меня. Я знаю, что любила. Когда женщина любит, это чувствуешь. В Блиссе никто про нас не знал. У нас с ней долго было. Почти семь месяцев. Я на ней жениться хотел.

– Но ведь не женился. Наоборот – бросил ее…

– Я бы женился.

– …И даже не дал ей ничего объяснить, – ласково пожурил его Тербер. Краем глаза он видел, что Пит по-прежнему наблюдает за ними и вертит головой, поглядывая то на одного, то на другого. Вот и хорошо, это отвлечет его от собственных неприятностей. Ситуация-то пикантнейшая, такое не каждый день бывает.

– Она же мне не говорила. – В голосе Старка было отчаяние.

– А ты ее и не спрашивал, – нежно сказал Тербер. Выкрутиться ему он не даст ни за что!

– Замолчи! Замолчи, заткнись!

– Знаю я вас, южан, – отечески упрекнул его Тербер. – Все вы на один лад. Пьяницы и бабники. А уж какие моралисты. Святее папы римского.

Старк вскочил на ноги и швырнул колпачок с виски в ласковое, сочувственно улыбающееся лицо. Он сделал это не задумываясь, чисто инстинктивно – так выпускает когти и бросается на обидчика кошка.

– Это я его не убью? – заорал он. – Как раз я-то и убью! Ох убью! Голову ему, падле, отрублю!

Тербер следил за ним и успел увернуться, а у Пита реакция не сработала – он был и постарше Тербера, и пьянее, Да и забот у него было больше, – и в результате колпачок Угодил ему в грудь и виски вылился на рубашку.

А Старк уже выбежал из палатки.

Тербер обессиленно повалился на раскладушку, умиротворенный, выложившийся. Все было бы идеально, если бы не одна маленькая деталь, крохотная капля дегтя в бочке меда. Он с самого начала подозревал, что у нее со Старком было дольше, чем она говорила, но все же надеялся, что это неправда.

– Боже мой! Ну от меня и несет! – Пит промакнул рукой пятно на рубашке. – Милт, ты бы сходил догнал его. Он крепко напился, да? Покалечится еще, не дай бог.

– Хорошо. – Тербер взял из угла свою винтовку.

Когда он выходил, музыка у него за спиной смолкла, и диктор снова проговорил:

– «Не ищите сигареты „Лаки Страйк“ в зеленых пачках. Да, „Лаки Страйк“ оделись в „хаки“ и ушли воевать».

Луна успела подняться выше, и роща, площадка автостоянки, весь мир вокруг обесцветились, осталось только две краски: черная и белая. Он пошел по тропинке, которая пересекала асфальтированную дорогу и вела к кухне.

Значит, в Блиссе у них это длилось целых полгода. И у него с ней почти столько же. Интересно, как у них все было? Начать с того, что она в то время была много моложе. Ему захотелось представить себе, какая она тогда была, молодая. Что они вместе делали? Где бывали? О чем шутили? Как обидно, что его тогда не было рядом, вдруг подумал он, как обидно, что ему не дано было присутствовать невидимым третьим и тоже это пережить. Все, что связано с ней, должно принадлежать и ему, иначе он не может. Это даже не зависть, даже не ревность, а просто ненасытное желание делить с ней все. Бедняга Старк.

В кухонной палатке он застал лишь нескольких поваров: как напуганные овцы, они забились в угол подальше от деревянной колоды для разделки мяса.

– Куда он пошел?

– Не знаю, – пробормотал один из них. – Как-то не было настроения спрашивать. Влетел как ненормальный, орал, ругался… Потом схватил секач и убежал.

Милт двинулся обратно к складу. Может быть, Старк пошел вниз, думал он. Может быть, решил отоспаться в холодке на берегу. Если так, то самое разумное сейчас его не трогать. Шагнув с тропинки на асфальт, он остановился и скользнул взглядом по дороге, взбегающей на залитый лунным светом холм и сворачивающей к шоссе – нигде никого. Старк все же не настолько пьян, чтобы потопать пешком в Скофилд и гоняться там с секачом за майором Хомсом.

Когда он подошел к палатке склада, кто-то выскочил навстречу из темноты и чуть не сбил его с ног.

– Старшой! – испуганно прохрипел голос ротного горниста Эндерсона. – Старшой, это ты?

– А ты какого дьявола здесь? Почему не на КП? Почему коммутатор бросил?

– Старшой, там Старк! У него секач. Рубит направо и налево! Сейчас все там разнесет…

– Пошли! – Тербер снял с плеча винтовку и побежал.

– Вваливается вдруг в фургон, орет, матерится. «Убью его!» – орет, – задыхаясь, выкрикивал на бегу Энди у него за спиной. – «Убью его, сукина сына!» Я думал, он это про тебя. А потом как завопит: «Где капитан Хомс? Убью его!» Хомс-то давно от нас перевелся, старшой. И не капитан он, а майор. Старшой, по-моему, он того… спятил.

– Помолчи.

Старка там уже не было. Уютный фургончик КП, казалось, пережил стихийное бедствие. Оба шатких самодельных стола, за которыми работали он и Росс, были изрублены в щепки. Ни на одном из четырех стульев сидеть было больше нельзя. Раскладной походный столик Тербера валялся проломленный насквозь. На крышке маленького личного сейфа темнела глубокая длинная вмятина. Пол был усеян документами и клочками бумаг. В тонких фанерных стенах зияли суживающиеся книзу щели. Только коммутатор, по счастью, вроде бы уцелел.

А среди всего этого разгрома, как непотревоженный младенец, безучастно сидящий меж обломков рухнувшего дома, лежало девственно белое, незалапанное, нетронутое письмо с подколотой сопроводиловкой – военное министерство подтверждало, что Тербер произведен в офицеры с присвоением звания второго лейтенанта (пехотные войска) армии Соединенных Штатов Америки.

Тербер на мгновенье застыл в дверях, оценивая ущерб. Потом в ярости швырнул винтовку в угол, и вагончик тряхнуло от удара, пополам расколовшего ложе «оптической-03».

Вымуштрованный в регулярной армии, где уронить винтовку во время строевой считалось великим грехом – минимум две недели внеочередных нарядов, – Энди громко ахнул и уставился на него с откровенным ужасом.

– Проверь-ка, – процедил Тербер, показывая на коммутатор, и улыбнулся злой, хитрой улыбкой. – Начни снизу, вызови по очереди все позиции и проверь, как соединяется. Потом свяжись с батальоном и центром сбора донесений. Проверь штекеры все до одного.

– Есть. – Энди сел за коммутатор.

Тербер поднял обломки винтовки и с раскаянием взглянул на приклад, беспомощно повисший на ремне. Эта винтовка была у него четыре года; с ней он пришел в первую роту, а когда перевелся в седьмую, взял ее с собой и сюда. Из этой винтовки он обставил на полковых соревнованиях главного сержанта О'Бэннона. Любовно, заботливо он проверил механизм. Все работало. Новый приклад он раздобудет, а вот механизм было бы не заменить. Чуть успокоившись, он осторожно положил винтовку у двери. Затем подобрал оскорбляющее взгляд своей нетронутой, девственной чистотой письмо военного министерства и порвал пополам, вместе со всеми его визами и печатями, потом сложил вдвое и снова порвал, потом опять сложил, порвал еще раз и разбросал клочки по полу. В дополнение к общей картине.

– Старшой, все штекеры работают, – сообщил от коммутатора Энди.

– Хорошо. Тебе здесь сидеть еще два с половиной часа. Я пошел спать.

– А как же все это? Весь этот развал? Ты бы хоть убрал немного.

– Пусть Росс убирает. – Он нагнулся, поднял с пола разломанную винтовку и вышел.

Тишина вокруг была неподвижная, мертвая. Время тянется, идет, а потом наступает минута, когда только и остается, что лечь спать. Куда-то ходишь, что-то делаешь, на что-то себя тратишь, но все это лишь до поры, лишь до той минуты, когда остается только одно – лечь спать.

Тербер положил обломки винтовки под свою раскладушку и с облегчением завалился спать.

Утром Старка нашли на берегу: он мирно спал на песке, прижавшись грязной от вчерашних слез щекой к верному секачу.

Тербер поднялся рано. Свежий и бодрый, он, еще до того как нашелся Старк, все уладил с Россом, хотя лейтенант был в бешенстве (бешенство даже слишком мягкое слово).

– Лейтенант, о том, чтобы его разжаловать, не может быть и речи. Позиции у нас раскиданы чуть не на милю друг от друга, и, кроме него, никто с кухней не управится.

– Разжалую как миленького! – бушевал Росс. – Пусть рота хоть с голоду передохнет – все равно разжалую!

– А кто будет вместо него заниматься питанием?

– Кто угодно, мне плевать! Вы посмотрите, во что он здесь все превратил! Нет уж, сержант, такое я не прощу! Будет у нас когда-нибудь дисциплина или нет?! Без дисциплины мы далеко не уйдем.

– Да, конечно. Но без питания – тоже.

– Ничего, пусть командует своей кухней без звания!

– Он откажется.

– Отдам под трибунал за неподчинение!

– Это не пройдет. Лейтенант, вы же юрист. Вы же сами знаете. Нельзя отдать человека под трибунал за отказ заведовать кухней без сержантского звания.

– Безнаказанным я это не оставлю!

– Лейтенант, вы его просто не понимаете. Он парень со странностями. Иногда на него находит. В Хикеме он один раз тоже такое выкинул, вы тогда у нас еще не служили. Он это не назло. Ничего плохого он никому ни разу не сделал. Просто он повар, понимаете? Повара и начальники столовых, они все заводятся с пол-оборота. Любой приличный начальник столовой обязательно псих.

– Хорошо, – процедил Росс.

– Лейтенант, без него на кухне все развалится, вы же сами знаете.

– Хорошо!

– Я всего лишь трезво смотрю на вещи. Если бы можно было его кем-то заменить, я бы первый потребовал его разжаловать. Но у нас нет никого.

– Я сказал, хорошо!

– Это исключительно в интересах роты.

– Интересы роты, интересы роты!.. Знаю!

– Вы же отвечаете за всю роту в целом.

– Да, да, хорошо!.. Я сам знаю, за что я отвечаю!

– Так точно, сэр, – кивнул Тербер.

Покончив с этой проблемой, он сообщил Россу, что решил отказаться от офицерского звания.

– Что?! – в бешенстве завопил Росс. – Вы в своем уме?

– Я твердо решил, – сказал Тербер.

– Лучше бы меня распределили в береговую охрану, честное слово! – простонал Росс. – Эта ваша идиотская армия! Вас тут сам черт не поймет!

53

Шестого января Милт Тербер взял увольнительную и поехал в город. Мейлон Старк поехал вместе с ним.

В этот день солдаты Гавайской дивизии получили увольнительные в первый раз за все время после Перл-Харбора, и в десять часов утра со всех позиций девяностомильного кольца круговой обороны толпы хорошо поддавших мужчин с дикими воплями устремились к Гонолулу, перед барами и публичными домами начали выстраиваться длинные очереди, но вскоре все перемешалось, и те, кто рвался в «Нью-Конгресс», неожиданно для себя оказались в баре ресторана «У-Фа». Так продолжалось до самого комендантского часа. Этот день и два следующих словно слились в непрерывный загульный праздник. Ни один гонолульский бармен не забудет эти дни. На всю жизнь запомнят их и многие тогдашние хозяйки борделей. И даже некоторые вполне респектабельные люди вспоминают их до сих пор.

В приказе четко оговаривалось, что из каждой части можно одновременно отпустить в увольнение не более трети личного состава. Для дислоцированной на побережье седьмой роты распределение увольнительных превратилось в целую проблему. Седьмая рота была разбросана по четырнадцати береговым позициям. Лейтенант Росс распорядился, чтобы командиры позиций (в большинстве случаев это были не офицеры, а сержанты) определили ту треть своих солдат, которым они дадут отпуск, и представили поименные списки. Терберу поручалось составить такой список для службы КП. Старк распределял увольнительные среди поваров.

По неписаному закону командир подразделения уходит в увольнительную последним, только когда все его солдаты уже отгуляли. Поэтому сержанты, вынужденные оставаться на позициях (в отличие от офицеров сержанты не гнушаются вступать в сделки с рядовым составом), по мелочам наживались на тех, кого отпускали в город: накануне шестого января в роте шел оживленный обмен дружескими рукопожатиями, валютой, сувенирами, и немало котирующихся на вес золота, до обидного недолговечных бутылок виски переночевали от прежних хозяев к новым.

Честь не позволяла Терберу и Старку внести в списки собственные фамилии, но мудрый Тербер своевременно позаботился, и оба все равно получили увольнительные. Он просто заполнил два бланка сверх выделенной ему квоты и заставил Росса их подписать. Такое нарушение этикета никого в роте не возмутило, а Росса и подавно. Лейтенант Росс мало-мальски соображал и не собирался рубить сук, на котором сидел. С того дня, как Тербер отказался от офицерского звания, он был в роте царь и бог, не то что во времена Хомса, когда лишь обманывал себя, будто вертит ротой, как хочет.

При раздаче увольнительных Старк содрал с кого-то пинту виски. Они ее выдули по дороге в город. Первый заход они сделали в «Алый Бубон» к Чарли Чану. В «Бубоне» народу было поменьше, чем в приличных барах. На улице не стояла очередь. И стойку облепили всего в три ряда. Первые шесть порций им пришлось опрокинуть стоя, в общей толкучке, зато потом они отвоевали себе два места у стойки и засели пить по-настоящему.

– Уф-ф! – шумно выдохнул Старк, когда они наконец опустились на освободившиеся табуреты. – Боженька дал мне ноги, чтобы я маршировал, а не стоял по два часа в каждом вшивом баре. Сумасшедший дом. Даже хуже, чем в получку в Форт-Блиссе.

– Телбел, пливет! Салют, Сталк! – расплылся в улыбке Чарли. – Давно у моя не бывай. День-то какая замецательвый, а?

– Да, денек хорош, – кивнул Тербер.

– До того хорош, что в самый раз напиться в доску, – проникновенно сказал Старк. – И намылить одному трепачу рыло. Так, чтоб он копыта откинул.

– Ты, Старк, техасец, чего с тебя взять? – сказал Тербер. – Техасцы – люди простые. Любят своих дружков, штат Техас и родную мать. А ненавидят негров, евреев, чужаков в безнравственных женщин. При условии, конечно, что не спят с ними сами.

– То ли мы рано прибыли, то ли седьмая рота разорвала отношения с фирмой «Бубон и компания», – заметил Старк.

– Говори, говори, я тебя все равно насквозь вижу, – сказал Тербер. – Эй, Роза!

Они, между прочим, действительно прибыли рано: они ушли с КП в пять минут десятого, а все остальные вырвались с позиций лишь в десять. Из знакомых в баре был только хахаль Розы, тот самый сержант-артиллерист – он сидел все в той же кабинке в конце зала, будто никуда оттуда не уходил, – но на этот раз с ним сидело еще трое дружков.

– Пей-напивайся, – широко улыбнулся Чарли. – Сегодня все пей-напивайся. Замецательный день. Один лаз пей бесплатно, моя угосцает. – На потном лице китайца снова расплылась улыбка, он кивнул им и двинулся дальше, пытаясь в одиночку обслужить толпу, облепившую стойку.

– Хороший мужик, – сказал Старк.

– Отличный, – согласился Тербер.

– Он что, такой богатый, что может нас угостить?

– Сомневаюсь.

– Ему надо было поставить за стойку еще кого-нибудь.

– В зале тоже официанток не хватает, – сказал Тербер, наблюдая за Розой.

Ей помогала еще одна девушка, но, несмотря на это. Роза зашивалась не меньше Чарли, потому что хотела успеть все сразу – и разносить по столикам пиво, и сидеть со своим штаб-сержантом.

– Роза! – гаркнул Тербер. – Не слышишь?

Она сидела с артиллеристами, но, услышав, подошла. На смуглом блудливом личике – если бы слегка раскосые глазки не выдавали тайну расового мезальянса ее родителей, она была бы вылитая португалка – проглядывало некоторое раздражение.

– Ты чего, Тербер?

– Как зовут твоего приятеля?

Она недовольно зыркнула на него.

– А тебе зачем? Тебя не касается.

Тербер откровенно изучал ее пышную грудь. Проследив за его взглядом, Роза сердито вскинула голову и с вызовом уставилась в его светлые серые глаза.

– Он из какой части? – непринужденно спросил Тербер.

– Тебе-то что? Я думала, по делу позвал. Пьяный ужа, да? Стойку Чарли обслуживает, понял? Я к бару не касаюсь. – Качнув бедрами, она повернулась и пошла назад к кабинке артиллеристов.

Тербер и Старк, не сговариваясь, одновременно крутанулись на табуретах посмотреть, как она уходит. Ее гладкие голые ноги многообещающе скользили одна об другую под вихрящейся юбкой. Впадинка поясницы с захватывающей дух стремительностью переходила в аппетитную попку, которая, проказливо вихляясь, посылала им на ходу свой привет.

– Боже святый! – благоговейно сказал Старк. – Какая задница!

– Аминь, – меланхолически отозвался Тербер. Поджав губы, он неторопливо провел языком по усам. В нем знакомо закипала мутная пьяная агрессивность, и от ее живительных паров голова прояснялась, как от глубокого вдоха камфоры. И вдруг возникло отчетливое ощущение, что все это когда-то Уже было.

– Тебе хорошо? – спросил Старк.

– Еще бы!

– Вот, старик, это и есть настоящая жизнь, – поучительно сказал Старк. – И ни на какую Другую я ее не променяю. А ты?

– И я нет… Старк, знаешь, чего тебе не хватает? Ты – техасец, а у техасцев нет чувства юмора.

– Почему? У меня чувство юмора есть.

– Есть, конечно. Оно у всех есть. Только у тебя оно не того розлива. Слишком пустое. И у тебя все в кучу – и гордость, и юмор. Без нормального чувства юмора человек, у которого есть гордость, и до тридцати не дотянет – сам себя угробит. А возьми, к примеру, меня. У меня чувство юмора то что надо. И потому я могу заставить тебя сделать что угодно.

– Если сам не захочу, ни хрена ты меня не заставишь, – сказал Старк.

– Ты уверен? – коварно подначивал Тербер. – Хочешь, поспорим?

– А чего, давай!

Хитро усмехаясь, Тербер допил виски. Потом выпрямился и позвал:

– Роза! Э-эй!

Роза, нахмурясь, снова подошла к стойке.

– Разорался. Чего ты от меня опять хочешь?

– Еще глоток виски, малышка. Больше ничего. Плесни мне в стаканчик.

– Чарли проси. Он тебе плеснет.

– Ну его к черту! Хочу, чтобы ты.

– Ладно. Только время на тебя зря трачу. Пиво еще будешь? Принести?

Тербер посмотрел на свою бутылку пива.

– Да, принеси. Это вылей в ведро. Принеси холодного.

– От тебя одни хлопоты. – Роза улыбнулась.

– Ты так думаешь? Роза, а приятеля твоего как зовут?

– Пошел к черту!

– Он из какой части?

– Я сказала, пошел к черту!

– Знаешь, почему я тебя позвал? Чтобы посмотреть, как ты потом пойдешь назад. У тебя, Роза, попка – загляденье.

– Я замужем, – с достоинством сказала Роза, подразумевая, что у нее есть постоянный хахаль. Но было видно, что она польщена.

– Как же все-таки зовут твоего приятеля?

– Дурак! – взорвалась Роза. – Заткнись! Иди к черту!

– Моя фамилия Берни, – пройдя к ним через зал, объявил артиллерист. – Штаб-сержант Айра Берни, восьмой артиллерийский полевой. Еще что-нибудь интересует?

– Пожалуй, – задумчиво сказал Тербер. – Сколько тебе лет?

– В июне будет двадцать четыре. Что еще?

– Молоденький. Для твоего возраста у тебя уж больно роскошная любовница.

– Не жалуюсь, – сказал штаб-сержант. – Менять пока не собираюсь. Что еще?

– Еще? Может, не откажешься выпить со мной и моим другом?

– Это всегда пожалуйста.

– Роза, золотко, налей ему, – распорядился Тербер.

– Мне виски, – оказал штаб-сержант.

Роза налила, ему виски. Тербер заплатил. Штаб-сержант выпил залпом.

– Ладно, будь здоров, еще увидимся. – Показывая, что разговор окончен, Тербер повернулся к ним спиной. – Счастливо погулять, – бросил он через плечо и начал разговаривать со Старком.

Роза и штаб-сержант на секунду остолбенели. Потом пошли вдвоем назад к своей кабинке. Сев за стол, они о чем-то яростно заспорили, а три кореша Айры Берни внимательно слушали.

– Ты что, ополоумел? – сказал Старк. – Хочешь, чтобы драка началась?

– Я никогда не лезу в драку первым.

– Зато дерешься, наверно, до последнего.

– Ни в коем случае.

– Что, будем брать его прямо сейчас?

– Кого брать? Куда?

– Твоего лучшего друга. Штаб-сержанта.

– Ты это о чем? – недоуменно спросил Тербер. – А-а, я забыл. Ты же техасец. Кстати, техасец, я слышал, ты классно стреляешь. Это правда?

– Приклад от дула отличить могу, – сказал Старк.

– Хочешь, постреляем на пару? Маленькое дружеское пари. На сотенку, а?

Старк полез в карман.

– Ставим поровну?

Тербер ухмыльнулся.

– Я готов. – Старк вытащил из мятой пачки десятку и три бумажки по доллару, остальное бросил на стойку. – Здесь сотня. Могу хоть сейчас.

Растрепанная, сложенная пополам пачка – в основном из пятерок и мельче – была довольно пухлой.

Тербер наклонился, рассматривая деньги.

– Ого! Оказывается, наш техасец подсобрал себе большую денежку. Как, техасец, приятно быть богатым?

– Тут рядом есть тир, – сказал Старк. – Или можем пойти на Хоутел-стрит к Мому. Отсюда пять минут ходу.

– Тир – это не стрельбище. В тире каждый дурак может.

– Либо мы спорим, либо нет. Клади деньги или не вякай!

– Ребенок ты, техасец. Кому я говорил, что могу вертеть тобой, как хочу? Мне только захотеть, и ты сейчас побежишь бить морду всей этой артиллерии. Не суйся ты со своим тиром, я же тебя одной левой обштопаю. Будь умницей, мальчик, спрячь денежки в карман. Как я, на Гавайях стреляют от силы человека два-три.

– Если я сам не захочу, ты меня ничего не заставишь, – упорствовал Старк.

Тербер постучал пальцем себе по виску.

– Учись соображать, техасец. Главное – это соображать и не терять чувства юмора. Под моим руководством ты бы за три месяца выбился в офицеры.

– На черта мне в офицеры?! – возмутился Старк. – Ты меня не оскорбляй! Я, старшой, и без этого проживу. Как-нибудь не пропаду.

– А вот тут ты, техасец, не прав. Я же тебя, дурака, чему пытаюсь научить? Главное – результат. Сам не захотеть, никто твою гордость не оскорбит. А офицера я бы из тебя сделал в два счета.

– Обойдусь без твоих одолжений.

– Так как, техасец, не раздумал со мной стрелять?

– Хоть сейчас.

– Отлично. – Тербер хитро усмехнулся. – Тогда идем к Мому. По десять выстрелов в любую карту из колоды. Оба ставим по сто зеленых. Залог сдадим на хранение Мому. – Он презрительно швырнул под нос Старку его влажную от пота пачку. – Спрячь, пока не сперли.

Старк добавил к сотне отложенные тринадцать долларов и начал запихивать разбухшую пачку в карман брюк. Пока он возился с деньгами, возле стойки вновь появилась Роза: она шла принимать очередной заказ, и ее бедра соблазнительно покачивались в такт шагам.

Когда она поравнялась с ними, Тербер внезапно нагнулся с табурета и легонько ущипнул ее. Роза застыла как вкопанная, потом развернулась и занесла руку для удара. Тербер спокойно, даже не сдвинувшись с места, поймал левой рукой ее запястье. Она по-кошачьи выбросила вперед свободную руку, нацелив длинные, красные как кровь ногти прямо ему в лицо. Тербер, улыбаясь, так же спокойно перехватил ее руку своей правой. Вытянутыми крест-накрест руками он удерживал Розу на расстоянии от себя и вызывающе ухмылялся.

Ей было не вырваться, и от злости она попыталась лягнуть его в пах. Изящно и легко – казалось, это не стоило ему ни малейших усилий – Тербер повернул правую ногу внутрь, и удар пришелся ему в колено. Девушка потеряла равновесие и беспомощно задрыгалась у него в руках. Тербер невозмутимо держал ее, позволяя ей трепыхаться, сколько влезет.

– Спокойно, детка, – с довольной улыбкой сказал он. – Я тебя не трону. Ты женщина моей мечты, только не надо меня так возбуждать. А то ведь не утерплю и буду любить тебя прямо здесь, на полу.

Роза оскалилась и смачно плюнула в него. С увертливостью боксера Тербер отклонился влево, и плевок пролетел мимо и попал в Старка, прямо ему на рубашку.

Все это произошло молниеносно. Старк еле успел оторвать глаза от пачки денег, которую все еще запихивал в карман.

– Сукин сын! Сволочь проклятая! – захлебываясь, шипела Роза.

Айра Берни и его дружки уже поднялись из-за стола.

– Эй, ты! Так с дамой не обращаются! – крикнул штаб-сержант.

– Точно, – поддакнул один из дружков. – А ну отпусти ее!

Тербер поглядел на них с насмешливым изумлением.

– Еще чего! Чтобы она мне глаза выцарапала? Ты, друг, соображай, что говоришь… Спокойно, детка, – приказал он Розе, которая продолжала вырываться. – Тебя так ненароком удар хватит.

Четыре артиллериста разом двинулись к нему через зал, как шеренга автомашин, одновременно тронувшихся на зеленый свет светофора.

Тербер укоризненно покачал головой:

– Но-но, ребята, не будем.

– Сын проклятый, сукин сволочь, – самозабвенно шипела Роза.

Небрежно, словно выкидывая не нужную ему больше вещь, Тербер отшвырнул Розу в сторону, и она шмякнулась об стенку, а сам кровожадно ринулся навстречу четырем артиллеристам с такой стремительностью, что те растерялись, Огромный кулак Тербера, вобрав в себя весь вес его тела, хищно выпрыгнул вперед и с хрустом вмазал в нос штаб-сержанту. Айра ударился спиной о кабинку и съехал на пол, из носа у него хлынула кровь. Тербер свирепо взревел и грудью пошел на трех дружков.