Текст книги "Изумрудный лебедь"

Глава 19

Леди Дюфор, шатаясь, поднялась по лестнице в свою спальню – она почти ослепла от адской головной боли, и если и чувствовала руку Миранды на своем локте, поддерживающую ее, то виду не подавала.

Миранда отвела ее в спальню и передала с рук на руки горничной с крысиной мордочкой, потом направилась в спальню Мод. Чип приветствовал ее, по своему обыкновению, страстно, будто не надеялся больше увидеть. Сколько бы раз она ни оставляла его в обществе Мод и сколько бы раз ни возвращалась, он не мог к этому привыкнуть, и всегда его радость и облегчение при ее появлении были неимоверны.

– Итак, рассказывайте. – Мод отложила в сторону вышивание и сейчас была полна внимания. Она сидела в своем любимом кресле, но теперь гораздо чаще обходилась без шалей и пледов. И вместо того, чтобы лежать в постели со смоченными в лавандовой воде носовыми платками, занималась каким-нибудь рукоделием, читала, рисовала или, как сегодня, вышивала большой гобелен.

– А вы уже далеко продвинулись, – улыбнулась Миранда, намекая на медлительность Мод. Она рассматривала натянутое на рамку полотнище. Это была сцена из сельской жизни с пастухами и пастушками, резвящимися на берегу широкой реки среди овечек и ягнят.

– Я работаю над ним уже пять лет, – сказала Мод равнодушно. – Но по-моему, за последние несколько недель я успела больше, чем за все предшествующие годы.

– Это очень скучная сцена.

– Полностью с вами согласна. – Мод сморщила свой маленький носик. – Может быть, стоит приняться за другой? Изобразить какую-нибудь битву, или сцену охоты, или что-нибудь столь же волнующее…

Миранда покачала головой:

– Всегда надо заканчивать начатое, а иначе у вас войдет в привычку недоделывать до конца ни одно дело. А это плохо.

Мод пожала плечами, принимая на веру это утверждение Миранды, как и большинство ее высказываний, Каждый, кто прожил бы такую же жизнь, как Миранда, достаточно хорошо ее узнал бы. И это напомнило Мод о том, что давно уже занимало ее мысли.

Она указала на другое кресло:

– Посмотрите одежду для Робби. Как вы думаете, она ему понравится? Я надеюсь, она подойдет ему по размеру.

На кресле лежали штаны из нанкина, льняная рубаха и пара полосатых носков.

– Не знаю, как быть с башмаками. Ведь у него больная нога…

– Как только милорд заплатит мне пятьдесят золотых, я закажу ему особые башмаки, – сказала Миранда, оглядывая подобранную одежду. – Вещи замечательные!

– А лучше всего безрукавка. Ему будет в ней тепло. – Мод с гордостью расправила темную шерстяную безрукавку. – Она почти новая. Это воскресная одежда племянника кухарки, но он был рад продать ее за пять шиллингов.

– Я верну вам деньги, как только мне заплатят, – сказала Миранда, аккуратно складывал одежду.

– Нет, это мой подарок Робби, – ответила Мод. – Мне бы только хотелось сделать для него больше. – Она откинулась на подушки. – А теперь расскажите мне о герцоге. Он хорош собой?

Миранда подхватила табуретку и села подальше от пылающего в камине огня.

– Да, весьма. Думаю, он бы вам понравился. Он не так элегантен, как милорд. В некотором роде грубоват. Он и сам так сказал. Наверное, потому, что всю жизнь был солдатом.

Она помолчала, хмурясь и щекоча шейку Чипа, отчего тот пришел в восторг.

– Знаете, такому человеку не следует перечить и не стоит с ним ссориться.

– Но он вам понравился?

– Ну… – Миранда чуть заметно покраснела. – Да, большую часть времени я находила его приятным.

– Что значит «большую часть времени»? – спросила Мод удивленно. Она подалась вперед.

– Он попытался поцеловать меня, – искренне ответила Миранда. – А мне этого не хотелось. И мне пришлось убеждать его держаться на расстоянии.

– Но я думала, что поцелуи и тому подобное – это неизбежная часть ухаживания, – возразила Мод, слегка хмурясь. – В песнях и балладах, сложенных менестрелями, о них только и говорится.

– Ну возможно, – вяло согласилась Миранда. – Но ведь он ухаживает не за мной. Возможно, вы воспримете его ухаживания иначе. Вероятно, вам это будет приятно. Я уверена, он вам понравится…

– Миранда, я не собираюсь за него замуж! – перебила Мод, вскакивая с места. – Я не знаю, каковы намерения лорда Харкорта, но я не выйду за герцога! Я вообще не выйду замуж! – Она возбужденно забегала по комнате. – Я уйду в монастырь вместе с Бертой.

Но когда Мод произнесла эти слова, она почувствовала в них какую-то фальшь. Она произносила их много раз прежде, почему же теперь они звучали неубедительно? Мод снова бросилась в кресло и уставилась на огонь в камине. Все в ее жизни смешалось. Она знала, что не желает выходить замуж, что не может связать судьбу с протестантом. Девушка была уверена, что хочет уйти в монастырь и посвятить свою жизнь Христу. Она это твердо знала. Или нет?

– Что вас беспокоит? – спросила Миранда.

– Не знаю, не уверена, – ответила Мод. – С тех пор как вы появились, все так запуталось.

– Прошу прощения, мадам, – сухо сказала Миранда.

Мод покачала головой:

– Я вовсе не хотела сказать, что это плохо. Возможно… я больше не хочу того, чего хотела раньше… Не знаю.

– Вы хотите сказать, что больше не собираетесь в монастырь?

– Право, не знаю, чего я хочу, – ответила Мод, и в голосе ее прозвучало отчаяние. – Но знаю определенно, что не собираюсь замуж за герцога де Руасси.

– А вы не думаете, что было бы разумно хотя бы раз встретиться с ним, прежде чем принять решение? – спросила Миранда.

– Но что это даст? – заметила Мод и потянулась к столу, где в серебряной корзинке лежали засахаренные фрукты. Девушка поставила корзинку себе на колени, выбрала оттуда марципановую конфету и положила ее в рот.

– Думаю, вы боитесь, – объявила Миранда. – Ваши зубы почернеют, если вы будете есть слишком много сладкого.

Тем не менее она сама потянулась к корзинке и покопалась в ее содержимом. Наконец нашла засахаренную изюминку. Чип заверешал что-то возбужденным голоском и протянул ладошку. Миранда дала ему лакомство.

– Почему я должна бояться встречи с герцогом? – сердито спросила Мод.

– Потому что он может вам понравиться. – Миранда вскочила. – Нет ли здесь чего-нибудь съестного? Я ужасно проголодалась. При дворе никогда ничего не подают. – Она направилась к двери. – Пойду на кухню и принесу чего-нибудь. Чего бы вам хотелось?

– Вы не должны ходить на кухню сами. Позвоните в колокольчик! – воскликнула шокированная Мод.

Миранда только хмыкнула и выпорхнула из комнаты. Чип не отставал от нее.

Мод снова устроилась в своем кресле и принялась лениво поглощать засахаренный миндаль, глядя на огонь в камине.

Может, Миранда права? Она боится встречи с герцогом? Боится подвергнуть испытанию свои убеждения?

А что, если он ей понравится? Что, если она станет герцогиней де Руасси? У нее будут свой дом и семья, уважение при дворе, и никто не станет вмешиваться в ее жизнь и указывать, что она должна или не должна делать. Конечно, ей придется считаться с мнением мужа, но если он не тиран, то он ее поймет.

– Поглядите, что я раздобыла! – торжествующе сообщила Миранда, влетая в комнату и прерывая течение мыслей Мод.

Мод без интереса окинула взглядом поднос, который держала Миранда.

– Смотрите, здесь паштет из оленины, жаворонки в желе и тушеные грибы. И я позволила себе одолжить бутылку мадеры из кладовой милорда.

Миранда поставила поднос на стол, умело извлекла пробку из бутылки и наполнила две оловянные кружки.

– Не смогла найти кубков из венецианского хрусталя, поэтому, надеюсь, вы не будете возражать против оловянных кружек, мадам?

Мод рассмеялась. Веселье Миранды было таким заразительным. В ее присутствии невозможно было долго кукситься. И Мод почти забыла о своей меланхолии. По правде говоря, иногда она даже забывала о своей набожности. Она призналась в этом отцу Дамиану, но, похоже, он не счел эти поступки слишком серьезными и с легким сердцем отпустил ей грехи, наложив ничтожную епитимью.

Получасом позже их смех, донесшийся до Генриха, заставил его остановиться на дорожке сада.

– Похоже, смеется леди Мод?

– Осмелюсь согласиться с вами, – честно ответил Гарет. Он отличал смех Миранды от смеха Мод, хотя она была так же весела и смешлива в последнее время, как и ее сестра-близнец.

– Похоже, что ей весело. Я и не предполагал, что она так поздно не спит. У нее есть компаньонка?

– Да, дальняя родственница, которую сестра поселила здесь, в доме, чтобы Мод не заскучала, – ответил Гарет, даже глазом не моргнув. – Ваша комната здесь, сэр.

Он двинулся дальше по коридору. Генрих, пожав плечами, покорно последовал за своим хозяином.

За его спиной дверь комнаты Мод чуть приоткрылась, и пара ярко-синих глаз принялась внимательно изучать его сзади. Почувствовав этот взгляд, Генрих обернулся. Глаза его встретились с синими глазами девушки, но ее головка так же мгновенно исчезла за дверью, как и появилась.

– Кажется, он заметил меня, – сказала Мод, прислоняясь к закрытой двери и держа руку у бьющегося сердца. – Он обернулся, как раз когда я выглянула.

– Ну и как он вам? – проговорила Миранда с набитым ртом.

– Я его совсем не разглядела, – ответила Мод. – А впрочем, мне ничуть не интересно.

– Ну конечно, неинтересно, – рассмеялась Миранда. – Думаю, у вас есть более важная и серьезная причина тайком разглядывать его.

Миранда вышла из дома на рассвете и пешком отправилась в Сити, держа под мышкой узел с новой одеждой для Робби. Верный Чип скакал рядом. Ему было очень скучно сидеть в комнате, и теперь он веселился вовсю: прыгал, пританцовывал, дразнил прохожих.

На Миранде было ее старенькое платье, а на плечи она накинула шаль. Ноги ее были обуты в деревянные патены. Теперь больше, чем когда-либо прежде, она походила на цыганку-бродяжку и, не привлекая к своей персоне особого внимания, легко смешалась с людьми, направлявшимися по своим делам в центр Лондона.

Она скверно спала, и ей самой нетрудно было понять причину этой странной бессонницы.

Долго она лежала без сна, ожидая, надеясь, что дверь приоткроется. Но этой ночью ее никто не потревожил. Граф ночевал в собственной спальне, а она металась в постели, страдая от непреходящего томления, от которого все ее тело было напряжено, как натянутые струны скрипки, ждущие прикосновения ловких пальцев музыканта.

Она убеждала себя, что Гарет должен проявлять особую осторожность, пока герцог спит под их кровом. Но с другой стороны, она знала, что могла бы прокрасться в его спальню незамеченной и так же уйти из нее, если бы только он подал ей хоть какой-нибудь знак, который можно было бы истолковать как приглашение. Но он не проявлял к ней ни малейшего внимания с того момента, как отвернулся и пошел прочь, когда она и герцог появились из-за гобеленов.

Миранда повернула на улицу, где квартировала ее труппа. Чип запрыгал быстрее, направляясь к лавке сапожника. Он прекрасно знал, куда они держат путь.

– Доброе утро, – приветствовала Миранда хозяина-сапожника, снимавшего ставни с окон.

Он зевнул и бросил на нее подозрительный взгляд. Видимо, он ее не узнал.

– У меня дело к вашим постояльцам, – объяснила Миранда, направляясь мимо него в лавку.

– Они съехали, – сказал хозяин, следуя за ней.

– Этого не может быть.

Его слова показались ей такой нелепостью, что Миранда засмеялась. Она двинулась к лестнице на второй этаж.

– Эй, я же сказал вам – они здесь больше не живут.

Только теперь Миранда поняла это. Тишина в комнате на втором этаже была оглушительной. Сердце ее колотилось, когда она взбежала наверх и распахнула дверь. Маленькая комнатушка была пуста. Окно закрыто ставнями. Чип прыгнул в комнату следом за ней, потом с печальным криком, похожим на причитание, закрыл лапками мордочку и, чуть раздвинув тонкие пальчики, всматривался в пустую комнату.

– Но они не могли уехать, – прошептала Миранда, все еще не веря своим глазам. Она открыла ставни, и комнату затопил солнечный свет. Что-то в дальнем углу привлекло ее внимание, она наклонилась и подняла этот предмет. Это оказался поцарапанный деревянный волчок, которым всегда играл Робби. Дже-бидайя однажды в необычном для него благодушном настроении сделал эту игрушку для мальчика.

В глазах Миранды стояли слезы. Боль, обида, горечь – все чувства смешались. Она обернулась к сапожнику, стоявшему у двери:

– Почему они уехали?

– Откуда мне знать? – пожал хозяин плечами. – Вчера утром они расплатились за постой.

– Но они ничего не говорили. Они не могли уехать, не сказав мне ни слова.

Миранда вдруг поняла, что почти кричит, будто пытаясь убедить сапожника в чем-то, как если бы он спорил с ней.

– Не стоит так огорчаться, девушка, – сказал сапожник, смягчившись при виде ее непритворного горя. – Возможно, это как-то связано с джентльменом, который приходил к ним. Думаю, это из-за него они поспешили с отъездом.

– Джентльмен? – Миранда сделала шаг к хозяину. – Какой джентльмен?

– Не знаю его имени, но он самый что ни на есть лорд. Пришел сюда, будто знал их как облупленных. Точно говорю! А потом они с ним ушли – большая женщина и один из мужчин… Я видел, как они уходили. Потом они вернулись, заплатили мне за постой и ушли. А малыш плакал и скулил – ну прямо как собачонка.

– Робби! – прошептала Миранда.

Она ощутила страшную боль в груди, несколько секунд она не могла дышать.

– А этот джентльмен? Какой он? У него черные волосы? И он не носит бороды? И у него карие глаза?

Ответ она уже знала, но у нее не было сил поверить.

Сапожник хмурился, кусая губы.

– Не могу сказать точно. Высокий, – это да. И волосы, да, волосы у него черные. Да, и бороды у него тоже нет. Твоя правда.

Почему?!

Миранда промчалась мимо сапожника и ринулась вниз по лестнице. Чип, сидевший у нее на плече, крепко вцепился в ее одежду. Почему Гарет отослал ее семью? Он знал, как эти люди дороги ей! Ведь он слышал, как она обещала им вернуться с одеждой для Робби. Почему? И куда они отправились?

Она неслась обратно по улицам Лондона в сторону Лутгейт-Хилла. Боль в груди не проходила. Ей казалось, что-то сжимает ее грудь, давит, мешает дышать, будто ее ударили ножом в самое сердце. Только предательство было хуже ножа. Это было так нечестно, так несправедливо и так бессмысленно!

Она промчалась сквозь ворота, пронеслась по дороге до Стрэнда, не обращая никакого внимания на испуганные взгляды прохожих. Дышать было трудно, слезы хлынули сами, и теперь ее душили рыдания – она плакала от усталости, гнева и боли.

Ворота дома стояли распахнутыми – в них въезжала телега ломового извозчика, нагруженная бочонками вина, доставленными к столу лорда Харкорта. Миранда стрелой пролетела в ворота, метнулась через двор, не обращая внимания на окрики привратника, которые неслись ей вслед. Стремительно ворвалась в дом, понеслась наверх, на второй этаж, по огромной широкой лестнице, потом по длинному коридору и распахнула дверь в спальню лорда Харкорта.

Гарет стоял босой и натягивал штаны. Он обернулся на звук открываемой двери. Граф собирался побриться, и лицо его было покрыто мыльной пеной.

– Боже милосердный! Что ты здесь делаешь? Почему на тебе эта одежда? – Он схватил полотенце и принялся вытирать лицо. – Уходи отсюда, Миранда!

– Почему? – крикнула она. – Почему вы отослали их? Ведь это сделали вы, верно? Именно вы отослали их!

Гарет бросил взгляд на дверь, которую она оставила распахнутой. Он прошел мимо Миранды и захлопнул ее. Он заговорил с ней тихо, но в голосе его звучала страстная убежденность:

– Послушай меня – или ты погубишь все дело. Отправляйся в свою спальню. Оденься как следует. И тогда мы поговорим обо всем.

Миранда покачала головой. В глазах ее блестели слезы.

– Мне все равно, если я погублю ваше дело. Я хочу знать, что вы сказали им… что вы сделали… почему вы отослали их?! Я требую, я хочу это знать!!!

Обычно мелодичный голос Миранды стал неузнаваемым! он звучал резко и хрипло от боли и потрясения, и она не делала ни малейшей попытки понизить его и говорить тише. Гарет, полный отчаяния, взял ее за плечи и встряхнул.

– Тише! Христа ради, помолчи минутку! Гер… герцог в соседней комнате. В доме уже никто не спит, все на ногах и через минуту будут виться вокруг нас, как рой потревоженных ос.

– Мне все равно, – сказала Миранда, пытаясь вырваться. – Мне все равно, будьте вы прокляты!

По щеке ее покатилась слеза. Он предал ее! Она любила его, а он нанес ей удар в спину, и теперь его беспокоит только то, что она нарушит его планы.

Она вырвала полотенце у него из рук и попыталась вытереть слезы, которые теперь полились градом, как из прорвавшейся плотины. Полотенце было влажным и пахло мылом, которое граф только что использовал для бритья, и почему-то от этого ей стало еще горше.

Гарет оцепенел от вида ее слез. Он легко бы мог справиться с ее гневом, но такое горькое отчаяние было столь несвойственно Миранде и так напугало его, что он забыл обо всем остальном. Схватив в объятия, он усадил ее на свою постель, отвел влажные волосы с ее лба и принялся баюкать, как маленькое дитя.

– Тише, солнышко. Не плачь. Пожалуйста, не плачь.

Он взял у нее полотенце и осторожно промокнул ее лицо.

– Они моя семья!.. – рыдала Миранда, отталкивая его руку. – Что вы такое им сказали, как вы заставили покинуть меня?

– Они поняли, что так будет лучше. Они сделали это ради твоего счастья.

Теперь он и сам услышал ноту отчаяния в своем голосе и вдруг понял, что ничего не добьется. Он должен взять себя в руки, чтобы доказать Миранде, что поступил правильно. Он притянул ее к себе и, когда она попыталась вырваться, сжал еще крепче.

– Перестань сопротивляться и послушай меня. Как я могу тебе что-нибудь объяснить, если ты будешь вырываться?

Миранда прекратила борьбу, поняв, что при всей своей ловкости вырваться из его хватки не может. Она почувствовала, что дыхание ее срывается, грудь болит, в горле першит, а глаза щиплет от недавних слез. Но плакать ей уже не хотелось. Она больше не сопротивлялась и оставалась неподвижной, но напряженной, как тетива лука.

Гарет провел пальцем по ее губам, потом по щеке. Она не двигалась и никак не отвечала на ласку. Глаза ее оставались открытыми, но она не смотрела на него.

– Я высказал твоим друзьям опасение, что их близость помешает тебе должным образом сыграть роль Мод, ведь ты будешь постоянно убегать к ним, как только тебе захочется с ними повидаться. – Голос его звучал твердо и убедительно. – Я объяснил, что тебе будет трудно делить свое время и преданность между ними и мной, что ты постоянно будешь чувствовать свою ответственность за них, будешь думать о них и желать им помочь, и потому тебе будет трудно уделить должное внимание своей роли, столь отличной от твоих обычных представлений.

Миранда слушала его размеренный, спокойный голос, чувствовала его дыхание на своих волосах. Рука его гладила ее волосы. Обнаженная грудь прикасалась к ее груди, и сквозь тонкую ткань платья она чувствовала тепло его тела.

– И мама Гертруда и Бертран, оба согласились, что тебе будет легче, если они уедут.

– Они сами так решили? – спросила она и в первый раз за все это время посмотрела ему прямо в глаза.

Гарет кивнул и провел пальцем по ее щеке, стараясь успокоить.

– После того, как я им все объяснил.

– Но почему они не попрощались? Куда отправились? Где я смогу их найти?

– Все будет хорошо, – прошептал он, приподнимая ее личико за подбородок. Теперь его рот был на уровне ее губ, и, как только она попыталась задать новый вопрос, он закрыл ее губы поцелуем. Гарет оторвался от нее, только чтобы пробормотать: – Поверь мне, малышка. Ты должна мне доверять. Ни о чем плохом больше не думай.

Невольно глаза Миранды закрылись, хотя она пыталась сопротивляться его ласкам, но тело ее готово было сдаться, предательское и непокорное ее воле. Ее сознание говорило, что объяснение его было логичным, и все же где-то глубоко внутри какой-то голосок кричал ей, что-то было не так. Ей хотелось верить ему, хотелось отдаться ласке его ловких, умелых пальцев, уже распускавших корсаж, а губы его, продолжавшие целовать ее, утверждали его правоту. Но где-то в самой глубине ее существа все-таки гнездилась боль.

Она попыталась отстраниться, вырваться, но его пальцы крепко удерживали ее за подбородок, притягивая все ближе и ближе. Свободной рукой он ласкал ее обнаженную грудь, и она тотчас же отозвалась на его прикосновение: розовый бутон отвердел и приподнялся независимо от ее воли и желания. По всему ее телу разливалось приятно покалывающее тепло, а внизу живота она ощутила уже знакомое страстное томление. И все же Миранда еще

пыталась сопротивляться. Она сжимала губы, будто защищаясь от его настойчивой чувственной атаки, направленной против ее обиды, гнева и недоверия. Но кончик его языка уже нежно ласкал изгибы ее губ, будто пробуя их на вкус, не грубо, не настойчиво, но медленно, неторопливо, а рука все так же придерживала ее за подбородок.

В течение всей этой долгой одинокой ночи она жаждала этих ласк, до боли желала их, и теперь тело предавало ее, отказываясь признавать что-либо, кроме собственного ненасытного желания. И ее сознание будто засыпало, убаюканное ласками любимого, пока от ее сопротивления не осталось всего лишь слабое, едва слышное эхо.

Как только он это почувствовал, его поцелуи стали горячими, обжигающими, настойчивыми, и под его натиском губы ее полураскрылись. Теперь ее грудь была плотно прижата к его телу. Она слышала биение его сердца и чувствовала нажим его отвердевшей плоти между бедрами. Из последних сил она попыталась оттолкнуть Гарета, но его рука скользнула под юбку и теперь ласкала ее нежную плоть, а он все продолжал целовать ее.

Миранда ощущала сладость этого плена. Инстинкт говорил ей, что его победа принесет ей мир и покой и ее душа перестанет болеть.

Гарет ощутил ее готовность сдаться, ощутил ее огромную потребность в нем и в их близости, ее жажду быть любимой. Кожа ее стала горячей, ее охватил почти лихорадочный жар. Глаза Миранды казались огромными, сияющими, расширенными от желания, и теперь она неотрывно смотрела ему в лицо. Гарет выпустил ее подбородок, но другая его рука продолжала ласкать ее. Он спустил с ее плеч уже расшнурованный корсаж и принялся целовать выемку на ее шее, крепко прижимаясь губами к отчаянно бьющейся жилке. Потом его горячие губы переместились ниже, на грудь, дразня и мучая ее ожиданием наслаждения. Его язык ласкал и возбуждал ее отвердевшие соски до тех пор. пока из уст ее не вырвался глухой стон.

– Теперь ты мне доверяешь, малышка?

Вместо ответа она потянулась, ее руки охватили его лицо, она провела пальцем вдоль жестко очерченного подбородка, потом спустилась к мощной шее. Теперь она сознавала, что он берет на себя ответственность за них обоих и что сейчас она может отдаться в его полную власть и он не воспользуется ею во зло. Она знала, что он даст ей успокоение. И в этом она могла довериться ему.

Теперь он лежал поверх нее, продолжая ласкать ее тело, шепча нежные и восторженные слова и наслаждаясь все новыми чувственными радостями, которые находил в ней. Она отвечала ему стонами и бессвязным бормотанием, но именно этого он и ждал от нее, вынуждая ее открывать и показывать ему те потаенные места и те ласки, которые доставляли ей наибольшее наслаждение. Она, погруженная в какое-то странное оцепенение, будто плыла по течению, больше недоступная боли, смущению, отдаваясь восхитительному забвению тела, ума, души и на каждую его ласку отвечая криком чистой радости.

Она еще не вернулась в этот мир, она еще купалась, плавала в наслаждении, когда Гарет поднял ее и положил на постель. Он стянул с себя бриджи и лег рядом с ней. Потом встал на колени между ее широко раздвинутых бедер и приподнял так, что ее ноги оказались у него на плечах. Руки его скользнули под ягодицы. Он приподнял их с постели и медленно и нежно вторгся в ее тело. Он проник в нее глубоко, как ей показалось, в самую сердцевину ее тела, наполнив всю сладостной болью, которую она с трудом переносила, но лишиться которой было бы для нее еще мучительнее.

На этот раз их любовные объятия были яростными – их будто подхватил вихрь наслаждения и унес куда-то далеко в пустыню, где не было никого, кроме них. И когда все было кончено, Миранда лежала, омываемая томной негой, не чувствуя ничего, кроме сладостного единения их тел. Голова Гарета покоилась на ее плече, она ощущала его тяжесть.

Солнечный луч проник в комнату и коснулся спины Гарета, и тогда он очнулся, пришел в себя и застонал.

– Господь Бог со всеми святыми! – пробормотал он и мгновенно перекатился на другую сторону кровати, подальше от нее. Его рука все еще лежала на ее влажном животе, и он смотрел на нее сверху вниз, качая головой, а на губах его трепетала легкая печальная улыбка. – Злодейка! Ты удерживаешь меня вдали от моих благородных гостей.

Он сел на постели, свесив ноги с кровати, и стал потирать рукой затекшую шею и спину.

– Как мне удастся вывести тебя отсюда незамеченной?

Он поднялся с постели и принялся быстро одеваться.

Миранда тоже села. Волшебство исчезло, разбилось вдребезги от его слов. А с волшебством ушел и покой. После столь восхитительных часов любви Гарет думал лишь о том, как вывести ее из его спальни незаметно. Он, как ей казалось, исцелил ее от боли… она поверила, что он может ее исцелить… Но надежда эта не оправдалась. Ничего не изменилось. Для него имели значение только честолюбивые замыслы. И почему это она решила, что все изменится?

Она ясно вспомнила ту ночь на барке, когда он признался ей, что движущая сила его жизни – честолюбие. Губы его сложились в столь ненавистную ей циничную улыбку. Она была дурой, что не прислушалась тогда к его словам. Он не давал ей никаких обещаний, но откровенно признался, что хочет ее использовать. А она вручила ему свою душу в обмен на несколько минут телесного наслаждения. И винить ей приходилось за это только себя.

– Не бойтесь, никто не увидит меня, когда я буду уходить. – Миранда подняла свое оранжевое платье, натянула его через голову и направилась к окну.

– Эй! Куда ты? – Он шагнул к ней, пытаясь удержать.

– Уйду этим путем. – Она показала на окно.

– Не делай глупостей, солнышко. – Он рассмеялся, нежно приподнял ее подбородок и поцеловал. Но глаза его смотрели куда-то сквозь нее. Он был уже не с ней. – Выйдешь через дверь. Я послежу, чтобы тебя никто не увидел.

– Так безопаснее, – ответила она упрямо.

Гарет не успел и глазом моргнуть, как Миранда перекинула ногу через подоконник. Чип, возбужденно бормоча что-то, прыгнул туда же.

– Миранда, вернись!

Но она уже скрылась из глаз. Гарет бросился к окну, понимая, что опоздал. Чип карабкался по плющу вдоль стены, направляясь к окну Миранды. Миранда, прижимаясь к стене и цепляясь за камни, уже добралась до своего окна, ухватилась за подоконник. Всплеск ярко-оранжевого на фоне бархатистой зелени плюща – и она исчезла.

Гарет вернулся в комнату. Он оделся, раздумывая о том, что никак не ожидал от Миранды столь бурной реакции на отъезд ее труппы. Она выглядела такой разумной, практичной, рассудительной. Ему казалось, что она готова плыть по течению и смеяться над мелкими невзгодами, искать и находить хорошие стороны даже в неудачах. Граф предполагал, что она обидится, когда узнает об исчезновении своих друзей, как это было в Дувре. Но он надеялся, что она сочтет, будто у них были вполне веские причины оставить ее здесь. И уж конечно, никак не ожидал, что она поймет, кто приложил к этому руку. Глупо было с его стороны рассчитывать, что сапожник не проболтается.

Теперь он полагал, что ему удалось все уладить. Он успокоил Миранду, восстановил ее доверие к себе. Он не мог видеть ее отчаяния. И, что было еще печальнее, он не мог вынести ее обвинений в предательстве.

Но сейчас у него не было времени размышлять об этом. Он должен был разыгрывать гостеприимного хозяина перед Генрихом. Гарет прицепил к поясу кинжал и спустился вниз, стараясь придать лицу выражение искренней радости и готовности служить своему гостю.

Он нашел Имоджин в столовой в обществе гостей. Выглядела она много лучше и с великим искусством играла роль гостеприимной и радушной хозяйки.

– Доброе утро, лорд Харкорт! – сказал Генрих, махнув в качестве приветствия бараньей отбивной на косточке. – Кажется, вы обещали мне сегодня охоту на оленей в ричмондских лесах? Я ведь не ошибся, сегодня?

– Разумеется, если вы этого хотите, милорд герцог.

Гарет поклонился, прежде чем положить себе на тарелку еды из блюда. Он был страшно голоден. Любовные игры подогрели его аппетит.

– Когда желаете отправиться на охоту, сэр?

– Ваше дело распоряжаться, Харкорт, – пожал плечами Генрих, продолжая обгладывать котлету. – А ваша питомица увлекается охотой?

– Мод не слишком искусная наездница, – ответил Гарет, наполняя кружку из кувшина с элем.

– Она и завтракать с нами не будет?

– Она уже должна сойти вниз, – ответила Имоджин. – Возможно, она еще спит. Пойду позову ее.

Миранда рассеянно одевалась. Мысли ее путались. Она думала, что, приняв уверения графа в том, что все будет хорошо, она должна успокоиться. И все же теперь она знала, что этого не будет… а возможно, что этого просто не могло быть… Ей надо было узнать, куда направилась ее семья. Она должна быть уверена, что потом найдет ее. Похоже, Гарет этого не понимал. Хотя… к чему ему думать о таких вещах? В конце концов они ведь принадлежат к совершенно разным слоям общества. И если бы ее семья все время находилась поблизости от дома Харкортов, это было бы слишком заметно.

Но труппу можно найти, пока ее друзья не успели уехать слишком далеко, пока их следы не затерялись. Должно быть, они направились в один из портов на Ла-Манше, если не в Дувр, то в Фолкстон. Как только она узнает, куда они уехали, то пошлет к ним гонца с просьбой подождать ее. Ведь она должна привезти им пятьдесят золотых. Конечно, они ее подождут.

Когда Имоджин, по своему обыкновению, вошла без стука в зеленую спальню и встретила отрешенный взгляд Миранды, ей показалось, что Миранда ее не узнала, настолько она была погружена в свои мысли.

– Ты должна спуститься к завтраку, – объявила Имоджин. – Герцог спрашивал о тебе.

– Очень хорошо. – Миранда набросила на плечи косынку и спрятала волосы под украшенную драгоценными камнями шапочку. Она была актрисой и знала, что спектакль должен продолжаться вне зависимости от ее чувств. – Идемте, мадам.

Она спустилась по лестнице, пересекла холл и вошла в столовую. Улыбка ее была приветливой, а голос нежным, когда она поздоровалась с джентльменами. Но аппетита у нее не было, и она играла с кусочком хлеба, намазанным маслом, пытаясь притвориться, что ест.

– Нет аппетита, леди Мод? – загремел голос Генриха. Его темные глаза были очень внимательными, но он не забывал подкладывать себе тушеных угрей. – Ваш опекун держит отличного повара. И стол в его доме прекрасный.