Текст книги "Почему маму всё достало"

Суббота, 25 августа

Не знаю, как так случилось, но раньше мне не доводилось быть на фестивалях, а это, оказывается, так здорово. День начался с так называемого буррито-завтрака, потом мы пошли смотреть и слушать музыкальные выступления. Честно говоря, я к музыке слегка охладела, но если не брать в расчет некоторые музыкальные недоразумения, то в целом фестиваль – это как Рождество, и начинать пить тут можно уже за завтраком (к тому же буррито были такими вкусными, что мы объелись ими до отвращения). Несколько разочаровало отсутствие в стратегически важных местах каких-нибудь снопов соломы или стогов, на которых можно было позировать в стиле Джо Уайли, а погода была сухая, так что ноги потели в резиновых сапогах нещадно.

Наши девочки не пропали бесследно, как мы опасались: непомерные цены на еду возвращали их каждый раз, когда они хотели есть, и, покружив около нас и получив свою порцию еды, они опять растворялись в бурлящей аморфной массе молодежи.

Большая часть блесток за ночь сошла, и после пары кружек превосходного сидра я пошла и попросила покрыть меня ими заново, но в этот раз грудь входила в мою просьбу. Колин не сразу понял, что он увидел.

– Что ты сделала? – ошеломленно спросил он. – Ты выглядишь как живой блестящий шар.

– Что, нравится? – с вызовом спросила я. – Мне нравится блистать. Это весело. Давай выпьем еще сидра!

– Хорошо, что тебе нравится блистать, – проворчал Колин. – Потому что блеска на тебе столько, что хватит на целую неделю вперед. Мне тоже, видимо, перепадет твоего блеска, мы же с тобой в одной палатке ночуем.

– Еще как перепадет. Блеск – это здорово! А что за шум такой?

– Это любимая группа Джейн и Софи. Из-за них мы сюда и приехали.

– Звучит так, будто кто-то кошку мучает.

– То же самое говорила моя мама, когда я слушал Oasis.

– Блин… а твоя мама не носила такие же дерзкие шортики и не покрывала свою грудь блестками? – с надеждой спросила я.

– Слава богу, нет, – содрогнулся при этой мысли Колин. – Я не так представляю свою маму.

– Считаешь, что я наношу своим детям пожизненные психологические шрамы?

– Да все родители наносят своим детям пожизненные психологические шрамы. Побочный эффект воспитания. Хотя ты наносишь своим детям правильные шрамы, в хорошем смысле.

– Думаешь? Несмотря на развод? Несмотря на микроскопические шорты, блестящие сиськи, четвертую кружку сидра и то, что еще только четыре часа дня, а я уже пьяна в зюзю?

– У тебя все лицо блестит, по тебе и не скажешь, пьяна ты или нет. Но ты же здесь? На фестивале, на который ты сама ни за что бы не приехала, а ради Джейн поехала. Конечно, ты не идеальная мать, но и не самая плохая.

– Надеюсь, что так, – вздохнула я. – Колин?

– Да, блестящая моя?

– А КАК так случилось, что я не ездила на фестивали раньше? Здесь так прикольно.

– Потому что тебя Саймон каждый раз отговаривал, не помнишь, что ли? Он ворчал, что будет шумно, грязно, слишком много всего и, в первую очередь, слишком много Людей.

– Ах, да. Саймон никогда не хотел участвовать ни в какой движухе, потому что там же будут Люди. А еще в отпуске он никогда не хотел жить в гостинице, только на вилле, потому что так он не будет видеть Людей, не думая, что я весь отпуск буду торчать на кухне и варить, как проклятая, потому что его вилла будет далеко от Людей и от Цивилизации, и до ближайшего ресторана три дня на оленях. А он и не поедет в ресторан, ему приготовь и подай все на стол, как дома, потому что он в отпуске и отдыхает от Людей. Вот же эгоистичная сволочь.

– С этим не поспоришь.

– Но сейчас я могу делать все, что захочу. Я могу поехать в места, где Люди, и в гостиницу, и на ФЕСТИВАЛИ. Я еще на много фестивалей собираюсь. И вправду, я же могу сейчас делать все, что мне заблагорассудится, и не оглядываться на Саймона, который вечно ворчит и ноет.

– Да, это точно.

– Я МОГУ. Я могу делать ВСЕ, ЧТО ЗАХОЧУ. Я МОГУ ДЕЛАТЬ ВСЕ, ЧТО УГОДНО.

Я залезла на стул и, воздев блестящие руки к небу, прокричала это во весь голос, да так воодушевилась, что чуть не свалилась, а снизу донеслись предостерегающие крики Колина: «Эй, там, наверху, осторожнее» – и полные ужаса слова «Мать, слезай сейчас же. Люди же смотрят. Что ты такое творишь?»

– Я переживаю жизнеутверждающий момент эмансипации и свержения ебучего патриархата, Джейн, ты же первая должна мною гордиться! – заявила я во всеуслышание, слезая со стула.

Джейн только фыркнула с отвращением:

– Да неужто? Тогда купи нам еще сидра!

– Нет, вы несовершеннолетние, – строго сказала я.

– Ну а ты уже вышла из возраста, когда можно оголяться и покрываться блестками, – сердито бросила Джейн.

– Да, и эти блестки биоразлагаемые, как и я, – ответила я ей.

– Дело не в этом. Ну мам, ну пожалуйста… еще немножко сидра?

– Пожалуйста! – взмолилась Софи.

– Да ну вас, – сказал Колин и отдал девчонкам наш кружки. – Только папе не говори!

– Колин! Так нехорошо. Распитие несовершеннолетними, – запротестовала я голосом ответственного родителя, что было нелегко в моем состоянии нестояния.

– Ой, можно подумать, они не надираются так каждые выходные, – миролюбиво ответил Колин.

– Ну да, так это же сидр, фруктовая моча, а не настоящий алкоголь, – настаивала я.

– Нормальный вкус, – сказала Джейн, делая огромный глоток.

– Пойду еще принесу, – Колин поднялся и скрылся в толпе.

– Только отцу своему не говори, – предупредила я Джейн.

Перспектива напиться на халяву растопила сердца девочек, и они уже совсем не возражали против нашей компании, а поскольку по их пропускным браслетам было видно, что они несовершеннолетние, то и пить в нашем присутствии им было сподручнее, каждый раз, когда вблизи появлялся охранник, мы с Колином забирали у них кружки и делали вид, что это наше спиртное. Под сидром Джейн так разошлась, что даже села рядом со мной и заговорила.

– Спасибо, мам, что привезла нас сюда, – замурлыкала она.

– Как скажешь, милая. Здорово же. Музыка понравилась?

– Да, группа улет. Только они выглядят такими маленькими на сцене.

– Да они все такие. Все. Эд Ширан вообще малявка. Меньше, чем Джастин Бибер!

– Мам, люди моего возраста слушают Эда Ширана только в машинах своих родителей. Он лабает свою электронную музыку для людей, у которых плохо с воображением и которые не знают, что поставить на первый танец на свадьбе.

– Но он богат. Даже чересчур богат для такого рыжего малявки.

– Знаешь, неправильно судить о человеке по внешности. Суди его по его музыке. В остальном бог ему судья.

– Ну музыка его мне нравится.

– Знаю, я же в твоей машине катаюсь.

– Конечно, ему далеко до Рика Эстли. Вот уж кто рыжий и горячий!

– Гос-по-ди! Мать, ну вот ты опять за свое! У нас был такой момент понимания, а ты опять все портишь своими шуточками, какой горячий и рыжий Рик Эстли. Ну что с тобой НЕ ТАК? Ты больная просто.

– Больная – значит классная и крутая? – я еще надеялась исправить положение.

– Нет! Больная – значит больная, что-то с тобой не так, если ты до сих пор одержима Риком Эстли.

– Но он же сейчас опять в моде. И даже ездит в туры с Foo Fighters. А я одинокая леди. «ALL THE SINGLE LAAAAYDEEES», – затянула я его песню. – Может, я даже замуж выскочу за Рика Эстли.

– Мать, прекрати. Люди смотрят.

– Ой, это же песня Бейонсе. Ну Бейонсе тоже крутая.

– Никто из названных тобой больше не «крут» и не «моден», мать, очнись! Бейонсе и Foo Fighters – это музыка для стариков.

– А что же сейчас молодежь говорит вместо «крутой» и «модный»?

– Тебе скажи, ты потом опять будешь меня позорить перед моими друзьями. Можно мне еще сидр?

– Только если поделишься модными словечками.

– Нет. И не выходи замуж за Рика Эстли!

– Почему нет-то? – обиженно сказала я.

– Ты же сама говорила мне, что женщина может обойтись и без мужчины.

– Но я же не про Рика Эстли это говорила. ОН другой. Я раньше его фотографии вырезала из Smash Hits и клеила на стенку.

– Что такое Smash Hits?

– А вот и сидр! – икая и качаясь на ходу, заявил Колин.

– Не думаешь, что девчулям хватит уже? – с сомнением посмотрела я на батарею кружек.

– Нет! – сказала Джейн, молниеносно схватив кружку и жадно отпивая.

– Оооо, – завелась я. – Слышите музыку? Я люблю эту песню! Пошли танцевать!

– Мам! – в ужасе воскликнула Джейн. – Это музыка из бара. И это Эд Ширан! Нельзя под него танцевать на фестивале!

– А я хочу и буду, – весело пропела я.

Позже, когда девочки легли спать (Джейн перед этим строго-настрого запретила мне употреблять наркотики), а мы с Колином отправились в рейверский тент (было ошибкой брать туда фонарики, они выскальзывали из рук, я пыталась их поднять и мешалась под ногами у рейверов, что было им не по нраву, ну а что я могу сделать, это не МОЯ вина, что фонарики такие скользкие), потом сидели с ним под открытым небом и смотрели на звезды, а я говорила что-то очень глубокое, значительное и откровенное о бесконечности бытия и Вселенной. Это были очень важные слова, и, вероятно, они бы могли помочь воцариться миру во всем мире, если бы я только запомнила, что за хрень я тогда несла. Потому что в тот самый момент полил дождь, и мы побежали в палатку.

Утром я проснулась и ощутила, что во рту у меня будто барсук ночевал, а все тело зудело от блесток. К счастью, у девочек состояние тоже было не айс, поэтому все единогласно решили, что пора ехать домой, тем более что дождь и не думал заканчиваться, отчего все вокруг потеряло свой задор, да и блестки мои тоже неумолимо смывало.

В машине теперь все блестит, и дома тоже, и как бы я ни оттирала и ни отскребала, блестки въедаются во все поверхности еще глубже. Своей уборкой я только разношу их по дому, и мне это напомнило детскую сказку про волшебный горшочек, который не переставая варил кашу, пока кто-нибудь не скажет волшебное слово. Я превратилась в такой горшочек, только с блестками, а волшебное слово забыла…

Сентябрь

Воскресенье, 2 сентября

Завтра дети опять пойдут в школу, и покажется, что лето с отпуском и фестивалем было будто во сне, и единственным доказательством реальности прошедшего лета будут блестки, все еще встречающиеся кое-где в доме.

Этим летом я неоднократно пыталась донести до Саймона мысль, что, возможно, вместо обычного взваливания всего на меня в этом учебном году он мог бы собрать детей в школу, и на все его трогательные сообщения с вопросами «как там я» и «может ли он чем-нибудь помочь» я отвечала прямо, что «да, он может очень сильно помочь», но на все мои призывы о помощи Саймон клал и досиделся до последних выходных перед началом учебного года, когда в магазинах уже все было распродано, тут он опомнился, метнулся за покупками и вернулся после шопинга с детьми, как какой-нибудь супергерой, свершивший нечеловеческий подвиг, в изнеможении от усталости, что приобрел детям форму и школьные принадлежности, впервые за десять гребаных лет.

– Эллен, ты не представляешь, как это было трудно. У Джейн какие-то особенные требования к школьной юбке, а некоторые юбки, которые она примеряла, были просто неприличными. Разве это законно, выдавать такие пошлые вещи за школьную форму? Так еще этот куцый лоскут ткани стоит 27,99 фунтов! Это возмутительно! Понятно, что я не собирался покупать ничего подобного, я пытался уговорить ее купить нормальную плиссированную юбку до колен, но она на них даже и не посмотрела. Мне пришлось таскаться с ней по всем магазинам, и только в шестом по счету мы нашли то, что было нужно. А с Питером? С его брюками? Чтобы и скинни, и не слишком тесные, и не слишком просторные, а одни брюки не подошли только потому, что они были не того оттенка серого! Серые брюки – они же все одинаково серые, как может быть не тот оттенок серого? Но, оказывается, может.

– Да, ходить с тинейджерами по магазинам – еще то удовольствие. У них всегда свои собственные представления, и на твое мнение им насрать. Это ты еще с ними в американский Hollister не заглядывал.

– А цены! – застонал Саймон. – Ты не представляешь, во сколько мне обошлось одеть-обуть обоих! Прости, Эллен, тебе не интересно? Тебя больше интересует твой телефон? Кажется, ты недооцениваешь тот факт, что я потратил целый день и огромную сумму на то, чтобы экипировать твоих детей в школу.

Я подняла глаза от экрана телефона с сообщением от Джека.

– Добро пожаловать в мой мир, Саймон. Я это делаю несколько лет подряд, а еще я покупаю им одежду не только для школы, и еду, и обеспечиваю им крышу над головой, и вывожу их на каникулы. Так что я в курсе, сколько что стоит и сколько времени уходит на воспитание твоих детей.

– Да, но я ведь тоже в этом участвую, – возмутился Саймон.

– Участвуешь, – согласилась я. – Ты платишь процент, небольшой процент от своей зарплаты на алименты детям, а вся остальная зарплата в твоем распоряжении. В то время как моя зарплата идет на оплату счетов за дом, на продукты и все остальное, так что неудивительно, что на меня ничего не остается. Быть матерью-одиночкой офигеть как затратно, а государственной системе финансово фиолетово, с кем проживают дети. Я уж не говорю, сколько времени уходит на то, чтобы развозить их, готовить на них, стирать и убирать за ними. Они у тебя бывают только по два дня на выходных два раза в месяц, а ты уже возомнил себя суперпапой.

– Ну это же была твоя идея все юридически обставить, – вспыхнул Саймон. – Что же ты сейчас жалуешься?

– Да, только почему я на это пошла? Не потому ли, что ты меня бросил? Мне что, надо было сидеть и ждать, когда у тебя там все по твоему графику сойдется и когда ты будешь готов? Прости, если все пошло не так, как ты хотел, просто, может быть, для начала не надо было уходить из семьи? И, если уж зашел разговор о том, почему мы развелись, может, тебе не надо было трахаться с другой?

– Боже, ты все время будешь возвращаться к одному и тому же?

– Ну если тебе не нравится, когда тебе напоминают, что ты трахался с другой женщиной, может, тебе и не надо было трахаться с другой женщиной? А на самом деле эта твоя измена была лишь последней каплей. Джейн ходит в школу уже ДЕСЯТЬ ЛЕТ, а ты только сейчас пошел с ней в магазин купить форму. И потом ты, конечно же, предлагал помощь и интересовался, как мы тут живем, но мне пришлось все лето тебя ОБРАБАТЫВАТЬ, чтобы ты реально что-нибудь сделал. Потому что на самом деле ты не хотел ничего делать, тебе было просто приятно выглядеть хорошим человеком в собственных глазах, а там, глядишь, еще и в постели что-нибудь обломится?

– Я об этом и НЕ ДУМАЛ, я НЕ ТАКОЙ человек, – в ярости сказал Саймон. – Я всегда беспокоился о тебе. Я думал, тебе нужна эмоциональная поддержка, а не практическая помощь.

– А тебе никогда не приходило в голову, что когда помогаешь материально, тем самым и эмоционально поддерживаешь? – поинтересовалась я. – Я не особо НУЖДАЛАСЬ в твоей эмоциональной поддержке. Я В ПОРЯДКЕ.

– Вижу, – ответил Саймон. – Видно, как оно в порядке. В идеальном порядке. У тебя здорово получается не быть сукой после того, как я целый день таскался с твоими детьми по магазинам.

– Я не сука, просто констатирую факты. ОНИ И ТВОИ ДЕТИ ТОЖЕ! Завтра им в школу, а ты купил форму в самый последний момент, а мне ее еще стирать, гладить и делать нашивки. Ты всегда все бросал на полпути, Саймон, а я должна была бежать рядом и доделывать все за тебя. Блядь, Саймон, мы развелись! РАЗВЕЛИСЬ! Окончательно и бесповоротно! И тем не менее я все еще тащу на себе весь этот груз, никакого признания, никакой благодарности ЗА ВСЕ, ЧТО Я ДЕЛАЮ ДЛЯ СЕМЬИ, а ты тут ходишь с таким видом, как будто тебе медаль надо дать за то, что ты слез с дивана и сделал хоть что-то. Да пошел ты!

– Сама иди! Что ты от меня хочешь? Я стараюсь помочь, я стараюсь быть полезным – но нет, ты всегда недовольна. А сейчас, может, заведешь свою волынку о засилье патриархата, как Джейн, от нее только это и слышишь.

– Может, и заведу, потому что у меня еще вся ночь впереди, я буду сидеть и ждать, пока вещи постираются, потом высохнут, потом буду их гладить и делать нашивки, ведь у тебя за все лето не нашлось другого времени. Ты же всегда хотел, чтобы все было по-твоему, Саймон. Так вот, такого больше не будет. У меня теперь своя жизнь. И потом, почему бы Джейн не клеймить патриархат, если ей так хочется, ее поколение не будет совершать ошибки нашего, нам-то твердили, что стоит только захотеть – и у нас «все будет», а на самом деле не договаривали, что, чтобы было все, НАДО ДЕЛАТЬ ВСЕ, А ЭТО НЕ ОДНО И ТО ЖЕ.

– Боже, да успокойся ты! Что ты так завелась?

– Я завелась? ЗАВЕЛАСЬ? Да знаешь ли ты, что за все годы нашего брака мы никогда не ездили в отпуск туда, куда я хотела, и за все эти годы ты ни разу не купил сливочное масло?

– А масло тут причем? – взбеленился Саймон.

– При том, что это так символично! Ты заглядывал в холодильник и говорил: «А масла нет?» – и ждал, что как по волшебству там появится масло, вместо того чтобы просто пойти в магазин и купить пачку.

– Что-то не помню, чтобы я так говорил.

– Говорил, каждый раз. И не только про масло. Еще и про йогурт!

– То есть ты хочешь сказать, что мы бы по-прежнему жили вместе, если бы я покупал больше молочных продуктов, а ты выбирала, куда ездить в отпуск?

– Нет, – вздохнула я. – Дело-то не в этом.

Когда он ушел, я стала загружать в стирку бесчисленные белые рубашки, перепроверяя, сняла ли я все картонные ярлычки из мыслимых и немыслимых мест, потому что производители любят засунуть в какую-нибудь складку очередную бумажную этикетку, а зачем они это делают – непонятно, но если ты не заметишь этот кусочек картонки и постираешь вместе с ним, то он мелкими частями намертво осядет на всех вещах и на внутренностях машинки – и тут я засомневалась, а не слишком ли резкой я была с Саймоном – он ведь сделал то, что я просила, и даже купил рубашки, которые не надо гладить, а его жалобы на то, через сколько магазинов его протащили дети, только чтобы найти что-то отвечающее стандартам и вкусам современной молодежи, действительно свидетельствуют о тяжелом для него испытании. Я подумала было отправить ему сообщение «спасибо», чтобы как-то загладить вину, но потом увидела следы блесток в сушилке, и они напомнили мне о восхитительном фестивальном уикенде и том, сколько всего я пропустила за все годы брака, так что окончательный вердикт был: «Да пошел он!»

Телефон пискнул, пришло сообщение от Саймона.

Прости, что никогда не покупал масло. Хочешь, встретимся как-нибудь без детей и поговорим? Может, за бранчем? Я позабочусь, чтобы масла было достаточно.

Может, нам стоит встретиться за бранчем. Иногда он бывает довольно милым, когда не врубает придурка, да и неплохо было бы остаться друзьями – неплохо для нас, хорошо для детей. Мы могли бы стать теми uber-цивилизованными парами, которые даже в разводе ездят в отпуск все вместе со своими новыми партнерами. А может, и нет. Как-то странно. И потом, Саймон терпеть не может бранчи (там же Люди), так что сам факт выхода на Люди во время бранча будет для него адским испытанием.

Понедельник, 3 сентября

Моя страстная речь для Джейн о важности этого учебного года, о серьезности выпускных экзаменов следующим летом была тщетной – она меня не слышала. Я умоляла ее быть более внимательной и больше стараться на уроках, работать как можно усерднее и т. д. и т. п., но она просто отмахивалась, пожимала плечами и отвечала «расслабься». Что тут скажешь? Я сама вместо подготовки к выпускным экзаменам тусовалась в клубах.

Тем временем есть хорошие вести с работы: народ в офисе пришел к коллективному заключению, что мой траур официально закончился, и поэтому стали относиться ко мне как обычно, без сочувственных поглаживаний по руке и скорбно склоненных голов, так что я могу продолжать работать как раньше, и никто теперь не будет заглядывать каждые пять минут в мой кабинет, на цыпочках заносить чай и говорить: «Если тебе что-нибудь потребуется, дай знать». Конечно, есть и обратная сторона медали: Дебби прекратила снабжать меня шоколадками и теперь этой привилегией пользуется Майк из отдела отгрузок, у которого жена сбежала с актером – двойником Элвиса, работавшим в какой-то забегаловке. Для меня это звучало абсурдно, и я не могла понять, сочувствовать ему или нет, но когда увидела, что Майк без зазрения совести умял все шоколадки, что Дебби ему принесла, то поняла, почему от него, этого эгоистичного ублюдка, ушла жена, так что никакого сочувствия и уж тем более кокосовых шоколадок он не заслуживал.

Однако было большим облегчением видеть, что мои коллеги вернулись к своему привычному ворчанию о моем ПМС вместо их испуганных взглядов и неловких вопросов «все ли со мной в порядке», когда я критиковала или ругала этих никчемных олухов. Понятно, что я не обзываю их никчемными олухами в лицо – с тех пор как кто-то пожаловался Габриэле (я объяснила ей, что это просто производственный жаргон, но она запретила использовать подобные выражения в офисе, потому что они оскорбляют чувства некоторых особенно впечатлительных работников). Мое предложение, чтобы эти чувствительные особы сперва делали свою работу как надо, и тогда потребность в таких выражениях отпала бы сама собой, не нашло отклика у Габриэлы. Так что теперь мне приходится быть более пассивно-агрессивной в своем подходе к людям и не ставить под сомнение их интеллект, компетентность, происхождение, и поэтому я стала понимать тех, кто звонит на передачу Джереми Вайну и жалуется, что «с этой политической корректностью можно чокнуться!» Отчасти я подозреваю, что: а) Габриэла принадлежит к тем, кто считает, что леди не пристало сквернословить, и потому пошла она на хуй, и б) людям, которые жаловались на мой нагоняй за некомпетентность, в действительности трудно с тем, что их босс – женщина, которая гораздо лучше их знает, что они должны и могут делать, так что, может, это и звучит осуждающе, тем не менее делайте выводы сами…