Текст книги "Любовь и война. Великая сага. Книга 2"

Глава 26

Всадники съехали с дороги, поднимая пыль, которую тут же подхватывал ветер. В грудь Чарльза развернулось несколько револьверов.

Красный как рак от невыносимой жары, лейтенант подъехал к крыльцу. Чарльз отпил воды из ковша и чуть опустил руку, прижимая ее к ребрам, чтобы скрыть дрожь. Он уже где-то видел этого молодого офицера из армии Союза, только не мог вспомнить где.

– Добрый день, сэр, – сказал лейтенант.

Его голос слегка сорвался. Чарльз не стал смеяться и даже не улыбнулся. Нервные или неуверенные в себе люди часто действуют не задумываясь.

– Добрый день, – ответил он с вежливым кивком.

Его взгляд скользил по лицам всадников. Четверо были настолько юны, что, скорее всего, даже еще не брились. Двое отвели глаза – эти были не опасны.

Своим молчанием Чарльз вынудил молодого офицера заговорить первым.

– Второй лейтенант Прево, Джорджтаунский драгунский полк. К вашим услугам.

– Капитан Мэйн, кавалерийский легион Уэйда Хэмптона. К вашим услугам.

– Могу я поинтересоваться, сэр, что офицер мятежников делает рядом с Потомаком?

– Мне не нравится слово «мятежники», сэр, но я охотно отвечу на ваш вопрос. Два дня назад сбежал мой раб, которого я привез с собой из Южной Каролины… Должно быть, отправился искать вожделенной свободы на земле янки. Я пытался догнать его, но теперь вижу, что опоздал. Его уже и след простыл.

Лейтенант заметил двух привязанных лошадей:

– Вижу, вы отправились в погоню не в одиночку.

– Да, мой первый лейтенант в доме, отдыхает. – Где же, черт побери, он видел этого зеленого юнца?!

– Вы сказали, ваш раб сбежал?

– Эти бунтовщики не отказывают себе в роскоши, а, лейтенант? – ухмыльнулся щербатый капрал с огромным драгунским револьвером.

«Дурной взгляд у этого типа, – подумал Чарльз. – Да и револьвер такой, что может запросто в клочья разнести. Надо бы за ним последить».

Не реагируя на ехидные слова капрала, Чарльз как ни в чем не бывало ответил лейтенанту:

– Да, и теперь чертовски зол.

– Вот-вот, из-за того и война, – не унимался капрал. – Хотите, чтобы негры вам и дальше сапоги чистили, а вы бы своих черных девок трахали, когда вам вздумается, и…

Лейтенант оборвал его и уже хотел отчитать за грубость, как Чарльз вдруг резко швырнул черпак за землю и заявил:

– Лейтенант Прево, если вы прикажете вашему человеку слезть с седла, я отвечу на его замечание тем способом, который ему будет понятен.

Он свирепо посмотрел на капрала и потянулся к эфесу сабли. Возможно, глупо было так блефовать, но если бы эти парни почувствовали его страх и действительно спешились, они бы наверняка обыскали ферму, и тогда миссис Барклай пришлось бы худо.

– В этом нет необходимости, сэр, – ответил Прево. – Мой капрал будет молчать.

Щербатый что-то проворчал, со злостью уставившись на Чарльза.

– Признаюсь, я отчасти разделяю ваши чувства, капитан, – уже более расслабленно продолжал лейтенант. – Я родом из Мэриленда. У моего брата там ферма, и двое его рабов тоже сбежали. Когда набирали этот отряд, почти треть ребят отказалась давать присягу и уволилась. Меня уговорили. И если уж я согласился, то должен исполнять свой долг. – Его настроение, как флюгер на ветру, вдруг снова изменилось. – И все-таки я никак не могу избавиться от ощущения, что мы с вами где-то встречались.

– Точно не в Мэриленде. – Память Чарльза наконец выстроила нужную цепочку. – Вест-Пойнт?

– Бог мой, да! Вы?..

– Выпуск пятьдесят седьмого года.

– Меня отчислили как раз перед вашим выпуском. – Прево помолчал. – Пришлось пройти по Кентерберрийской дороге после первого же года. Не справился с учебой. Конечно, мне бы хотелось закончить курс… Мне нравилось там… Ладно, загадка разрешилась. Если вы не возражаете, мы бы хотели вернуться к цели нашего появления.

– Разумеется.

– Мы преследуем одну женщину. Контрабандистку. По нашим сведениям, она незаконно вывезла медикаменты из округа и направилась как раз сюда. Мы обыскиваем все дома вдоль этой дороги.

– Женщина-контрабандистка? – сдержанно рассмеялся Чарльз, надеясь, что получилось убедительно. – Сэкономьте время, лейтенант. Я здесь уже около часа и могу дать вам слово, что в этом доме таких точно нет.

Прево явно колебался. Револьверы всех янки из его отряда по-прежнему были направлены на Чарльза, и капрал старался больше остальных.

– Слово офицера и выпускника Академии, – смело добавил Чарльз, моля Бога, чтобы его небрежный тон придал убедительности тщательно подправленной истине.

Прошло несколько секунд. Прево вздохнул. «Не сработало, – подумал Чарльз. – И что они теперь…»

– Капитан Мэйн, я верю вашему слову и благодарю вас за помощь. Вы вели себя как настоящий джентльмен. Нам нужно проверить еще много мест, и вы сэкономили наше время.

Он сунул саблю в ножны, выкрикнул приказ, и отряд поскакал обратно к дороге, свернув на юг. Чарльз машинально поднял черпак с водой и прислонился к столбику крыльца, чувствуя, как подкосились ноги.

Глава 27

Он выждал не меньше десяти минут, на случай если солдаты вдруг вернутся, и лишь потом позвал Августу Барклай и свистнул Амбруазу, который прятался в лесу.

– Двуколку оставь там! Янки могут поехать обратно этой же дорогой.

– Похоже, ваше красноречие было убедительным, капитан, – сказала Августа, стряхивая с юбки опилки.

– Я им дал слово, что в доме нет никаких контрабандисток. – Он взглядом измерил расстояние между выкрашенным в белый цвет фермерским домом и дровяным сараем. – Промахнулся мимо откровенной лжи примерно на семь футов.

– Весьма разумно.

– Вы меня просто осчастливили своим комплиментом, мэм.

Чарльз не хотел язвить, но слова вырвались сами собой, когда наконец спало напряжение последних тридцати минут. Он отвернулся и быстро плеснул в лицо воды. Какого черта его должно волновать, что сказала или не сказала эта женщина?

Чья-то рука коснулась его плеча.

– Капитан?

– Да?

– Вы имеете право сердиться. Я наговорила лишнего недавно, и не раз. Вы действовали храбро, защищая меня. Я должна поблагодарить вас и извиниться.

– Ничего вы не должны, миссис Барклай. Это и моя война тоже. Вам бы лучше уйти в дом и сидеть там, пока не стемнеет.

Коротко кивнув, она на мгновение посмотрела ему прямо в глаза, и Чарльз вдруг ощутил сильное и незнакомое волнение, смутившее и встревожившее его.

Около четырех он поил Бедового и гнедую Амбруаза, когда шум и пыль с дороги дали знать о приближении северян. Отряд Прево несся мимо. Лейтенант помахал Чарльзу. Чарльз махнул в ответ. Вскоре синие мундиры скрылись из виду.

Фермер с женой пригласили кавалеристов остаться на ужин. Они согласились тем более охотно, что Августа Барклай поддержала приглашение. Чарльз умылся; солнце уже зашло, и дневная жара начала спадать. Свежий ветерок влетал в открытые окна, когда все сели за простой, но вкусный ужин – копченый окорок с картофелем и белой фасолью.

Чарльз украдкой посматривал на Августу, которая сидела напротив, чуть скрытая от него настольной лампой. Теперь она скромно опускала глаза, как и подобает приличной девушке из приличной южной семьи. Южанки нарочно взращивали в себе хрупкую, нежную женственность, привлекавшую к ним больше поклонников; некоторые особы, самым ярким примером которых Чарльз считал Эштон, даже беззастенчиво изображали из себя скромниц, чтобы убедить других в своей добродетельности. Но эта светловолосая женщина никогда не стала бы притворяться. Она была слишком прямолинейна. Слишком крепко сложена для жеманства и манерных вздохов. Чарльз даже вдруг подумал: какой же у нее размер ноги? По общепризнанному мнению, девушка с большими ступнями не могла занять достойное место в обществе и составить себе хорошую партию.

Смущенно пытаясь завязать разговор, старик-фермер обратился к Амбруазу:

– Отличная у вас лошадь.

– Да, сэр. Южнокаролинские верховые лошади – лучшие в мире.

– Только не скажите так при каком-нибудь виргинце, – повернулась к нему Августа.

– Аминь, – усмехнулся Чарльз. – У меня такое чувство, что в этой части страны есть люди, которые думают, будто лошадь изобрели в Виргинии.

– Мы очень гордимся такими людьми, как Тёрнер Эшби и полковник Стюарт, – сказала жена фермера, передавая фасоль, и это были ее единственные слова за весь вечер.

– А я согласен с Чарли, – заявил Амбруаз, дожевывая вторую картофелину. – Виргинцы отлично умеют заставить любого почувствовать себя ничтожеством – одним только словом или даже взглядом.

– Я знаю таких, – улыбнулась Августа. – Но, как сказал один поэт, лейтенант, ошибаются люди, а прощают боги.

– Вам нравится Шекспир? – спросил Чарльз.

– Да, только я имела в виду Александра Поупа, британского поэта эпохи классицизма, известного в том числе своими сатирическими стихами. Его я люблю больше остальных.

– О… – Стыдясь своего невежества, Чарльз ткнул вилкой в ломоть окорока. – Вечно путаю этих двоих. Боюсь, я не слишком большой знаток поэзии.

– У меня есть почти все его сочинения, – сказала Августа. – Он обладал поразительным остроумием, хотя в его стихах чувствуется и огромная печаль. Представьте себе, ростом он был всего четыре фута и шесть дюймов, да к тому же горбун. Современники называли его луком, натянутым для стрельбы. Он знал, что такое страдания, но умел отвергать боль, насмехаясь над ней.

– Понимаю… – задумчиво пробормотал Чарльз в наступившей тишине.

Он знал о Поупе только понаслышке, но теперь ему казалось, что поэт помог ему лучше узнать эту женщину. Какую же боль скрывала ее ирония?

Тучная фермерша принесла грушевый пирог и кофе, пока ее муж спрашивал Августу, как и когда хинин нужно доставить в Ричмонд.

– Утром за ним приедет человек, – ответила она.

– Я приготовила вам постель в свободной комнате! – крикнула из кухни хозяйка. – Капитан, может, вы с лейтенантом тоже останетесь переночевать? Я могу положить тюфяки на полу в гостиной.

Августа повернулась к Чарльзу. Ее лицо, наполовину скрытое лампой, казалось, выражало ожидание. Или Чарльзу это лишь померещилось?

Он разрывался между чувством долга и собственным желанием. Амбруаз ждал решения старшего по званию, но наконец не выдержал и заявил:

– Я бы с удовольствием хорошенько выспался. Особенно если мне позволят поупражняться на том прекрасном мелодионе, который я видел в гостиной.

– Ну конечно! – воскликнул явно довольный фермер.

– Хорошо, – кивнул Чарльз. – Остаемся.

Сдержанная улыбка Августы казалась искренней.

Жена фермера принесла глиняный кувшин превосходного домашнего кальвадоса. Чарльз налил немного себе и Августе. Они сидели в креслах, пока Амбруаз изучал клавиши старой гармоники. Уже вскоре он заиграл бравурную мелодию.

– Вы хорошо играете, – заметила Августа. – Мне нравится мелодия, только я ее не узнаю.

– «Земля Дикси». Это народная песня.

– Ее играли по всему Северу, когда Эйб прошлой осенью выставил себя на выборы, – добавил фермер. – Республиканцы под нее маршировали.

– Может, и так, – согласился Амбруаз, – только янки потеряют ее так же быстро, как проиграют эту войну. Сейчас вокруг Ричмонда «Дикси» звучит в каждом гарнизоне. – Он снова заиграл.

– Расскажите немного о себе, капитан Мэйн, – попросила Августа.

Чарльз начал говорить, очень осторожно подбирая слова, потому что боялся снова попасться на ее острый язычок. Он упомянул о Вест-Пойнте и о том, что попал туда благодаря своему кузену; потом коротко рассказал о службе в Техасе, дружбе с Билли Хазардом и о сомнениях по поводу рабства.

– Я тоже никогда не считала эту систему справедливой. Когда в прошлом декабре умер мой муж, я дала вольную обоим нашим рабам. Слава Богу, они все равно остались со мной. Иначе мне пришлось бы продать ферму.

– Что вы выращиваете?

– Овес. Табак. Недовольство соседей. Я сама иногда работаю в поле, а раньше муж мне всегда запрещал, потому что это неженственно.

Она откинулась на спинку старого кресла-качалки, положив голову на вышитую подушечку. Какой милой и слабой казалась она в свете лампы… Чарльз снова и снова постукивал пальцем по бокалу с кальвадосом. Неженственно… Она что, была замужем за слепцом?

– Полагаю, ваш супруг был фермером?

– Да. Он всю жизнь прожил на одном месте… а до него там жил его отец. Муж был достойным человеком. И добрым… хотя к книгам, стихам, музыке относился с подозрением… – Она чуть повернула голову в сторону Амбруаза, который самозабвенно играл какую-то нежную классическую мелодию, незнакомую Чарльзу. – Он сделал мне предложение через семь месяцев после того, как умерла его первая жена, – продолжала Августа. – И сам умер от той же болезни. Инфлюэнца. Он был на двадцать три года старше меня.

– Но вы любили его?

– Я хорошо к нему относилась, но любить… Нет, я его не любила.

– Тогда почему вышли за него?

– Все понятно. Еще один любитель романтичного сэра Вальтера. Виргинцы обожают его разве что чуть меньше, чем Господа Бога и Джорджа Вашингтона.

Она быстро допила кальвадос. Прежний воинственный блеск снова вернулся в ее глаза. «Он знал, что такое страдания, но умел отвергать боль, насмехаясь над ней».

– Однако ответ на ваш вопрос весьма прост и неромантичен, капитан. Мои родители умерли, и мой единственный брат тоже. Несчастный случай на охоте. Ему тогда было шестнадцать, мне – двенадцать. Других родственников в Спотсильвейни у меня не нашлось, так что, когда Барклай пришел свататься, я подумала чуть больше часа и согласилась. – Она заглянула в пустой бокал. – Мне казалось, что больше я никогда и никому не буду нужна.

– Но это же не так! – тут же воскликнул Чарльз. – Вы красивая женщина!

Августа посмотрела на него, и между ними словно промелькнула молния. Ее губы тронула мимолетная беззащитная улыбка, но она тут же отвела глаза под его пристальным взглядом и резко встала. Пышная грудь натянула ткань платья, которое она машинально одернула.

– Весьма любезно с вашей стороны, капитан. Я знаю, что некрасива, хотя и всегда мечтала о другом. «Надежда в нашем сердце как звезда»[8]8
  Строка из поэмы Александра Поупа «Опыт о человеке». Перевод В. Микушевича.


[Закрыть]. Это тоже Поуп. Ну а теперь, какой бы я ни была, я устала. Еще раз благодарю вас за спасение хинина и прошу простить мои колкости. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – ответил Чарльз, тоже вставая. – Черт, в жизни не встречал такой женщины! – сказал он Амбруазу, когда она ушла.

– Только не влюбляться, Чарли, – сказал Амбруаз, отложив в сторону мелодион. – Полковнику ты нужен в здравом уме.

– Не будь идиотом, лейтенант! – грубо огрызнулся Чарльз, надеясь, что Амбруаз не догадается о его истинных чувствах.

Чарльз проснулся на рассвете, отлично отдохнувший, полный сил и необычного желания своротить горы. Он тихонько выскользнул из комнаты, оставив посапывающего Амбруаза досыпать, и вышел во двор. Негромко насвистывая «Землю Дикси», он накормил и напоил лошадей, а потом стал внимательно изучать верхние окна дома. Интересно, где там свободная комната?

Над лесистыми холмами к востоку от дороги поднялось красное солнце. Радостно щебетали птицы. Чарльз потянулся всем телом, чувствуя себя на удивление бодрым. Так хорошо ему не было уже много месяцев, и он надеялся, что это продлится подольше. О причинах такой перемены можно было не раздумывать.

Над трубой кухни поднимался древесный дым, светлый и душистый; там готовили завтрак. Чарльз почувствовал, что зверски голоден. Входя в дом, он вспомнил, что, вернувшись в лагерь, должен обязательно достать из сундука свой личный револьвер. Перед предстоящими сражениями оружие нужно было как следует почистить и смазать. Чарльз не брал его в руки с тех пор, как вернулся из Техаса. Это был армейский кольт образца 1848 года, шестизарядный, калибра 0,44 дюйма; Чарльз добавил к нему несколько дорогих деталей, включая накладки из орехового дерева на рукоятке, отъемный приклад и гравировку с изображением схватки драгун с индейцами. С револьвером, карабином и армейской саблей он имел все необходимое для победы над янки и готов был ринуться в бой прямо сейчас.

Августа была в кухне, помогала жене фермера жарить яйца и резать окорок.

– Доброе утро, капитан Мэйн! – Ее улыбка казалась сердечной и искренней; Чарльз улыбнулся в ответ.

Вскоре все сели за стол. Когда Амбруаз передавал Чарльзу теплый домашний хлеб, снаружи послышался стук копыт. Чарльз так торопливо вскочил, что даже опрокинул стул. Сидевшая рядом Августа мягко коснулась его руки:

– Думаю, это человек из Ричмонда. Не стоит беспокоиться.

Она тут же отдернула пальцы, но Чарльз все равно почувствовал, как его бросило в дрожь. «Да что это я как школьник, ей-богу», – сердито подумал он, когда фермер вышел навстречу гостю. Августа уставилась на свою тарелку так, словно та могла вот-вот улететь. Щеки ее слегка порозовели.

Гость из Ричмонда знал имя Августы, но своего не назвал. Это был худощавый немолодой человек, похожий на конторского служащего, в коричневом костюме и ковбойской шляпе. Он принял приглашение хозяина и сел за стол, сразу спросив:

– Хинин здесь? Надежно спрятан?

– На чердаке, – ответила Августа. – Он уцелел только благодаря храбрости и находчивости капитана Мэйна и лейтенанта Пелла.

Она вкратце описала вчерашние события. Посланец из Ричмонда похвалил кавалеристов и тут же принялся за еду. Больше он не сказал ни слова, зато съел столько, что хватило бы на шестерых мужчин его комплекции.

Чарльз и миссис Барклай разговаривали более свободно, чем накануне вечером. Когда она спросила его о Билли, он откровенно рассказал о тех переживаниях, которые обрушились на Хазардов и Мэйнов, вдруг обнаруживших, что их семьи в этой войне оказались по разные стороны.

– Наши семьи дружат уже очень давно. Нас многое связывает. Это и Вест-Пойнт, и взаимное чувство привязанности, и даже узы брака. И если у нас еще осталась хоть какая-нибудь надежда, то это надежда сохранить эту близость, что бы ни случилось.

Августа слегка кивнула, давая понять, что она ценит такое желание.

– Мою семью тоже расколола война, – тихо сказала она.

– Мне казалось, вы говорили, что у вас нет родни.

– Здесь нет. Но у меня есть дядя-холостяк, брат моей матери, он служит в армии Союза, это бригадный генерал Джек Дункан. Он учился в Вест-Пойнте. Насколько я помню, окончил в тысяча восемьсот сороковом.

– Джордж Томас учился в это же время! – воскликнул Чарльз. – Я служил под его началом во Втором кавалерийском. Он из Виргинии…

– И остался на стороне Союза.

– Да, верно. Так, дайте-ка подумать… кто же еще? Билл Шерман. А еще Дик Юэлл, близкий друг Томаса. Он генерал уже на нашей стороне. Недавно стал командовать дивизией, сейчас он под Манассасом.

– Ну надо же, – сказала Августа, когда он замолчал. – Вест-Пойнт действительно не отпускает вас.

– Это правда, поэтому нас и недолюбливают. Расскажите о вашем дяде. Где он сейчас?

– Последнее письмо от него пришло из какого-то форта в Канзасе. Но мне кажется, что сейчас он где-то недалеко. Он ждал нового назначения. В Вашингтоне я прочитала в одной газете статью о высокопоставленных офицерах – выходцах из Виргинии. Девять из них присоединились к Конфедерации, одиннадцать остались в Союзе. И один из них – дядя Джек.

После завтрака Амбруаз прикатил из леса двуколку Августы, а Чарльз вынес на крыльцо ее саквояж. Пока он ставил саквояж в коляску, миссис Барклай надела желтую плетеную шляпку и завязала ее под подбородком.

– А вы не боитесь ехать дальше в одиночку? – спросил он.

– В этом саквояже пистолет. Я никогда не езжу без него.

Чарльз с радостью воспользовался возможностью взять ее за руку и помог ей сесть в коляску.

– Что ж, капитан, позвольте еще раз поблагодарить вас. Если по долгу службы вы когда-нибудь окажетесь во Фредериксберге, я буду рада вас видеть. Ферма Барклай всего в нескольких милях от города. Вам любой укажет дорогу. – Тут она опомнилась. – Разумеется, вас я тоже приглашаю, лейтенант Пелл.

– О, ну разумеется… я так и понял, – сказал тот, лукаво покосившись на друга.

– До свидания, капитан Мэйн.

– Немного поздновато, но, пожалуйста, зовите меня Чарльзом.

– Тогда и вы называйте меня просто Августой.

– Как-то слишком официально, – широко улыбнулся он. – Знаете, в Вест-Пойнте у нас у всех были прозвища. Что, если я буду называть вас просто Гус?

Он брякнул первое, что пришло в голову, как бывает, когда тебе кажется, что ты придумал что-то очень умное и вполне безобидное. Но Августа вдруг отпрянула, как будто коснулась чего-то горячего:

– Вообще-то, так меня всегда называл брат. Терпеть не могла это имя.

– Почему? Оно вам подходит. Гус может работать на своем поле, а вот Августа… сомневаюсь.

– «Сэр, я согласен, это так…»

– Что-что? – не понял Чарльз, но потом сообразил, что она снова цитирует уже ненавистного ему Поупа.

– «…поэт, как правило, дурак, – продолжала она с очаровательной улыбкой, которая не сулила ничего хорошего, – но сами вы пример: при этом дурак не может быть поэтом»[9]9
  Александр Поуп. Дурак и Поэт. Перевод В. А. Гурвича.


[Закрыть]. Прощайте, капитан!

– Эй, постойте! – закричал он, но надежда на извинение погасла в тот же миг, когда коляска тронулась с места.

Августа хлестнула лошадь, и двуколка вылетела со двора, сразу повернув на юг. Стоявший на крыльце фермер подтолкнул жену локтем. Амбруаз подошел к Чарльзу с насмешливой улыбкой на губах:

– Ай-яй-яй, Чарли! Как же это ты так опростоволосился? А ведь у тебя с этой вдовушкой что-то такое намечалось, а? Хотя, конечно, бабенка выглядит не слишком привлекательно, когда вскапывает картофельные грядки или имеет ядовитый язычок или когда ее зовут Гус, если уж на то…

– Да заткнись ты, Амбруаз! Я ее больше никогда не увижу, так что зря стараешься. Она просто не понимает шуток, зато сама за словом в карман не лезет. Как и ее треклятый Поуп. Да ладно, черт с ними с обоими.

Он вскочил на Бедового, откозырял на прощание фермеру с женой и пустил коня диким галопом. Амбруазу пришлось придерживать кивер и то и дело пришпоривать свою гнедую, чтобы не потерять его из вида.

Минут через пять Чарльз немного поостыл и чуть натянул поводья, пуская коня шагом. Весь следующий час он снова и снова перебирал в уме все подробности своих разговоров с миссис Черт-бы-ее-побрал-надменной-вдовушкой Августой Барклай, которую по-прежнему считал дьявольски привлекательной, несмотря на их не слишком романтичное расставание. Ей не следовало так быстро накидываться на него в ответ на невинную оплошность. Она и сама была не без греха.

Ему очень бы хотелось увидеть ее снова, как-то уладить это досадное недоразумение. Но в ближайшее время, когда вот-вот должны были начаться бои, такой возможности точно не представится. Встреча с лейтенантом Прево снова возродила в нем веру в то, что войну все-таки можно вести по правилам благородства. И тогда, не исключено, что уже очень скоро, страсти улягутся, вся эта заварушка наконец закончится, и он обязательно встретится с молодой вдовой, которую, к несчастью, мысленно уже не мог называть иначе как Гус.