Текст книги "Любовь и война. Великая сага. Книга 2"

Глава 10

На временной сцене, сооруженной в дальнем конце главного вестибюля отеля «Стейшн-Хаус», Джордж Хазард безжалостно и несправедливо мучился от жары, многословия и самого жесткого из всех стульев, когда-либо созданных человеческими руками. Потные лица, газеты и веера, которыми обмахивались зрители, флаги и гирлянды, развешенные на стенах, сливались перед его глазами в единое размытое пятно.

За спинами почетных гостей, в числе которых был и Джордж, висела огромная литография с портретом президента. Мистер Блейн, который работал на заводе Хазардов помощником ночного мастера, отказался от дневного сна, чтобы провести это собрание.

– Над нашим флагом надругались! – кричал он, яростно стуча кулаком по трибуне. – Его осквернили! Дэвис и его шайка изменников и лжеаристократов сорвали его! На такое обращение с нашей святыней есть только два ответа: ураганный огонь и виселицы, именно этого заслуживают те, кто осмелится покуситься на символ нашей великой нации!

Боже правый, думал Джордж. Сколько же еще он будет вопить? Вообще-то, Блейн должен был просто представить двух главных выступающих, первым из которых был Джордж, хотя ему этого совсем не хотелось, а вторым – лидер республиканцев из Бетлехема. Политик сейчас как раз набирал добровольческий полк в долине.

Блейн все продолжал говорить, умолкая лишь для того, чтобы улыбнуться в ответ на одобрительный свист и аплодисменты или пожать руки тем, кто не поленился встать со своего места и подбежать к трибуне. За те недели, что прошли после того, как на всем Юге были спущены, оплеваны, а потом сожжены союзные флаги, на Севере разразилась настоящая эпидемия того, что газетчики окрестили «звездно-полосатой лихорадкой».

Джордж этой болезнью не заболел. Он предпочитал заниматься делами завода, а кроме того, плотно работал над идеей создания первого в городе банка.

Сейчас ближайший банк находился в Бетлехеме, это было очень неудобно как для завода, так и для большинства его работников. Джордж считал, что открытие своего банка в Лихай-Стейшн принесет не только пользу, но и выгоду. Люди, мыслящие традиционно, могли бы начать отговаривать его от такой авантюры в это непростое время, когда нет ни подходящих экономических условий, ни уверенности в завтрашнем дне, но Джордж знал точно: большого успеха без риска не бывает.

Согласно пересмотренному закону штата Пенсильвания о банковском деле 1824 года, новый банк получал лицензию на двадцать лет и должен был возглавляться советом из тринадцати директоров, которые были бы гражданами США, а также его акционерами. Чтобы подготовить все необходимые документы для получения лицензии и регистрации банка в легислатуре штата, Джорджу и его местному юристу Юпитеру Смиту нужно было потратить массу времени.

И все же Джордж сидел на этом собрании, потому что был единственным человеком в городе, кто участвовал в Мексиканской кампании, и все присутствующие жаждали услышать от него пламенную речь о величии и славе войны. Что ж, он подаст им желаемое блюдо и постарается не чувствовать себя слишком виноватым при этом. Он не осмелится сказать, чему на самом деле научился в Мексике, когда они с Орри Мэйном воевали там. Ничего величественного и тем более ничего прекрасного в войне нет, все это только пустословие тех, кто никогда не бывал на полях сражений. Сам Джордж запомнил на войне только грязь, неразбериху, скуку, одиночество и иногда жуткий страх.

– Вперед, на Ричмонд! Вперед, к великой славе! Вздернем на виселицы подлых конфедератов-безбожников!

Джордж приставил ладонь к глазам, чтобы выражение лица ненароком не выдало его настоящие чувства. Он просто не мог думать о своем дорогом друге Орри Мэйне как о подлом безбожнике, это не укладывалось в его голове. Да и к другим южанам, товарищам по Вест-Пойнту, он никогда не смог бы приложить такое определение, особенно к тем, с кем воевал плечом к плечу в Мексике. Вот хотя бы Том Джексон, парень с причудами, который благодаря своей отличной голове получил в Академии прозвище Генерал и действительно стал генералом. Интересно, он до сих пор преподает в военной школе в Виргинии или уже нет? Или Джордж Пикетт, последний раз объявлялся из федерального гарнизона в Калифорнии. Все достойные люди, пусть даже они и не смогли или не захотели предотвратить раскол Союза и теперь вынуждены воевать. Что ж, он сам виноват не меньше любого из них, ведь он тоже спокойно стоял в стороне, оставив решение этой серьезной проблемы на бездарных политиков и завсегдатаев пивных. Это выражение принадлежало не ему, а Брэкстону Брэггу, еще одному выпускнику Вест-Пойнта, тоже южанину.

Джорджу очень хотелось закурить сигару, чтобы хоть немного приглушить раздражение. Ему предстояло выступать следующим, и он очнулся от своих невеселых раздумий как раз вовремя, чтобы услышать с трибуны:

– …прославленный ветеран Мексиканской войны, чрезвычайно успешный промышленник, которого многие из нас знают как человека, достойного доверия, доброго соседа и щедрого работодателя…

«Повышения ты так все равно не добьешься, Блейн», – пронеслось у него в голове, но он тут же устыдился своих мыслей. «Каким же ужасным циником я стал», – подумал он. Неожиданно Джордж понял еще кое-что, но засомневался и решил спросить.

– Я, кажется, прослушал, – наклонился он к сидящему рядом человеку. – Он сказал, что я учился в Вест-Пойнте?

Мужчина покачал головой. Такая недомолвка неприятно задела его, но не удивила. Академия, которая всегда незаслуженно считалась ориентированной на Юг, теперь стала еще более непопулярной, потому что многие ее выпускники уволились из регулярной армии и уехали в южные штаты.

– …мистер Джордж Хазард!

Джордж разом выбросил из головы воспоминание о полученной утром телеграмме, отогнал от носа муху и, проходя к трибуне под громкие аплодисменты, приготовился произнести цветистую ложь о прелестях войны.

Глава 11

Проехав полдороги до вершины холма, Бретт перестала гнать лошадь. Решимость, которая помогла ей справиться с пьяными грубиянами, угасла, и она снова, даже еще острее, чем прежде, почувствовала, что единственного человека, чья близость и здравый смысл могли бы помочь ей преодолеть эти страшные времена, рядом нет.

Разум говорил ей, что Билли должен быть там, куда его призывает долг. Она обещала поехать за ним сюда, как Руфь за Боазом, и ждать его, пока он не вернется домой. Но сегодня ее готовность следовать своему обещанию увядала быстрее обычного.

Она давно уже стала объектом враждебности в Лихай-Стейшн. Одни проявляли ее осторожно, в легких колкостях, которые она случайно слышала на разных приемах и встречах. Другие открыто кричали оскорбления ей вслед, когда она проезжала по улицам. Обычно это ее не задевало. Как и ее брат Орри, Бретт обладала гордым и сильным характером.

Но этот последний случай все-таки пробил ее броню. Вдобавок откуда-то всплыли уже немного позабытые горькие воспоминания – о том, как ее сестра Эштон, сговорившись с ее бывшим поклонником, решили убить Билли прямо в день их свадьбы. Эта история так угнетала ее, что Бретт постаралась выбросить ее из головы, и вот теперь мысли о том страшном дне снова вернулись.

Она пустила лошадь шагом, а сама снова и снова с горечью думала о своем одиночестве в этих враждебных краях. Слегка вздрагивая, она чувствовала, как подступают слезы к закрытым глазам. И открыла их как раз вовремя, чтобы не позволить коляске съехать в канаву.

Остановив лошадь, она сидела неподвижно в лучах яркого солнца. В воздухе не было даже легкого дуновения, отчего росшие впереди на пригорке горные лавры, которые так любили в семье Хазард, казались словно окаменевшими и чуть присыпанными пылью. Ей бы очень хотелось, чтобы неприязнь местных жителей не расстраивала ее, но она не могла совладать со своими чувствами. Оставалось только научиться сдерживать их.

Уже очень скоро она справилась с собой. Снова взяв в руки вожжи, она поехала дальше, и, когда коляска подкатила к большой конюшне Бельведера, Бретт уже выглядела вполне спокойной. О том, что с ней произошло, она решила никому не рассказывать и очень надеялась, что Джордж не узнает об этом случайно.

Семья уже собралась к ужину, когда Джордж вернулся домой. Он вошел в столовую в тот момент, когда Констанция говорила с дочерью тем дружеским, но твердым тоном, который приберегала для воспитательных моментов:

– Нет, Патриция, ты не можешь тратить свои карманные деньги на подобные вещи. Тебе прекрасно известно, что стеклянное или мраморное яйцо служит только для одной цели – охлаждать ладони чересчур взволнованной молодой дамы на балу или на приеме. Ты же еще слишком юна и не скоро начнешь их посещать.

Патриция надула губы:

– А у Кэрри Кинг есть такое.

– Кэрри Кинг уже тринадцать, она на два года старше тебя. Более того, выглядит она на все двадцать.

– И ведет себя так же, насколько я слышал, – заметил Уильям с непристойной усмешкой.

Замечание насмешило Джорджа, но, как отец, он не мог поощрять подобные шутки, поэтому, взглянув на своего статного, красивого сына, строго нахмурился.

– Прости, что опоздал, – сказал он, подойдя к жене и целуя ее в щеку. – Задержался в конторе.

Такое объяснение было обычным в эти дни, когда завод спешно выпускал военную продукцию.

Джордж почувствовал, как жена слегка отстранилась, когда он ласково положил руку ей на плечо. Неужели уловила запах спиртного?

– Расскажи о своем выступлении, – попросила Констанция, когда Джордж направился к своему месту в противоположном конце длинного деревянного стола. – Ты имел успех?

– Еще какой! – ответил он, садясь на стул.

– Джордж, мне действительно хочется знать. – (Он лишь устало пожал плечами.) – Ну хорошо, а само собрание? Как оно прошло?

– Как и ожидалось. – (Одна из служанок поставила перед Джорджем тарелку черепашьего супа.) – Осудили бунтовщиков на вечные муки, помахали флагом несколько сот раз, а потом тот политик из Бетлехема объявил о наборе добровольцев. Записалось восемь человек.

Несколько ложек супа помогли Джорджу наконец расслабиться и снова настроиться на пусть и замкнутую, но такую привычную и уютную атмосферу дома. Столовая была ярко освещена чуть мерцающими газовыми рожками, висевшими на стенах, оклеенных серебристо-серыми обоями с цветочным рисунком. Поднося ложку ко рту, Джордж посмотрел на Констанцию. Как же ему все-таки повезло! Ее сливочно-белая кожа была по-прежнему свежей, а глаза сохранили ту же удивительную синеву, которая пленила его еще в день их первой встречи на балу в Корпус-Кристи, организованном армейскими офицерами, застрявшими там по пути в Мексику. А после войны он привез ее в Лихай-Стейшн и женился на ней.

Констанция была на два дюйма выше супруга, и Джордж всегда считал это неким символом, чтобы быть достойным ее. И хотя Стэнли однажды с высокомерным видом заявил, что католическая вера Констанции непременно разрушит их брак, его предсказания не сбылись. Воспитание детей, нежные ласки и пережитые вместе трудности лишь укрепили их любовь, и они по-прежнему так же страстно желали друг друга, как и в первые годы их супружества.

Патриция копалась в тарелке, тыча вилкой в тушеную рыбу, словно та была виновата в том, что девочке не удалось получить яйцо для охлаждения рук.

– А как ваша фабрика? Много сегодня выпустила чехлов для фуражек? – поинтересовался Джордж, обращаясь скорее к Бретт, чем к кому-либо еще.

Бретт сидела слева от него. Она выглядела усталой, смотрела в стол и на его вопрос не ответила.

– Довольно много, да, – сказала Констанция, одновременно быстро поднимая левую руку, чтобы щелкнуть средним пальцем Патрицию по уху, после чего девочка сразу прекратила терзать рыбу.

Ужин подходил к концу. Бретт продолжала молчать. После того как Джордж, по обыкновению, разрешил детям встать из-за стола, он обменялся парой слов с женой, а потом последовал за Бретт в библиотеку и, прежде чем заговорить, плотно закрыл за собой дверь.

– Я слышал о том, что случилось сегодня.

Бретт посмотрела на него измученным взглядом:

– Я надеялась, ты не узнаешь.

– Это ведь маленький город. А ты, к сожалению, привлекаешь к себе очень много внимания.

Бретт вздохнула, рассеянно разглаживая лежащий на коленях номер «Леслис» – «Иллюстрированной газеты Фрэнка Лесли». Пока она собиралась с духом, чтобы ответить, Джордж раскуривал одну из своих самых крепких темно-коричневых сигар.

– Наверное, с моей стороны было глупо думать, что это останется в тайне.

– Особенно после того, как Фессендена и его кузена арестовали за нападение на тебя.

– И кто на них заявил?

– Пинкни Герберт. Так что, как видишь, у тебя все-таки есть друзья в Лихай-Стейшн.

Сообщив Бретт, что уже отдал приказ об увольнении обоих хулиганов со своего завода, Джордж мягко продолжил:

– Просто не могу передать, как меня взбесила и расстроила вся эта история. Мы с Констанцией очень тревожимся за тебя, ты ведь член нашей семьи. Мы понимаем, как трудно тебе быть так далеко от дома, да еще в разлуке с мужем…

Это стало последней каплей. Бретт вскочила, уронив газету, и бросилась к Джорджу, как дочь бросается к отцу в поисках утешения.

– Я так скучаю, так скучаю по Билли… – проговорила она, обнимая отца, – мне просто стыдно сказать насколько…

– Да и не надо. – Джордж погладил ее по спине. – Не говори.

– Жду не дождусь, когда мы наконец увидимся и я поеду с ним на его новое место службы. Ведь говорят, эта война не продлится дольше трех месяцев…

– Говорят… – Джордж отступил назад и отвернулся, чтобы Бретт не видела его лица. – И мы все будем ждать, когда эти три месяца наконец пройдут… без новых происшествий. Я знаю, сегодняшний случай был уже не первый. Конечно, ты храбрая молодая женщина, Бретт. И все же не надо в каждую схватку бросаться в одиночку.

Бретт покачала головой:

– Джордж, я не могу иначе. Я всегда сама заботилась о себе. – Она через силу улыбнулась. – Со мной все будет в порядке. Девяносто дней – не такой уж долгий срок.

Не зная, что еще сказать, Джордж извинился и вышел из библиотеки, чувствуя горечь разочарования. За ним плыла сизая лента сигарного дыма.

Наверху он увидел сына. Уильям маршировал по коридору, распевая популярную нынче песенку о том, как Джеффа Дэвиса повесят на дикой яблоне. Джордж велел ему прекратить безобразничать и идти в свою комнату, куда и сам пошел вслед за ним, чтобы позаниматься с мальчиком арифметикой. Спустя полчаса Джордж зашел к Патриции и добрых пятнадцать минут пытался убедить дочь, что в свое время она обязательно получит то, чего так хочет, просто надо подождать. Однако слова отца ее ничуть не утешили.

Уже лежа в постели и изнывая от духоты, несмотря на легкий летний ветерок, залетавший в открытые окна спальни, Джордж рассказал Констанции о том, что произошло возле лавки Герберта.

– Она думает, что война скоро закончится, – проговорил он, нежно обнимая жену, – и подобные выходки прекратятся.

– Я тоже, Джордж. Уже несколько месяцев от отца нет никаких вестей, и я очень беспокоюсь, как он там, в Техасе. Ты ведь знаешь, он никогда не скрывал своей ненависти к рабству и рабовладельцам. Конечно, все это скоро кончится. Я просто не могу поверить, что американцы смогут долго воевать друг с другом. Даже в голове не укладывается, что такое вообще началось.

– Как сказал Орри, у нас было тридцать лет, чтобы предотвратить это, но мы ничего не сделали. Мне очень горько разрушать надежды Бретт и твои тоже… – Он умолк на полуслове.

– Джордж, о чем ты? Договаривай, раз начал!

– Бретт забыла, – неохотно сказал он, – что в мае Линкольн призвал еще сорок две тысячи человек. Но уже не на короткий срок. Эти парни подписали контракт на три года.

– Я тоже об этом забыла, – едва слышно отозвалась Констанция. – Значит, по-твоему, это надолго?

Джордж ответил не сразу.

– Если бы у меня еще оставалась надежда, я бы выбросил телеграмму от Кэмерона в ту же минуту, как получил ее.

Глава 12

Пока Бретт пыталась справиться со своими проблемами в Америке, ее брат Купер с семьей ехал в поезде по Великобритании.

В их семейное купе первого класса постоянно залетали дым и зола, потому что дети, Джуда и Мари-Луиза, часто опускали окно, чтобы высунуться наружу. Купер не запрещал им, а вот его жена Юдифь считала это опасным, поэтому сильно нервничала, придерживая за талию то одного, то другого ребенка.

Сорокаоднолетний Купер Мэйн сидел напротив жены, с пачкой светокопий корабельных чертежей на коленях, делая пометки карандашом. Перед тем как начать заниматься этим, он задернул занавески на двери и на окнах в коридоре.

Как обычно, даже в прекрасной одежде высокий и нескладный Купер умудрялся выглядеть неряшливо. Подобно многим ученым, он был постоянно сосредоточен на своих мыслях и не обращал внимания на внешний вид. Он почти не замечал, что дети то и дело высовываются из окна и что это пугает его жену, хрупкую женщину с маленькой грудью, тонкими руками, длинным носом и копной темно-русых курчавых волос, которую Купер считал самой красивой женщиной на свете.

– Папа, там река! – воскликнул Джуда, наполовину свисая из окна и глядя вперед; его волосы сверкали на жарком июльском солнце.

– Пусти посмотреть, пусти посмотреть! – Мари-Луиза попыталась высунуться в окно рядом с ним.

– Эй, вы оба, немедленно назад! – велела Юдифь. – Вы что, хотите, чтобы вам на мосту голову оторвало? – Она с силой дернула их к себе, решив, что слов может быть недостаточно.

С жалобным хныканьем дети плюхнулись на мягкое сиденье рядом с матерью; по купе замелькали яркие пятна света и тени от ограждения моста. Лондонский экспресс прогрохотал по Ранкорнскому мосту, внизу сияла река Мерси, похожая на огромное зеркало.

Джуда спрыгнул с сиденья и подбежал к отцу, ласково прижавшись к нему.

– А мы скоро приедем в Ливерпуль? – спросил он.

– Да, примерно через полчаса или даже раньше.

Купер принялся складывать чертежи, собираясь убрать их в багаж.

Мари-Луиза устроилась справа от него:

– А мы там долго пробудем, папа?

– Несколько месяцев, не меньше. – Купер улыбнулся и погладил дочь по голове.

– А капитан Буллок будет нас встречать?

– Думаю, в секретном сообщении в «Таймс» говорилось именно об этом. Конечно, если какой-нибудь федеральный агент не избавился от него за последние три дня.

– Купер, я не думаю, что стоит шутить на эту тему, – сказала Юдифь. – Тайные сообщения под видом объявлений, вражеские шпионы, рыскающие повсюду, – вряд ли все это повод для шуток. – Она многозначительно посмотрела на мужа, едва заметно кивнула в сторону детей, но те были поглощены игрой света и тени на стенах купе и ничего не заметили.

– Может, ты и права, – ответил Купер, – но нельзя быть все время такими мрачными. И хотя я серьезно отношусь к своей работе и учел все те предостережения, на которые ссылался Буллок в своем письме, я все-таки не позволю всей этой секретности испортить наше пребывание в Англии. – Наклонившись вперед, Купер улыбнулся и коснулся жены рукой. – И в первую очередь твое.

Юдифь сжала его ладонь:

– Ты такой милый… Прости, что я вспылила. Наверное, просто устала.

– Это неудивительно, – кивнул Купер.

Поезд отошел с вокзала Кинг-Кросс в середине ночи, и когда они любовались восходом солнца, озаряющим мирные каналы и зеленые луга, ни один из них так и не признался, что неуверенность, тоска по дому и тревожные ожидания по-прежнему не оставляют их.

Из Саванны семья отплыла на последнем корабле, который успел отойти от причала, до того как все побережье Юга было заблокировано федеральными эскадрами. Их судно сначала зашло в порт Гамильтон на Бермудах, а потом направилось в Саутгемптон. Прибыв в Лондон, они поселились в тесном пансионе в Айлингтоне. Теперь же им было обещано более просторное и удобное жилье в Ливерпуле, где Купер должен был помогать главному представителю военного министерства Конфедерации, приехавшему туда на несколько недель раньше. Их задачей было ускорить строительство быстроходных океанских крейсеров, способных нападать на торговый флот северян. За этим планом скрывалась продуманная стратегия. Если бы Конфедерация смогла уничтожить или захватить достаточно торговых судов янки, суммы страховых взносов выросли бы в несколько раз, и тогда враг был бы вынужден отвести свои корабли, блокировавшие южные порты, чтобы защитить собственную торговлю.

Морские дела были Куперу не в новинку. Он уже очень давно интересовался морем и любил его. Не в силах больше терпеть жизнь на плантации своей семьи и постоянно ссориться с ныне уже покойным отцом из-за разных взглядов на рабство и права штатов, Купер перебрался в Чарльстон, чтобы управлять маленькой судоходной фирмой, которая досталась Тиллету Мэйну по случаю и не приносила никакого дохода. Купер с увлечением принялся изучать новое для него дело, и уже очень скоро благодаря его решимости и упорному труду «Каролинская пароходная компания» превратилась в самую современную судоходную линию на всем Юге, а по прибыли лишь немногим уступала своему гораздо более крупному, но и более консервативному конкуренту в их портовом городе – компании «Джон Фрейзер и Ко.», которую теперь возглавлял другой миллионер, Джордж Тренхолм, как и Купер, добившийся всего своим трудом. Через ее ливерпульский филиал «Фрейзер, Тренхолм», занимавшийся перевозкой хлопка, и должны были втайне поступать средства на ту незаконную деятельность, которой предстояло заниматься Куперу.

Перед войной на небольшом участке земли, обращенном к Чарльстонской бухте, Купер начал осуществлять свою заветную мечту и заложил грандиозный корабль, стремясь повторить творения великого инженерного гения из Британии Изамбарда Кингдома Брюнеля, с которым дважды встречался лично. Он хотел показать, что создание кораблестроительной отрасли на Юге – задача вполне осуществимая, а процветание штата не обязательно должно целиком и полностью зависеть от эксплуатации чернокожих рабов.

Пока крикуны призывали к отделению, Купер работал слишком спокойно – и это была его первая ошибка. И к тому же слишком медленно – это была вторая ошибка. Строительство «Звезды Каролины» только началось, когда форт Самтер подвергся обстрелу артиллерийских батарей. Купер передал недостроенное судно в собственность военно-морского флота Конфедерации, но теперь понимал, что его детище просто разрежут на куски, а металл используют для других целей.

Только его страсть к судостроительному делу помогла ему не бросить это занятие. Он уже давно считал, что позиция южан, которые упорно не желают замечать бурного развития промышленности во всем мире и по-прежнему цепляются за свою аграрную систему, основанную на рабском труде, ошибочна и недальновидна. И в то же время он понимал, что на самом деле проблема гораздо глубже и не может быть сведена к такому простому определению. Но даже несмотря на эту оговорку, он продолжал утверждать, что кучка людей, считающих себя элитой благодаря своему богатству и политической власти, толкают Юг в пропасть, отказываясь решать проблему рабства путем компромиссов и призывая к отделению от Союза. Речистые борцы за отмену рабства с Севера тоже подливали масла в огонь. Тридцать лет они постоянно оскорбляли южан – пусть даже и не без оснований, – результатом чего явилось противостояние двух лагерей, и достойные люди, такие как брат Орри и его старый боевой товарищ Джордж Хазард, просто не знали, что с этим делать. Сам Купер считал, что люди доброй воли с обеих сторон, к коим он причислял и себя, не обладали достаточной властью, но и не проявляли должной инициативы. Поэтому и началась война.

И вот тогда, в те трагические для всей нации дни, Купер вдруг ощутил, что с ним произошла удивительная перемена. Как ни противна была ему и сама война, и те, кто ее развязал, он понял, что любит свою родную Южную Каролину гораздо больше, чем предполагал. Поэтому он передал свою судоходную компанию новому конфедеративному правительству и сообщил семье, что они все вместе уезжают в Англию, где он будет служить в военно-морском департаменте.

Позиция Британии по отношению к Конфедерации была сложной, если не сказать тупиковой. Почти такой же тупиковой, думал Купер, как внешняя политика правительства Дэвиса. Юг нуждался в военных и потребительских товарах из-за границы. Юг мог бы все это купить на свой хлопок, но мистер Дэвис решил его попридержать, потому что текстильные фабрики Европы и Британии уже остро страдали от нехватки хлопка-сырца. Поэтому Дэвис рассчитывал усилить дипломатическое давление и заставить признать Конфедерацию. Но пока он достиг немногого. Когда Купер Мэйн пересекал океан, Британия лишь признала, что Конфедеративные Штаты находятся в состоянии войны с Севером.

Полное признание Конфедерации как самостоятельного государства зависело от искусства троих посланников, отправленных в Европу государственным секретарем Тумбсом, но Купер сомневался, что они чего-то добьются. Рост и Мэнн были довольно заурядными личностями, третий же посланник, Янси, принадлежал к «пожирателям огня»[4]4
  Просецессионистское движение, возникшее на Юге США.


[Закрыть] и отличался столь экстремистскими взглядами, что конфедеративное правительство решило просто избавиться от него. Его назначение в Британию можно было считать своего рода ссылкой. Так что этот неотесанный мужлан едва ли сможет договориться с британским министром иностранных дел лордом Расселом.

При этом посол Вашингтона, потомок президентов мистер Чарльз Фрэнсис Адамс, имел репутацию проницательного, тонкого и агрессивного дипломата. Он продолжал давить на правительство ее величества, мешая признать Конфедерацию. И Купера предупредили, что этот Адамс и его советники раскинули огромную шпионскую сеть, чтобы пресечь любую незаконную деятельность вроде той, что вела Купера в Ливерпуль.

– Лайм-стрит, станция Лайм-стрит![5]5
  Железнодорожный вокзал в Ливерпуле.


[Закрыть]

Проводник прошел по коридору к следующему купе. Над каменным ограждением, вдоль которого с пыхтением проходил поезд, Купер увидел дымовые трубы на островерхих крышах домов, покрытых грязью и все же вызывающих уверенность своим солидным видом. Купер любил Британию и британцев. Народ, породивший Шекспира и Брюнеля, а также Дрейка и Нельсона, заслуживал бессмертия. Возможно, его работа в Ливерпуле и таила в себе опасности, но он почувствовал радостное волнение, когда поезд дернулся и остановился на крытой станции.

– Юдифь, дети, за мной!

Выйдя из купе первым, Купер помахал носильщику. Когда весь их багаж был выгружен, к ним подошел какой-то мужчина аристократического вида, с трудом пробравшись через толпу других пассажиров, носильщиков и зевак. На нем был дорогой костюм, а на щеках и над верхней губой росло больше волос, чем на круглой голове.

– Мистер Мэйн? – тихо спросил он Купера, хотя свист пара и громкие голоса вокруг надежно защищали их от посторонних ушей.

– Капитан Буллок?

Уроженец Джорджии и секретный агент правительства Конфедерации Джеймс Данвуди Буллок коснулся полей своей шляпы:

– Миссис Мэйн… дети… сердечно приветствую вас в Ливерпуле. Надеюсь, путешествие было не слишком утомительным?

– Дети любовались видами из окна, с тех пор как взошло солнце, – с улыбкой ответила Юдифь.

– А я почти не отрывался от чертежей, которые вы прислали мне в Айлингтон, – добавил Купер.

Чертежи доставил человек, который делал вид, что развозит образцы обоев.

– Прекрасно. Ну что ж, поехали? Я нанял кеб, он мигом доставит нас в пансион миссис Донли на Оксфорд-стрит. Пока это временное жилье. Я знаю, вы хотите найти что-нибудь более просторное и удобное.

Слегка повернувшись, последние слова он адресовал Юдифи. Когда Буллок улыбнулся ей, Купер обратил внимание, что его глаза постоянно двигаются, оглядывая лица встречных людей, окна домов и углы зданий. Вся эта секретность была не шуткой.

– Вам, возможно, понравится район Кросби, – продолжал Буллок, ведя семью Купера к выходу из вокзала; носильщик с вещами шел следом.

Когда они подошли к кебу, он небрежно взмахнул тростью с золоченым набалдашником, лишая надежды троих уличных мальчишек с печальными лицами, которые держали подносы, наполненные старыми подпорченными фруктами. Пока Мэйны забирались в кеб, Буллок стоял на тротуаре, зорко всматриваясь в толпу. Наконец он тоже запрыгнул внутрь, постучал тростью по потолку, и кеб тронулся.

– Нам предстоит очень много работы, Мэйн, но я не хочу вас торопить. Я понимаю, что вам нужно сначала устроиться…

Купер покачал головой:

– Пустое ожидание в Лондоне было хуже избытка работы. Мне не терпится поскорее начать.

– Вот и отлично. Для начала вы встретитесь с Прайоло, управляющим компанией «Фрейзер, Тренхолм» в Рамфорд-Плейс. Также я хочу познакомить вас с Джоном Лэрдом и его братом. Хотя с этими встречами нужно быть осторожнее. Миссис Мэйн, вы ведь понимаете те проблемы, с которыми мы здесь сталкиваемся?

– Думаю, понимаю, капитан. Закон о нейтралитете не позволяет строить и оснащать на британских верфях военные суда, если они предназначены для какой-либо стороны, с которой сама Британия не воюет.

– Вот это да! Совершенно верно. Какая умная у вас жена, старина!

Купер улыбнулся, Буллок быстро располагал к себе.

– Разумеется, этот закон сдерживает обе стороны, – продолжал капитан, – янки тоже не могут строить здесь свои военные корабли… Другое дело, что северяне не очень-то в них и нуждаются, а вот нам они необходимы. Хитрость заключается в том, что надо построить и оснастить корабль незаметно, чтобы не вмешалось правительство. К счастью, в законе есть брешь, которой мы можем воспользоваться, если у нас хватит хладнокровия. Ее обнаружил мой юрист. Я потом объясню подробно.

– А местные корабелы согласятся нарушить закон о нейтралитете? – спросила Юдифь.

– Британцы такие же люди, как и все, миссис Мэйн. Кто-то согласится, если сочтет это прибыльным. На самом деле у них больше предложений о контракте, чем они могут осилить. Но в городе есть джентльмены, которые не имеют никакого отношения к военно-морскому флоту, но хотят строить и переоснащать корабли.

– Корабли для прорыва блокады? – спросил Купер.

– Да. Кстати, вы знакомы с человеком, на которого мы работаем?

– С министром Мэллори? Пока нет. Все переговоры велись письменно.

– Весьма неглуп, хотя и принадлежит к тем южанам, которые хотят сохранить Союз.

– Я тоже был таким, капитан, – честно признался Купер.

Буллок в первый раз нахмурился:

– Вы хотите сказать, что мечтаете о воссоединении старого Союза?

– Я сказал «был», капитан. И раз уж нам предстоит работать бок о бок, скажу откровенно. – Он обнял за плечи вертевшуюся на месте дочь, чтобы угомонить ее; кеб покачнулся. – Мне отвратительна эта война. И особенно отвратительны дураки с обеих сторон, развязавшие ее. Но я принял решение встать на сторону Юга, поэтому мои личные убеждения не помешают мне исполнять свой долг, это я вам обещаю.