Текст книги "Любовь и война. Великая сага. Книга 2"

Глава 28

Тринадцатое июля выпало на субботу. У Констанции оставался еще день на сборы перед отъездом в Вашингтон.

Джордж уехал в начале недели, с явной неохотой. Накануне вечером он был сильно взволнован, беспокойно ходил по дому и наконец куда-то ушел. Вернулся он минут через десять, держа в руках несколько веточек горного лавра с холмов за Бельведером. Не сказав ни слова, он сунул ветки в саквояж, но Констанции и не нужны были объяснения.

Присматривать за домом оставалась Бретт. Все дела на заводе Джордж поручил Уотерспуну, а Юпитер Смит, как юрист, должен был продолжить работу по открытию нового банка в Лихай-Стейшн. Всем троим было велено мгновенно телеграфировать в случае крайней необходимости, поэтому Констанция не боялась, что важные дела будут пущены на самотек.

И все же в этот солнечный субботний день Констанция была раздражена. Слишком много вещей нужно было еще уложить, к тому же два ее лучших выходных платья, которые она не надевала уже с месяц, неожиданно оказались ей слишком тесны. Сама Констанция до сегодняшней примерки как-то не замечала этого, но, видимо, даже несмотря на войну, в последнее время вовсю наслаждалась жизнью и набрала лишний вес. Джордж, вечно занятый другими проблемами, не сказал ей об этом ни слова. Но теперь, стоя перед зеркалом, она ясно видела и заметно округлившийся живот, и располневшие бедра.

Позже тем же утром в комнату, где валялись груды вещей, робко вошла Бриджит. Констанция что-то недовольно бормотала, пытаясь запихнуть сложенную в несколько раз одежду в уже переполненный сундук.

– Миссис Хазард? Там… – Всегда веселая и дружелюбная, на этот раз девушка говорила испуганным шепотом и была необычно бледна. – Там… в кухне, вас спрашивают…

– Бога ради, Бриджит! Не беспокой меня из-за каких-то торговцев, когда я занята…

– Мэм, прошу вас… Это… это не торговец.

– А кто? У тебя такой вид, будто ты увидела самого Вельзевула!

Ответ прозвучал едва слышно:

– Это сестра мистера Хазарда…

Если не считать внезапной смерти Джорджа или кого-нибудь из детей, ничто не могло бы потрясти Констанцию сильнее, чем этот визит. Когда она бежала вниз по лестнице с развевающимися за спиной рыжими волосами, от ее обычного спокойствия не осталось и следа. Она была поражена такой наглостью, обескуражена, возмущена. Она просто отказывалась верить, что Вирджилия Хазард осмелилась вернуться в Бельведер. Да как эта женщина только посмела… после всего того, что сделала, опозорив свою семью и чуть не перессорив Хазардов и Мэйнов?

История Вирджилии была историей извращенной независимости. Став участницей аболиционистского движения, как и Констанция, которая даже организовала остановку Подпольной железной дороги[10]10
  Подпольная железная дорога – так в США называли тайную систему для организации побегов рабов и перевозки их из рабовладельческих штатов на Север.


[Закрыть] в старом сарае на территории завода Хазардов, Вирджилия очень скоро примкнула к его крайне правому крылу. Она появлялась на людях с чернокожими мужчинами, которые были не просто друзьями или помощниками в ее борьбе, но и любовниками.

Во время визита в Монт-Роял она, в ответ на гостеприимство семьи Мэйн, помогла бежать одному из их рабов. Потом они жили вместе как муж и жена в трущобах Филадельфии, в полной нищете, став изгоями для всего общества. Она подбила своего гражданского мужа принять участие в бандитском налете на Харперс-Ферри, который возглавлял печально известный Джон Браун – сторонник экстремистских взглядов, как и сама Вирджилия.

Она ненавидела все, что было связано с Югом и южанами, но, пожалуй, в полной мере проявила свою ненависть в тот день, когда Орри в неспокойные для страны времена приехал в Лихай-Стейшн, совершив опаснейшее путешествие, чтобы вернуть другу часть денег, вложенных в постройку корабля. Вирджилия созвала к Бельведеру толпу хулиганов, и лишь смелое поведение Джорджа, который вышел перед ними с ружьем в руках, спасло их гостя от расправы. Именно в эту ночь Джордж выгнал сестру из дома, велев никогда больше сюда не возвращаться.

И вот теперь она все-таки вернулась. Да она заслуживала просто…

Стоп! Констанция замерла перед закрытой дверью кухни. Нужно взять себя в руки. Проявить сострадание. Хотя бы попытаться. Она пригладила волосы, мысленно прочла молитву, перекрестилась и открыла дверь.

Из печи пахло свежим хлебом; на деревянной колоде лежал большой, наполовину разрубленный кусок свиной корейки и топор для мяса. Кроме гостьи, в кухне не было никого. Взглянув в окно, Констанция заметила Уильяма, стрелявшего из лука по мишени.

Аромат хлеба, мяса и дров, сверкающие кастрюли и сковородки на стенах – вся привычная домашняя обстановка казалась оскверненной самим присутствием этой ужасной женщины, которая стояла недалеко от двери с матерчатым саквояжем в руках, настолько грязным, что не было видно рисунка на ткани. Платье Вирджилии было почти таким же замызганным; в наброшенной на плечи шали зияли рваные дыры. «Да как же ты посмела…» – снова пронеслось в голове у Констанции.

Вирджилии Хазард было уже тридцать семь лет. Когда-то довольно пышнотелая, теперь она сильно похудела и была почти истощена. Ее квадратное лицо со следами перенесенной в детстве оспы приобрело желтоватый оттенок; запавшие глаза смотрели безжизненно. От нее исходил запах немытого тела и еще чего-то не менее омерзительного. Хорошо, что Бретт уехала в город за покупками вместе с кухаркой, подумала Констанция. Она могла бы просто растерзать Вирджилию. Констанции и самой хотелось это сделать.

– Зачем ты пришла?

– Я могу подождать Джорджа? Мне нужно его увидеть.

Каким же слабым стал ее голос. В нем больше не было той грубой надменности, которую всегда с таким отвращением вспоминала Констанция. Заметив в глазах Вирджилии боль, она вдруг ощутила бурную радость, которая тут же сменилась стыдом, когда лучшая часть ее натуры все-таки взяла верх.

– Твой брат уехал в Вашингтон, он теперь будет работать на правительство.

– О… – Вирджилия на мгновение закрыла глаза.

– Как же ты посмела явиться сюда после всего того, что случилось?

Вирджилия наклонила голову, словно принимая и обвинение, сквозившее в вопросе, и гнев, который Констанция не могла скрыть.

– Можно мне сесть? – сказала она. – Я неважно себя чувствую.

– Ну, садись, раз так… – после некоторого колебания ответила Констанция.

Не отдавая себе отчета в том, что делает, она машинально шагнула к колоде, где лежал топор, и положила ладонь на рукоятку. Вирджилия тяжело опустилась на табурет; движения ее были замедленны, как у древней старухи. Констанция вдруг с ужасом поняла, что ее пальцы сжимают топор, и быстро отдернула руку.

Уильям снаружи издал радостный вопль и помчался к мишени, чтобы выдернуть три стрелы из нарисованного на доске бычьего глаза.

– Это тот же, что был у тебя в апреле? – спросила Констанция, кивнув на саквояж. – В котором ты унесла все мое лучшее серебро? Мало того что ты опозорила эту семью почти всеми вообразимыми способами, так ты еще и обокрала ее. Воровка!

Вирджилия сложила руки на коленях. На сколько же она похудела за это время? Фунтов на сорок? Или даже пятьдесят?

– Мне нужно было на что-то жить, – сказала она.

– Возможно, это и причина, но не оправдание. Где ты жила с тех пор, как ушла отсюда?

– В разных местах, мне совестно об этом рассказывать.

– А вернуться в этот дом у тебя совести хватило.

На глазах Вирджилии выступили слезы. Не может быть, подумала Констанция. Она видела, как Вирджилия плачет, только один раз – когда умер ее чернокожий любовник.

– Я больна, – прошептала Вирджилия. – У меня жар и очень кружится голова, ноги совсем не держат. Я думала, что упаду в обморок, когда поднималась на холм от станции. – Она тяжело сглотнула и наконец сказала главное: – Мне просто некуда больше пойти.

– А как же твои распрекрасные друзья-аболиционисты? Не берут тебя к себе?

На губах Констанции помимо ее воли появилась кривая усмешка, а вместе с ней снова пришло жгучее чувство стыда. «Ты должна остановиться», – сказала она себе. На этот раз упрек подействовал. Бесчеловечно так вести себя с тем, кто просит твоей помощи, решила она, тем более что гневом уже ничего не добиться. В конце концов, перед ней сидело сломленное существо, которое нуждалось только в ее милосердии.

– Нет, – наконец ответила Вирджилия. – Больше не берут.

– И чего же ты хочешь?

– Просто уголок, чтобы немного пожить. Отдохнуть, поправиться. Я хотела молить Джорджа…

– Я же сказала: он теперь служит в Вашингтоне.

– Тогда я буду умолять тебя, если ты этого хочешь, Констанция…

– Замолчи! – Констанция отвернулась и закрыла глаза, а когда через минуту снова посмотрела на Вирджилию, ее суровое лицо уже было спокойно. – Ты можешь остаться, – сказала она, – но ненадолго.

– Хорошо.

– Самое большее – на несколько месяцев.

– Хорошо. Спасибо.

– Джордж не должен ничего знать. Уильям видел, как ты пришла?

– Не думаю. Я была осторожна, а он – слишком занят стрельбой…

– Завтра я уезжаю к мужу и беру с собой детей. Они не должны тебя видеть. Поэтому до нашего отъезда ты будешь оставаться в одной из комнат для прислуги. Таким образом, я буду единственным человеком, кому придется лгать.

От этих едких слов Вирджилия поежилась, но Констанция, как ни старалась, все-таки не могла сдержать кипевшую в ней ярость.

– Если Джордж узнает, что ты здесь, он наверняка прикажет тебя выставить, – добавила она.

– Да, наверное…

– Бретт сейчас живет с нами. Пока Билли в армии.

– Я помню. Хорошо, что Билли воюет. И то, что Джордж вернулся на службу, тоже хорошо. Юг крайне нуждается…

Констанция схватила топорик и хлопнула им плашмя по деревянной поверхности колоды.

– Вирджилия, если ты скажешь еще хоть слово из всей этой идеологической дряни, которую ты выливала на нас год за годом, я сама тебя выгоню, немедленно! Может быть, у кого-то и есть моральное право высказываться против рабства и рабовладельцев, но не у тебя! Ты вообще не можешь судить никого и никогда!

– Прости… Я сказала не подумав. Мне очень жаль. Я не…

– Вот именно, ты «не». Мне и без того будет непросто убедить Бретт согласиться на твое присутствие здесь, ведь, пока меня нет, хозяйкой в Бельведере остается она. Твое счастье, что Бретт добрый и достойный человек, иначе я бы даже просить ее не стала. Но ты должна обещать мне, что не будешь обсуждать мои условия…

– Обещаю.

Констанция стукнула по столу кулаком:

– Ты должна принять их все!

– Да…

– Или же ты уйдешь той же дорогой, которой пришла. Я понятно выразилась?

– Да. Да. – Вирджилия еще ниже наклонила голову и невнятно повторила: – Да.

Констанция снова закрыла глаза, по-прежнему борясь с растерянностью и гневом. Плечи Вирджилии задрожали. Она плакала, сначала почти беззвучно, потом громче. Это было похоже на подвывание животного. И когда Констанция торопливо прошла к задней двери, чтобы убедиться, что она закрыта достаточно плотно и сын ничего не услышит, у нее сильно закружилась голова.

Глава 29

– Я призываю вас обоих ответить честно и прямо, как в день Страшного суда…

Снаружи вдруг послышался шум, и чьи-то громкие голоса почти заглушили речь его преподобия мистера Сакстона, пастора местной епископальной церкви. Орри, стоявший рядом с Мадлен в своем самом лучшем – и самом жарком – костюме, бросил быстрый взгляд в сторону открытых окон.

На Мадлен было простое, но элегантное летнее платье из белого батиста. Рабам с плантации дали выходной и предложили послушать церемонию с веранды. Там собралось около сорока молодых мужчин и женщин. Домашним слугам, которые считались привилегированной кастой, разрешили находиться в гостиной, хотя сейчас там сидела только одна Кларисса.

– …если кому-то из вас известны причины, по которым вы не можете сочетаться законным браком…

Шум снаружи усилился. Ссорились двое мужчин, остальные комментировали. Кто-то вдруг пронзительно закричал.

– …то скажите об этом сейчас. Потому что вы должны быть точно уверены…

Пастор сбился, потеряв нужную строчку в молитвеннике, и дважды кашлянул, испуская винные пары, – перед церемонией он выпил немного шерри вместе с взволнованными женихом и невестой. Прежде чем отвести Мадлен в гостиную, Орри в шутку сказал, дескать, вот будет весело, если заявится Френсис Ламотт и начнет возмущаться, что они женятся так скоро после похорон Джастина.

– …уверены… – продолжил его преподобие, когда шум снаружи снова усилился.

Какой-то мужчина начал ругаться. Орри узнал этот голос. Покраснев от возмущения, он наклонился к пастору:

– Простите, я на минутку…

Его мать улыбнулась ему сияющей улыбкой, когда он прошел мимо нее и выскочил на улицу. Негры полукругом обступили двух скандалистов. Орри услышал голос Энди:

– Оставь его, Каффи. Он ничего не…

– Руки прочь, черномазый! Он меня толкнул!

– Это ты меня толкнул, – возразил неуверенный голос Персиваля.

Орри, которого еще никто не заметил, рявкнул:

– А ну, прекратить!

Какая-то девочка с волосами, стянутыми в хвостик, испуганно вскрикнула и отскочила. Негры попятились, и Орри увидел грязного, угрюмого Каффи, стоявшего над Персивалем. Тщедушный негр сидел на земле, возле колеса телеги, – то ли он упал сам, то ли его толкнули. В телеге, под куском парусины, лежало восемь пар подсвечников и две каминные решетки – все из бронзы; Орри отправлял их на литейный завод в Колумбии в ответ на призыв правительства Конфедерации.

Энди стоял в ярде за спиной Каффи. Он был в чистой одежде, как и все остальные рабы. Ведь сегодняшний день в Монт-Роял был особенным. Орри резко шагнул к Каффи:

– Сегодня моя свадьба, и я не потерплю, чтобы кто-то испортил нам праздник. Что здесь произошло?

– Этот ниггер во всем виноват, – заявил Персиваль, показывая на Каффи; Энди протянул ему руку, помогая встать. – Он пришел после всех, важный такой, священник уже говорил, а вы все слушали. Он ведь сам опоздал, но хотел все получше разглядеть, вот и толкнул меня, очень сильно толкнул.

От этих обвинений Каффи разозлился еще сильнее. В его глазах сверкнула жгучая ненависть, прежде чем он отвел их, пытаясь как-то смягчить или предотвратить наказание.

– Да не толкал я его! – пробурчал он. – Чувствую себя неважно, вот и все, голова вроде кружится – споткнулся, вот и задел его случайно. Чувствую себя плохо, – повторил он неубедительно.

– Он себя так каждый день чувствует, чтобы кому-нибудь напакостить, – сказал Персиваль под насмешливое бормотание рабов. – Все с ним в порядке.

Как того требовали правила, Орри взглянул на погонщика, ожидая, что скажет он.

– Персиваль говорит правду, – кивнул Энди.

– Каффи, посмотри на меня! – Когда негр повиновался, Орри продолжил: – Две нормы всю неделю. А потом еще неделю полторы нормы. Проследи за этим, Энди.

– Прослежу, мистер Орри.

Каффи вскипел от злости, но промолчал. Орри развернулся и быстро ушел обратно в дом.

Вскоре они с Мадлен соединили правые руки под заключительные слова пастора:

– И будете вы жить вместе в этом мире и вместе уйдете в жизнь вечную. Аминь.

Той же ночью в их спальне Мадлен в темноте протянула руку к Орри:

– Бог мой, можно подумать, что жених не прикасался к своей невесте до этого дня ни разу!

– Но ведь не как муж, верно? – ответил Орри, садясь рядом с ней.

Ясная безоблачная ночь наполняла комнату светом, который мягко обволакивал их, пока они ласкали друг друга. Тело Мадлен казалось мраморным.

– Боже, как же я тебя люблю! – прошептала она, обнимая его за плечи.

– И я вас люблю, миссис Мэйн.

– Неужели это все наяву? Я и мечтать о таком не смела… – Мадлен тихо засмеялась. – Миссис Мэйн. Как чудесно звучит!

Их губы снова слились в долгом, страстном поцелуе; его ладонь лежала на ее груди.

– Жаль, что этот неприятный скандал случился прямо во время церемонии, – сказал Орри. – Надо бы продать Каффи. Не хватало еще, чтобы он тут чего-нибудь натворил, когда я уеду в Ричмонд.

– Мистер Мик с ним справится, он ведь уже будет здесь.

– Надеюсь, что так. – (Ответ из Северной Каролины пока не пришел.) – А еще надеюсь, что сам мистер Мик не соответствует своей фамилии[11]11
  Мик (англ. meek) означает кроткий, мягкий.


[Закрыть]. Каффи нужна сильная рука.

Мадлен погладила его по щеке:

– Как только ты устроишься в Виргинии, я приеду к тебе. А до тех пор здесь все будет в порядке. Энди – хороший человек, ему можно доверять.

– Я знаю, но…

– Милый, не волнуйся так…

С этими словами она повернулась и легла на спину. Кровать тихо скрипнула; призрачный свет луны скользнул по ее матово-белой коже. Когда Орри лег рядом, она положила руку ему на бедро и, прижавшись губами к его лицу, жарко прошептала:

– Только не сегодня. Ты ведь знаешь, у супруга есть определенные обязанности…

Утомленные ласками, они вскоре задремали, но оба проснулись от резкого воющего звука в ночи.

– Боже мой, что это? – Мадлен вскочила, придерживая на себе простыню.

Крик донесся снова, откликнувшись эхом вдали. Они услышали, как в ночных зарослях вспорхнули испуганные птицы. Внизу взволнованно переговаривались слуги. Звук больше не повторился.

– Похоже на какого-то дикого зверя, – сказала Мадлен, вздрагивая.

– Да, это крик пантеры. Вернее, подражание ему. Время от времени негры так пугают белых.

– Но ведь здесь нет никого, кому захотелось бы так…

Она замолчала и прижалась к мужу, снова вздрагивая всем телом.

Глава 30

В ту памятную ночь в Вашингтоне было неспокойно. Улицы города наполнились грохотом скрипучих подвод, глухим стуком копыт, звяканьем шпор и громкими песнями солдат, марширующих в сторону виргинских мостов. Был понедельник, пятнадцатое июля.

Весь день Джордж занимался тем, что пытался привести в порядок сотню личных дел – во всяком случае, ему казалось, что их очень много, – готовясь к приезду Констанции с детьми. В половине десятого он вошел в главный обеденный зал отеля «Уиллард». Брат, сидевший за одним из центральных столиков, помахал ему рукой.

Джордж чувствовал себя глупо в этой вычурной шляпе, украшенной, как и у всех офицеров генерального штаба, золоченым ремешком, еще одним дополнительным позументом, бронзовым орлом и черной кокардой. Саблю, которая полагалась ему по чину, он купил самую дешевую, какую только смог найти. Она была сделана из плохой стали с большим содержанием олова и годилась только для парадов, но Джорджа это вполне устраивало, так как носить ее постоянно он вовсе не собирался. Да и эту дурацкую шляпу тоже.

Ему вообще казалось странным вновь облачиться в военный мундир, а еще более странным – в это неспокойное время встречаться с родным братом в ресторане гостиницы.

– Бог ты мой, до чего ж ты элегантен! – воскликнул Билли, когда Джордж сел за стол. – И в звании меня обошел, как я вижу. Да, капитан?

– Так, давай не будем об этом, или я подам на тебя рапорт! – добродушно проворчал Джордж. Сидеть на стуле с пристегнутой к поясу саблей оказалось очень неудобно. – Я, может быть, в следующем месяце уже майором стану – там всех сразу повышают на два или три звания.

– И как тебе в артиллерийском управлении? Нравится?

– Нет.

– Тогда какого черта ты…

– Иногда приходится делать и то, что не нравится. Иначе бы меня там не было.

Он закурил сигару, отчего стоявший рядом в ожидании заказа официант зашелся в приступе кашля. Джордж начал громко перечислять блюда из меню, вдруг поймав себя на забавной мысли, что это напоминает ему сцену, когда старшекурсник-вестпойнтовец муштрует несчастного «плебея»[12]12
  «Плебеями» в Вест-Пойнте называли первокурсников.


[Закрыть]. Его никогда не влекла к себе военная служба, но привычки вернулись сразу же. Карандаш официанта забегал по листку бумаги.

– Я тоже возьму рубленую телятину, – сказал Билли.

Официант ушел, и братья стали понемногу потягивать виски.

– Знаешь, Джордж, не исключено, что ты вообще не успеешь ничего сделать в этом своем министерстве. Один бросок на Ричмонд – и все может закончиться. Макдауэлл выступает этой ночью.

– Нужно быть слепым и глухим, чтобы этого не заметить, – кивнул Джордж. – К тому же меня предупредил Стэнли. Мы обедали вместе сегодня днем.

Билли смутился:

– Может, нам нужно было пригласить его на ужин?

– Пожалуй, но я рад, что мы этого не сделали. К тому же Изабель вряд ли бы его отпустила.

– В записке ты сообщил, что Констанция приезжает утром. Ты уже нашел жилье?

– Прямо здесь. Номер люкс. Жутко дорого, но ничего другого подыскать не удалось.

– «Уиллард» сейчас забит под завязку. Как тебе вообще это удалось?

– Кэмерон постарался, уж не знаю, каким способом. Думаю, у министра есть свои рычаги. – Джордж выпустил облако дыма. – Ну а как твои дела? Так же хороши, как твой вид?

– Да, все отлично… если не считать того, что я ужасно скучаю по Бретт. У меня прекрасный командир. Может, правда, излишне религиозен, зато великолепный инженер.

– Что, постоянно говорит о Боге? Да, с такими надо быть поосторожнее. Хотя сейчас любые нужны. Я сегодня видел, как тренировались добровольцы.

– Что, очень плохо?

– Хуже некуда.

– И сколько человек Макдауэлл поведет в Виргинию?

– Я слышал, тридцать тысяч. – (Еще один клуб дыма.) – Завтра наверняка опубликуют точную цифру. Можно написать Старине Бори для подтверждения. Я слышал, он получает все местные газеты, каждый день, с курьерами.

Билли удивленно рассмеялся.

– Я никогда не был на настоящей войне, как ты, – сказал он, – но даже представить себе не мог, что война может быть такой, как сейчас.

– Не обманывай себя. Это никакая не война, это… даже не знаю, как назвать… Карнавал какой-то. Сборище ретивых дилетантов во главе с толпой политиков, которым почему-то верят все, и горстки профессионалов, которым не верит никто. Экспонат для Музея Барнума. Диковинный аттракцион, как и все там.

Официант принес два блюда с дымящимися паром жирными устрицами в молочном бульоне.

– Скажу тебе одну вещь, – добавил Джордж, отложив сигару и берясь за ложку. – Чтобы эта война поскорее кончилась, я бы вооружил всех негров, которые сейчас толпами бегут с Юга.

– Дать оружие беглым неграм?

Осуждение, написанное на лице брата, покоробило Джорджа.

– А почему нет? Думаю, солдаты из них получатся лучше, чем из некоторых белых джентльменов, которых я видел нынче на учениях.

– Но они не граждане. Дред Скотт уже говорил об этом.

– Правильно… если ты считаешь, что это решение верно. Я так не считаю. – Он слегка наклонился через стол. – Билли, отделение Юга – это только порох, который взорвался, чтобы началась эта война, а запал-то – в рабстве. Именно в нем корень всех бед. Разве можно запрещать черным сражаться за свою собственную свободу?

– Возможно, в политическом смысле ты и прав, но я знаю армию. Появление черных полков наверняка вызовет раздражение. И последствия могут быть самыми печальными.

– Ты хочешь сказать, что белые солдаты не будут доверять цветным?

– Не будут.

– И ты тоже?

– Да, – скрывая смущение за легким вызовом, сказал Билли. – Пусть я не прав, но я чувствую именно это.

– Тогда, пожалуй, нам лучше поговорить о чем-нибудь другом.

Они так и сделали и остальную часть вечера больше не затрагивали щекотливых тем. После ужина они вышли на Пенсильвания-авеню, как раз когда мимо проходил какой-то пехотный полк; солдаты шли не в ногу, винтовки с примкнутыми штыками держали как попало. Было совершенно непонятно, для кого барабанщики выбивают свой ритм, – с таким же успехом они могли играть хоть на луне.

– Береги себя, Билли, – тихо сказал Джордж. – Уже очень скоро начнется что-то серьезное… думаю, не позже чем через неделю.

– Со мной все будет в порядке. Я даже не уверен, что нашу роту вообще отправят в Ричмонд вместе со всеми.

– Почему все так уверены в том, что доберутся до Ричмонда? Люди здесь ведут себя так, словно армия конфедератов – сплошь дураки и щеголи. А я знаю нескольких вестпойнтовцев, которые перешли на сторону южан. Это лучшие офицеры. Что до рядовых, то южные парни привыкли к жизни на приволье, и это дает им большое преимущество. Так что не стоит недооценивать их. Прошу тебя, прислушайся к моему совету. И будь осторожен. Хотя бы ради Бретт.

– Буду, – пообещал Билли. – Мне очень жаль, что мы с тобой не сошлись насчет нигге… в другом вопросе.

Джордж протянул к нему руки. Они обнялись, и Билли ушел в темноту, вслед за поблескивающими иглами штыков и грохотом невидимых барабанов.

Констанция с детьми доехали благополучно. Они привезли целую гору багажа, в том числе ящик с продуктами и книги, которые Бретт собрала для Билли.

Патриция возбужденно щебетала о том, как она рада увидеть столицу и как ей не терпится поскорее пойти здесь в школу осенью. Ее брат, который был старше ровно на десять месяцев, разделял ее восторг только наполовину – при упоминании о школе он просто показал сестре язык прямо в холле отеля «Уиллард», за что тут же получил подзатыльник и выговор от матери.

Джордж заметил, что, возможно, к осени они уже все вернутся домой. Так или иначе, предстоящее сражение должно было что-то показать. За последние пару дней цены на наем экипажей или лошадей взлетели в несколько раз; сотни людей собирались ехать в Виргинию, чтобы лично понаблюдать за волнующими событиями с безопасного расстояния. И хотя Джордж знал, что такое война, не понаслышке, он тоже не устоял перед соблазном, и теперь в распоряжении семьи, если бы они захотели поехать, была прекрасная четырехместная коляска.

– Если бы я тебе сказал, сколько она стоила, ты бы, пожалуй, выгнала меня, – с улыбкой сказал он жене.

Когда в среду вечером, уставший после героических попыток разобраться в чудовищном беспорядке артиллерийского управления, Джордж вернулся в отель, необычно мрачная Констанция протянула ему визитную карточку.

– Кто-то принес, пока я ходила за покупками, – сказала она. – А я так надеялась, что нам не придется общаться со Стэнли и Изабель.

Джордж перевернул карточку и с унынием прочел написанное рукой Изабель приглашение на завтрашний ужин. Нахмурившись, он некоторое время молчал, глядя на короткую строчку, а потом со вздохом сказал:

– Давай сходим к ним один раз, чтобы с этим покончить. Иначе она так и будет забрасывать нас своими приглашениями, а мы будем страдать и бояться очередной записки, как визита к дантисту.

– Думаю, я смогу это выдержать, – обреченно ответила Констанция, – если ты сможешь, хотя мы оба знаем, что на самом деле скрывается за этой демонстрацией дружелюбия. Старина Саймон хочет, чтобы ты был доволен.

Джордж пожал плечами, признавая такую возможность, однако добавил:

– Не удивлюсь, что Изабель действительно хочет принять нас у себя.

– Джордж, ты шутишь!

– Нет, я вполне серьезно. Для нее это прекрасный повод показать себя. – Он задумчиво почесал подбородок. – Вот интересно, чем она будет хвастаться на этот раз?

Как оказалось, список был весьма длинным. На закуску подали сам арендованный особняк на Первой улице. Гостей заставили осматривать его добрых пятнадцать минут; Изабель то и дело обращала их внимание на обстановку разных комнат, при этом сочувственно приговаривая:

– Мне так жаль, что вам приходится ютиться в гостиничном номере. Нам просто несказанно повезло, что подвернулся этот дом и мы смогли уехать из «Националя», правда?

– О да, очень повезло! – с безупречной вежливостью ответила Констанция, мужественно сохраняя непроницаемую искренность улыбки. – И так мило, что вы нас пригласили, Изабель.

– Прошлое должно остаться в прошлом, особенно в такие времена, как теперь.

Изабель явно метила в Джорджа и своей цели все-таки достигла. Он вдруг ощутил усталость и раздражение, а парадная форма, в которой он чувствовал себе игрушечным солдатиком, стала казаться смешной и неуместной, тем более что рукоять этой дурацкой, положенной по уставу сабли то и дело ударяла его по поясу.

За ужином метание ножей продолжилось. Стэнли и Изабель пересыпа́ли разговор фамилиями важных персон, называя их по-свойски, как близких друзей: Чейз, Стивенс, Уэллс, генерал Макдауэлл и, конечно же, Кэмерон.

– Ты видел его доклад за прошлый месяц, Джордж?

– По должности мне не положено его видеть, Стэнли. Я о нем читал.

– И о том замечании насчет Академии?..

– Да. – Даже для того, чтобы просто подтвердить это, Джорджу понадобилось взять себя в руки.

– Хочешь знать дословно, что он там написал, дорогой? – проворковала Изабель, и Джордж явственно услышал, как захлопнулась воображаемая дверь ловушки. – Что мятеж – по крайней мере, в таких масштабах – был бы невозможен без предательства офицеров, получивших образование в Вест-Пойнте на деньги налогоплательщиков. А в конце еще добавил, что подобное вероломство напрямую связано с самим существованием в стране элитных учебных заведений, что, безусловно, является в корне ошибочной системой.

Элита. Деньги налогоплательщиков. Предательство. Он будто снова слышал галдеж той же толпы старьевщиков, только теперь она приобрела более респектабельный вид, прикрывшись красно-бело-синими знаменами.

– Вздор, – пробормотал он, хотя на язык просилось словцо покрепче.

– Позволь с тобой не согласиться, Джордж, – возразила Изабель. – То же мнение я слышала от жен многих конгрессменов и министров. Даже сам президент в своем послании ко Дню независимости высказался в этом же духе.

– Боюсь, твою Академию ждут не лучшие времена, – изображая мрачную серьезность, покачал головой Стэнли.

Джордж бросил на жену негодующий взгляд поверх супницы с черепаховым супом. Ее глаза сказали ему, что она очень хорошо понимает его мучения и разделяет их, но умоляет быть терпеливым.

Следующий клинок был брошен, когда слуги принесли блюда с жаренным на открытом огне кафельником и запеченной олениной.

– У нас есть и другие хорошие новости, – заявила Изабель с улыбкой. – Расскажи им о фабрике, Стэнли.

И Стэнли рассказал, как школьник, повторяющий вызубренный урок.

– Значит, армейская обувь? – спросил Джордж. – Полагаю, вы уже подписали контракт?

– Да, – сказала Изабель. – Но прибыль в этом деле не самое главное, мы вовсе не для этого купили «Обувь Лэшбрука». Мы хотим помочь стране.

Джордж не удержался и возвел глаза к потолку. К счастью, Констанция этого не заметила.

– В одном эгоистичном соображении я все же должна признаться, – продолжала Изабель. – Если дела на фабрике пойдут хорошо, Стэнли не придется больше всецело зависеть от тех дополнительных выплат, которые он получает от завода Хазардов, чтобы как-то восполнить его скудное жалованье в военном министерстве. Он наконец встанет на ноги.

«Ну да, скорее, будет у Кэмерона в руках», – подумал Джордж.

– Если каждый из вас будет управлять собственным делом, – улыбаясь самой неискренней из улыбок, добавила Изабель, – в семье быстрее наступит гармония, а разве не к этому мы все стремимся? Разумеется, мы полагаем, что доход от процента участия Стэнли в прибыли завода по-прежнему будет выплачиваться…

– Не волнуйся, Изабель, никто не собирается тебя обманывать.

Услышав раздражение в голосе мужа, Констанция коснулась его руки:

– Дорогой, думаю, нам не стоит долго засиживаться. Ты говорил, что завтра у тебя тяжелый день.