Текст книги "Любовь и война. Великая сага. Книга 2"

– Свет сегодня слабый, – заметил фотограф. – Мне не очень нравится делать портреты, когда нет солнца. Выдержка получается слишком длинной. Но поскольку это портрет к Рождеству, мы попробуем. Чед? – Он щелкнул пальцами. – Немного влево.

Ассистент быстро передвинул треногу с белым отражателем.

Брэйди склонил голову и внимательно всмотрелся в свирепые лица отпрысков мистера и миссис Хазард.

– Думаю, родителям лучше сесть, а мальчикам встать за ними. Очень активные молодые люди. Нам придется закрепить их головы в держателях.

Лейбан начал было возражать, но окрик отца заставил его умолкнуть. Сидение перед объективом продолжалось три четверти часа. Брэйди регулярно нырял под черный колпак камены или шептал какие-то инструкции ассистенту, который вставлял в камеру огромные пластины с превосходно отрепетированной расторопностью. Наконец Брэйди поблагодарил клиентов и предложил поговорить с помощником в приемной о доставке портрета. А потом быстро вышел.

– Мы явно недостаточно важны, чтобы видеть его больше одного раза, – пожаловалась Изабель, когда они вышли из студии.

– Бога ради, ты вообще можешь думать о чем-нибудь, кроме своего положения в обществе?

Скорее удивленная, чем рассерженная, Изабель сказала:

– Стэнли, ты сегодня просто в несносном настроении. Что случилось?

– Нечто ужасное. Давай наймем карету и отправим мальчиков домой, а сами заедем в «Уиллард» пообедать, там я тебе все объясню.

Морской язык с миндалем оказался прекрасно приготовленным, но у Стэнли совсем не было аппетита; он хотел только выплеснуть свою тревогу.

– Я сумел добыть копию черновика годового отчета Саймона о работе министерства. Там есть раздел, который, как говорят, предложил Стэнтон. В нем сказано, что правительство вправе и, возможно, даже обязано снабдить оружием беглецов и отправить их воевать с прежними хозяевами.

– Саймон предлагает вооружить беглых рабов? Это просто дико. Кто поверит, что старый вор внезапно превратится в участника крестового похода?

– Вероятно, он думает, что кто-то поверит.

– Он сошел с ума.

Стэнли окинул взглядом столики вокруг; никто не обращал внимания на супругов. Он наклонился поближе к жене и понизил голос:

– Но вот что самое ужасное. Весь отчет ушел в правительственную типографию… но не к Линкольну.

– Но ведь президент обычно просматривает такие отчеты?

– Да, просматривает и одобряет для публикации.

– Тогда почему…

– Потому что Саймон знает: этот отчет президент не примет. Помнишь, как он отменил решение Фримонта об освобождении рабов в Миссури? Саймону крайне важно, чтобы его заявление опубликовали. Неужели ты не понимаешь, Изабель? Он тонет и думает, что только радикалы могут бросить ему спасательный круг. Но я сомневаюсь, что они станут это делать, – по той самой причине, которую ты почувствовала. Так что уловка Саймона слишком прозрачна.

– Ты помогал Уэйду… разве он тебя не спасет, если Кэмерона снимут?

Стэнли стукнул кулаком по ладони:

– Я не знаю!

Изабель не обратила внимания на его ярость и задумалась.

– Пожалуй, ты прав насчет мотивов Саймона и причин, по которым он не хочет, чтобы Линкольн увидел этот отчет до печати, – негромко сказала она через несколько секунд. – Но что бы ни происходило, ничего не говори в поддержку этого спорного поступка.

– Бога ради, почему нет? Уэйд наверняка это одобрит. И Стивенс, и многие другие.

– Едва ли. Саймон – приспособленец, и весь город это знает. Так что мантия моралиста выглядит на нем нелепо. Ему никогда не позволят ее носить.

Изабель оказалась права. Когда первый экземпляр доклада оказался у президента, тот мгновенно приказал его перепечатать, убрав все сомнительные моменты. В тот день, когда это произошло, Кэмерон носился по министерству, крича на всех без разбора. В половине девятого он отправил посыльного к мистеру Стэнтону. Того же мальчишку с той же целью он послал снова сразу после полудня и еще раз – в три часа. Не нужно было обладать большим умом, чтобы догадаться: адвокат Кэмерона, автор доклада, как уже стало известно, по какой-то причине не отвечал на призывы своего клиента о помощи.

– Ну все, ущерб нанесен, – сообщил Стэнли жене на следующий вечер.

Пепельно-бледный, он протянул ей номер «Ивнинг стар» мистера Уоллака, газеты, твердо отстаивающей демократические принципы и, как говорили, даже поддерживающей южан.

– Они умудрились раздобыть доклад.

– Ты же говорил, из него убрали все лишнее.

– Они достали оригинальный вариант.

– Как?

– Бог знает. Могут и меня обвинить.

Изабель не обратила внимания на его фантазии, размышляя вслух:

– Мы ведь могли бы и сами передать отчет в газеты. Неплохой ход. Наверняка разожжет межпартийные страсти. Ни одна из партий не хочет, чтобы черномазым дали оружие… Да, неплохой ход. Жаль, что я сама не додумалась.

– Как ты можешь улыбаться, Изабель? Если босс пойдет ко дну, он ведь может и меня потащить за собой! Я не знаю, нашел ли Уэйд что-нибудь полезное в тех сведениях, которые я ему передал, и было ли их достаточно… Я его не видел после приема. Так что никакой уверенности… – Он стукнул кулаком по обеденному столу, и его голос поднялся до визга. – Никакой!

Изабель схватила его за запястье и впилась ногтями в кожу:

– Да, корабль угодил в шторм, Стэнли. А когда штормит, капитан привязывает себя к штурвалу и ведет судно. Он не удирает, скуля, в трюм, чтобы спрятаться.

Презрительное сравнение унизило Стэнли. Но не помогло ослабить его страх. Он долго метался в постели и в результате за всю ночь спал не больше трех часов.

На следующее утро, когда в комнату ворвался Кэмерон с папкой только что подписанных контрактов на обмундирование, Стэнли чуть не подпрыгнул на стуле. Заметно осунувшийся министр в нескольких словах покончил с делами, а потом спросил:

– Вы встречались с мистером Стэнтоном где-нибудь в городе, мой мальчик?

У Стэнли екнуло сердце. Заметит ли босс его волнение?

– Нет, Саймон. Да и где бы мы встречались. Мы же с ним вращаемся в совершенно разных кругах.

– Вот как? – Кэмерон бросил на своего воспитанника странный взгляд. – Ну а я что-то никак не могу его найти, и на мои послания он не отвечает. Любопытно. Сам написал все эти слова, из-за которых я попал в такую переделку, и ничего не хочет сказать в их защиту. Или в мою. Я проявил себя как сторонник уэйдовской шайки, но я им не нужен. Стэнтон ведет себя так, словно он на стороне президента, однако на прошлой неделе я слышал, как он назвал Эйба «самой настоящей гориллой». Понятно, почему Малыш Мак так веселился. А я все пытаюсь понять, как доклад очутился в «Стар»… – Его взгляд снова уперся в Стэнли.

Он знает. Он знает…

Кэмерон как-то очень печально покачал головой. Он выглядел уже не таким властным, не таким уверенным. Обычный человек, и очень усталый. На его губах появилась горькая улыбка.

– Я бы назвал все это весьма подозрительным делом, если бы не знал подлинного названия. Политика. Кстати, вы с Изабель получили приглашение на прием у президента в честь Макклеллана?

– Д-да, сэр. Кажется, Изабель говорила об этом…

– Хм… А я вот не получил. Оплошность почтовой службы, вы не находите? – С таким видом, словно ему в рот попал уксус, он снова метнул взгляд в подчиненного. – Вы должны меня извинить, Стэнли. Слишком много работы перед сдачей дел. Они ведь теперь предложат мне это в любую минуту.

Он ушел неожиданно пружинистым шагом. Стэнли прижал ладони к столу и закрыл глаза, пытаясь справиться с головокружением. Обманул ли он Кэмерона? Верно ли все придумала Изабель?

Глава 46

«Какой же я все-таки циник!» – думал Джордж.

Да нет же, возражал кто-то внутри его, ты просто очень быстро стал вашингтонцем.

Задние колеса наемного экипажа провалились в яму с жидкой грязью и тут же из нее выбрались. Еще несколько кварталов – и он снова будет возле «Уилларда», где ему предстояло присутствовать на небольшом обеде в честь гостя из Брейнтри.

Шел легкий снег. Город, который Джордж иногда называл Канальей-на-Канале, был похож на прекрасную гравюру. Сверкающие рождественские огни временно скрыли его безвкусные чиновничьи здания, а насыщенный запах елей маскировал зловоние страха, сырости и пещерный холод, царивший повсюду в нынешнем декабре. Несмотря на бравурные восхваления военных изданий, армия генерала Макклеллана всю осень простояла здесь и в Виргинии, и сколько бы командующий ни предсказывал грядущую победу, Джордж не видел для такого заявления никаких реальных оснований. Он ненавидел себя за такой скептицизм, но ничего не мог с собой поделать.

Он только что вернулся из арсенала, где расположился батальон Билли; настроение у брата было в общем нормальное, хотя Джордж заметил, что он слегка на взводе. Это было вполне обычное последствие зимнего безделья. Констанция накануне вернулась из очередной короткой поездки в Лихай-Стейшн; с ней приехал и Браун, который собирался задержаться на несколько дней, чтобы устроить других детей. Бретт послала с Констанцией рождественские подарки, поэтому Джордж воспользовался поводом, чтобы отправиться в арсенал и передать их Билли.

Братья поговорили о госте из Брейнтри. Билли слышал о закрытом приеме, но его не приглашали. Желая немного утешить брата, Джордж сказал:

– Да я и сам, наверное, буду там самым младшим по званию. Говорят, туда явится полштаба Малыша Мака, но без генерала.

– А ты лично знаком с почетным гостем? – Сам Билли его не знал.

– Встречались один раз, сразу после выпуска. Так что не могу сказать, что знаком.

В отеле Джордж быстро поднялся в свой номер, поцеловал жену, обнял детей, причесал волосы и усы и тут же снова помчался вниз по лестнице, уже опаздывая на прием, устроенный в честь «отца Вест-Пойнта», почетного суперинтенданта Сильвануса Тайера. Тайеру было семьдесят пять, он давно вышел в отставку и теперь специально приехал из Массачусетса, чтобы присутствовать на большом приеме в честь Макклеллана.

Гостиную наполняло устрашающее количество блестящих офицеров – из шестидесяти или семидесяти приглашенных большинство были или полковниками, или бригадными генералами. Однако Вест-Пойнт почти стирал границы между чинами. Защищенные от любопытных глаз закрытыми дверями, бывшие выпускники наслаждались солидными порциями портвейна или отличного бурбона; напитки разливали чернокожие служащие отеля, одетые в ливреи. Джордж вдруг подумал о Брауне и от души порадовался, что он согласился оставить работу портье и принять предложенное ими жалованье, чтобы посвящать все время детям.

Худощавого и исключительно подтянутого Тайера окружала большая толпа, и Джордж пока решил поговорить с майором и полковником, которых помнил по Мексике. Половина нынешних офицеров регулярной армии служила там.

Вскоре к ним присоединились два бригадных генерала, которые окончили Вест-Пойнт на год раньше Джорджа. Балди Смит и Фицджон Портер теперь командовали дивизиями. Несмотря на то что Смита явно раздражали и все присутствующие, и угощение, и даже свет в зале – такой уж был у него характер, – он все равно нравился Джорджу больше, чем Портер. Еще в Академии Портер удивлял его своей неумеренной склонностью к хвастовству – как и генерал, у которого он теперь служил.

Бурбон помог мужчинам расслабиться, и вскоре они уже говорили как равные. К ним подошел Тайер, тепло приветствовав каждого из офицеров. Он обладал феноменальной памятью, в которой хранилось огромное количество имен выпускников, и, казалось, следил за карьерой каждого из них, не забывая даже о тех, кто, как Джордж и двое стоявших рядом с ним, учился уже после того, как он оставил должность.

– Хазард… ну да, конечно, – сказал Тайер. – И где вы теперь?

Джордж вкратце рассказал.

– Жаль. Вы отлично успевали в Академии. Вам следует быть в действующей армии.

Не желая обидеть гостя, Джордж ответил осторожно:

– Я никогда не чувствовал в себе таланта к военной службе, сэр. – Он подразумевал, что не видел в ней ничего привлекательного.

– Ну, то, чем мы занимаемся в Виргинии, – не военная служба, а перегон скота, – хмыкнул Балди Смит.

Перегон куда, на скотобойню? – подумал Джордж. Ему до сих пор снились кошмары о Булл-Ране.

– Я делаю то, что мне предложили, – сказал он с улыбкой, пожав плечами.

– Непохоже, чтобы вас это очень радовало. – Такая прямолинейность была как раз в духе Тайера.

– Сэр, не думаю, что мне следует это комментировать.

– Ответ, достойный генерала. – К ним подошел еще один бригадный генерал, веселый пенсильванец Уинфилд Хэнкок, которого Джордж был весьма рад видеть.

Вскоре все уселись за огромный стол в форме подковы, чтобы приступить к обильному ужину, на котором в качестве главных блюд выступали каплуны и превосходные бифштексы. Виски и портвейн лились рекой, разнообразие закусок поражало; к тому времени, когда гостям представили Тайера, Джордж уже готов был сползти под стол и вдруг, не удержавшись, рыгнул. Справа от него негромко кашлянул Фицджон Портер, выражая неодобрение.

Слабым, но полным страсти голосом Тайер сообщил то, что уже и так было известно всем в этой гостиной: Вест-Пойнт снова подвергался нападкам. Однако на этот раз они были особенно опасны, потому что Академию открыто обвиняли в том, что значительная часть ее выпускников подала в отставку и встала на сторону Юга. Тайер попросил каждого приложить личные усилия для защиты воспитавшего их Вест-Пойнта, если конгресс вдруг попытается уничтожить его, лишив ассигнований.

– Я счастлив, – продолжил он, – что многие из вас остались верны стране, обучившей вас и давшей вам эту замечательную профессию, которой можно по праву гордиться. Уверен, у вас достаточно сил, чтобы не сходить с избранного пути. Перед июльским сражением я читал много газетных статей, где меня пытались убедить, что война будет короткой. Скажу прямо – меня это встревожило. Я бы не стал рассчитывать на легкую победу, зная ум и храбрость наших братьев-офицеров из восставших штатов.

В наступившем молчании слышно было только тихое шипение газа в настенных лампах. Хрупкий старый человек приковывал к себе все взгляды сидевших за столом мужчин. Густые клубы сигарного дыма придавали и самому оратору, и всему вокруг слегка нереальный вид.

– Вы прекрасно знаете, – снова заговорил Тайер, – что мои слова отражают истинное положение вещей. Чтобы создать эффективную армию, нужно три года. И даже тогда, когда такая армия уже создана, победа достигается ценой огромных бед и страданий. Война – это не летний пикник. Те из вас, кто сражался в Мексике, хорошо это помнят. И те, кто участвовал в кампании на Западе, тоже это знают. Война – это похоронный звон и человеческое горе. Никогда не забывайте об этом. Будьте сильными. Будьте терпеливыми. Но и уверенными тоже. И тогда вы победите.

Когда он сел, гости оглушительно зааплодировали, топая ногами. Потом все дружно грянули «Вперед, товарищ, ровней шаги!», песню вестпойнтовцев в честь Бенни Хейвена, и даже у Джорджа-циника повлажнели глаза на последнем куплете.

Позже Джордж пересказал Констанции речь Тайера, насколько он ее запомнил. И завершающие слова этой речи преследовали его в бессонные часы той ночи.

Большой прием в честь генерал-лейтенанта Джорджа Бринтона Макклеллана состоялся тогда, когда год подходил к концу все в той же атмосфере сомнений и тайной борьбы. Вокруг витали самые разные сплетни, на официальные заявления никто не обращал внимания. Пленников с «Трента» отпустят, потому что Союз не может обойтись без британской селитры. С часу на час могут объявить о создании нового объединенного комитета конгресса для руководства военными действиями. Макклеллан разгромит конфедератов уже весной. Разве его постоянные заявления не говорят об этом? Недоброжелатели Макклеллана, в свою очередь, твердили, что генерал нарочно строил козни, чтобы спихнуть с места старого подагрика Смита и получить пост главнокомандующего.

Белый дом сиял огнями, гудел сотнями голосов, звучащих на фоне праздничных мелодий, которые играл струнный ансамбль, приветствуя самых важных гостей. Джордж пообещал Констанции, что познакомит ее со своим старым приятелем по Академии, но только после того, как присмотрится к нему издали.

Макклеллан почти не изменился с тех пор, как они с Джорджем вместе сдавали экзамены. Правда, он отрастил театральные темно-рыжие усы, но в остальном казался тем же самым коренастым самоуверенным парнем, которого Джордж помнил по выпуску сорок шестого года. Все в Макклеллане – от его красивого горделивого носа до широких плеч – как будто заявляло только об одном: вот где настоящая сила, вот где настоящий профессионализм. Он вернулся в армию, оставив железнодорожный бизнес в Иллинойсе, и его блистательный взлет заставлял Джорджа чувствовать себя не просто младшим по званию.

Слово «блистательный» подходило для него как нельзя лучше. Люди, подобные ему, всегда выделяются среди толпы. Следом за генералом семенили двое из его многочисленных европейских советников, два веселых французских изгнанника – граф де Пари и герцог де Шартр. Глупые распорядители приема переименовали их в капитана Перри и капитана Чаттерса.

Когда Макклеллан с супругой начали беседовать с президентом и миссис Линкольн, рядом тут же оказалась масса желающих услышать, что он скажет. С тех пор как генерал поселился в доме на Эйч-стрит, как бы бросая вызов тем, кто утверждал, что ему следует жить в гарнизоне, Макклеллан ни у кого не оставил сомнений, кто важнее – президент или главнокомандующий. В городе всё еще продолжали судачить о ноябрьском инциденте. Как-то вечером Линкольн и Джон Хей, один из его многочисленных секретарей, оказались на Эйч-стрит по правительственным делам. Генерал еще не вернулся домой. Прибыв лишь через час, он сразу поднялся наверх, даже не поинтересовавшись визитерами. Ему сообщили, что его ждет президент, но он лег спать. Говорили, что Линкольн был в бешенстве, но сумел скрыть свои чувства под внешней западной скромностью и юмором. Надменность не была в его стиле.

– Сколько же здесь политиков! – тихо сказал Джордж Констанции. – Вон там Уэйд… он будет руководить новым комитетом. А там Тад Стивенс…

– У него парик съехал набок. Как всегда.

– Ты сегодня изображаешь Изабель?

Констанция хлопнула его по рукаву веером:

– Ты ужасен!

– Кстати, об ужасах: я вижу саму леди. И моего братца.

Стэнли и Изабель еще не заметили Джорджа и Констанцию. Все их внимание было приковано сначала к Уэйду, потом к Кэмерону, который держался в одиночестве и бродил с видом заговорщика, как со страху показалось Стэнли. Как он раздобыл приглашение? Кэмерон заметил супругов, но избегал их. Что бы это могло значить?

Стэнтон разговаривал с Уэйдом наедине, не обращая внимания на присутствие своего клиента. Стэнли почти перестал чувствовать себя иудой; другие явно тоже продавали что могли. Но что и кому? И с какой целью? Он словно превратился в невежественного ребенка, осознающего собственное невежество.

– Могу поспорить, Стэнтон хочет получить место Саймона, – прикрываясь веером, сказала Изабель. – Это вполне объясняет, почему он, как ты говорил, постоянно отирается возле конторы Уэйда и почему отказался встать на защиту своего отчета или даже просто взять за него ответственность.

Эта неожиданная мысль поразила Стэнли до глубины души, что, вероятно, отразилось на его лице.

– Закрой рот, – сказала ему Изабель. – Ты похож на кретина.

Стэнли повиновался, потом сказал:

– Дорогая, ты не устаешь меня изумлять. Но возможно, ты и права.

Изабель увлекла мужа в тихий угол, где не было народа.

– Давай предположим, что так оно и есть. Что за человек этот Стэнтон?

– Очередной уроженец Огайо. Блестящий адвокат. Убежденный аболиционист… – Взгляд Стэнли метался из стороны в сторону. Он наклонился поближе к жене. – Говорят, своевольный. И хитрый. Его следует весьма опасаться.

Изабель стиснула его руку:

– Они закончили беседу. Ты должен поговорить с Уэйдом. Попытайся выяснить свое положение.

– Изабель, я не могу просто подойти к нему и спросить…

– Мы с ним поздороваемся. Вместе. Быстро!

Спорить не приходилось. Вцепившись в руку мужа, Изабель потащила его вперед. К тому времени, когда они приблизились к Бену Уэйду, Стэнли уже боялся, что его мочевой пузырь не выдержит напряжения.

– Как приятно снова видеть вас, сенатор! – просияла Изабель одной из лучших своих театральных улыбок. – А где же ваша очаровательная супруга?

– Где-то здесь. Надо ее найти.

– Полагаю, дела с новым комитетом, о котором так много говорят, продвигаются хорошо?

Вопрос Изабель послужил толчком.

– Да, верно! Скоро мы подведем под военные действия более солидное основание. Уточним курс.

Это был явный выпад в адрес Линкольна, и Изабель поспешила заверить:

– Полностью поддерживаю ваши намерения, и мой муж тоже.

– Ну конечно… – Уэйд улыбнулся, и в этой улыбке Стэнли почувствовал обращенное на него презрение. – Преданность вашего супруга и… – едва заметная пауза, чтобы только сильнее подчеркнуть следующие слова, – его усердная служба известна многим в комитете. Мы уверены, что в вас и дальше будет преобладать дух сотрудничества, Стэнли.

– Вне всякого сомнения, сенатор.

– Приятно слышать. Хорошего вам вечера.

Когда Уэйд отошел, Стэнли едва не потерял сознание. Он как будто прошел через чистилище. Перед глазами у него все плыло. Он видел перед собой станки Лэшбрука, кроившие и сшивавшие сотни ботинок, которые громоздились сначала небольшими холмиками, а потом высоченными горами, омываемыми золотым светом.

Стэнли отогнал от себя чудесное видение, гордый, как мальчишка, поймавший огромную рыбу.

– Изабель, думаю, мне сегодня следует выпить. С твоего разрешения или без него.

Неизбежная встреча братьев и их жен произошла спустя несколько минут возле сверкающих стеклянных чаш с пуншем. Обе стороны вежливо приветствовали друг друга, но не более того; Джордж даже не смог заставить себя пожелать Стэнли и Изабель веселого Рождества.

– Уже познакомился с нашим молодым Наполеоном? – выдавил из себя Стэнли.

Джордж заметил, что брат слишком быстро проглотил бокал пунша.

– Сегодня еще не говорил с ним, но обязательно поговорю. Мы знакомы еще с Вест-Пойнта и Мексики.

– О, вот как?

Изабель казалась слегка озадаченной, словно пропустила ход в какой-то важной игре.

– И какой он? Как человек, я имею в виду, – спросил Стэнли. – Я слышал, у него прекрасная родословная. Но он демократ. И, как говорят, слишком мягко относится к рабству. Странный выбор со стороны президента, тебе не кажется?

– Отчего же? Разве во время кризиса политику не отодвигают в сторону?

– Если ты в это веришь, – фыркнула Изабель, – ты слишком наивен, Джордж.

Джордж заметил, как порозовели щеки Констанции. Он взял ее руку и положил себе на локоть; постепенно ее пальцы расслабились.

– Теперь отвечаю на твой вопрос. Макклеллан чрезвычайно умен. В нашем выпуске держался на втором месте. И был трижды отмечен за храбрость в Мексике. Билли говорил, солдаты его любят. Всегда приветствуют, когда он скачет мимо. А нам как раз и нужен командующий, которому доверяют и рядовые, и сержанты, и он, как мне кажется, именно такой человек. Даже удивительно, что президент сделал умный выбор, а не политический.

– Президент и сам не сказал бы лучше.

Изабель едва не рухнула без чувств, услышав, как кто-то только что произнес эти слова из-за спины Джорджа.

– Как поживаете, майор Хазард? – спросил Линкольн, положив руку на плечо Джорджа. – А эта милая леди – ваша супруга? Вы должны нас познакомить.

– С удовольствием, господин президент…

Джордж представил ему Констанцию, потом спросил, знает ли он его брата и Изабель. С пугающе вежливым видом Линкольн ответил, что они наверняка встречались, но у Джорджа сложилось впечатление, что эта встреча запомнилась президенту не с лучшей стороны. Изабель тоже это почувствовала, и, разумеется, это ее задело.

Констанция разговаривала с президентом с должным уважением, но спокойно, она не гримасничала и не теребила свои кружевные перчатки, как Изабель.

– Муж рассказывал мне о вашей встрече в арсенале, господин президент.

– Так и есть. Мы с майором обсуждали огнестрельное оружие.

– Надеюсь, я не проявил нелояльности к своему министерству, когда сказал, что рад узнать о покупке винтовок Спенсера и Шарпса, – заметил Джордж.

– Ваш начальник все равно не купил бы их, но кто-то должен был это сделать. Однако сегодня нам не следует утомлять дам всякими кровожадными разговорами.

Он заговорил о предстоящем Рождестве, потом вспомнил забавный анекдот. Рассказывая его с явным удовольствием, президент весьма умело подражал разным голосам и диалектам. Смех в конце прозвучал совершенно искренне, если не считать хохота Изабель – такого громкого, что на нее с недоумением посмотрели люди вокруг.

– Расскажите немного о себе, миссис Хазард, – попросил Линкольн.

Констанция выполнила его просьбу; потом они минуту-другую поболтали о Техасе. Какое-то замечание Констанции напомнило президенту другой анекдот, и он уже начал рассказывать его, как его пухлая, слишком нарядно одетая жена, вдруг заскучав, увела его в сторону. Изабель сразу отошла. Стэнли последовал за ней, не дожидаясь приказа.

– Джордж, это было самое волнующее переживание в моей жизни! – воскликнула Констанция. – Но я чувствовала себя ужасно неловко… я так растолстела! Стала просто уродиной.

Джордж погладил ее по руке:

– Возможно, ты и набрала каких-то пару фунтов, но главное – в твоей голове. Разве ты не заметила, как внимательно слушал тебя Линкольн? А он разбирается в женской красоте… именно поэтому жена и утащила его. Я слышал, она просто не выносит, когда он любезничает с другими женщинами. А, вот и Тайер. Идем, поздороваемся с ним.

Отставного суперинтенданта Констанция тоже очаровала. Потом они втроем подошли к Макклеллану, который на короткое время остался без толпы почитателей вокруг.

– Один ваш старый однокурсник… – начал было Тайер.

– Пенёк Хазард! Я уже давно тебя заметил в другом конце гостиной и сразу узнал!

Приветствие Макклеллана выглядело вполне радушным, и все же Джордж почувствовал некую неискренность. Хотя, возможно, это был всего лишь плод его воображения. Макклеллан стал теперь почти национальным героем, а Джордж знал, что слава меняет не только самих людей, но и отношение к ним. И его ответ только лишний раз подтвердил это:

– Добрый вечер, генерал.

– Нет-нет – только Мак, и никак иначе. Расскажи-ка, что стало с тем парнем, с которым вы так дружили? Южанин, верно?

– Да. Орри Мэйн. Я не знаю, что с ним теперь. В последний раз я видел его в апреле.

К ним подошла жена Макклеллана, Нелл, и все четверо заговорили о Вашингтоне и о войне.

– Союз в опасности, – помрачнев, сказал генерал, – а президент, очевидно, бессилен его спасти. Так что роль спасителя досталась мне, и я должен сыграть ее как можно лучше.

В этих словах не было и намека на шутку. Джордж почувствовал, как сжались пальцы Констанции на его рукаве; похоже, заявление генерала ошеломило ее ничуть не меньше, чем его. Вскоре Макклелланы извинились и отошли, чтобы поговорить с генералом Мидом и его супругой. Выждав, когда они окажутся достаточно далеко, она сказала мужу:

– В жизни не слышала ничего подобного. Если человек называет себя спасителем, с ним что-то не так.

– Ну, Мак всегда был птицей высокого полета. Не стоит судить так поспешно. Видит Бог, на него действительно свалили чудовищную задачу.

– И все равно я считаю, с ним что-то не так.

Джордж мысленно признал, что Макклеллан и на него самого произвел такое же впечатление.

Он больше не мог обманывать себя и притворяться, что ему весело. По мере того как гости переходили с места на место, перемешиваясь самым причудливым образом, они с Констанцией оказались рядом с Тадом Стивенсом, адвокатом из Пенсильвании, который мог стать самым влиятельным членом наблюдательного комитета Уэйда. Стивенс почти всех отпугивал своим необычным видом: у него была изуродована одна ступня, а густые волосы на голове всегда торчали едва ли не вертикально вверх. Немного зловещее выражение лица подчеркивалось еще и холодной страстью в его голосе.

– Я не согласен с президентом почти во всем, кроме одного, – говорил Стивенс окружавшим его людям. – Союз штатов, как он сказал, – это не какой-то договор свободной любви, который каждая сторона может разорвать по собственной воле. Бунтовщики – не заблудшие сестры, как мило называет их мистер Грили, нет, это враги, злобные враги храма свободы, каким является наша страна. А у злобных врагов может быть только одна судьба. Кара. Мы должны освободить каждого раба, уничтожить каждого предателя, сжечь дотла каждый дом бунтовщиков. И если у исполнительной власти не хватает упорства для этого, то у нашего комитета оно есть. – Он обвел ошеломленных слушателей фанатичным взглядом. – И я торжественно обещаю вам, леди и джентльмены, у нашего комитета упорства хватит! – И он, прихрамывая, удалился.

– Констанция, – тихо произнес Джордж, – поехали домой.

Мадлен и служанка Хетти чистили пораженный плесенью сундук, когда с лестницы на чердак донеслись торопливые шаги и взволнованный голос:

– Мисс Мадлен? Вам бы лучше поскорее спуститься…

Мадлен бросила влажную тряпку и быстро прошла к лестнице:

– Что там случилось, Аристотель?

– Мисс Кларисса… Она, как всегда, после завтрака пошла погулять, а потом ее нашли в саду.

Мадлен вдруг почувствовала, как ее сковал страх, такой же безжалостный, как стылый воздух этого зимнего утра. Солнце еще не поднялось достаточно высоко, чтобы растопить легкий иней на лужайках. Они побежали в сад. Кларисса лежала на спине между двумя кустами азалии; когда они подошли ближе, она протянула к ним левую руку и посмотрела на них умоляющими блестящими глазами. Правая рука оставалась неподвижной. Едва не плача, Кларисса попыталась что-то сказать, но с ее губ сорвалось лишь мычание.

– Это удар, – сказала Мадлен испуганному рабу.

Ей хотелось зарыдать. Теперь она точно не сможет уехать к Орри до Нового года, как собиралась. Придется ждать, пока Кларисса не поправится, а это может произойти еще очень не скоро.

– Нужно соорудить носилки и отнести ее в дом, – сказала она Аристотелю.

Негр помчался в дом. Когда носилки были готовы и Клариссу подняли и положили на них, на том месте, где она лежала, остался след от очертаний ее тела на растаявшем инее.

Доктор вышел из спальни Клариссы в половине двенадцатого. Мадлен внешне спокойно приняла новость о параличе всей правой стороны тела и о том, что на выздоровление может уйти весь следующий год.