Текст книги "Любовь и война. Великая сага. Книга 2"

Часть третья
Хуже, чем в аду

Люди теряют терпение; у Чейза нет денег; генерал армии свалился с тифом. Обстановка накаляется. Что мне делать?

Авраам Линкольн – начальнику квартирмейстерской службы генералу Монтгомери Мейгсу, 1862 год

Глава 49

– Впереди всадники, сэр.

Чарльз сидел верхом на Бедовом под мокрым деревом, где они остановились, чтобы дождаться донесения разведчика. В этот третий день 1862 года их небольшой отряд возвращался из штаба Стюарта; всего их было шестеро: Чарльз, лейтенант, присланный на замену Амбруаза, второй лейтенант – очень вежливый Джулиус Вандерлей, двое сержантов и разведчик – лейтенант Эбнер Вулнер, только что появившийся из белой мути, чтобы произнести эти три слова, от которых у Чарльза противно засосало под ложечкой.

Он сдернул шарф, закрывавший нижнюю часть лица. Виргинская зима оказалась суровой: снегопады чередовались пронизывающим ветрами и промозглым дождем. Хотя этим утром температура явно не опускалась ниже нуля, холод все равно проникал в каждую клеточку тела, даже под теплой одеждой. Шел восьмой час. Уже в нескольких ярдах впереди ничего нельзя было разглядеть. Мир состоял из грязи под ногами, мокрых черных стволов деревьев и густого тумана, через который с трудом пробивались лучи невидимого солнца.

– Сколько их, Эб? – спросил Чарльз.

– Не мог толком посчитать в такой мгле, капитан, но, думаю, не меньше отделения.

Разведчик, долговязый тридцатилетний мужчина, был в заляпанных грязью брюках из грубого вельвета, фермерской куртке и помятой мягкой шляпе. Прежде чем продолжить, он вытер мокрый нос рукой.

– Двигаются осторожно и тихо – аккурат вдоль рельсов.

Железнодорожная линия Ориндж – Александрия. Отряду Чарльза пришлось пересечь ее на обратном пути из лагеря Стюарта.

– Куда они направляются?

– В сторону Потомака.

Надежда рухнула. Направление почти наверняка говорило о том, что это янки. Может, они нарочно проскользнули к железной дороге, чтобы ночью подорвать рельсы? Чарльзу совсем не хотелось вступать в бой – это было последнее, чего он ожидал от этой вылазки.

Кэлбрайт Батлер отправил Чарльза в лагерь Стюарта по трем соображениям, два из которых были связаны с военной необходимостью, а третье носило личный характер. Так как у кавалерии закончилось зерно, майор хотел пополнить запасы и решил, что просьба, переданная лично старым другом бригадного генерала (Стюарт уже получил назначение, пока Хэмптон своего только ждал), будет рассмотрена более благосклонно, чем письмо с нарочным.

Отряд провел в лагере две ночи, и Красавчик, который казался даже еще веселее, чем обычно, – война явно шла ему на пользу, – принял Чарльза в небольшом доме в Уоррентоне, где он поселил свою жену Флору и двоих детей. Конечно, он поделится зерном с друзьями-кавалеристами, попавшими в трудную ситуацию, ведь осенью он привез большой обоз фуража из Дрейнсвилла, хотя это и было нелегко. Пришлось предпринять дерзкий маневр, что уже вошло у него в своего рода привычку. Узнав, что на город наступает пенсильванская армия, Стюарт оставил свою кавалерию охранять обоз, а пехотные полки послал в атаку, хотя противник численно превосходил его. После двухчасового боя им все-таки пришлось отступить с небольшими потерями, но обоз они спасли.

И поскольку все закончилось хорошо, несколько подвод немедленно отправятся к майору Батлеру в подарок от бригадного генерала Стюарта, который очень интересовался здоровьем полковника Хэмптона. Слушая все это, Чарльз понял, что Стюарт мало изменился – он всего лишь считался с офицером, который был старше его по возрасту, не испытывая при этом к нему никаких теплых чувств.

Второе соображение Кэлбрайта Батлера касалось замены Амбруаза Пелла. Новый человек прибыл из Ричмонда за два дня до Нового года, но до его окончательного вступления в должность, как он сказал, должно было пройти два месяца. Батлер хотел знать, как новый офицер поведет себя в бою, и через день после приезда новичка вызвал Чарльза, чтобы поговорить с ним наедине.

– Нам его подсунули, потому что он как-то связан со Стариной Питом или его родней. – Стариной Питом Батлер называл генерал-майора Лонгстрита, уроженца Южной Каролины. – После того как я доложил об исчезновении Пелла, он появился так быстро, словно кто-то просто ждал подходящего случая от него избавиться. Я поговорил с ним не более получаса, но мне этого вполне хватило, чтобы составить свое впечатление. Тупица и интриган. Весьма опасное сочетание, Чарльз. Полагаю, вам следует быть осторожнее.

Первый лейтенант Рейнхард фон Гельм был немцем из Чарльстона, лет на восемь или девять старше Чарльза. Это был невысокий, худощавый человек, почти лысый – на его голове осталась лишь жидкая бахрома темных волос. Его искусственные зубы были дурно подогнаны. Чарльз уже по крайней мере дважды замечал за ним довольно странное поведение. Ни с того ни с сего немец вдруг замирал примерно на полминуты, уставившись в одну точку, а потом резко бросался в сторону, как испуганный кролик.

Фон Гельм сообщил, что оставил адвокатскую практику, когда началась мобилизация. Это, а также имена известных чарльстонцев, небрежно произнесенные им в разговоре, произвело впечатление на Вандерлея. Молоденький лейтенант и фон Гельм подружились с первого же дня.

На Новый год один офицер из другого отряда, Честер Мур, пригласил Чарльза к себе выпить и, будучи сам уроженцем Чарльстона, порассказал кое-что о новом лейтенанте.

– Да, он был адвокатом, только вполне заурядным. Вот его отец действительно имел успешную практику, открыл свое дело вместе с тремя партнерами. Он и заставил их взять его сыночка в контору, и это было серьезной ошибкой. Отцовские деньги и вся эта великосветская жизнь погубили его. Так бывает. Когда он писал краткое изложение дела или даже изредка выступал в суде по какому-нибудь несложному разбирательству, он обычно бывал пьян. И как только его отец сошел в могилу, партнеры указали Гельму на дверь. Больше его никто взять не пожелал. Даже твой родственник Хантун отказал ему в поддержке. Только полученное наследство помогло ему выжить. Это совершенно никчемный человек, Чарльз. И что еще хуже – он сам это понимает. А неудачники часто бывают весьма мстительны. Так что будь с ним начеку.

И наконец, личной причиной, побудившей Кэлбрайта Батлера отправить к Стюарту именно Чарльза, было душевное состояние капитана. С самого Рождества Чарльз был мрачен и удручен, и Батлер не мог этого не заметить. Однако даже короткое пребывание в известном своим весельем лагере Стюарта не слишком развеяло тоску Чарльза, хотя он был принят лично бригадным генералом, а также вместе с обоими лейтенантами получил сердечное приглашение на офицерскую пирушку. Там Чарльз и узнал, что знаменитые Черные всадники Четвертого Виргинского теперь скачут на лошадях всех мастей.

Южнокаролинцы не знали недостатка в представительницах прекрасного пола, которые вертелись возле лагеря практически круглые сутки, прослышав о часто проводимых здесь вечеринках и веселом нраве генерала, большого любителя женщин. С одной из таких дам познакомили и Чарльза. Это была мисс Белле Эймс из Фронт-Ройал, и, поскольку воздержание его длилось уже чересчур долго, он договорился с ней о свидании в ближайшей гостинице, где мисс Эймс и осталась на всю ночь.

Мисс Эймс забыла спрятать свое письменное свидетельство, которое получали только самые хорошенькие из женщин. В этом документе их именовали почетными адъютантшами генерала Стюарта, причем каждый был заверен его подписью и личной восковой печатью. После того как Чарльз и мисс Эймс дважды занялись любовью – темпераментно, хотя и довольно равнодушно, – они обнаружили смятое свидетельство прямо под ее худосочными ягодицами. Чарльз засмеялся, а она рассердилась. Мисс Эймс так и не узнала, что ее любовник в самый разгар их утех с изумлением и даже страхом вдруг увидел перед собой лицо Гус Барклай.

– Сэр, хотите, чтобы я вернулся и посмотрел получше? – спросил разведчик.

– Зачем? – Фон Гельм втиснулся между ними на лошади. – Наверняка там наши ребята, кто же еще?

Чарльз вдруг почувствовал страшную усталость.

– Вы так уверены в этом, лейтенант? – спросил он.

Странно пустые глаза фон Гельма смотрели куда-то ему за спину.

– Конечно. А вы нет? – Вопрос предполагал глупость со стороны Чарльза. – Лучше всего их окликнуть, чтобы они не подстрелили нас по ошибке. Я сейчас.

– Постойте, – сказал Чарльз, но фон Гельм уже помчался в туман.

– Носится прямо как Стюарт, да? – с восхищением произнес Вандерлей.

Чарльз не успел высказать свое нелицеприятное мнение. Голос фон Гельма донесся до них из белого марева, скрывающего рельсы. Другие голоса, совсем не похожие на голоса южан, откликнулись на его зов, перебивая друг друга так, что их почти невозможно было понять.

– Кто там? Бунтовщик?

– Наверняка бунтовщик. Сам разве не слышишь?

– Эй, сколько у тебя черных жен?

А потом раздались выстрелы. Чарльз выхватил свой карабин, не отказав себе в удовольствии смачно выругаться.

– Рысью… вперед! – скомандовал он.

Он поехал первым, пригибаясь и отворачивая коня от низко нависающих веток. За его спиной пронзительно закричал Вандерлей – то ли от восторга, то ли от страха, пытаясь так снять напряжение. Просвистевшая рядом пуля срезала ветку, и та едва не угодила Чарльзу в глаз, еще больше закрыв обзор впереди. Вдруг он услышал, как выстрелил фон Гельм, и, смертельно рискуя, рванул через туман, чтобы спасти безмозглого лейтенанта.

– Галопом… аа-арш! – В бою нюансы произношения были не важны.

Бедовый чутко откликнулся на легкое прикосновение шпор и сжатых коленей всадника и помчался вперед. Чарльз слышал, как ругается фон Гельм, вероятно пытаясь перезарядить винтовку. Чертов болван, подумал Чарльз. Хэмптон никогда бы не стал ввязываться в драку, не зная сил противника…

Он наклонился, нырнув под ветку, пронесшуюся над головой. Впереди, в молоке сплошного тумана, мелькнуло что-то красное. Потом раздались выстрелы – какие-то уж слишком частые. Если только они не наткнулись на гораздо больший отряд, чем предполагал Вулнер, кто-то из янки стрелял почти без остановок.

Задумавшись, Чарльз потерял бдительность и не заметил лежащий впереди огромный поваленный вяз. Поскольку он скакал первым и быстрым галопом, сворачивать уже было поздно. Разведчик скакал сразу за ним, держа поводья в зубах, а в каждой руке по револьверу.

– Вулнер, влево! – крикнул Чарльз. – Впереди дерево!

Он был уже возле препятствия, и ни один учебник по преодолению канав и заборов не мог бы ему помочь. Оставалось полагаться только на инстинкт и верность серого. Чарльз напружинился в седле и слегка шевельнул поводьями.

«Черт, да этот ствол добрых пять футов толщиной…» – с ужасом подумал он.

Когда Бедовый собрался прыгнуть, Чарльз вытянулся вперед, приподнялся в стременах, и в следующую секунду человек и конь как единое целое плавно поднялись в воздух, всколыхнув клочья тумана. И в самой верхней точке дуги сердце Чарльза едва не разорвалось от любви. Он скакал на самом храбром и самом сильном коне в мире.

С глухим стуком копыта ударили о землю так, что у Чарльза даже лязгнули зубы. Радостный возглас Вулнера означал то, что он услышал предупреждение командира и вовремя обошел препятствие. А вот Вандерлей, как никудышный ездок, придержал коня слишком поздно, перед самым стволом, и вылетел из седла вперед головой. Двое испуганных рядовых просто проскакали мимо, разъехавшись в разные стороны.

Помчавшись дальше, Чарльз увидел янки между прижатыми ушами Бедового. Их было трое или четверо; спешившись, они палили из-за железнодорожной насыпи. Фон Гельм, тоже спрыгнув с лошади, нашел укрытие и стрелял по очереди из винтовки и револьвера.

Неожиданно янки снова сели на коней и повернули назад, явно повинуясь чьему-то приказу. Однако стрельба продолжалась. Мимо уха Чарльза просвистела пуля, и в следующую секунду ехавший сзади него рядовой вскрикнул, схватился за руку и едва не упал на землю, выронив поводья. Лошадь рванулась влево по склону, и раненый солдат, не удержавшись, вылетел из седла.

Внимательно оглядывая вражеских всадников, Чарльз пытался найти того, кто же все-таки стрелял с такой необычной частотой, и наконец нашел. Снайпер держался в стороне от остальных. Пустив Бедового рысью, Чарльз прицелился и пальнул разом из двух стволов. Выстрелом янки отбросило назад, и Чарльз увидел, как за мгновение до того, как тот упал, глаза его закатились и чудовищно побелели.

Вулнер подстрелил еще двоих, фон Гельм – третьего. Остальные янки – сколько их было, так и осталось неясным – быстро исчезли в тумане.

Когда стук копыт затих, фон Гельм бросился к рельсам и, размахивая винтовкой, закричал:

– Передайте там своей Горилле, что нам теперь не нужны черные жены, мы можем ваших поиметь!

– У-ух! – одобрительно крикнул сержант.

Он хлопнул по ноге фуражкой и тут же повернул назад в поисках своего упавшего товарища. Солдатам явно понравилась отчаянная дерзость немца, даже несмотря на то, что его опрометчивость могла погубить весь отряд.

Спрыгнув на землю, Чарльз прислонил горячий карабин к дереву и попытался унять дрожь, охватившую его, когда он вдруг понял, что только чудо помогло ему избежать смертельной пули всего несколько секунд назад. Надо было узнать, как там раненый, но он все еще продолжал думать о том необычном оружии, из которого стрелял янки. Неожиданно он увидел, как фон Гельм повернулся спиной и наклонился вперед, став похожим на какую-то птицу у водоема. Чарльз заметил, как лейтенант сунул некий серебристый предмет в задний карман брюк.

– Как там Лумис? – обернувшись назад, крикнул Чарльз.

– Слегка задело, сэр. Сейчас только перевяжу.

Чарльз подошел к насыпи. Солнце поднималось все выше, и туман постепенно рассеивался.

– Нам повезло, что мы не наткнулись действительно на отделение или на взвод, хотя на это и было похоже, – сказал он фон Гельму, который пошел вперед одновременно с ним и, очевидно, с такой же мыслью.

– Но ведь не наткнулись же, – ответил немец довольно воинственно.

Троих союзных солдат они нашли мертвыми, четвертый, сержант, был тяжело ранен в живот. Его, конечно, следовало бы отвезти в госпиталь, но он вряд ли перенес бы дорогу, да и раны в живот обычно оказывались смертельными.

Вулнер и сержант чуть ли не наперегонки устремились вперед в поисках трофеев. Когда Чарльз впервые разрешил это своим солдатам после одной стычки прошлой осенью, он чувствовал себя кладбищенским вором. Теперь же его это почти не волновало, и он сам отправился следом за ними, чтобы найти то, что помогло бы ему сражаться еще яростнее.

Он ступил на шпалы. Встав коленями на грудь убитого янки, сержант торопливо шарил по его карманам. Ничего не найдя, кроме горстки табаки и трубки, он злобно выругался: «Вот дерьмо!», и в это самое мгновение Чарльз увидел то, что искал, – в сухой желтой траве за насыпью. Фон Гельм тоже это увидел и попытался обогнать капитана. Чарльз развернулся и чуть не снес лейтенанту голову, с силой врезав ему в челюсть.

– Это мое, – сказал Чарльз. – И вот еще что. В следующий раз ждите моего приказа, или мне придется подать на вас рапорт.

Фон Гельм стиснул искусственные зубы и повернул назад; Чарльз почувствовал исходивший от него запах спиртного. Да, все предостережения подтвердились. В помощники ему достался весьма дурной тип.

– Вот ведь, правду же говорят! – пожаловался сержант, наклоняясь над ногами убитого солдата. – С этих проклятых янки даже взять нечего, кроме пары башмаков. – Он стащил с убитого правый ботинок и тут же снова выругался, увидев, что у того отстала подошва. – «„Обувь Лэшбрука“, Линн», – прочитал он, заглянув внутрь. – Это еще что такое?

Никто не потрудился ему ответить. Чарльз, немного успокоившись, соскользнул с насыпи вниз и достал из травы винтовку. Выглядела она абсолютно новой – около четырех футов в длину, с загадочной полостью в прикладе. На затворной коробке было выбито название изготовителя:

МАГАЗИННЫЕ ВИНТОВКИ СПЕНСЕРА, ЗАПАТЕНТОВАНО В БОСТОНЕ 6 МАРТА 1860 ГОДА

Порывшись в памяти, Чарльз вспомнил статью в какой-то вашингтонской газете, которые во множестве попадали в гарнизоны южан. В ней говорилось о том, что один особый стрелковый полк под командованием знаменитого снайпера из Нью-Йорка получил или должен был получить скорострельные винтовки нового типа. Неужели он сейчас держит в руках одну из таких винтовок – возможно, украденную, ведь, насколько он знал, тот полк пока оставался в Вашингтоне.

Тела убитых янки начинали смердеть, и вонь уже отчетливо чувствовалась в холодном воздухе. Но Чарльз не хотел уходить без боеприпасов к своей находке. Вскоре он нашел солдата, который стрелял из нее. Вулнер уже снял с него ботинки и обшарил карманы, не обратив внимания на три магазина необычной цилиндрической формы. Чарльз поднял из травы похожий на трубку магазин, лежащий рядом с коченеющей рукой. Внутри обнаружилась пружина и вставленные один за другим семь патронов. Теперь стало понятно, для чего предназначалось загадочное отверстие в прикладе.

– Значит, эта штуковина так быстро стреляла? – спросил подошедший Вулнер. – Никогда такой не видел.

– Будем надеяться, что не увидим таких много. Я нашел патроны. Хочу испытать.

Солнце наконец пробило туман длинными сияющими лучами. Кавалеристы погрузили раненого янки на спину лошади Лумиса и, оставив мертвых, направились к лагерю. Джулиус Вандерлей пропустил короткую перестрелку, так что фон Гельм теперь скакал рядом с ним, описывая все в красках.

Кровоточащая рана янки залила всю лошадь. Когда они добрались до лагеря, Лумис обернулся и дотронулся до него:

– Эй, янки, очнись!

Солдат был мертв. Лумис внезапно побледнел и рухнул на землю без чувств.

Измученный и все еще не до конца пришедший в себя, Чарльз приказал похоронить умершего, отпустил людей, а потом занялся Бедовым – расседлал, тщательно вычистил, накормил и дал воды. От его глаз не укрылось, что фон Гельму на все это понадобилось втрое меньше времени и обращался он со своей лошадью небрежно и равнодушно.

Закончив работу, Чарльз ласково похлопал серого по холке и пошел в сторону кухни, чтобы наконец наполнить давно бурчащий желудок. Фон Гельм повернул к дому, который он теперь делил с Чарльзом. Даже в первые дни, когда немец только появился, они лишь изредка обменивались короткими фразами, если того требовала обычная вежливость или служебные дела. С этого дня Чарльз намеревался разговаривать с новым соседом еще реже.

День уже подходил к концу, когда он нашел Кэлбрайта Батлера, чтобы доложить о перестрелке у железной дороги.

– На мой взгляд, это было совершенно бессмысленно, – сказал он. – Таких стычек следует всячески избегать.

Батлер откинулся на спинку складного стула, солнце светило ему в спину, и лицо оставалось в тени.

– Вы не все мне рассказываете, Чарльз. Эб Вулнер уже приходил. Он тоже считает, что вам не стоило ввязываться в эту переделку, но он также рассказал, как именно все произошло. Из-за немца.

– В первый и последний раз, сэр, – пообещал Чарльз.

– Я ведь вас предупреждал, – сказал Батлер не столько с упреком, сколько с сочувствием. – Может, мне удастся добиться перевода для этого крысеныша. Должен заметить, что он произвел довольно сильное впечатление на Вандерлея. Ваш второй лейтенант поет ему осанну и сравнивает со Стюартом. Всем говорит, что фон Гельм служит примером первой заповеди Джеба: на врага скачи галопом, от врага – рысью, и не важно, что после твоего галопа рысью идти уже будет некому.

– С лейтенантом фон Гельмом больше проблем не будет, обещаю, – сказал Чарльз, хотя уже не так уверенно. – Есть какие-нибудь новости об Амбруазе?

– Нет, сегодня снова ничего. Честно говоря, я не думаю, что мы вообще когда-нибудь узнаем, что случилось.

Чарльз мрачно кивнул, а потом рассказал о своей находке.

– Хочу завтра испытать ее на плацу. Все равно потом от нее толку не будет – кроме этих трех трубок, боеприпасов к ней нет. Двадцать один патрон.

– Мне бы хотелось посмотреть ее в деле.

– Я дам вам знать, когда поеду, сэр.

Устало отсалютовав, Чарльз вышел от командира, который еще какое-то время после его ухода печально смотрел на опущенный полог палатки, потом удрученно покачал головой и вернулся к своей работе.

Идти к себе, чтобы увидеть фон Гельма, совсем не хотелось, поэтому Чарльз снова повернул к конюшням. Там он проверил, хорошо ли Бедовый укрыт попоной, стоят ли его копыта на досках, а не на сырой земле. Потом долго гладил теплую шею серого. Настроение было хуже некуда, он чувствовал одновременно тоску и злость.

Что ж, таков солдатский удел почти после каждого сражения. Никто не мог бы объяснить, почему так происходило, но по опыту Чарльз уже знал, что это действительно так. Возможно, встреча с Гус Барклай развеяла бы его уныние. Но даже если бы это желание вдруг исполнилось, напомнил себе Чарльз, едва ли оно было мудрым. Для войны годятся лишь короткие связи с дамами вроде «почетных адьютантш» Стюарта, а не серьезные романы.

Было только одно существо в мире, которое он мог любить безоговорочно. Чарльз обнял серого за шею. Этот конь спас ему жизнь. Бедовый осторожно ущипнул губами его запястье, когда Чарльз погладил морду коня. Да, кроме этой привязанности, ничто не имело значения. И одно он знал точно: что бы ни случилось, они переживут любые трудности, если будут вместе.

Грохот выстрела пронесся по лесу. Бумажная мишень, прикрепленная к дереву, разорвалась в бледном свете дня, пораженная точно в центр.

Чарльз отвел рычаг под ствольной коробкой вниз, чтобы перезарядить винтовку. Потом взвел курок, прицелился и снова выстрелил. Неподалеку топталось несколько человек, и с каждым выстрелом их рты открывались немного шире.

– Матерь Божья… – пробормотал Эб Вулнер.

Густой дым поднимался вверх. Кэлбрайт Батлер считал выстрелы, похлопывая по ноге хлыстом с серебряной рукояткой. Когда затих звук последнего, нижняя часть мишени порхнула на землю, полностью оторвавшись. Батлер посмотрел на Чарльза:

– Получается семь выстрелов примерно за тринадцать секунд.

Кто-то из зрителей поднимал с земли медные гильзы на память. Чарльз подтолкнул одну носком ботинка и хмуро кивнул. Даже через перчатку он чувствовал, как раскалился вороненый ствол винтовки.

Наконец за всех высказался разведчик:

– Будем надеяться, у янки не слишком много таких винтовок. А то ведь они смогут заряжать их в понедельник и потом палить всю неделю.

Чарльз устало поплелся назад, к своей хибаре, где приладил винтовку на оружейную стойку. К счастью, фон Гельма не было, иначе вновь навалившаяся на него тоска стала бы совсем нестерпимой. Два оставшихся магазина Чарльз положил в свой походный сундук, снова с грустью размышляя о словах Купера об индустриальном превосходстве Севера. Разве эта винтовка не была ярким свидетельством такого превосходства? Почему, черт возьми, никто не хотел об этом думать?

А может, это он сам шел не в ногу? Был слишком придирчив? Стал скептиком, не способным принять на веру всеобщую убежденность в том, что выдержка и боевой дух армии помогут одолеть врага, который заведомо сильнее и лучше вооружен? Что ж, бывает и так. Но не всегда же.

Чарльз раскурил гадкую сигару, купленную втридорога у маркитанта. Пусть его повесят, если он знает, кто прав: скептик, затаившийся в его голове, или его храбрые воины, нашедшие добрые предзнаменования в северных газетах недельной давности. Из-за того что Макклеллан по-прежнему медлил, кое-кто из республиканцев уже требовал его смещения.

Ободряющие слухи приходили и из Норфолка, где уже почти завершилось строительство нового грозного броненосца. «Виргиния» – так назывался корабль – была построена из сгоревшего по ватерлинию парового фрегата «Мерримак», который раньше входил в списки флота США, а потом был подожжен федералами при спешной эвакуации базы в Норфолке. Конфедераты подняли затонувший корпус судна и заново отделали его, усилив железной обшивкой, превратившей корабль в броненосец. Говорили, что «Виргиния» может закончить эту войну одним-двумя залпами. Однако скептик в голове Чарльза и тут сомневался.

На следующий день с почтой его ждал приятный сюрприз – небольшой пакет, отправленный из Фредериксберга в конце ноября. В нем оказался сборник стихов Александра Поупа «Опыт о человеке» – маленькая книжица в кожаном переплете. На форзаце было написано:

Капитану Чарльзу Мэйну в действующую армию, Рождество 1861 года.

Внизу стояла подпись: «А. Барклай». С книгой была еще короткая записка: «Очень жаль, что вы не застали меня, но я надеюсь на новую встречу». В изящных линиях и завитушках ее прекрасного почерка Чарльз словно воочию увидел ее саму.

Многие солдаты носили с собой маленькие книги Нового Завета в карманах кителей или рубашек. Это подало Чарльзу идею. Стащив где-то лоскут мягкой кожи, он с помощью своего набора для починки сшил небольшой мешочек на завязке и приделал к нему длинный шнурок, чтобы можно было надевать на шею. Потом положил туда книгу и пристроил мешочек на грудь под рубашку. От этого почему-то сразу стало теплее на душе.

Несколько дней подарок поднимал ему настроение, даже несмотря на соседство фон Гельма. Немец приходил и уходил, почти не разговаривая с Чарльзом, хотя в глазах его всегда горел недобрый огонек. Как-то вечером, когда у Чарльза разболелся желудок и он решил не ходить на представление бродячих артистов, которые привезли в лагерь известную комедию «Бокс и Кокс»[16]16
  Пьеса, поставленная в XIX в., рассказывала о двух мужчинах, снимавших комнату у мошенницы-домохозяйки и не подозревавших о существовании друг друга.


[Закрыть], в палатку неожиданно заглянул его старший сержант.

– Что случилось, Рейнольдс? – спросил Чарльз.

– Сэр, я… – Сержант покраснел. – Я просто подумал, что мой долг – поговорить с вами.

– Валяйте.

– Дело в том, сэр, что лейтенант Вандерлей и рядовой Грэмм тратят кучу собственных денег, покупая у маркитанта выпивку и угощая других парней. Так они… э-э-э… проводят предвыборную кампанию.

– За кого?

Сержант судорожно вздохнул, а потом выпалил:

– За лейтенанта фон Гельма!

Боль в животе по-прежнему не отпускала, да и усталость давала о себе знать, поэтому Чарльз раздраженно сказал:

– Все равно не понимаю. Черт побери, говорите прямо!

Петеркин Рейнольдс грустно посмотрел на него:

– Они хотят выбрать его капитаном, сэр…

Через час вернулся фон Гельм, источая пары бурбона.

– Пропустили отличный спектакль! Эти актеры… – В безучастном взгляде его карих глаз мелькнуло удивление, когда он заметил перемены в обстановке комнаты. – Эй, что здесь случилось? Где мои вещи?

– Я их перенес, – отозвался Чарльз, лежа на своей кровати и не вынимая изо рта тлеющей сигары, зажатой между зубами. – В дом руководителя вашей предвыборной кампании.

– Моей… – Фон Гельм моргнул. – А-а, ну да… – Почему-то суровый взгляд Чарльза его совсем не смутил; возможно, лейтенант просто был слишком пьян. – Отлично. – Уголки его губ поднялись, словно кто-то дернул их за веревочки. – Спокойной ночи, капитан. – И ушел.

Чарльз выхватил изо рта сигару и разразился потоком проклятий, скрывая за яростью горечь поражения. Ему было всего лишь чуть больше двадцати, а он уже чувствовал себя вдвое старше. Он встал с кровати, ощущая на груди кожаный мешочек с книгой внутри. Ну что ж, по крайней мере, теперь обозначилась линия фронта. Капитан Мэйн против позера и интригана из Чарльстона.

Внезапно вспомнив кое-что, он вышел наружу и начал дергать деревянную табличку, пока не оторвал ее. Потом снова зашел в дом, бросил ее в огонь, глядя, как пламя медленно пожирает дерево. «Приют джентльменов»? Ну уж нет! Возможно, слово «джентльмен» подходило для какой-то другой армии, но точно не для этой.