Текст книги "В плену подозрений"

Глава 12

Утро пятницы выдалось дождливым, с порывистым ветром, обещая, что так будет практически весь день. Или по крайней мере большую его часть. Пришлось остановиться, зайти в магазинчик на углу Ривер-стрит и купить дождевую накидку. На всякий случай. Кто знает, где мне придется сегодня побывать?

Казалось бы, крепкий ночной сон не принес желанного облегчения. Наверное, сказалось напряжение предыдущего дня. Слишком много самых разных снов и лиц: Ники, Перри, Хильди, Лита, Альма... все вперемежку, все как бы в сонном тумане, произносящие какие-то слова, значение которых до меня никак не доходило. Даже Мотлинг, появившись совершенно неожиданно, как черт из табакерки, начал вдруг четко и детально объяснять мне, что проект «Д-4-Д» – это живое существо, что я сам могу убедиться в том, что оно дышит, и в подтверждение этого силой наклонил мою голову к какому-то железному каркасу. Как мощно бьется чье-то сердце! Как ни странно, тепло, не ударяя по барабанным перепонкам. Когда я снова выпрямился, то с удивлением увидел перед собой гигантскую женскую грудь, но почему-то только одну – оказывается, я слушал биение сердца какой-то женщины. Силуэт второй столь же неимоверно огромной груди виделся на фоне спящего рядом лица Мотлинга. Бред какой-то, но когда я, благополучно убежав от них, проснулся, то почувствовал себя совершенно разбитым и ни к чему не способным. Господи, за что мне все это?

Ривер-стрит шла вдоль реки, но ее почти полностью закрывали складские строения. Там жизнь кипела как в муравейнике, практически круглые сутки: в доках для транзитных перевозок железнодорожным и автомобильным транспортом разгружались баржи и пароходы, у дебаркадеров складов и причалов парковались огромные грузовики, по подъездным проходам туда-сюда непрерывно сновали легковые машины и такси, через многочисленные ворота въезжали и выезжали вильчатые подъемники... Какие-то невзрачные типы, то и дело воровато оглядываясь по сторонам, договаривались со складскими агентами насчет купли-продажи товаров, в дверных проемах и у стен скрючились жертвы похмелья, мрачно наблюдая за развитием серого утреннего мира и вздрагивая от неожиданных, слишком громких звуков. Один за другим открывались бары, источая привычный запах несвежего пива.

Я нашел номер 56 на восточной стороне улицы – узкий дверной проход с не менее узкой лестницей. Прямо между дешевым пивным баром и морским грузовым складом. Внутри, на нижней лестничной площадке, прямо на стенах красовалось множество небольших деревянных табличек: «Школа современного танца», «Русские бани», «Ткацкое предприятие», «Ремонт часов», «Обработка кожи», «Уроки испанского» и «АКМЕ – как достигнуть вершины мастерства!». Последняя табличка явно была самой свежей, прикрепленной совсем недавно. Стрелка и надпись на ней указывали на четвертый этаж.

За пятьдесят лет существования практически никогда не ремонтировавшиеся деревянные ступени всех трех пролетов лестницы значительно истерлись. Серовато-коричневая от вековой грязи штукатурка облупилась, то тут, то там обнажив голую обшивку. Да, странноватое место для компании, которая могла зарабатывать по меньшей мере четверть миллиона долларов в год. На площадке второго этажа до меня донеслись звуки голосов, старательно повторяющих хором по-испански «Yo tengo un lapiz».

На третьем этаже слышались ритмические звуки самбы, которые исходили, само собой разумеется, из школы современного танца. В холле какой-то моряк почти шепотом разговаривал с женщиной в черных вельветовых брюках и светло-вишневой блузке. Когда я проходил мимо, они не обратили на меня ни малейшего внимания. Женщина только покачивала головой, приблизив губы чуть не вплотную к самому его уху.

«Акме» делила четвертый этаж с «Обработкой кожи». На стеклянном окошке в верхней части двери из старого, выцветшего дуба была надпись без заглавных букв: «акме – промышленные поставки – арманд лефей, президент». Где-то в самой середине двери виднелась щель для почты.

Постучав и не услышав никакого ответа, я бросил внимательный взгляд на дверную ручку – она была покрыта толстым слоем пыли. Мои попытки открыть ее также не увенчались успехом, поскольку она была явно заперта.

Дверь «Обработки кожи», наоборот, похоже, была не заперта, поскольку прямо на ней красовалась крупная надпись: «Входите». Открыв ее, я вошел. Сидевшая за столом девушка в чем-то белом посмотрела на меня с явным недовольством. Блондинка с землистым цветом лица и очень, даже слишком близко поставленными глазами. Перед ней лежала раскрытая книга в дешевой бумажной обложке, которую она, очевидно, читала, одновременно обрабатывая пилкой свои длинные ногти.

– Вам назначена встреча? – спросила девушка бесцветным, чуть гнусавым голосом.

– Нет. Дело в том, что мне совсем не нужен ваш доктор. Мне просто хотелось бы узнать, как можно связаться с вашим соседом мистером Лефеем. Не более того. Скажите, он часто сюда приходит?

– Откуда мне знать?

– Вы его здесь видите?

– Я не обращаю внимания.

– А вы хоть когда-нибудь его видели?

– Ну, пару раз наверняка.

– Не могли бы вы сказать мне, как он выглядит?

– А в чем, собственно, дело? Вы что, полицейский, или налоговый инспектор, или что-нибудь в этом роде? Или, может, хотите ему что-то продать?

– Ни то, ни другое, ни третье. Просто надо с ним встретиться и поговорить. Ничего больше. Мне почему-то показалось, что вы сможете мне помочь. Поверьте, я вам буду очень признателен.

Она неохотно улыбнулась:

– Вы не очень-то похожи на остальных, кроме, конечно, торговых агентов. Ладно. Он маленький, крысиного вида. Где-то метр шестьдесят – метр шестьдесят два, не больше. Лет тридцати пяти или тридцати семи. Один из тех, на кого совсем, ну совсем не хочется смотреть.

– У него есть секретарша?

– Если и есть, то я никогда ее не видела и ничего о ней не слышала. Кроме того, я слишком занята здесь, чтобы совать свой нос в то, что происходит по ту сторону холла. Честно говоря, мне жаль, что я ничем не могу вам помочь, но, клянусь богом, я не могла бы точно сказать, даже если бы вы спросили, что написано на другой стороне нашей двери. В общем-то мне наплевать на все это.

Я невольно улыбнулся:

– Вообще-то у меня было желание спросить вас, где он живет, но теперь, полагаю, это не имеет смысла.

Как ни странно, она тоже улыбнулась в ответ, хотя по-прежнему так, будто это доставляло боль ее рту.

– Почему же? Как раз в этом, может быть, я и могла бы вам кое-чем помочь. Какое-то время он жил прямо здесь, в своем офисе. Это не положено, но кому надо проверять? Я догадалась об этом потому, что когда приходила утром на работу, то слышала сильные запахи готовящейся еды. А вот в последнее время они почему-то пропали.

– Скажите, а вам здесь, ну, скажем, на лестнице, случайно, никогда не доводилось встречать офицера в армейской форме? Лет пятидесяти или что-то около этого, с весьма цветущим, здоровым видом....

– У меня нет времени ходить вниз-вверх по лестнице, и к тому же моя дверь всегда закрыта. Эта дурацкая музыка снизу иногда просто сводит меня с ума. Все время одни и те же пластинки! И крутят, и крутят... Там, этажом ниже, школа танцев. Поверьте, я готова лично съесть все их чертовы пластинки. Мы здесь вот уже девять лет, и с каждым годом это становится все хуже и хуже. Доктор все время говорит о необходимости сменить место, но дальше этого пока не идет. И никогда не пойдет. Не такой он человек. В тот день, когда это здание рухнет к чертовой матери, все по-прежнему будем все еще здесь, это уж точно.

Я повернулся к двери:

– Большое вам спасибо.

– За что?

На площадке третьего этажа моряка уже не было, хотя женщина в черных брюках и светло-вишневой блузке по-прежнему стояла прислонившись спиной к стене и подперев подбородок рукой. Она задумчиво курила и смотрела себе под ноги. Когда я проходил мимо, женщина бросила на меня отсутствующий взгляд, загасила почти докуренную до конца сигарету и пошла в студию школы. Там как раз поставили новую пластинку.

Дождь уже прекратился, поэтому я, не торопясь, пешком прошел три квартала до моей машины. Открыв ключом дверь, бросил дождевик на заднее сиденье, завел мотор. Доехав до отеля, оставил машину на стоянке, поинтересовался у портье, нет ли для меня сообщений, поднялся в номер и, позвонив оттуда, попросил соединить меня с Мотлингом. Когда нас наконец соединили, я как можно более безразличным голосом сообщил ему о моем решении поддержать Грэнби.

– Мне, конечно, жаль, – на удивление спокойно ответил он, – но все равно спасибо за то, что дали мне знать.

– Если помните, такова была наша с вами договоренность. Рад, что сумел оправдать ваши ожидания.

– Наверное, вы понимаете, как жаль мне расставаться с этой работой. Еще раз спасибо за предупреждение. Пока.

Я повесил трубку. Нахмурившись, задумчиво уставился на противоположную стену. Его реакция была слишком спокойной, слишком равнодушной. Значит, он уже все знал, никаких сомнений. Все они знали: и Долсон, и Лестер, и, само собой разумеется, Мотлинг. Вдруг зазвонил телефон. Заставив меня вздрогнуть. Я снял трубку.

– Геван? Это снова Стэнли Мотлинг. Забыл спросить вас, можно ли сообщить об этом миссис Дин? Она очень хотела бы знать.

– Я думал, что попозже сам поеду туда и лично сообщу ей об этом.

– Что ж, неплохая мысль. Увидимся на заседании в понедельник.

Не успел я повесить трубку, как телефон снова зазвонил, и в ней прозвучал голос девушки с коммутатора:

– Я держу на линии для вас срочный звонок, мистер Дин... Соединяй, Пегги.

– Геван?

Я сразу же узнал голос Перри. Она была явно чем-то встревожена.

– Да, Перри?

– Я напротив, в главном офисе. Два раза уже пыталась связаться с вами, Геван. Мне страшно. Вчера вечером или сегодня рано утром до моего прихода кто-то вскрыл мой сейф. Досье «Акме» исчезло. Наверное, из моих рабочих записей я смогу восстановить большую часть конечных цифр, но, боюсь, от них будет мало толку, потому что там не будет разбивки по конкретным статьям расходов.

– Сейф был закрыт?

– Да. Замок с цифровым кодом. Но практически сразу после того, как здесь появился капитан Корнинг, ему тут же дали право по собственному желанию изменять любые комбинации всех сейфов. Их список, естественно, хранится в его кабинете, и полковник Долсон вполне мог ознакомиться с ним. – Она замолчала, но, не услышав моего ответа, неожиданно слабым голосом спросила: – Геван, вы меня слушаете?

– Прости, я просто задумался. Слушай, ведь в сейфах армейского офиса наверняка должны быть дубликаты. Как ты считаешь, не могла бы их достать Альма Брейди? Если, конечно, они уже тоже не исчезли.

– Я подумала об этом, когда не смогла сразу до вас дозвониться. Поэтому под благовидным предлогом пришла сюда. Дело в том, что как раз сегодня утром она вдруг не пришла на работу.

– Может, слишком расстроилась после вчерашнего вечера? У тебя есть ее адрес? Я мог бы съездить к ней. Кажется, ты упоминала какой-то арендный дом, так ведь?

– Проезжайте мимо моего дома на восток, затем сразу же сверните направо. Дом в середине квартала. Зелено-белый на левой стороне. По-моему, номер 881. Извините, Геван, мне надо возвращаться. Мистеру Грэнби о пропавших досье я пока еще не говорила. Может, надо? Он сойдет с ума.

– Нет, не надо. Придержи на некоторое время. Если по этому поводу сразу же не поднимется большой переполох, кое-кто обязательно начнет задумываться, почему бы это. И тогда они занервничают, начнут делать ошибки.

* * *

Было почти одиннадцать, когда я припарковался перед единственным на всей улице бело-зеленым домом в середине квартала, хотя Джоан чуть перепутала номер, медленно поднялся на крыльцо, в левом уголке которого от порывов ветра медленно покачивалось плетеное кресло-качалка, тоже бело-зеленого цвета, чуть поколебался, затем решительно нажал на кнопку звонка. В небольшом проеме между кружевными занавесками на стеклянной двери было видно, как из полумрака прихожей ко мне раскачивающейся походкой приближается женщина поистине огромных размеров.

Ей не хватало, пожалуй, всего килограмм десяти – двенадцати, чтобы с оглушительным успехом исполнять роль супертолстой женщины в любом цирке мира. Милые, симпатичные глаза на огромном, покрытом складками жира лице. Где-то внутри бочкообразных бедер, массивных колышущихся грудей и выпиравшего далеко вперед живота передо мной стояла еще совсем не старая женщина – пленница в своем собственном теле, которая некогда была, наверное, даже весьма привлекательной.

– Доброе утро, сэр, – открыв дверь, произнесла она неожиданно высоким и мелодичным голосом.

– Доброе утро. Скажите, не мог бы я повидать мисс Альму Брейди?

– Вы легко можете найти ее в «Дин продактс». Она работает там в отделе полковника Долсона.

– Спасибо, но дело в том, что сегодня утром она не вышла на работу.

– Не вышла на работу? Это забавно. Обычно, если кто-нибудь заболевает, другие девушки сразу же мне об этом говорят. Сама я практически не могу подниматься к ним наверх по лестнице, поэтому точно не знаю, там она или нет. Хотя... хотя вообще-то сегодня утром я на самом деле не видела, как она выходила.

Она сделала несколько шагов к лестнице. Под тяжестью ее веса пол жалобно заскрипел.

– Альма! Альма, дорогая!

Мы оба внимательно прислушались, затем она громко позвала еще раз, но, поскольку никакого ответа не последовало, я сказал:

– Возможно, она еще не проснулась. Если бы вы сказали мне, в какой она комнате, я мог бы сходить и проверить.

– Ну... видите ли, мы здесь стараемся не нарушать правил, а это как раз одно из самых главных: никаких мужчин на втором этаже.

Пришлось снова попробовать применить мое арландское волшебство.

– Меня зовут Геван. Геван Дин. «Дин продактс». Если хотите, могу показать вам мое удостоверение.

– То-то мне сразу показалось, я где-то вас уже видела. Теперь знаю. В газетах. Ну, раз такое дело, думаю, в порядке исключения вам можно разрешить подняться туда, мистер Дин. Ну надо же, я и не подозревала, что Альма с вами знакома. Значит, так: поднимайтесь наверх, идите прямо по коридору в самую заднюю часть дома, последняя дверь налево. А знаете, забавно, но в последнее время я часто о ней думала. Обычно всегда такая веселая, вся светилась, а совсем недавно вроде как потускнела, стала как в воду опущенная.

Я быстро, перешагивая через ступени, поднялся на второй этаж. Там отчетливо ощущались различные девичьи запахи – духов и лосьонов, кремов и бальзамов... А также будто наяву звучали приглушенные ночные хихиканья, шепот близких подруг, доверительно делящихся друг с другом самыми сокровенными тайнами...

На мой стук в дверь комнаты Альмы ответа не последовало. Немного подождав, я осторожно открыл ее, обвел взглядом вокруг и, убедившись, что в комнате никого нет, тихо вошел внутрь. Этой ночью в ее постели явно никто не спал. Скорее всего, Альма провела бурную ночь где-то еще. Что совсем не удивительно, особенно учитывая ее нынешнее состояние. Я вспомнил, что там, у меня в отеле, она держала в руках красное пальто. Я открыл платяной шкаф. Красного пальто в нем не было. Да, похоже, вчера вечером она сюда вообще не приходила. На туалетном столике у постели стояла какая-то фотография. Цветная фотография молодого человека в купальных трусах. Он напряженно смотрел прямо в объектив фотоаппарата, не улыбаясь, неуклюже сложив руки так, что мышцы непроизвольно набухли.

Спустившись вниз, я обнадеживающе улыбнулся ожидавшей меня толстухе:

– Похоже, вчера вечером она вообще там не появлялась.

– Нет-нет, приходила, это точно.

– Вы ее видели?

– Нет, но поскольку моя комната прямо под ее, я слышала, как она там ходила. Ее шаги разбудили меня. Я вообще сплю очень чутко, и к тому же у меня часы со светящимися стрелками. Было чуть после трех.

– Наверное, она пришла, побыла там, а затем снова ушла, потому что постель осталась совершенно нетронутой.

– Знаете, помню, той ночью мне еще подумалось: хорошо, что она опять с кем-то встречается. Раньше Альма частенько приходила поздно ночью, иногда на рассвете, усталая, еле волоча ноги, немного спала, вскакивала и тут же снова на работу. Счастливая, искрящаяся радостью и весельем. В ее возрасте только так и должно быть, а как же иначе? Тогда она, как я уже говорила, была бодрой и жизнерадостной, а вот когда начала проводить вечера у себя в комнате, то стала непривычно задумчивой, даже мрачной. Ни улыбки, ни приятного слова. А ведь она была одной из моих самых приветливых, самых любимых девушек! На неделе, кроме, конечно, субботы с воскресеньем, они обычно редко ходят на поздние свидания, потому что многие из них готовятся к экзаменам в колледже.

– Вас не очень затруднит узнать у других девушек, не видел ли кто ее вчера вечером или сегодня утром, миссис...

– Колсингер. Марта Колсингер, мистер Дин. Конечно же. Куда мне позвонить вам, если что-нибудь узнаю? Или вы сами приедете еще раз?

– Можете звонить мне в «Гарленд». Если меня там вдруг не окажется, то оставьте, пожалуйста, ваше имя, и я при первой же возможности вам перезвоню. Надеюсь, это не доставит вам слишком много хлопот.

– Нет-нет, абсолютно никаких, потому что я все равно хочу сама лично во всем убедиться. Знаете, у меня какое-то неприятное предчувствие. С ней не могло что-нибудь случиться, как вы думаете?

– Вряд ли. Искренне надеюсь, нет.

Поблагодарив ее, я вышел из дома и сел в машину. Теперь мне прежде всего надо было увидеться с Ники, посмотреть на ее реакцию на мое решение поддержать Уолтера Грэнби. Конечно же решение совсем не было окончательным. Это был чистой воды блеф, не более того. Настоящее решение мне надо принять не раньше следующего понедельника. Так что времени было более чем достаточно.

Слава богу, еще по дороге туда у меня хватило по крайней мере частичной порядочности быть условно честным с самим собой. Я хотел ее увидеть. Наша бурная оргия чувств на залитой солнцем террасе почему-то казалась мне уже не совсем реальной, так сказать лишенной материальной основы, и, значит, возможно, ее вообще никогда не было. Всего лишь незначительный эпизод, который надо изо всех сил постараться как можно скорее забыть. И тем не менее мне страстно хотелось получить от нее подтверждение, что это был не сон, а реальная явь. Это было, было, было! Было на самом деле.

Когда человек спит, даже если его, как меня вчера ночью, мучают кошмарные сны, в его мозгу возникает любопытный барьер сознания. Сумасшедшие воспоминания такого рода очень напоминают состояние после очень сильной попойки, когда мало что толком помнишь, когда туманные воспоминания о том, что сказал и сотворил, отнюдь не делают тебе чести. В таких случаях начинаешь сам себя убеждать: «Это не мог быть я. Я совсем не такой. Это какое-то недоразумение. Я наверняка забыл что-то очень и очень важное, что, безусловно, полностью оправдывает мое поведение».

Мимо стремительно проносились низкие туманные облака, время от времени почти касавшиеся вершин многочисленных холмов. Насыщенный влагой воздух становился все теплее и теплее.

Открывшая мне дверь Виктория, как всегда, приветливо улыбнулась и попросила немного подождать в гостиной, пока она сходит за хозяйкой. Я внимательно наблюдал за ней, стараясь заметить хоть какой-нибудь признак, хоть малейший намек на то, что она каким-то, пусть даже самым неведомым образом узнала о случившемся. Прислуга всегда способна сделать весьма ненужные выводы даже из-за самой незначительной небрежности хозяев. Интересно, достаточно ли осторожно Ники распорядилась моей запачканной одеждой? Не допустила ли случайной оплошности? Надеюсь, нет. И хотя обычно мне практически наплевать на то, кто и как думает о моем образе жизни или поступках, на этот раз я с удивлением обнаружил, что, оказывается, мнение Виктории обо всем этом мне далеко не безразлично. Если она узнала, то сам факт внезапного и бурного совокупления свежеиспеченной вдовы с родным братом совсем недавно погибшего человека может показаться ей самой отвратительной мерзостью на свете. Каковой она, собственно, и была. Иначе, как ни старайся, не назовешь.

Но никаких изменений в ее явно дружелюбной вежливости не наблюдалось. Во всяком случае, пока. Когда Виктория, грациозно повернувшись, ушла за Ники, до меня вдруг дошло: ведь если бы горничная так или иначе догадалась о том, что тут произошло после ее ухода, ее бы давно здесь не было. Похоже, она была именно таким человеком. И значит, Ники, независимо от каких-либо иных соображений, наверняка приняла все необходимые меры предосторожности, чтобы, упаси господь, не потерять такую на редкость хорошую прислугу.

Я напряженно ждал, молча сидя в гостиной. Большая, красивая, но неестественно стерильная комната. Никаких признаков, ни пятнышка, ни даже намека на то, что в ней могут обитать живые существа. (Перед вами элемент образцового дома стоимостью свыше ста пятидесяти тысяч долларов. Профессионально и со вкусом подобранные цвета. Маленькие таблички с точным указанием, где можно купить каждый предмет обстановки, и с небольшим добавлением: «Убедительно просим руками ничего не трогать».)

Ники вошла стремительной и, как всегда, грациозной походкой. Нежно поцеловала меня в уголок губ и с приветливой улыбкой хозяйки дома сказала:

– Привет, мой любимый. Я по тебе уже соскучилась.

На ней была белая мужская рубашка с высоко засученными рукавами и плотно облегающие светло-голубые джинсы. Закинутые назад волосы перевязывал шерстяной шнурок, тоже светло-голубого цвета. На правом колене засыхал кусочек садовой грязи, в руках рабочие рукавицы и какой-то инструмент, который выглядел как хищная лапа с когтями вместо пальцев. (А эта модель не менее достойно представляла владелицу образцового американского дома стоимостью в сто пятьдесят тысяч долларов, которая весенним чудесным утром просто обожает работать в своем любимом саду.)

– Если тебе так уж нужна здесь садовая утварь, ты вполне могла бы вкатить сюда тачку или что-нибудь еще в этом роде.

Ники бросила взгляд на рукавицы и инструмент:

– Действительно. Знаешь, я даже не заметила, что держу их в руках. Вообще-то мне тоже позволено нервничать, разве нет, Геван? Позволь мне хоть это, любимый.

Она отошла, чтобы положить рукавицы и садовый инструмент на каминную полку. Кусочек бледной засохшей грязи отвалился с правого колена ее бледно-голубых джинсов и упал на ковер, испортив его безупречную чистоту. Она, спиной ко мне, присела на корточки и тщательно собрала все до мельчайшего кусочка. При этом грубая ткань стала такой же туго натянутой, как и ее кожа. Никаких мешочков жира, никаких провисающих мест выше элегантного темно-синего кожаного ремешка на талии. Только извивающаяся линия молодого тела, безукоризненно прямая спина и эффектно выделяющиеся упругие, округлые ягодицы. Особенно когда она сидела на корточках спиной ко мне. Ее фигура вообще была до странности обманчивой: казалось бы, и снизу и сверху всего более чем достаточно, а общее впечатление все равно – изящная субтильность. Наверное, оно создавалось из-за ее высокого роста, удлиненного овала лица, которое, по идее, должно бы принадлежать несколько более хрупкой женщине, стремительной походки, длинных ног и практически полного отсутствия каких-либо жировых отложений. Ники была будто специально, экономно и без каких-либо излишеств создана для совершенного исполнения одной только ей известной функции – стать оружием, при помощи которого безжалостно убивают. Таких в мире в принципе всегда крайне мало, а уж как Ники, выполненных в духе абсолютного совершенства, может быть, вообще нет.

Весь ее вид наглядно и безошибочно подтверждал каждую частичку, каждый детальный эпизод моих мучительных воспоминаний о вчерашнем дне, искренне заставляя меня желать простить прежде всего самого себя. Ее земная, требовательная плотская натура и абсолютная готовность вызывали настолько мощную атавистическую реакцию, что весь интеллект и моральные основы современного человека отлетали от него, словно пыль от бешено вращающегося колеса.

Собрав все крошки грязи, она аккуратно сложила их в пепельницу, подошла к столу, присела на подлокотник одного из стоящих рядом по-настоящему дорогих и красивых кожаных кресел, устремила на меня изучающий взгляд:

– Вчера вечером я думала, что ты вернешься. Даже придумывала разные маленькие женские хитрости, чтобы тебе легче это было сделать.

– Полагаешь, они бы сработали?

– Скорее всего, нет. Но через пять минут после твоего появления это уже не имело бы никакого значения, так ведь?

– Я почти вернулся.

– Ты был бы набитым дураком, не сделав этого. – Она внимательно осмотрела свои ногти. – Хотя время ты выбрал, боюсь, не совсем удачное. Ее, конечно, можно было бы отправить по каким-нибудь срочным делам, причем надолго, но, мне кажется, это было бы слишком очевидным. Как считаешь?

– Я приехал сюда не для...

– Не так громко, дорогой! – вставая, перебила она меня. – Я пойду переоденусь. Виктория сейчас принесет лед. Ты приготовишь нам выпить, а затем мы вместе пообедаем.

– У меня нет времени на обед.

Изобразив обиженный вид, она не без нотки язвительности заметила:

– Знаешь, дорогой, ты, будто нарочно, стараешься заставить меня забыть, что мне предстоит провести с тобой всю оставшуюся жизнь.

– Разве все уже решено?

– А разве нет?

– Кажется, не далее как вчера ты выдвигала какие-то условия.

– Ах это! Это только для того, чтобы побыстрей покончить с чувством враждебности. И не затягивай со своим решением. Я хочу как можно скорее стать твоей, и только твоей без всех этих... обсуждений.

Я отошел к окну, присел на низенькое сиденье, бросил на Ники долгий взгляд, помолчал, затем сказал:

– По-моему, мы и так несколько торопим события.

– Да, знаю. Я сама не хотела, чтобы все происходило именно так. Собиралась быть примерной, убитой горем вдовой, где нужно вздыхать, где требуется время от времени опускать мокрые глаза и потерянно хлюпать носом. Я очень, очень хотела, чтобы все выглядело как положено. До мельчайших деталей. Но как только увидела тебя в первый раз, еще до того, как пришел Стэнли, – помнишь? – все мои благочестивые намерения моментально испарились. Это было... совсем как наваждение. Если не хуже. Тогда я сразу же поняла, что все равно не смогу с тобой изображать из себя безутешную вдову, но всячески пыталась оправдать себя, говоря, что это всего лишь один случайный промах, который не может иметь большого значения. Ты, наверное, не поверишь, дорогой, но вчера я придумала этот трюк с кремом для загара только для того, чтобы доказать самой себе, что у меня хватит и характера, и силы воли. Я собиралась только подразнить тебя, дорогой, хотела заставить тебя захотеть меня, а самой проявить волю и ничего не делать. Мне казалось, ты просто завинтишь крышечку, отойдешь и сделаешь вид, будто ничего не случилось, а я... я про себя буду молча над тобой смеяться. Но... вдруг что-то случилось, и назад пути уже не было. Ни для тебя, ни для меня. Да, ты прав, мы несколько торопим события. Я знаю и тоже не хотела бы этого. Но оно уже свершилось, дорогой, и, боюсь, мы с тобой уже вряд ли сможем что-либо сделать.

– Мы можем стараться избегать подобных ситуаций.

– Ну не будь таким дурачком, дорогой! Мы будем создавать подобные ситуации! Во всяком случае, я – это уж точно. Геван, дорогой мой, есть еще кое-что, чего ты, боюсь, не знаешь. Я хотела сказать тебе об этом вчера, но не успела. Дело в том, что почти весь последний год он был практически полным импотентом. Думаю, это было связано с каким-то травматическим явлением в его психике – возможно, та ужасная сцена, когда ты застал нас врасплох, возможно, знание того, что я всегда принадлежала тебе, стало в его подсознании настолько сильным... Когда я пыталась поговорить с ним об этом и пробовала уговорить его сходить к психологу, он будто срывался с цепи... Так что назвать нашу жизнь совместной в полном смысле этого слова можно было только с очень большой натяжкой. Теперь ты знаешь и об этом, Геван. И не забывай: Кен хотел бы, чтобы мы с тобой были счастливы. Он очень, очень любил нас обоих.

Правдоподобность ее слов снова вызвала у меня какое-то смутное раздражение. С одной стороны, все это, возможно, вполне объясняло его пьянство, слезливость, потерю интереса к работе, может, даже объясняло его чисто платоническую любовь к Хильди, но с другой – как же все это было не похоже на Кена, которого знал я!

– Да, тяжелый случай. Особенно для такой женщины, как ты, – проговорил я. – Полагаю, Стэнли смог доказать свою эффективность и в этой области тоже?

Быстро оправившись от явного шока, она с искаженным лицом подошла, нет, подбежала ко мне:

– Как ты смеешь! Как у тебя язык повернулся сказать мне такое, такое... – Тяжело дыша, она закрыла глаза. Затем, взяв себя в руки, снова их открыла, неожиданно улыбнулась доброй, по-своему даже загадочной улыбкой. – Мне не следовало забывать, что ты на редкость чувствительный парень, мой Геван. Ты чувствуешь себя виноватым перед Кеном, тебя терзают угрызения совести за вчерашнее, поэтому ты, искренне желая наказать самого себя, хочешь как можно больнее ударить меня.

Она подошла еще ближе, медленно опустилась на колени, взяла мою руку в свои, поцеловала в ладонь, затем на секунду прижала ее к своей щеке.

– Не Стэнли, мой друг. Вообще никто, хотя многие мужчины, очевидно каким-то шестым чувством догадавшись о том, что происходит, весьма прозрачно намекали на свою готовность проявить деликатность и не раскрывать секретов наших отношений. На определенных условиях, конечно. Черт побери, я ведь не лицемер, Геван! Да, такой уж меня создала мать-природа: чтобы мной овладевали по меньшей мере тысячу раз в год. Конечно же меня не раз и не два мучили соблазны, конечно же не раз и не два я была на грани срыва, была готова им поддаться. Бывали моменты, когда я бешено металась по дому, как разъяренная тигрица, страшась того, что вот-вот не выдержу и либо, презирая себя, начну в отчаянии одиночества удовлетворять себя сама, либо просто сойду с ума. Но каждый кусочек, каждая частичка моего тела желала тебя, Геван. Тебя, только тебя, и никого другого! Именно это и случилось с нами вчера, дорогой, когда вся моя нерастраченная энергия, все мои накопившиеся чувства вдруг выплеснулись наружу. Помню, всего за секунду до того, как я полностью потеряла способность что-либо соображать, у меня в голове стояла глупая мысль: хочу ли я вызвать у тебя чувство животного страха или причинить тебе боль? – Она поцеловала костяшки моих пальцев, слегка откинулась назад, сев на пятки, и снова улыбнулась. – Знаешь, проснувшись сегодня рано утром, я долго лежала в постели. Все потягивалась и потягивалась... Будто проснулась в мире полном роз, музыки и любви. Расчесывая после душа мокрые волосы, я представляла себе, как вот-вот залезу к тебе под одеяло, разбужу тебя нежными, полными чувства ласками и мы снова займемся любовью. Я понимала: скоро, вот уже очень скоро я на самом деле смогу это делать, и мне стало так хорошо, что я вроде бы ни с того ни с сего громко рассмеялась. То, что мы вчера сделали, Геван, тебе, может быть, кажется ужасным, а вот я сегодня чувствую себя совсем как невеста. И если это вызывает у меня такие счастливые чувства, такие добрые ощущения, то разве может оно быть ужасным? Ты не находишь?