Текст книги "Племена Гора"

Глава 19. ВЕТЕР ДУЕТ С ВОСТОКА. МЫ ВСТРЕЧАЕМ КУРИЮ

Я услышал, как закричал Хассан.

Я бросился к нему, увязая в песке. Он стоял на залитом лунным светом склоне холма. Внизу раскинулась каменистая плоская равнина.

– Смотри! Вон там! – Хассан показал на каменную россыпь. Шелестел ночной ветер. Я ничего не видел.

– Это безумие, – пробормотал Хассан. – Я понимаю, что там никого и быть не может. Я, кажется, спятил.

– Что ты увидел? – спросил я.

– Зверя. Огромного зверя. Он неожиданно выпрямился во весь рост. Ручищи – во! И он смотрел прямо на меня. А потом пропал! – Хассан покачал головой. – Но ему некуда было деться!

– По описанию похоже на курию, – заметил я.

– Слышал о таких, – откликнулся Хассан. – Только я всегда думал, что это мифические существа, звери из сказок.

– Курии существуют в действительности, – заверил я его.

– Такой зверь в пустыне не выживет, – уверенно заявил Хассан.

– Согласен, – кивнул я. – В пустыне такой зверь не выживет.

Вчера мы доели последние запасы еды. Вода еще оставалась. Хассан увидел в небе пять птиц.

– Встань на колени, – сказал он. – Опусти голову – Сам он сделал то же самое. К моему изумлению, стервятники принялись описывать над нами круги. Я осторожно посмотрел вверх. Это были дикие вули, красивые птицы с широкими коричневыми крыльями. Спустя некоторое время они приземлились в нескольких ярдах от нас. Хассан принялся ритмично целовать себя в ладонь, издавая при этом звуки, напоминающие чавканье животного на водопое.

Я вздрогнул от оглушительного визга и клекота, когда он схватил за ногу самую любопытную тварь. Остальные вули поднялись в воздух. Хассан переломил шею добыче и принялся выщипывать длинные перья.

В тот день мы поели мяса.

На двенадцатый день нашего путешествия я ощутил в воздухе слабый запах.

– Стой! – крикнул я Хассану. – Ты чувствуешь?

– Что?

– Уже прошло, – сказал я.

– Что ты почувствовал? – спросил он.

– Курию. Хассан рассмеялся:

– Ты тоже спятил.

Я осмотрел серебрящиеся в лунном свете дюны и поправил на плече бурдюк с водой. Хассан перекинул свой бурдюк на другое плечо.

– Ничего нет, – сказал он. – Идем дальше.

– Он рядом с нами, – прошептал я. – Ты не ошибся, когда его увидел.

– Ни один курия в пустыне не выживет, – произнес Хассан.

Я огляделся:

– Он где-то здесь. Где-то совсем рядом.

– Пошли, – устало сказал Хассан. – Скоро утро.

– Хорошо, – ответил я.

– Чего ты медлишь? – спросил он. Я огляделся:

– Я медлю потому, что мы идем не одни. Нас сопровождают.

– Ничего не вижу, – сказал Хассан, оглядев дюны.

– Говорю тебе, мы здесь не одни, – повторил я.

Мы пошли дальше.

Хассан намеревался выйти не к Красному Камню, находящемуся к северо-западу от Клима, а к Четырем Пальмам – опорному пункту каваров, расположенному намного южнее. Путь туда был значительно дольше. С другой стороны, он принял разумное решение. В оазисе Красного! Камня обитали ташиды, подчиненное аретаям племя. Кроме того, между Климом и Красным Камнем пролегали территории, контролируемые Абдулом, соляным убаром, которого я знавал под именем Ибн-Саран. Ну и, наконец, дорога на Четыре Пальмы быстрее выводила нас из страны дюн в обычную пустыню, где можно натолкнуться на какую-нибудь дичь или встретить племена кочевников. Взвесив все «за» и «против», мы решили идти на Четыре Пальмы. Разумеется, опасности подстерегали нас на обоих направлениях. Приходилось рисковать, иного выбора у нас не было.

Хассан рисковал продуманно, и теперь нам предстояло узнать, сопутствует ли ему удача.

Он ориентировался по солнцу и по перелетным птицам. У нас не было никаких инструментов или карт, позволивших бы определить точное направление на Красный Камень или на Четыре Пальмы.

Мы рисковали. Альтернативой риску была не безопасность, а неминуемая смерть.

Одним из последствий плана Хассана явилось то, что в течение определенного времени мы шли на юго-запад от Клима, другими словами, еще глубже забирались в самые глухие и дикие уголки страны дюн, где нет даже караванных дорог.

Я понял, что именно поэтому за нами устремился зверь.

– Воды осталось на четыре дня, – объявил я Хассану.

– На шесть, – спокойно ответил он. – Два дня мы продержимся и без воды.

Мы дошли до границы страны дюн. Я смотрел на безжизненные холмы, овраги, скалы и колючий кустарник.

– Сколько еще осталось идти? – спросил я.

– Не знаю, – пожал плечами Хассан. – Может быть, пять дней, может быть, десять.

Мы не знали, в каком именно месте мы вышли из дюн.

– Далеко мы забрались, – сказал я.

– Ты не обратил внимания на ветер? – спросил Хассан.

– Нет, – сказал я. О ветре я и не подумал.

– Откуда он дует?

– С востока.

– Сейчас весна, – заметил Хассан.

– Это играет какую-то роль? – спросил я. Ветер был точно таким же, как раньше, неутомимый, порывистый ветер Тахари. Разве что направление действительно изменилось.

На четырнадцатый день нашего путешествия ветер задул с востока.

– Да, – кивнул Хассан, – это важно.

Два ана назад над горизонтом показался краешек солнца. Ан назад Хассан сказал:

– Пора копать траншею.

Стоя на коленях, мы руками вырыли траншею в потрескавшейся земле. Траншея получилась глубиной в четыре фута, очень узкая, копать ее было несложно. Мы вырыли ее строго перпендикулярно движению солнца, чтобы обеспечить тень в течение всего дня, за исключением нескольких полуденных часов.

Стоя на краю траншеи, Хассан задумчиво повторил:

– Это очень важно.

– Я ничего не вижу, – сказал я.

Лицо секли поднятые ветром песчинки.

– Мы зашли слишком далеко, – произнес он.

– Что-нибудь можно сделать? – спросил я.

– Я лягу спать, – ответил Хассан. – Я страшно устал.

Я видел начало бури. Далеко на востоке появилась тоненькая полоска на горизонте. И только потом до меня дошло, что высота полосы достигает сотен футов, а ширина – нескольких сотен пасангов. Небо стало серым, потом черным, как от дыма. Боясь ослепнуть, я закрыл глаза руками и сжался в комок на дне траншеи. Вокруг уже завывал ветер, песчинки до крови секли мои руки. Я рискнул приподнять голову. Небо почернело, вокруг бушевала песчаная буря. Я сидел в траншее, обхватив голову руками, и слушал бурю. Затем я уснул.

Ближе к ночи мы с Хассаном проснулись и попили воды. Буря прошла. Мы снова увидели звезды. .

– Сколько длятся такие бури? – спросил я.

– Весна, – пожал плечами Хассан, как это принято в Тахари. – Никто не знает.

– Разве я не твой брат? – спросил я. Хассан поднял голову.

– Никто не знает, сколько продлится буря, – повторил он. – Может быть, несколько дней. Весна. И ветер дует с востока. – Хассан снова опустил голову и уснул.

Спустя некоторое время я уснул тоже. Перед рассветом я неожиданно проснулся Он стоял, глубоко увязнув в песке, и смотрел на нас.

– Хассан! – крикнул я.

Хассан проснулся мгновенно. Мы вскочили, тут же по колено утонув в песке.

Он разинул страшную пасть и склонил голову набок. В шерсть зверя набился песок. Он смотрел мне в глаза. Затем он вытянул гигантскую лапу и показал в сторону страны дюн.

– Бежим! – крикнул Хассан.

Мы выскочили из траншеи, стараясь держаться подальше от чудовища. Ветер валил с ног как нас, так и его, но зверь не делал попыток приблизиться. Он смотрел на меня и указывал в сторону страны дюн.

– Вода, – сказал Хассан. – Вода!

Он встал на бортик траншеи, прикрывая меня своим телом. Я медленно спустился на дно и, словно вызывая зверя на атаку, поднял бурдюки с водой. Хассан принял груз, дождался, пока я вылезу наверх, после чего мы стали медленно отступать, стараясь не поворачиваться к зверю спиной. Вокруг бушевали песок и ветер. Чудовище не шевелилось и не сводило с меня глаз. Огромная лапа указывала в сторону страны дюн.

Мы с Хассаном, спотыкаясь, побежали в пустыню. На какое-то мгновение я потерял друга из виду, затем он появился в ярде впереди меня. Хассан бежал, глубоко увязая в песке. Я старался не отставать. Зверь нас не преследовал.

Глава 20. КУРИЯ ВОЗВРАЩАЕТСЯ В СТРАНУ ДЮН. Я ИДУ СЛЕДОМ

– Он здесь, – сказал Хассан. – Но я не советую к нему приближаться.

– Он мог бы убить нас в траншее, – заметил я. – И не убил.

Буря прекратилась так же неожиданно, как и началась. Она продолжалась чуть больше суток. Ландшафт полностью изменился, однако мы без труда нашли нашу траншею. Продолжать путь в бурю мы не смогли. Менее чем через пасанг ветер свалил нас с ног, и мы прижались к песку, прикрывая головы бурдюками с водой. Потом все затихло.

– Это только начало, – проворчал Хассан. – Есть смысл идти вперед, пока не начнется по-настоящему серьезный ураган.

– Я возвращаюсь в траншею, – объявил я.

– Я с тобой, – сказал Хассан.

С небольшого пригорка мы увидели, что нашу траншею почти полностью занесло. Рядом с ней, наполовину засыпанный песком, лежал на спине курия.

При нашем приближении он повернул голову.

– Он жив, – прошептал Хассан.

– Он ослаб, – сказал я.

– А мы не ослабли? – огрызнулся Хассан. – Сил не осталось даже на воду.

Я обошел курию кругом. Зверь прикрыл глаза. Песок засыпал его с головы до ног. Я опустился на корточки рядом с ним. Курия приоткрыл глаза и посмотрел на меня. На одном из шести пальцев левой лапы-руки тускло светилось тяжелое золотое кольцо.

Таких украшений на куриях я еще не видел. Бывало, они носили браслеты или сережки, но кольцо на пальце – это что-то новое. Среди курий попадается немало тщеславных созданий.

– Я уже видел его раньше, – сказал я.

Это был тот самый курия из подвала Самоса. Его задержали несколько месяцев назад на одном из караванных путей Тахари. Самос выкупил его у охотников как обыкновенного зверя. Шесть человек погибли при его отлове. Засыпанные песком глаза с черными зрачками и бледной, нездоровой роговицей, высохшая, потрескавшаяся кожа на рыле, распухший черный язык – все выдавало крайнюю степень обезвоженности. Загадка обнаружения курии в Тахари являлась частью большой тайны, которую я намеревался раскрыть, отправляясь в пустыню. Как мог оказаться в Тахари курия?

Я пристально разглядывал зверя.

– Не вздумай прикоснуться! – предупредил Хассан.

Я всегда считал, что у людей нет более свирепых врагов, чем курии, если, конечно, не считать других людей. Между этими зверями и Царствующими Жрецами шли бесконечные войны, от исхода которых зависела судьба двух миров, двух планет, Земли и Гора. Люди постепенно превращались в ничтожных союзников той или иной стороны. Передо мной лежал мой беззащитный враг.

– Убей его, – сказал Хассан.

– Это разумное существо, – заметил я. – И оно хочет пить.

– А то нам некуда воду девать! – злобно проворчал Хассан.

Я с трудом приподнял огромную голову и вставил между страшных клыков носик бурдюка.

Лапа зверя медленно приподнялась и легла на бурдюк, полностью исчезнувший под огромной кистью. Размах пальцев достигал более пятнадцати дюймов. Пальцев насчитывалось шесть, каждый состоял из множества фаланг и был покрыт густой шерстью. Я смотрел на тяжелое золотое кольцо причудливой работы с крошечным серебряным квадратиком посередине. Необычное кольцо.

– Сегодня утром, перед рассветом, он мог убить нас и забрать всю воду, – сказал я. – Он этого не сделал.

Хассан промолчал.

Курия медленно поднялся на ноги. Я заткнул носик бурдюка. В нем оставалось около галлона воды. Человеку этого хватит на один день, потом организм начнет потреблять влагу собственных тканей.

Хассан отошел на несколько шагов.

Курия отвернулся и медленно задрал кверху голову. Казалось, он дает организму прочувствовать благотворное действие воды. От страшного зрелища меня передернуло. Курия словно заново оживал.

– Ненормальный, – прошептал Хассан. – Сама пустыня хотела прикончить его для тебя.

– Он мог нас убить и не убил, – повторил я. – Он мог забрать у нас всю воду.

– Значит, тоже помешался от жары и бури, – проворчал Хассан. – Не волнуйся, сейчас он придет в себя.

Я наблюдал за курией. Он свалился на четыре лапы, затем приподнялся, пошатнулся и уперся в землю костяшками пальцев, как обычно делают при ходьбе курии. Потом он снова поднялся и одним движением вырвал из засохшей земли куст колючки, с длинными, как у всех растений пустыни, корнями. Размахнувшись, курия далеко отшвырнул куст. Затем, растопырив когтистые пальцы, он глубоко всадил руку в землю и вырвал огромный ком пересохшей глины. После этих подвигов курия развернулся в нашу сторону, зарычал, оскалился и начал медленно приближаться.

Теперь роговица его глаз окрасилась в ярко-желтый цвет, на морде выступили капельки пота, из влажного рта вывалился язык.

В нескольких футах от нас чудовище остановилось. Я не сомневался, что у него хватит сил, чтобы прикончить двух безоружных людей.

Но курия не нападал. Вместо этого он посмотрел на меня и показал лапой назад, в направлении страны дюн.

Он старался держаться прямее, возможно, чтобы больше походить на человека. Я заметил, что он ранен. Во многих местах шкура оказалась сильно попорченной. На теле виднелись не зажившие рубленые раны. Очевидно, его противники орудовали ятаганами. Видимо, не так давно он потерял много крови.

– Я знаю этого курию, – сказал я. – Ты меня понимаешь? – спросил я, но чудовище не отреагировало на мой вопрос.

– Я просил освободить его из подвала в Порт-Каре, – объяснил я Хассану. – В Торе я едва не попал в засаду. Несколько человек собирались меня зарубить. Я застал бойню, которую мог учинить только курия. В тюрьме в Девяти Колодцах он явился ко мне в камеру, хотя я не мог его видеть. Я был прикован к стене и совершенно беспомощен, и он меня не убил. Мне кажется, он хотел меня освободить. Его спугнули люди Ибн-Сарана. Они чуть не убили его. Он был весь изранен. Ибн-Саран заявил, что его стражники убили курию. Но он солгал. Вот он, тот самый курия. Я его знаю, Хассан. Он мой союзник, пусть даже временный. Я уверен, что мы преследуем общую цель.

– Человек и курия? – воскликнул Хассан. – Это невозможно!

Курия вытягивал лапу в направлении страны дюн. Обернувшись к Хассану, я произнес:

– Я желаю тебе добра, Хассан.

– Возвращаться в страну дюн – безумие, – ответил он. – Вода почти закончилась.

– Постарайся добраться до Четырех Пальм, – сказал я. – Ты несешь ответственность перед своим племенем. В Тахари скоро начнется война. Ты должен быть со своими.

– Ты возлагаешь на меня трудное решение, – произнес Хассан. – Я должен выбрать между своим братом и своим племенем. Но я – из Тахари, – добавил он после паузы. – И я выбираю брата.

– За тебя все решила вода, – возразил я. – Иди к своим, они ждут.

Хассан посмотрел на курию, потом на меня.

– Я желаю тебе добра, брат, – улыбнулся он. – Пусть никогда не опустеют твои бурдюки. Пусть у тебя всегда будет вода.

– Пусть никогда не опустеют твои бурдюки, – ответил я. – Пусть у тебя всегда будет вода.

Хассан отвернулся. Я очень надеялся, что он сумеет дойти до Четырех Пальм.

Курия уже ковылял в направлении неровной гряды дюн, протянувшейся слева от нас.

Я пошел за ним следом.

Глава 21. О ТОМ, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ В СТРАНЕ ДЮН

Курия – это невероятное животное. Без него я бы ни за что не выжил.

Вода закончилась на следующий день.

К моему удивлению, курия, хотя и показывал на страну дюн, вел меня по обычной пустыне. Мне показалось, он решил идти параллельно дюнам, пока мы не выйдем в точку, откуда до намеченной цели будет ближе всего. Тогда мы повернем и ринемся в запретные территории, в глубине которых располагается столь важный для нас объект.

– Воды больше нет, – сказал я курии и перевернул пустой бурдюк, чтобы он убедился, что из него не выливается ни капли жидкости.

Курия проследил за полетом птиц. К концу дня мы вышли на источник. Вода оказалась ужасной, но мы пили ее с жадностью. Потом мы убили четырех птиц и с удовольствием их съели. Курия изловил маленького скального тарлариона, который тоже пошел в пищу. Затем мы продолжили наш путь. Я пил много, ибо курия торопился. Зверь, очевидно, понимал, что я могу идти только ночью, но он был неутомим и гнал меня, не считаясь с усталостью, сном и жаждой. Временами мне казалось, что он забывает, что я не курия. Шерсть надежно защищала его от солнца. Он мог идти как днем, так и ночью. Стоило мне свалиться на песок, чтобы хоть на мгновение забыться сном, он нетерпеливо присаживался рядом. Спустя ан он будил меня и показывал лапой на солнце. Думаю, он не собирался узнать, который час, просто подчеркивал, что я впустую трачу драгоценное время. Он явно торопился, хотя жара, , отсутствие нормальной пищи и воды, сказывались и на его могучем организме. Временами его начинали терзать раны. Дважды я видел, как он слизывает с них гнойную корку. Я уже не сомневался, что он погубит и меня и себя.

– Мне нужна вода, – сказал я ему.

Прошел уже день с тех пор, как мы выпили последнюю каплю. Курия выставил восемь пальцев и показал на солнце. Я ничего не понял.

Мы продолжали идти. Через ан, от возбуждения раздувая ноздри, курия припал к земле. Он посматривал на меня так, словно я понимал, что происходит. Он переводил взгляд с меня на солнце, будто оценивая различные варианты действий. Затем он стремительно изменил направление движения. Спустя несколько анов я сообразил, что мы идем по следу животных. Наконец, распластавшись на животах, мы припали к грязной луже и налакались пахнущей дерьмом воды, после чего я наполнил ею наш бурдюк. У самого источника валялся недоеденный табук. Курия предостерег меня от некоторых частей, которые тщательно обнюхал. Несколько хорошо пропеченных солнцем кусков, находящихся подальше от обгрызенных мест, он протянул мне. Себе он отломал ногу и мгновенно сгрыз острыми зубами сухое провяленное мясо.

Затем курия поднялся и жестом велел мне продолжать путь. Проклиная все на свете, я потащился за чудовищем. Есть и пить больше не хотелось, но усталость превращала каждый шаг в настоящую пытку.

Мы вернулись к тому месту, откуда свернули в сторону, и продолжили наш путь.

На следующее утро он показал на солнце и выставил передо мной семь пальцев. В тот день он дал мне поспать в тени огромной скалы. Ночью мы двинулись дальше. Отдых пошел мне на пользу. Утром он снова показал на солнце и выставил шесть пальцев. Я понял, что встреча с неведомой целью должна произойти через шесть дней.

Вода между тем попадалась все реже.

Курия шел медленнее, а пить стал больше. Я понял, что раны дают о себе знать. Он больше не хотел рисковать и не сворачивал с дороги в поисках воды. Зверь становился опасен. Я видел, что он очень боится опоздать на встречу. Он никак не ожидал, что его может подвести собственная слабость. Кожаные ремни на моих ногах истерлись до основания, на отпечатках его лап я видел кровь. Тем не менее мы упорно шли вперед.

Потом у нас кончилась вода.

В тот день курия показал на солнце и выставил четыре пальца.

Целый день мы шли без воды.

На следующий день мы натолкнулись на скопище мух, роящихся над потрескавшейся землей. Рыча от боли, курия принялся копать окаменевшую глину. На глубине четырех футов началась мягкая грязь. Я выжимал ее через шелковый платок в его сложенные чашей лапы. Почти всю воду курия отдал мне. Сам же лишь облизал мокрые лапы. Ближе к ночи мы набрели на грязное русло пересохшего ручья, которое привело нас к высохшему водоему. Раскопав дно, мы обнаружили спящих улиток. Выискивая их при свете лун, мы разбивали скорлупу и высасывали жидкость. Улитки невыносимо воняли, после первой меня вырвало. Курия, как и в предыдущий раз, отдал мне почти всю добычу. Улиток оказалось немного.

Мы вернулись к тому месту, откуда свернули с курса, и продолжили путь.

На следующее утро курия показал на солнце и выставил три пальца.

В руках у меня болтался пустой бурдюк.

– Давай отдохнем, – сказал я.

Он пошел дальше. Я побрел по его мокрым от крови следам, прикрывая глаза от ослепительного сияния пустыни.

Я механически переставлял ноги. Еще шаг и еще. Курия сильно хромал.

Я настолько ослаб, что уже не мог думать о еде. Мне вдруг стало невыносимо жарко. Я потрогал лоб. Он оказался сухим и горячим. Голова кружилась, меня тошнило. Все это показалось мне странным.

– Мы должны отдохнуть! – крикнул я курии, но он продолжал хромать дальше. Шатаясь, я брел по его следам, волоча за собой пустой бурдюк, уже успевший потрескаться от жары. Я бессознательно присосался к носику, зная, что внутри давно нет ни капли. Я все равно его не брошу. Когда солнце поднялось в зенит, я упал. Курия подождал, пока я поднимусь на ноги, и захромал по песку.

– Мне плохо, слышишь? – крикнул я. – Подожди! – Я остановился, надеясь, что тошнота и головокружение пройдут. Курия постоял, потом двинулся дальше. Голова моя раскалывалась от боли. Я с трудом переставлял ноги, боясь отстать от курии. На меня вдруг напала чесотка. Я яростно царапал руки и ноги. Я спотыкался и падал. Впереди, не оборачиваясь, шагал курия. Неприятно и страшно не чувствовать во рту ни капли слюны. Глаза невыносимо чесались. Казалось, между веками и глазными яблоками набился песок, но не выступило ни единой слезинки. Разболелись и потрескались губы. Язык казался огромным и толстым. Я чувствовал, как на нем начинает шелушиться кожа. Живот сводило судорогами. Постепенно они распространились на все тело. Я огляделся. Вокруг было полно воды. Вдали и совсем рядом плескались голубые озера. Иногда они попадались на нашем пути, но, едва мы до них доходили, вода превращалась в песок, над которым дрожал и переливался горячий воздух пустыни.

– Я больше не могу! – крикнул я курии.

Он обернулся и впервые показал лапой прямо на восток, в направлении дюн. Я понял, что именно здесь он собирается повернуть.

Я посмотрел на колыхающиеся в раскаленном мареве дюны.

Идти туда было совершенным безумием.

Он снова ткнул лапой в направлении дюн.

– Я больше не могу, – прохрипел я.

Курия развернулся, подошел и швырнул меня на землю. Я слышал, как он разорвал бурдюк. Затем он заломил мне руки и связал их у меня за спиной обрывками кожи. Остатками бурдюка он обмотал свои кровоточащие ноги, чтобы сберечь их от раскаленного песка. Затем, используя все, что осталось от кожаного мешка, он свил веревку и накинул конец мне на горло. Второй конец он взял в правую лапу. Рывком поставив меня на ноги, курия побрел в сторону страны дюн. Я тащился следом, спотыкаясь и увязая в песке.

– Ты сумасшедший, слышишь! Сумасшедший! – хотел крикнуть я, но из пересохшего горла вырвался лишь хриплый шепот.

Он шел в страну дюн, а я тащился следом, взятый в плен человек.

Ветер гудел в песке.

Я дошел до Клима, твердил я сам себе. И снова иду в Клим. Я снова иду в Клим, и я дойду до него еще раз. Правда, по дороге в Клим мне давали воду и соль.

Где-то после полудня я потерял сознание. Мне привиделись башни Ара и Турий.

Очнулся я уже ночью. Меня развязали. Курия нес меня на руках по посеребренным лунным светом дюнам. Он шел очень медленно, сильно припадая на правую ногу.

Я снова уснул. Проснулся я незадолго до рассвета. Рядом, наполовину засыпанный песком, спал курия. Я с трудом поднялся на ноги и тут же упал. Стоять я не мог.

Я сидел на песке, прислонившись спиной к склону дюны. Рядом спал курия – замечательное, могучее животное. Сейчас он был смертельно измотан. Изодранная шерсть свисала клочьями с худого тела. Странно, но мне было жаль видеть распад некогда могучего организма. Интересно, думал я, какая же сила ведет его к неизвестной цели. Он рискнул бросить вызов самой пустыне. Я обратил внимание на его шерсть. Она потеряла весь свой лоск, грязные, свалявшиеся клочья пачкали кровь и гной. Кожа на рыле с двумя ноздрями потрескалась и приобрела нездоровый серый цвет. Рот и губы высохли и напоминали скомканную бумагу. По всему рылу, вокруг ноздрей и губ протянулись глубокие, забитые песком трещины. Песок был везде, под веками, в ноздрях, складках кожи. Безжизненное тело с отвернутой от ветра головой напоминало выброшенную хозяином вещь. Гордый зверь рискнул бросить вызов пустыне. И проиграл. Какая же цель могла подвигнуть его на столь отчаянный шаг? Какая же цена могла сравниться с ценой его собственной жизни? Я думал о том, суждено ли ему еще раз встать. Я знал, что завтрашний день станет последним для нас обоих. Светало.

Зверь завозился и потряс головой, вытряхивая песок. Затем он с трудом поднялся на ноги.

– Иди один, – сказал я. – Я больше не могу. И ты не сможешь меня нести.

Чудовище показало на солнце и вытянуло два пальца.

– Я все равно никуда не пойду, – сказал я. – Что там такого важного?

Зверь потер пальцем язык и губы. Я сделал то же самое. Во рту ощущался вкус соли, но я сказал:

– Все равно я не могу глотать.

Курия долго смотрел на меня. Роговица его глаз утратила желтый цвет и стала белесой и бледной. Казалось, в его глазах не осталось влаги. Трещинки в уголках его глаз были забиты песком. Мои глаза тоже горели. Я уже не пытался выковыривать из них песок.

Зверь согнулся и опустил голову на сложенные чашей руки. Когда он повернулся, в черных его ладонях плескалась отвратительная жидкость. Я приник лицом к его ладоням и, поддерживая руками трясущиеся лапы, принялся жадно пить. Так он сделал четыре раза. Это была вода из последнего, самого противного источника, который попался нам на пути. Из того, где валялся недоеденный табук. Четыре дня курия хранил эту жидкость у себя в желудке. Он делился со мной влагой собственного организма. Он не хотел, чтобы я умер. В последний раз у него ничего не получилось. Он отдал мне все. Он снова соскреб соль с губ и уголков рта. Потом он соскреб соль с гнойной корки на своих ранах. Он протянул мне руку и я слизал соль с его пальцев. На этот раз я смог ее проглотить. Он отдал мне свою соль и последнюю каплю влаги из своего организма.

– Я могу идти, – сказал я курии. – Тебе не придется нести меня или тащить за собой связанного, как пленника. Ты отдал мне воду и соль твоего тела. Я не знаю, чего ты ищешь и куда спешишь, но я пойду за тобой до конца.

Зверь, однако, жестом приказал мне лечь и отдыхать. Потом он встал между мной и солнцем и в тени его огромного покачивающегося тела я забылся тяжелым сном.

Мне снилось кольцо на втором пальце левой руки курии.

Когда луны поднялись высоко, я проснулся, и мы тронулись в путь. Курия шел очень медленно и при этом сильно хромал. Я понял, что обезвоженный организм долго не протянет. Воды не было ни капли, теперь уже и внутри его тела.

Я не знал, о чем думал курия. Но я восхищался его упорством и настойчивостью в достижении неведомой мне цели. Умереть вместе с таким существом было для меня честью.

Я чувствовал благородство и силу воли курий. Это были достойные противники Царствующих Жрецов и людей. Мне даже пришло в голову, что люди и Царствующие Жрецы недостойны их.

Так мы и шли по пустыне, извечные враги, человек и курия. Я даже не знал, куда мы идем. Я не спрашивал, ибо понимал, что не получу ответа. Я просто шел за своим курией.

Много раз за ночь он падал. Я видел, что он слабеет с каждым шагом. Мне все дольше приходилось ждать, пока он поднимется на ноги.

Ближе к утру мы расположились на отдых. Спустя один ан он попытался подняться, но не сумел. Курия посмотрел на солнце, сжал в кулак огромную когтистую лапу, изо всех сил ударил по песку и уронил голову.

Я думал, что он умрет, но он не умер. Несколько раз в течение дня мне казалось, что он умер. Я прижимался щекой к его шкуре и слышал слабые, неровные удары огромного сердца.

К вечеру курия стал совсем плох. Я очень жалел, что поблизости не было камней, чтобы отметить его могилу.

Когда на небо поднялись три огромные луны, он задрал голову и обнажил клыки. К моему ужасу и восторгу, он поднялся на ноги и пошел вперед. Я побрел следом.

Утром он не стал останавливаться на отдых. Он показал на солнце и вытянул в мою сторону сжатый кулак.

И вдруг я понял, что он хотел мне сказать. Показывая на солнце, он имел в виду время, а количество пальцев означало число оставшихся дней. Сегодня, показав на солнце, он выставил сжатый кулак. Я с ужасом сообразил, что наступил последний день. Волосы встали дыбом у меня на голове. Наступил последний день. Последний день мира. «Отдайте Гор», – гласило полученное Сардаром сообщение с кораблей курий. Это был ультиматум. Царствующие Жрецы, конечно, всего лишь удивились. Им, разумным созданиям, и в голову не могло прийти, насколько далеко готовы пойти курии. Я понял, что среди этих гордых, безжалостных, воинственных и решительных созданий тоже существуют различные группировки. После провала в Торвальдсленде логично было ожидать, что многие попадут в немилость. Не хотел бы я оказаться среди курий, попавших в немилость Мне казалось, что после раскола к власти пришла партия настолько безжалостная, что ради завоевания одного мира теперь они без колебаний пожертвуют другим.

Курия поднял стиснутый кулак. Наступил последний день. Едва живой, я тащился за зверем.

Невольничьи рейсы прекратились. Ключевые фигуры, в особенности те, кто владел языками Земли, безусловно, были уже эвакуированы с Гора. Другие, не подозревающие об ужасном исходе межпланетной битвы, остались. Даже Ибн-Саран при всем его уме не понял, что в этом плане ему отведена роль пешки. Исполняя неведомую ему волю, он так разжег межплеменную рознь, что пустыня действительно оказалась закрыта для всех посторонних. Теперь я понял, что среди курий единства еще меньше, чем среди людей, ибо они тоже ревнивы, завистливы и горды.

Я понял, что они решили пожертвовать Гором. Это привело бы к уничтожению целой планеты, но вместе с ним исчезли бы и Царствующие Жрецы, а значит, Земля осталась бы беззащитной перед нашествием стальных миров. Лучше получить одну планету, чем ни одной.

Несмотря на полуденную жару Тахари, зверь не останавливался. Курия охотится, когда голоден, но лучше всего он приспособлен к ночной жизни. В темноте он видит примерно в сто раз лучше человека. Ему вполне достаточно света звезд. Чтобы курия перестал ориентироваться, необходима полная, абсолютная тьма, какая царит в подземных соляных пещерах Клима. Зрачки курии обладают способностью сжиматься до острия иглы и расширяться, превращаясь в огромные черные блюда, способные различать предметы в непроглядной, с точки зрения человека, темноте. Ноздри курии расширяются, уши подрагивают, и он начинает охоту. Я не сомневался, что курии запланируют уничтожение мира на самое удобное для них время – на ночь. Ибо с наступлением тьмы они начинают ориентироваться в окружающем мире лучше всех остальных.

Ближе к вечеру курия остановился и издал отчаянный вопль. Он стоял на гребне дюны, по колени увязнув в песке. Переменившийся ветер набирал силу и шевелил клочья свалявшейся шерсти.

Спустя несколько мгновений поднялась буря. Курия двинулся вперед. Небо потемнело. Я вцепился в шерсть на его руке, стараясь не потерять равновесия. Неожиданно курия остановился. Я приоткрыл глаза и успел разглядеть в просвете песчаной бури в сотне ярдов перед нами покосившийся, наполовину утонувший в песке стальной цилиндр около двенадцати футов в диаметре. Из песка торчало футов сорок, вверху я разглядел гроздь выхлопных сопел; это был потерпевший аварию корабль.