Текст книги "Племена Гора"

– Никто не собирается наказывать тебя за измену Царствующим Жрецам, – сказал я.

– Ты оставил меня в паршивой таверне в Лидиусе! – не унималась Велла. – Меня заковали в цепи и заставили разносить пагу!

– В Сардаре ты решила бежать, – сказал я. – Это был смелый поступок. Правда, для тебя это плохо закончилось. Ты стала рабыней. На Горе, в отличие от Земли, женщины несут ответственность за свои поступки.

– Ты мог меня выкупить! – выкрикнула она.

– Да, я мог себе это позволить.

– Но ты этого не сделал!

– В то время, будучи рабыней, ты бы доставила мне определенные неудобства, – возразил я.

– Что значит «будучи рабыней»? Ты мог меня освободить!

– Насколько я помню, ты очень хотела стать свободной.

– Да! – Глаза девушки сверкали гневом.

– Тогда я еще не знал, что в глубине души ты – истинная рабыня, – сказал я.

Велла покраснела.

На Горе говорят, что только истинные рабыни просят об освобождении. Никому больше такое не придет в голову, потому что за подобными просьбами следует не свобода, а лишь ужесточение режима содержания и более суровое обращение. Когда Талена, дочь Марленуса из Ара, в официальном письме попросила освободить ее, он отрекся от нее на мече и медальоне города. В результате она потеряла все свои привилегии и перестала считаться его дочерью. Через Самоса мне удалось ее освободить и переправить в Ар. Марленус приказал заточить лишенную всех гражданских прав девушку в центральную башню, где она жила, невидимая и, по сути, несуществующая для других.

– Нет! – кричала Велла. – Ты был обязан освободить меня! Обязан!

– Ты слишком красива, чтобы быть свободной, – сказал я, и Велла закусила губу.

– Я рада, что выдала тебя Ибн-Сарану, – сказала она. – Я не жалею о том, что дала против тебя ложные показания в Девяти Колодцах. Накажи меня.

– Я не собираюсь наказывать тебя за то, что ты выдала меня Ибн-Сарану, – сказал я. – Равно как и за то, что ты показала против меня на суде в Девяти Колодцах.

Она злобно смотрела на меня.

– Разве твой хозяин Ибн-Саран не приказывал тебе оклеветать меня на суде?

– Приказывал.

– Ты хорошая рабыня. Бросьте ей конфету, – попросил я, обращаясь к стоящему рядом воину.

Конфета полетела к ногам рабыни.

– Съешь, – приказал я. Велла повиновалась.

– Тебя накажут только за то, что, будучи рабыней, ты не доставила мне удовольствия.

Она с ужасом посмотрела на меня:

– За такую малость?

Я махнул стоящему неподалеку воину. Судя по белому бурнусу и черной каффии с белым агалом, это был аретай. Он швырнул мне плеть.

Велла смотрела на меня широко открытыми глазами. На Земле женщин не наказывают, что бы они ни выкинули. Она не могла поверить, что я поступлю с ней как с горианской рабыней.

– Подними плеть! – приказал я.

– Никогда! – гордо вскинула голову Велла. – Никогда! Никогда!

– Принесите мне песочные часы на одну ену – Мою просьбу тут же выполнили. На Горе день длится двадцать анов, в одном ане сорок ен. Это примерно соответствует земным часам и минутам. Одна ена состоит из восьмидесяти ин. Ин чуть-чуть короче земной секунды.

Часы перевернули.

Она смотрела на струящийся песок.

– Ты никогда не заставишь меня это сделать, Тэрл! – Велла повернулась ко мне: – Я не жалею, что предала Царствующих Жрецов! Я рада, что служила куриям. Я рада, что выдала тебя Ибн-Сарану. Я рада, что оклеветала тебя в Девяти Колодцах! Ты понял? Я этому рада!

Четвертая часть песка пересыпалась в нижнюю колбу.

– Ты не освободил меня в Лидиусе! Ты оставил меня в рабстве!

Высыпалась половина песка. Она переводила взгляд с одного лица на другое, но воины оставались равнодушными к ее крикам. Тогда она снова уставилась на меня.

– Конечно, я улыбнулась в Девяти Колодцах! Я хотела, чтобы тебя упекли в Клим! Я хотела тебе отомстить! Только ты сбежал. Конечно, я издевалась над тобой из окна в касбахе Ибн-Сарана. В Климе же нет ни одной бабы! Желая тебе досадить, я швырнула тебе пропитанный духами шелковый платок, чтобы ты помучился в походе. Да, я послала тебе воздушный поцелуй, потому что меня переполняла радость победы! Да! Да! Я смеялась над тобой, когда ты был беспомощен! И это доставляло мне огромное удовольствие!

Осталось не более четверти песка. Велла с несчастным видом следила за тем, как песчинки перетекают в нижний сосуд.

– Я была жестокой и мелочной, Тэрл. Прости меня.

Песок почти весь высыпался.

– Я женщина Земли! – закричала она. – Земли!

Там не наказывают женщин. Там принято их прощать.

– Прости меня, Тэрл! – зарыдала она. – Прости меня! Теперь она была обыкновенной горианской рабыней.

– Я никогда не подниму плеть! – крикнула она.

Затем, испуганно завопив, за мгновение до того, как из верхней половинки часов высыпалась последняя песчинка, она кинулась к плетке.

– Как положено в Тахари! – сказал я.

Велла застонала и опустилась на колени. Воины равнодушно смотрели, как она зубами подняла с пола плеть.

– На колени!

Велла растерянно повиновалась.

– Не поднимаясь, разденься!

Она сердито стянула с себя грязную тряпку. Затем Велла встряхнула волосами и выпрямилась. По залу пронесся одобрительный ропот. Какой-то воин по горианскому обы-

чаю шлепнул себя по левому плечу. Остальные последовали его примеру. Она стояла на коленях, а мужчины аплодировали ее красоте. В то мгновение она была по-настоящему гордой Как все-таки прекрасны женщины! А эта принадлежала мне.

На ней не было ошейника. Тот, на котором стояло имя Ибн-Сарана, я уже снял. Позже я надену на нее свой. Она была обнажена, если не считать привязанной к ноге тряпке и, наверное, странно смотревшегося выцветшего куска шелка, повязанного на левое запястье.

Сжимая в зубах плеть, Велла смотрела на меня.

– А теперь иди в свою бывшую спальню. Там тебя выпорют.

Велла покинула зал – рабыня на пути к исправлению. Я обернулся к стоящему рядом воину:

– Присмотри за ней.

Он вышел вслед за девушкой.

В таких случаях стражника приставляют не для того, чтобы не допустить побега рабыни. Из касбаха убежать невозможно. Как ни странно, но в его задачи входит защищать девушку от других рабынь. Он же, разумеется, занимается воспитанием своей подопечной. Девушка, которую воспитывают, чрезвычайно уязвима. Ей не разрешается одеваться, ей запрещено даже говорить, ибо в зубах у нее постоянно находится плеть. Выронить плеть означает заработать двадцать дополнительных ударов. Среди рабынь процветают зависть и соперничество. Любопытно, что чем красивее рабыни, тем сильнее становится их взаимная неприязнь. Невольницы злорадствуют, когда самых красивых из них подвергают дисциплинарным наказаниям. Для них это лишняя возможность поиздеваться над попавшей в опалу соперницей. Как правило, девушек в касбахах держат на цепи, но многих расковывают, чтобы они могли исполнять какую-либо работу.

Со стороны остальных рабынь Велле угрожала настоящая опасность. Они были чрезвычайно рады увидеть привилегированную невольницу ползущей по полу с хлыстом в зубах.

Надсмотрщик одновременно является глашатаем рабыни. Он исполняет так называемую песнь плети, являющуюся, по сути дела, не песней, а серией выкриков или объявлений. Он же созывает остальных рабынь, чтобы они стали свидетельницами очередного наказания своей соперницы.

– Эта девушка оказалась недостаточно приятной! – выкрикивает глашатай. – Посмотрите на нее! Сейчас она подвергнется наказанию! Она не понравилась мужчине! Смотрите на нее! Подходите, смотрите, что делают с девушкой, которая не понравилась мужчине!

Рабыни охотно сбегаются на такие призывы. Мгновенно образуется визжащий и вопящий коридор, через который подвергаемой наказанию невольнице приходится ползти с хлыстом в зубах. На нее сыплются плевки, пинки и удары, ее щиплют и пихают, над ней смеются и издеваются. Всем, конечно, руководит глашатай. Подобные процедуры считаются в Тахари хорошим воспитательным приемом, поскольку влияют не только на провинившуюся рабыню, но и на всех ее подруг. На обычную порку другим рабыням смотреть воспрещается, считается, что это дело касается лишь оплошавшей невольницы и ее хозяина.

Рабыня стояла на коленях перед крошечной железной дверцей, ведущей в ее келью. Стражник довел ее до жилого отсека, пустующего в это время дня, и удалился. Мы оказались наедине в огромном пустом зале. Она взглянула на меня. Я выдернул плеть из ее зубов и засунул ее за кушак.

– Отвяжи тряпку от ноги! – приказал я.

Она повиновалась и положила тряпку рядом с собой.

Я кинул ей полотенце, чтобы она вытерла тело и длинные загрязнившиеся волосы. Она с благодарностью его схватила. Я понял, что унижение далось ей нелегко. Девушки хорошо над ней позабавились. Несомненно, они давно испытывали к ней сильную неприязнь. Подозреваю, что с такой внешностью Велла была обречена на ненависть

со стороны женщин. Красота, делавшая ее столь популярной и любимой среди мужчин, вызывала в женщинах ревность и зависть.

Она смотрела на меня полными слез глазами.

– Тэрл? – Она поднялась и нежно прикоснулась к моему телу руками. К ее запястью был привязан выгоревший на солнце шелковый платок. Она положила голову мне на плечо, потом нежно поцеловала меня в щеку. Прелестная обнаженная рабыня.

– Я люблю тебя, Тэрл, – прошептала она.

– Дай руку, – сказал я.

Она протянула мне левое запястье. Я снял с него побывавший в Климе шелковый платок и засунул его за кушак.

– Я только сейчас разгадала твой план, – прошептала она. Ты хочешь, чтобы все думали, будто я твоя рабыня. – Велла оглянулась. – Мы одни, – улыбнулась она.

На высоте десяти дюймов от пола в решетке кельи располагалась маленькая дверь. Я открыл ее.

– Что ты делаешь? – испуганно спросила она.

Я собирался связать ее классическим тахарским способом. Резко перегнув девушку через вращающуюся на низких петлях дверцу, я привязал ее руки к решеткам.

– Тэрл! – отчаянно взывала она. – Тэрл, тебе нет необходимости заходить так далеко. Нас никто не застанет. Девушки вернутся только под утро. Тебе незачем связывать меня в такой унизительной позе.

Я промолчал. Я думал, она умнее. С другой стороны, она была с Земли.

– Тэрл, шутка затянулась, – раздраженно сказала она. – Развяжи меня немедленно! Немедленно, слышишь?

Правая щека девушки оказалась прижата к решетке кельи.

– Тэрл, ты отдаешь отчет в своих действиях?

– Вполне, – ответил я.

– Ты поставил меня в позу для порки.

– Вот как?

– Это унизительно! Немедленно освободи меня1 – Она попыталась вырваться, но все было бесполезно – Немедленно! – повторила она.

Я вытащил плеть.

– Ты же не ударишь меня, правда, Тэрл? – Она говорила, глядя на меня через левое плечо – Я женщина Земли. Ты не можешь обращаться со мной как с горианской рабыней. Ты прекрасно это понимаешь.

Я потряс мягкой кожаной плетью.

– Слушай, – сказала она, – мы здесь одни. Никто не узнает, бил ты меня или нет. Скажи всем, что бил, а я подтвержу. Ты переигрываешь в своем желании изобразить из себя моего хозяина. – Она пыталась повернуться, но ничего не получилось. – Не собираешься же ты в самом деле делать из меня рабыню. Не забывай, что ты тоже землянин! – Она рассмеялась. – Всего-навсего землянин! И я требую, чтобы ты меня отпустил, Тэрл! Немедленно!

Я промолчал.

– Никто не узнает, порол ты меня или нет, – сказала

она.

– Я узнаю, – возразил я. – И еще один человек.

– Кто? – взвизгнула она.

– Маленькая хорошенькая самка слина. Рабыня Велла. Она стиснула кулачки:

– Ты можешь называть меня Элизабет.

– Кто это? – спросил я.

– Оставь, Тэрл, – простонала она.

Я улыбнулся. Она так и не поняла, что Элизабет не существует, пока хозяин не решит называть ее этим именем. Она заговорила более уверенно:

– Я – землянка. Нет никакой необходимости бить женщину с Земли, чтобы преподать ей урок, какой бы забавной ни казалась тебе эта затея. Женщина не животное, Тэрл, до которого все доходит только через боль. Женщина – это личность. Я тебе не горианская рабыня, забитое, тупое существо, полускотина! Я – личность! Я была мелочна и жестока, Тэрл. Мне жаль. Прости меня. Я извлекла свой урок. Тебе нет необходимости меня бить. Развяжи меня. Я подошел к решетке.

– Спасибо тебе, Тэрл, – сказала она. Между тем я не стал ее отвязывать. Напротив, я накинул ей на голову шелковый платок, который мешал ей говорить и дышать. При этом она вдыхала слабый аромат невольничьих духов, которыми, кстати, пользовалась до сих пор. Неожиданно ее голос потерял прежнюю уверенность.

– Я не горианская девушка. Я не готова к физическим наказаниям. Я не принадлежу к тем животным, до которых все доходит только через плеть!

Я спрятал платок за кушаком и отступил на один шаг.

– Я женщина Земли! – завизжала она. Ее маленькие ручки, накрепко привязанные к стальным прутьям, побелели от напряжения. Она извивалась, стараясь посмотреть мне в лицо.

– Тэрл! – кричала она. – Тэрл!

Я поднял плеть.

– Ты не станешь наказывать меня как горианскую рабыню! – зарыдала она.

– Ты не понравилась мужчине, – сказал я.

После четвертого удара она завопила:

– Хватит! Меня уже наказали! Я понесла наказание! Довольно! Прекрати!

После шестого она взмолилась:

– Пожалуйста, перестань! Я умоляю тебя, господин!

Я нанес рабыне двадцать ударов. Затем я отвязал ее от прутьев. Она повалилась на плиты, схватила меня за ноги и прижалась горячими и влажными губами к моим сапогам.

– Кто ты? – спросил я.

– Горианская рабыня у ног своего господина, – пролепетала она.

– Я еще не приступил к наказанию, – сказал я. Она взглянула на меня с непередаваемым ужасом и изумлением. Я повязал ей на горло вонючую грязную тряпку, а руки скрутил за спиной. Потом я потащил ее через залы. Выйдя на улицу, я снова связал ее, на этот раз уложив животом вверх на седло кайила, после чего отвез в соседний касбах, некогда принадлежащий Тарне. Там я опустил ее на самый нижний, четвертый уровень, бросил тряпку в свободную келью, а ее отвел в камеру для клеймения. Я затянул зажимы на клеймовочном станке и зафиксировал бедро невольницы. Хассан уже ждал меня там. Клеймовочные прутья раскалились добела.

Мы взяли тот же самый прут, каким накануне клеймили гордую Тарну. Прут протерли специальным раствором. При правильном обращении одним прутом можно заклеймить тысячу женщин.

– Только не это, господин, умоляю! – запричитала она.

– Хочешь ее заклеймить? – спросил Хассан.

– Да, – сказал я. – Я планировал поставить клеймо на левое бедро, чуть выше четырех рогов боска. Она будет носить стандартное клеймо горианской рабыни, каковое и положено ей, девушке, которая не понравилась мужчине.

Я вытащил из жаровни раскаленный добела прут и продемонстрировал его Велле.

– Скоро тебя заклеймят, девочка, – сказал я.

– Не надо! – закричала она. – Пожалуйста, не надо!

Хассан с интересом поглядывал на рыдающую рабыню.

– Все готово, – объявил я ей.

Оцепенев от ужаса, она смотрела то на меня, то на белый от жара наконечник прута. У самого бедра я остановился.

– Нет! – кричала она. – Нет!

– Ты будешь заклеймена, рабыня, – объявил я и приступил к делу.

Пять долгих ин я вдавливал прут в шипящее, дымящееся и потрескивающее бедро. Это клеймо превышало по размерам предыдущее, с четырьмя рогами боска, и я старался, чтобы оно получилось глубже. Хассан поморщился от запаха горелого мяса. Велла визжала и плакала.

– Отличное клеймо! – похвалил Хассан, разглядывая работу. – Просто отличное!

Мне стало приятно. Такому клейму позавидуют другие рабыни. Да и цена на паршивку будет повыше.

Я распустил ремни и ослабил зажимы, потом поднял на руки ослабевшую девушку и отнес ее в ту келью, в которой оставил ее тряпку. Там я опустил ее на солому. На горле ее ничего не было, ибо накануне я снял с нее ошейник Ибн-Сарана.

– Прими позу подчинения! – потребовал я. Она повиновалась, села на пятки, вытянула руки, скрестила запястья и низко опустила голову. Плечи девушки тряслись от рыданий.

– Повторяй за мной, – сказал я. – Я, бывшая мисс Элизабет Кардуэл с планеты Земля…

– Я, бывшая мисс Элизабет Кардуэл с планеты Земля, – произнесла она.

– …подтверждаю свое согласие подчиняться полностью и безоговорочно…

– …подтверждаю свое согласие подчиняться полностью и безоговорочно…

– …человеку, известному под именем Хаким из Тора..

– …человеку, известному под именем Хаким из Тора…

– …и быть его рабыней, собственностью, исполнять все его желания…

– …и быть его рабыней, собственностью, исполнять все его желания…

Хассан вручил мне ошейник. На нем было выгравировано: «Я – собственность Хакима из Тора».

Я показал его девушке. Она не знала тахарской письменности, и я прочитал надпись вслух. Затем я надел стальную пластину на ее шею. Щелкнул замок.

– …Я принадлежу тебе, господин, – подсказал я ей следующую фразу.

– …Я принадлежу тебе, господин, – повторила она.

На шее девушки блестел ошейник с моим именем. В глазах ее сверкали слезы

– Поздравляю с рабыней1 – улыбнулся Хассан. – Отличный экземпляр! Ну, теперь мне пора к своей. – С этими словами он рассмеялся и вышел.

Девушка опустилась на солому и посмотрела на меня. Глаза ее промокли от слез.

– Теперь я твоя, Тэрл, – прошептала она. – Теперь ты по-настоящему мною владеешь.

– Как твое имя? – спросил я.

– Как будет угодно господину, – шепотом ответила она.

– Я назову тебя «Велла».

– Значит, мое имя – Велла, – опустила голову рабыня. Спустя мгновение она посмотрела на меня. – Могу ли я называть тебя Тэрл?

– Только если я разрешу, – ответил я. Это был традиционный для горианских рабынь вопрос. Как правило, никто не испрашивает подобного разрешения, поскольку в нем все равно будет отказано. Бывает, что девушку подвергают порке за одну просьбу.

– Рабыня просит разрешить ей называть хозяина по имени, – пролепетала она.

– Отказано, – сказал я.

– Слушаюсь, господин. – Велла склонила голову. Я не хочу, чтобы мое имя произносила рабыня. Негоже, когда имя хозяина оскверняют уста невольницы.

Я посмотрел на съежившуюся на соломе девушку.

– Ты не понравилась своему хозяину, – сказал я.

– Рабыню за это наказали, – сказала она.

Я поднял с пола тяжелую цепь с ошейником и защелкнул его на шее Веллы рядом с узкой стальной полосой, на которой было выгравировано мое имя. Она оказалась прикованной к стене.

– Я еще не начинал тебя наказывать, – сказал я.

– Я тебя ненавижу, – вдруг злобно произнесла она. – Я тебя ненавижу! – Она смотрела мне прямо в глаза. – Ты причинил мне столько боли! Ты бил меня плетью. Ты поставил на мне клеймо! Даже не знаю, что думать, – добавила она неожиданно изменившимся тоном.

– То есть? – спросил я.

– Это очень больно, когда тебя бьют плетью и клеймят.

– Правда?

– И тем не менее я испытываю перед тобой священный ужас. И перед остальными мужчинами тоже.

– Ты потрясена не плетью, не железом и даже не болью. Ты потрясена мужской властью. Важно не то, выпорол тебя хозяин или нет, важно сознавать, что он волен сделать это в любую минуту. Кстати, ты уже разогрелась, рабыня, – добавил я.

– Нет! – воскликнула она.

Я вытянул руку, и она, извиваясь, отползла в угол и подняла ноги. Я потрогал ее за плечи, и она задрожала. Каждая ее клеточка была живой.

– Рабыня, – ухмыльнулся я.

– Да, рабыня! – выкрикнула она и перевернулась на спину, бесстыдно выставляя передо мной свое тело.

– Теперь ты совсем не похожа на землянку, – рассмеялся я.

– Я всего лишь распутная невольница. – Волосы девушки разметались по соломе. – Так со мной и поступай. Я люблю тебя, господин!

Мы услышали голоса солдат в зале.

– Ты будешь отдавать меня другим? – спросила она.

– Если мне того захочется, – ответил я. ,

– Даже не знаю, ненавижу я тебя или люблю, – сказала она. – Знаю только, что я беспомощна и что я нахожусь в руках своего хозяина.

Я посмотрел ей прямо в глаза.

– Ты забыл Землю? – спросила она.

– Никогда не слышал о таком месте, – ответил я. Она нежно протянула мне губы.

– Я тоже, – тихо прошептала она. – Я люблю тебя, господин.

Я не позволил ей себя поцеловать. С неожиданной яростью ларла я впился зубами в ее губы и вдавил ее в солому, едва прикрывавшую каменный пол подвала. Она застонала, а потом издала вопль, от которого вздрогнули закованные в цепи красавицы рабыни и улыбнулись обнимавшие их солдаты. Это был дикий крик любви, беспомощности и подчинения.

Возле самой головы колонны я встретил Хассана.

– Теперь меня тревожит только одно, – сказал я.

– Что? – спросил он.

– В дом Самоса, в Порт-Каре, – сказал я, – доставили девушку по имени Веема. Она принесла на себе сообщение, которое гласило: «Бойся Абдула». Я по ошибке решил, что речь идет об маленьком водоносе Абдуле из Тора.

– Такой ошибки не допустил бы человек из Тахари, – улыбнулся Хассан. – Был ли в то время в доме Самоса Ибн-Саран?

– Да, – ответил я.

– Жаль, что ты не обратил на это внимания, – заметил Хассан. – Пославший сообщение человек посчитал, что имеющейся у агентов Царствующих Жрецов информации достаточно, чтобы понять, что Ибн-Саран, Абдул и соляной убар – одно и то же лицо. Ты должен был сообразить, что между ними есть связь.

– В то время информации оказалось недостаточно, – сказал я.

С началом войны Роя все окончательно запуталось. Не будучи людьми и крайне редко выбираясь из Сардара, Царствующие Жрецы выдавали сведения, разобраться в которых становилось все труднее.

– Кто же все-таки послал в дом Самоса Всему?

– Я, – ответил Хассан. – По распоряжению брата. Он заготовил сообщение несколько месяцев назад. Я просто обеспечил его доставку. Сам он ушел в пустыню, проверить слухи о башне из стали. Наверное, его перехватили люди Ибн-Сарана. Они оставили его одного в пустыне без воды.

– Он прошел большое расстояние, – сказал я.

– Он был очень сильный.

– Царствующие Жрецы должны гордиться тем, что на них работают такие люди.

– Я знал столь же сильного человека, работавшего на курий.

Я кивнул. Мне никогда не забыть Ибн-Сарана, гибкого, как шелковая пантера. Он был достойным соперником. Добиться победы – потерять врага.

Я посмотрел в бездонное голубое небо, на котором не было ни единого облака. Где-то там, за слоями атмосферы, за орбитами Гора, Земли и Марса, в загадочных глубинах космоса, среди безмолвных обломков пояса астероидов, находились стальные миры, оплот курий. Один из них сражался бок о бок со мной, чтобы спасти Гор. Мечтая овладеть этой планетой, курии решили принести ее в жертву, чтобы завоевать другую. Не думаю, чтобы они отважились повторно попробовать осуществить этот замысел. В далеком прошлом они уже потеряли один мир – свой собственный. Уверен, что политическая карьера партии, которая предложила разрушить Гор, чтобы подчинить себе Землю, рухнула вместе с неудавшимся замыслом. И то, что на срыв чудовищного плана курии прислали своего собрата, казалось символичным. К тому же Гор представлял собой истинное сокровище среди обращающихся вокруг Солнца планет. Люди Земли позволили одурачить себя риторическими разглагольствованиями о законах и о морали, в результате чего жадные безумцы отравили воздух, воду и пищу. Возможно, люди находили слабое утешение в том, что отравители погибнут вместе с отравленными. Привыкшие мыслить не словами, а конкретными реальными категориями, Царствующие Жрецы не допустили подобного в своем мире. Они не поддались яростной убежденности фанатиков, а постарались докопаться до сути, стоящей за словесной шелухой. Они исходили из того, будет ли приемлем для них мир, который возникнет на их планете после того, как реализуются навязываемые им проекты. Они сказали решительное «нет» эксплуатации, бесцельной трате природных богатств и загрязнению окружающей среды.

Я посмотрел на небо. Земля была не нужна куриям. Они хотели получить Гор. Земля рассматривалась как источник рабочей силы, но подлинной наградой должен был стать Гор. Каков мог бы быть их следующий шаг? Восстание курий в Торвальдсленде сумели подавить. Я находился там в это время. Уничтожение Гора, задуманное ими ради избавления от Царствующих Жрецов, провалилось. Я находился в тот момент в стальной башне в Тахари, на борту наполовину ушедшего в песок корабля, несущего в себе разрушительный заряд. Я смотрел в мирное, безоблачное небо. Наверняка курии уже почувствовали слабость Роя. Во всяком случае, корабль со смертельным грузом проник через систему обороны Царствующих Жрецов.

А значит, в ближайшее время надо было ждать следующего удара. На ярком небе Тахари не виднелось ни единого облачка. Вторжение надвигалось.

Походные барабаны били все быстрее. Я обернулся и посмотрел на длинную колонну всадников, кайилов и рабов. Позади оставались два касбаха, принадлежащие Аб-дулу-Ибн-Сарану, соляному убару, и Тарне, некогда гордой разбойнице пустыни.

Я почувствовал, как приникшая к моему стремени девушка нежно потерлась щекой о мой сапог. Я взглянул на нее, и она робко спросила:

– Господин?

– Поход будет долгим, – сказал я. – Если не выдержишь, тебя будут тащить.

Она улыбнулась и поцеловала мой сапог.

– Рабыня это знает, – сказала она и снова поцеловала сапог и стремя. – Я заслужила порку, – произнесла она со страхом и восхищением, – и ты меня выпорол. – Еще раз поцеловав сапог, она добавила: – Я была гордой, надменной, дерзкой и презрительной. Когда ты попал в беду, я насмехалась над тобой, уверенная в собственной безопасности. Тебе это не понравилось. Ты вернулся из Клима. Ты выжег на мне клеймо и сделал своей рабыней. – Глаза ее лучились радостью. – Ты великолепен!

Я наклонился и шлепнул ее тыльной стороной левой руки, чтобы она не путалась возле седла.

На копьях развевались флажки. Били барабаны. Мне не терпелось отправиться в путь.

Хассан в развевающемся белом одеянии поднял руку. Барабаны замолкли. Я стоял между Хассаном-Гаруном, высоким пашой каваров, и Сулейманом, высоким пашой аре-таев, в черной каффие с белым агалом. Рядом восседали на кайилах Барам, шейх Безхада, визирь Гаруна, высокого паши каваров, и Шакар с серебряным копьем, предводитель отряда аретаев. Тут же были и другие паши. В поход шли кавары, аретаи, та'кара, бакахи, чары, кашани, луразы, ташиды, равири, ти, зевары и араны. Прикрывали хвост колонны таджуки с черными копьями.

Я обернулся и посмотрел на касбахи, принадлежавшие Абдулу-Ибн-Сарану, соляному убару, и Тарне, некогда гордой разбойнице пустыни. В лучах восходящего солнца их стены казались белыми и горячими.

Хассан опустил руку. Флаги затрепетали на ветру. Барабаны забили походный марш. Зазвенела упряжь кайилов, послышался лязг оружия.

Начался поход. Рядом со мной, возле стремени, шла моя рабыня Велла.