Текст книги "Племена Гора"

– Тебе больше не надо соперничать с мужчинами, – сказал Хассан. – Теперь все по-другому.

– Да! Я чувствую! – неожиданно воскликнула она. Я становлюсь другой! – Она посмотрела на нас. – Впервые за все время мне понравилось, что надо стать другой.

– Это только начало, – заметил Хассан.

– Ты считаешь, что нам удастся провести ее через зал? – спросил я Хассана. За дверью раздавались крики, пение и шум пирушки Взявшие крепость войска уже праздновали победу.

– Конечно, пройтись как рабыня она еще не сможет, – сказал Хассан, – но если на нас не обратят особого внимания, может быть, и проскочим. – Он обернулся к пленнице. – Ну-ка покажи, как ты смотришь на мужчин, шлюха! Покажи, как ты отвечаешь на их взгляды!

Тарна уставилась на него. Хассан застонал:

– Нам тут же отрубят головы.

Я оттащил Тарну к широкой кушетке и швырнул ее на желтые подушки. Конец веревки я привязал к изголовью. Она не могла подняться более чем на фут. Тарна извивалась и испуганно смотрела на меня.

– Что ты собираешься со мной сделать?

– Что хочет, то и сделает, – рассмеялся Хассан. – Не забывай, кто кого взял в плен.

Тарна расплакалась.

Спустя короткое время мы повели ее через зал касбаха. Невольничью веревку с шеи мы сняли, чтобы никто не подумал, что ее только что схватили. Я вел ее на шнуре, привязанном к скрещенным перед грудью рукам. Время от времени я сильно за него дергал, отчего она спотыкалась, падала или бежала. Я делал это по трем причинам: чтобы скрыть ее неуклюжесть, потому что спешил и потому что это мне нравилось. Шнур я снова позаимствовал из ее шторы. По нему нас могли узнать, и я спросил:

– Есть ли такие в других помещениях касбаха?

– Да! – ответила Тарна, после чего я скрутил ее запястья.

– Не слишком ли она чистая? – прищурился Хассан. Я посмотрел на связанную девушку и приказал:

– Ляг на пол и покатайся на спине и на животе!

Она смерила меня негодующим взглядом, но выполнила требование. Когда она поднялась, Хассан взял лампу на жире тарлариона и вымазал сажей ее лицо и тело. После этого он опрокинул лампу и, к величайшему ужасу пленницы, вылил масло на ее левое плечо.

– Плохо, что у нее нет клейма.

– Сейчас мы все равно ничего не сделаем, – пожал я плечами.

Между тем вопрос стоял серьезно. Рабынь клеймят сразу же, клеймо ставят на левом или на правом бедре. Увидев клеймо, люди понимают, что охотиться за такой женщиной не имеет смысла. Если по дороге в подвалы кто-нибудь заметит, что девчонка без клейма, поползут слухи, которые рано или поздно дойдут до кого надо. Не исключено, что Тарна – единственная незаклейменная девушка в касбахе. Я сорвал со стены желтую штору и намотал ее на бедра пленницы таким образом, чтобы был виден пупок. Так часто ходят рабыни. Это называется «живот невольницы». На Горе только рабыни выставляют на всеобщее обозрение свои пупки. Ткань прикрывала оба бедра как раз в том месте, где должно было находиться клеймо.

– Без одежды она смотрится лучше, – проворчал Хассан.

– Пусть все думают, – сказал я, – что мы ведем ее на продажу и хотим сорвать с нее последнее одеяние в присутствии нового хозяина.

– Отлично! – воскликнул Хассан. – По крайней мере, правдоподобно.

– Проскочим! – сказал я.

– Умоляю вас, – пролепетала Тарна, – поднимите покрывало до пупка.

Я тут же одернул его еще на два дюйма ниже. Она смерила меня злобным взглядом, но промолчала. Ей также не понравилось, что Хассан вытер измазанные сажей и жиром руки о ее одеяние.

Пирующие солдаты, мимо которых мы вели нашу пленницу, хохотали и пытались ее ущипнуть, принимая за обычную рабыню.

– Ой! – то и дело вскрикивала она. – Ой! – Тарне еще не приходилось сталкиваться с грубыми ласками, которыми так часто одаривают невольниц.

– Поторапливайся, рабыня! – рычал я.

У нее даже не хватало ума ответить: «Да, господин». Поэтому и я с ней не церемонился. Наконец, к величайшему моему облегчению, мы добрались до дверей, ведущих на нижние уровни.

– Вы видели, как они на меня смотрели? Это и означает быть рабыней? – спросила она.

На этот вопрос мы отвечать не стали.

Хассан распахнул тяжелую дверь. Я развязал девушку и отбросил веревки в сторону. Хассан первым пошел вниз по узким стершимся ступенькам. Я вел ее з'а руку следом за ним.

Мы удачно миновали зал. Это меня радовало.

Не сомневаюсь, что наш успех во многом зависел от того, что успела усвоить Тарна, когда я привязал ее, голую, к роскошной кушетке. Разные женщины по-разному относятся к мужчинам и по-разному на них смотрят. Все зависит от того, каков был их опыт и с кем им довелось иметь дело. Например, они могут смотреть на мужчин как на равных себе существ, а могут – как на хозяев. Вложили ли им в головы, что мужчины – высшие по отношению к ним люди, приходилось ли им безраздельно подчиняться мужской воле? Познали ли они свою трогательную беззащитность, поняли ли, что сами есть лишь добыча и жертва мужчины, его игрушка, прихоть и удовольствие? И самое главное, узнали ли они, к своему ужасу и восторгу, что может вытворять с их телом мужчина?

– Покажи, как ты смотришь на мужчин, шлюха! – сказал ей тогда Хассан. – Как ты встречаешь их взгляд?

Тарна уставилась на него так, что он застонал и сказал, что нам отрубят головы.

После этого я оттащил ее на кушетку и преподал ей короткий урок.

Перед ней лежал путь в тысячу пасангов, но мы уже сделали первый шаг. И даже миновали зал.

Я наблюдал за ее реакцией, когда мы вели ее между солдат. Это была уже не прежняя Тарна. Это была женщина, узнавшая, что может с ней сделать мужчина.

Снизу тоже доносились крики и пение. Мы спустились на четыре уровня и оказались на самом нижнем. Тарну начало тошнить.

– Запах, – простонала она. Перед нами появился пьяный солдат с бутылкой. Ее вырвало дважды, я ей не мешал. Затем я пропустил ее вперед. Мы шли по устилающей коридор склизкой соломе. Она жалобно запищала, когда урт коснулся ее ног мокрой шерстью. Мы заглянули в одну из дверей. За ней располагалась длинная узкая комната. У дальней стены стояли на соломе прикованные за шеи более ста невольниц. С ними заигрывали пьяные солдаты. Удерживая девушек за руки, они вливали им в рот вино. Некоторые рабыни с радостью хватались за бутыли, стоящие в конце цепи жадно протягивали руки.

– Вина! Вина мне, господин! – кричали они.

– Какие мужчины ужасные, – простонала Тарна.

– Прикуси язык, шлюха, – оборвал ее Хассан. – Скоро и ты им достанешься.

– Здесь, – сказал Хассан и отворил тяжелую железную дверь.

Я с любопытством разглядывал цепи и приспособления. Тарна попятилась. Бежать она не могла, ибо я держал ее за руку. Ей стало плохо, я следил, чтобы она не упала. В комнате было темно, только в углу горела висящая на цепях лампа на жире тарлариона и тлели угли в жаровне рядом с клеймовочным станком. В больших касбахах угли всегда держат горячими. Рабы это хорошо знают.

Я сорвал с рабыни покрывало, толкнул ее к станку и набросил на бедра по два железных обруча, после чего затянул их воротом. Она отчаянно пыталась вырваться из стальных зажимов. Я схватил девушку за руки, просунул кисти в специальные проемы над головой и одним движением затянул ремни. Подобные зажимы входят в комплект каждого клеймовочного станка. Затянуть и распустить их можно почти мгновенно. Разумеется, сама девушка не может дотянуться ни до одного ремня, зато стоящему у станка человеку не требуется особых усилий, чтобы обеспечить полную неподвижность невольницы. Я подтянул кисти рук, и Тарна захныкала:

– Ой, больно!

Я затянул ворот на полную.

– Умоляю! – завопила она.

– Заткнись, – бросил я и начал фиксировать бедра.

– По-моему, ей пойдет клеймо на левом бедре, – произнес Хассан.

Девушка на станке может визжать и извиваться, но бедра в момент клеймения должны оставаться совершенно неподвижными. Их ждет поцелуй железа.

Надев толстую перчатку, Хассан вытащил из жаровни раскаленный прут.

– Как тебе этот рисунок? – спросил он. Это было тахарское невольничье клеймо.

– Мне очень нравится, – сказал я, – но лучше подстраховаться и сделать ее обычной рабыней, годной для продажи на севере.

– Хорошая мысль, – кивнул Хассан и вытащил из жаровни другой прут. Но его раскаленном докрасна конце горело четкое клеймо кейджеры с планеты Гор. Тарна следила за Хассаном выпученными от ужаса глазами.

– Еще не нагрелся, детка, – сказал он и положил прут на место.

Откуда-то издалека донеслись крики. Хассан взглянул на меня.

– Пойду посмотрю, – сказал я и вышел. Шумели сверху, на втором уровне. В коридоре покачивался пьяный солдат.

– Что там происходит? – спросил я.

– Ищут Тарну. – Солдат засмеялся и, пошатываясь, побрел по коридору.

Мимо меня провели двух закованных в кандалы рабынь. Я вернулся в клеймовочную, где ждал Хассан.

– Разыскивают Тарну, – сообщил я.

– На каком они уровне? – спросил Хассан.

– На втором.

– А, тогда у нас много времени. – Спустя несколько ен он вытащил прут из жаровни, придирчиво его осмотрел и положил обратно. Вскоре, однако, он снова его достал. Теперь конец прута окрасился в ярко-белый цвет.

– Можешь немного покричать, детка, – сказал Хассан с нотками нежности в голосе.

Тарна принялась бешено извиваться, глядя на раскаленный добела прут. Потом она завизжала. Пять долгих ин Хассан вдавливал прут в ее бедро. Я видел, как железо с шипением погрузилось в дымящуюся плоть. Затем он аккуратно выдернул прут. Тарну заклеймили.

Она истерично рыдала. Мы ей не мешали. Я распустил зажимы, и она упала на пол, продолжая горько плакать. Я поднял ее на руки и вынес из комнаты.

На четвертом уровне мы нашли пустую камеру. Внутри было почти темно. Узенькая дверь выходила в огромный зал. Я положил Тарну на солому у дальней стены.

– Я – рабыня, – повторяла она сквозь слезы. – Я – рабыня.

Мы нашли ошейник и цепь, и я приковал ее к стене.

– Я – рабыня, – повторяла она, словно не в силах поверить, что это так.

Сверху раздались тяжелые шаги.

– Они ищут на третьем уровне, прямо над нами, – сказал Хассан. – Скоро они будут здесь.

– Я – рабыня, – прошептала Тарна.

– Если они узнают, кем ты была раньше, – предупредил Хассан, – тебе придется туго.

Она тупо уставилась на него, осмысливая сказанное. О Тарне говорили в прошедшем времени. Тарны больше не существовало. Она исчезла. Вместо нее появилась рабыня, безымянная, как кайил или верр.

– Если они узнают, что ты была Тарной, – суровым голосом повторил Хассан, – тебе придется туго. Тогда можешь не надеяться на общепринятые пытки и на относительно безболезненную смерть на колу.

– Что же мне делать? Что мне делать? – снова заплакала она.

– Ты же рабыня, – пожал плечами Хассан. – Повесели нас.

И тогда некогда гордая Тарна в мерзкой вонючей камере, на гнилой соломе, принялась нас ублажать. Мы с ней не церемонились. Мы были грубыми, резкими и жестокими. Несколько раз она начинала рыдать и пыталась вырваться. Но она оставалась прикованной к стене, и мы силой заставляли ее вернуться к своим обязанностям.

Наконец мы с Хассаном поднялись на ноги.

– Рабыня надеется, что хозяевам понравилось, – пролепетала девушка.

Хассан взглянул на меня:

– По-моему, так ей еще учиться и учиться. Но думаю, со временем начнет получаться лучше.

Я кивнул, присоединяясь к его мнению. Едва выйдя из камеры, мы натолкнулись на солдата с лампой в руке.

– Я ищу Тарну, – объявил он.

– Здесь ее нет, – ответил я. – В камере одна рабыня.

Солдат заглянул в камеру и поднял лампу. На соломе, свернувшись калачиком, лежала девушка. Она прикрыла лицо рукой. В полумраке камеры даже такой свет резал глаза.

– Господин? – сказала она.

– Как твое имя, девушка? – спросил солдат.

– Как будет угодно господину, – ответила она.

Он поднял лампу, разглядывая красавицу. Загремев цепями, она выпрямилась, посмотрела на него через правое плечо и вытянула ногу, стараясь выгодно подчеркнуть соблазнительный изгиб бедра.

Мне захотелось ее изнасиловать.

– Как зовут твоего хозяина? – спросил солдат.

– Не знаю, – ответила она. – Раньше я принадлежала Тарне. Сегодня я узнала от солдат, что Тарна пропала. Я еще не знаю, кто станет моим господином. – Она смерила солдата оценивающим взглядом. – Ты кажешься мне очень сильным.

Не поднимаясь на ноги, девушка выставила обнаженные груди.

– Шлюха, – рассмеялся солдат. Она скромно потупилась.

– Ладно, сядь, как раньше, – разрешил он. – Давай. – Она повиновалась.

– Я ищу Тарну, – повторил солдат.

– Зачем она тебе? Оставайся со мной, – произнесла девушка.

– Ты грязная, – ответил он. – И от тебя воняет.

– Принеси мне невольничьих духов, – сказала она. – И натри ими мое тело.

Он повернулся к выходу. Она кинулась следом, пока не натянулась цепь. Стоя на коленях и простирая руки, она

взмолилась:

– Четвертый уровень так глубок! Я здесь совсем одна. Никто не помнит, что я здесь. Касбах пал, и меня навестили только два солдата. Останься со мной!

– Я должен найти Тарну, – проворчал солдат.

– Когда ты закончишь свой поиск, приходи ко мне!

– Приду! – неприятно рассмеялся солдат.

– Спасибо! – крикнула она и прижалась лицом к полу. – Мой любимый господин!

Он уже вышел из камеры, когда девушка прошептала:

– Если бы я была свободной женщиной, а не закованной в цепи рабыней, я бы посоветовала тебе захватить по дороге назад бутылку шампанского, чтобы ты мог лучше мной насладиться.

– Ах ты, маленькая самка слина! – Солдат рассмеялся, поставил лампу на пол и несколько раз пнул и ударил кулаком девушку,

Она каталась по соломе, стараясь прикрыть голову.

– Я обязательно вернусь, – сказал он. – И принесу вина.

Она тут же села и радостно воскликнула:

– Спасибо тебе, господин!

– Не забыть бы еще духов, – проворчал солдат, – чтобы натереть одну хорошенькую шлюху.

– Спасибо, господин.

Солдат с хохотом вышел из камеры и отправился на поиски Тарны.

– Пошли наверх, – произнес Хассан. – Там уже, наверное, хватились Гаруна, высокого паши каваров.

– Можешь не сомневаться, – сказал я. – А ты неплохая актриса, – добавил я, заглянув в камеру.

Она смутилась.

– Солдат точно вернется.

– Надеюсь. – Она улыбнулась и переломила между пальцев соломинку.

– Ты хочешь, чтобы он вернулся? – спросил я.

– Да, – ответила она, гордо подняв голову.

– Почему?

– Разве тебе он не показался сильным? Ты обратил внимание, с какой уверенностью и легкостью он со мной обращался?

– Обратил.

– Я хочу достаться ему, – сказала девушка. – Хочу, чтобы он владел мною.

– Ты что, серьезно? – спросил я.

– Да. Я хочу угождать ему, как рабыня.

– Желаю тебе успеха, девочка, – произнес из-за моей спины Хассан.

– Я то?ке желаю тебе успеха, рабыня, – сказал я.

– Рабыня очень вам благодарна, хозяева, – произнесла она. Когда мы повернулись и вышли, она добавила: – Я желаю вам успеха.

Глава 26. ПОХОД

Стояло раннее утро.

Барабанный бой извещал о начале похода. Кайилы нетерпеливо перебирали ногами. К луке моего седла был привязан длинный кожаный ремень. Ноги уже покоились в стременах. На боку висел ятаган. Узкое тахарское копье торчало из специальных ножен у правого стремени.

Мимо в развевающихся белых одеждах промчался Га-рун, высокий паша каваров. Рядом с ним в черной каффие с белым агалом скакал Сулейман, высокий паша аретаев, владелец огромного касбаха в оазисе Девяти Колодцев, начальник тысячи копий. Позади Гаруна ехал его визирь, шейх Бесхада. За Сулейманом скакал на быстроногом кай-иле Шакар, предводитель отряда аретаев, с серебряным копьем в руке.

Я оглянулся на длинную вереницу всадников. Солнечные лучи ударили в стену бывшего касбаха Абдула-Ибн-Сарана, соляного убара. Походная колонна тянулась до другого касбаха, некогда служившего убежищем Тарне, прекрасной и гордой разбойнице пустыни. Там находилась голова колонны.

В хвосте белел тюрбан молодого хана таджуков. Рядом с ним скакали двадцать человек стражи.

Маршрут пролегал через Красный Камень к Двум Ятаганам, оттуда – к Девяти Колодцам и дальше, по большому караванному пути, в Тор. По дороге от походной колонны будут отделяться племена, дошедшие до своих земель. До самого Тора дойдет несколько сотен человек. В основном это будут торговцы рабами, решившие довезти свой товар до знаменитого и дорогого рынка. Отсюда начинается торговля тахарскими рабынями на север. Через пустыню уже полетели слухи, и в Торе готовились к большому событию. Завозили клетки, ковали цепи, закупали еду, косметику и духи для рабынь. Торговцы готовились к аукционам. Огромное внимание уделялось предварительной рекламе. Ей было необходимо охватить многие города и оазисы. Прежде чем на помост ступят босые ножки первой девушки, многое надо предусмотреть. За словами аукционера, щелкнувшего кнутом и выкрикнувшего первую цену, стоит большая организационная работа.

В поход вышли кавары, та'кара, бакахсы, чары, кашани, аретаи, луразы, ташиды, равири, ти, зевары и араны. В арьергарде с черными копьями шли таджуки.

Сотни кайилов тащили бурдюки с водой.

Барабаны стучали все быстрее, приближалось начало похода.

Солнце уже вовсю светило на южную стену бывшего касбаха Абдула-Ибн-Сарана, соляного убара.

Всего в двух касбахах захватили в плен более шестисот невольниц.

Более полутора тысяч сдавшихся в плен воинов были обращены в рабов.

Рабы мужчины пойдут в хвосте колонны, а женщин, на которых не хватило кайилов, предполагалось разбить на группы по пятьдесят человек и вести в центре. Женщины ценились гораздо выше.

Я решил осмотреть готовящихся к походу женщин. Рабыни стояли на крепостной стене. Их еще не развели по колонне. Группы были скованы легкими блестящими цепями, расстояние между девушками не превышало пяти футов. Я объезжал ряды невольниц, ремень на луке моего седла время от времени натягивался. Он был привязан к скрученным рукам молодой рабыни, бежавшей за моим кайилом.

Ноги женщин обмотали ремнями. Они по самые щиколотки увязали в глубоком песке. Позже, когда солнце поднимется в зенит, на них набросят простыни, чтобы защитить глаза от нестерпимого блеска, а тело от ожогов. Время накидывать простыни, конечно, еще не пришло.

Чувствуя на себе взгляд воина, девушки выпрямлялись и гордо вскидывали головы.

– Тал, господин, – произносили многие, когда я проезжал мимо.

– Купите меня в Торе, господин, – попросила одна из рабынь. Какая-то девушка из четвертой группы, натянув цепь, выскочила из строя и прижалась щекой к ноге моего кайила. Затем она взглянула на меня полными слез глазами. Это была Тафа. Она провела со мной ночь в подвале касбаха Ибн-Сарана, накануне моей отправки в Клим. Неплохая девчонка. Я поехал дальше, Зины, которую Хассан-бандит взял в плен вместе с Тафой, не оказалось ни в одном из касбахов. Мы так и не узнали, кому ее продали и перед кем она сейчас стоит на коленях.

Среди пленниц четвертой группы я узнал еще одну рабыню. Девушка отвернулась, пряча лицо. Почувствовав, что я остановился, она упала на колени и зарыдала:

– Прости меня, господин.

– Посмотри на меня, рабыня, – приказал я.

Невольница испуганно подняла голову. Это была рыжеволосая Зайя, она подсыпала сахар в вино во дворце Сулеймана-паши, а потом показала против меня на суде.

– Не помнишь ли ты, кто все-таки ударил кинжалом Сулейман-пашу? – спросил я.

– Хамид! – выкрикнула она. – Хамид, помощник Ша-кара, предводителя отряда аретаев.

– Память твоя крепнет день ото дня, – улыбнулся я и швырнул ей конфету из седельного мешка.

– Ты не сердишься на меня, господин? – пролепетала она.

– Нет, – сказал я.

Она сунула конфету в рот, а я поехал дальше Хамида среди закованных в цепи рабов не оказалось. Его отправили в отдаленный аретайский оазис. Там ему предстояло закончить свою жизнь в тяжких трудах.

Во второй группе тоже оказались знакомые женщины. Смотрительница сераля высокая Дана и ее напарница, отвечавшая за масла и благовония для ванной. Из-за нас с Хас-саном их выгнали из сераля. Разъяренная Тарна отправила девушек удовлетворять прихоти своих солдат. Они и подумать не могли, что их гордая хозяйка сама стала лакомым кусочком для озверевших после долгих походов воинов.

– Тал, господин! – приветствовали они меня.

– Тал, рабыни! – ответил я и поехал дальше.

Рабов из сераля освободили. Им дали денег и пообещали помочь добраться до Тора. Кайилов, правда, им не хватило, и в поход бывшие рабы отправлялись пешком. Единственное исключение сделали по распоряжению Гаруна, высокого паши каваров.

– Этого, – сказал он, показав на типа в рубиновом ожерелье, который пытался выдать нас стражникам Тарны, – продать на торгах в Торе женщине. – Несчастного утащили. Сейчас он стоял в толпе рабов в хвосте колонны. Его одного не раздели. На нем по-прежнему красовалось шелковое одеяние сераля и рубиновое ожерелье. Рабы недобро на него посматривали.

У первой группы из пятидесяти девушек я остановился. Она стояла двадцать третьей от начала. '

Девушка вышла из строя, прикованная к левой руке цепь натянулась. Невольница прислонилась щекой к моему стремени, не осмеливаясь поднять голову. Когда она все же взглянула на меня, в глазах ее сверкали, слезы.

– Спасибо, господин, – прошептала она.

– Ты идешь в первой группе. Двадцать третья от начала, – сказал я. – Я слышал о тебе очень хорошие отзывы.

– Девушка должна радоваться, если она нравится мужчинам, – ответила она.

Я хотел ехать дальше, но она схватилась маленькой ручкой за мое стремя. Прикованная к левой руке цепь тянула ее назад.

– Я совсем не такая, как мужчины, – сказала она.

– Заметно, – улыбнулся я, любуясь ее обнаженным телом.

– Я совсем другая. – Она посмотрела на меня. – И мне это нравится. Я кивнул.

– Я полюбила мужчин, – продолжала девушка. – Они такие сильные, такие могущественные. Мне нравится им подчиняться, я так люблю их слушаться! Мне очень приятно сознавать, что за малейшее непослушание меня могут выпороть или убить. Я даже не знала, что подобные чувства возможны.

Я смотрел на охваченную восторгом рабыню. Радость подчинения мужчинам буквально преобразила ее. Женщины органически стремятся к подчинению. Не испытывая его, они становятся мелочными, капризными, злобными, нервными, истеричными и недоброжелательными, как все люди, потребности которых не находят удовлетворения. Рабыня, вне всякого сомнения, полностью зависит от прихотей и милости мужчины Ей приходится подчиняться более чем кому-либо. Ее подчиненное положение закреплено на культурном и законодательном уровнях. Она – рабыня.

– Мне нравится быть рабыней, – сказала, глядя на меня, девушка.

– На колени! – приказал я.

– Да, господин, – произнесла она и опустилась на колени. Я поднял пятки, чтобы толкнуть кайила и ехать дальше, но она сказала: – Господин?

– Что?

– Вы позволите мне сказать?

– Говори

– Меня продадут в Торе?

– Да, ты попадешь на большой аукцион невольниц

– А кому меня продадут?

– Хозяину, – сказал я и тронул кайила. Кожаный ремень натянулся, привязанная к луке седла рабыня побежала следом. Позади, прикованная к группе своих подруг, осталась стоять на коленях в горячем песке безымянная красавица, которую раньше знали под именем Тарна.

В Торе новый хозяин подберет ей хорошее имя. То, которое ему понравится.

Я взглянул на привязанную к седлу девушку. Во всей колонне одетой оставалась только она и еще одна девушка в белом курдахе в голове колонны. На шее невольницы блестел ошейник. Старый, с именем Ибн-Сарана, уже сняли. На новом стояло имя Хакима из Тора. Ему и принадлежала рабыня. Кисти рук невольницы были туго скручены кожаным ремнем, конец которого я привязал к луке седла. Накидка была неправдоподобно коротка и представляла собой грязную и жирную тряпку, которой протирают большие сковороды. Я нашел ее на одной из кухонь в касбахе Ибн-Сарана. Я специально разорвал тряпку на ее левом боку, чтобы люди могли полюбоваться восхитительным изгибом ее бедер. Я выставлял девушку напоказ так, как мне того хотелось, поскольку она принадлежала мне.

Мало того, что она ложно обвинила меня на суде в Девяти Колодцах, она лукаво и торжествующе улыбнулась, довольная своей подлостью. Она радовалась тому, что я загремел в Клим. Из Девяти Колодцев я сбежал, но был пойман, закован в кандалы и все равно отправлен на соляные прииски. Никогда не забуду восторга, презрения и насмешки, с которыми она смотрела на меня, закованного в цепи беззащитного человека. Она решила сделать мне подарок на память и швырнула из окошка пропитанный духами шелковый платок, а потом послала мне воздушный поцелуй и рассмеялась, после чего хозяин велел ей угомониться.

Никогда не забуду красотку Веллу и то, как она стала моею рабыней. Сейчас она молила о прощении, как будто после моих слов что-то могло измениться Я помню, как она прижалась к ногам своего нового хозяина, Хакима из Тора. Потом она подняла голову и увидела, что Хаким из Тора – это я.

– Не поднимайся, рабыня, – сказал тогда я.

– Ты простил меня, Тэрл? – стенала она. – Скажи, ты простил меня?

– Принеси плеть! – приказал я.

Я увидел проезжавшего мимо Т'Зшала. За ним ехала тысяча всадников с копьями.

– Мы возвращаемся в Клим, – сказал он.

– У вас же есть кайилы, – удивился я.

– Мы рабы соли и пустыни, – произнес он. – Мы возвращаемся в Клим.

– Соляного убара больше нет, – напомнил я.

– Мы договоримся с местными пашами о контроле за пустыней и оговорим новые цены на соль.

– Полагаю, они поднимутся, – улыбнулся я.

– Я этого не исключаю, – кивнул Т'Зшал.

Я подумал о том, что не стоило, наверное, вооружать рабов из Клима и давать им кайилов. Это были особые люди. Все они дошли до Клима.

– Если тебе когда-нибудь станет плохо, – сказал Т'Зшал, – пошли гонца в Клим. Рабы пустыни и соли придут на помощь.

– Спасибо, – ответил я. Из них выйдут надежные союзники. Это были свирепые и могучие люди. Каждый из них дошел до Клима. – Полагаю, теперь на соляных приисках все будет по-другому. – Мне вспомнилось, какХассан предупредил меня насчет пропитанного духами платка. «Тебя за него убьют», – сказал он тогда, и я спрятал платок в трещине в соляной корке.

Т'Зшал огляделся. Скованные цепью рабыни попятились. – Мы построим в Климе таверны и кофейни, – сказал он. – Люди слишком долго жили без развлечений.

– Контролируя добычу соли, – сказал я, – вы сможете построить все, что вам захочется.

– Мы объединим все соляные промыслы, – произнес Т'Зшал.

– У тебя большие замыслы, – сказал я.

Т'Зшал был настоящим лидером. Гарун уже пригласил его и его воинов к себе на службу. Они ответили отказом.

Я знал, что Т'Зшал не станет служить никому. «Лучше быть первым в Климе, чем вторым в Торе», – сказал он однажды. Он был рабом, настоящим рабом, только не чьим-то, а рабом самой пустыни и соли.

– Я желаю тебе добра, – улыбнулся Т'Зшал.

– Я желаю тебе добра, – ответил ему я.

Его кайил побежал прочь, поднимая тучи песка. За ним устремилась тысяча всадников с копьями.

Я медленно ехал вдоль длинной колонны, вытянувшейся по пустыне между двумя касбахами.

Не доезжая двухсот ярдов до головы колонны, я увидел маленького Абдула, бывшего водоноса из Тора, агента Ибн-Сарана. Служа Ибн-Сарану, он мог узнать много важных сведений, касающихся войны между Царствующими Жрецами и куриями. К его ошейнику были прикованы две цепи, пристегнутые к стременам всадников, едущих по обеим сторонам пленного. Руки Абдула приковали к болтающейся на поясе железной цепи. Он побоялся поднять голову и посмотреть мне в глаза.

Я попросил отправить его в Тор. Там я позабочусь, чтобы он попал к агентам Самоса из Порт-Кара.

– Сделаем, – пообещал Гарун, высокий паша каваров.

У людей Самоса своеобразная техника допроса. Не сомневаюсь, что маленький Абдул расскажет все, что знает. После этого его можно будет спокойно продать куда-нибудь в Тахари.

Недалеко от головы колонны я увидел белый курдах, установленный на огромном черном кайиле. Я не стал отбрасывать в сторону шторку. Там была не моя девушка. Внутри находилась белокожая и голубоглазая рабыня исключительной красоты и женственности. Светловолосая женщина была одета с особой утонченностью. Украшения ее поражали великолепием и вкусом. Поговаривали, что это любимая рабыня самого Гаруна, высокого паши каваров. Говорили, что зовут красавицу Алейна, что она высокого рода и всегда ходит в шелках, чадре и бриллиантах, хотя на шее у нее стальной ошейник.

Я помню, как ее привели к помосту и швырнули на пол. На возвышении восседал, скрестив ноги, сам Гарун. Девушка не осмелилась поднять на него взгляда.

– Ты будешь моей рабыней, – произнес Гарун.

– Я принадлежу Хассану и люблю его одного! – выкрикнула она в ответ. Ее тут же увели, а ночью доставили в покои хозяина, чье лицо скрывала маска.

– Значит, ты любишь другого? – сурово спросил он.

– Да, – произнесла она. – Прости меня, господин. Если хочешь, можешь меня убить.

– Кто же он? – спросил человек в маске.

– Хассан, – прошептала она сквозь слезы. – Хассан-бандит.

– Неплохой, наверное, парень, – улыбнулся хозяин и стянул маску.

– Хассан! – закричала девушка. – Хассан! – Она бросилась к его ногам и покрыла их поцелуями.

Когда она подняла голову, он приказал ей лечь на ложе. . Сорвав с себя шелковые одеяния, женщина забралась на ложе и встала на колени, ожидая своего господина. Хассан схватил ее за волосы и повалил на прохладный и мягкий шелк, после чего с ненасытностью и яростью мужчины Тахари доказал, что он и есть настоящий ее господин и хозяин.

Утром он напомнил рабыне, что ее должны выпороть три раза. Во-первых, она назвала его по имени во время пожара в Красном Камне, когда на оазис напали люди Тарны; во-вторых, она сбежала из-под охраны его воинов и вернулась за ним в Красный Камень, где и попала в плен; и в-третьих, узнав, кто ее новый хозяин, она снова назвала его по имени.

– Высеки меня, господин, – произнесла она, задыхаясь от счастья. – Я люблю тебя.

Я помню, как захныкала Велла, когда узнала, что Хаким из Тора – это я.

– Ты простил меня, Тэрл? Скажи мне, я прощена?

– Принеси плеть, – приказал я ей.

Она растерянно смотрела на меня. На Земле всегда прощают женщин. И никогда не наказывают, что бы те ни выкинули. Там, правда, нет рабынь. Женщинам Земли не хватает хороших законов и ошейников.

– Я спросила тебя, когда ты меня выпорешь, – потупившись, произнесла она, а ты ответил, что сделаешь это в удобное для тебя время.

– Так вот, это время пришло, – объявил я. Велла резко выпрямилась.

– Знаешь, я тебя ненавижу! – крикнула она. – Ненавижу!

Она яростно сжимала маленькие кулачки и была прелестна в своем гневе. Она по-прежнему носила грязную тряпку, в которую я ее нарядил при взятии касбаха.

Остальные рабыни равнодушно следили за ее истерикой.

– Я предала Царствующих Жрецов! – кричала она. – Да! Я служила куриям! Да! И я рада, что я так сделала! Да! Я рада! Рада! Рада! – Глаза ее сверкали. – Наказывай!