Текст книги "Синий рыцарь"

Я проехал немного и начал прикидывать, чем мне сейчас заняться. Тут я снова подумал о гостиничном взломщике и решил, что неплохо бы отыскать Линка Оуэнса – удачливого отельного воришку, он вполне может что-нибудь рассказать мне о том парне, что так чувствительно щелкает нас по носу. Все гостиничные воры знают друг друга. Иногда в вестибюлях хороших отелей их слоняется столько, что создается впечатление: попал на конвенцию воров. Но тут я получил вызов второй категории.

10

Вторая категория означает срочность, и едва полицейские получают подобный вызов, они начинают волноваться. Сотни моих партнеров в свое время с тревогой спрашивали: «Что я такого натворил? У меня неприятности? Или что-то случилось с моей женой? Или с детьми?» У меня, конечно, таких мыслей не возникало. Вызов второй категории для меня значил лишь, что потребовался исполнитель особо дерьмового задания, для которого случайно выбрали мою машину.

Когда я вошел в офис руководителя смены, лейтенант Хиллард сидел за своим столом и читал передовицы утренних газет. Миллионы морщинок на его лице казались глубже, чем всегда, а выражение лица еще более печальным, чем при обычном чтении насмешливых писем о полицейских в редакции газет и карикатур того же смысла. Тем не менее, он не переставал их читать и все время хмурился.

– Привет, Бампер, – сказал он, оторвавшись от газеты. – Один из детективов просит тебя зайти к нему в кабинет. Это что-то связанное с тем букмекером, которого ты им подал на блюдечке?

– Да, один из моих стукачей передал им вчера кое-какую информацию. Наверное, Чарли Бронски потребовалось еще немного со мной переговорить.

– Собираешься прищучить букера, Бампер? – улыбнулся Хиллард.

Когда-то он был отличным полицейским. На левом рукаве у него семь нашивок, каждая означает пять лет службы. Худые руки с узловатыми суставами покрыты сетью набухших голубых вен. Теперь у него побаливают кости, и он ходит с тростью.

– Я патрульный. И не собираюсь выполнять работу детективов. Времени нет.

– Если у вас какое-то совместное дело с Бронски, так давай поработай с ним. Какая разница, в штатском ты или нет – все равно это полицейская работа. Кстати, не так уж много раз мне доводилось видеть, как полицейский в форме пришивает букмекера. Кажется, это единственное, что тебе до сих пор не удавалось, Бампер.

– Посмотрим, что нам удастся сделать, лейтенант, – улыбнулся я и вышел, оставив его снова хмуриться над передовицами. Старику следовало бы уйти в отставку еще много лет назад, но теперь было уже слишком поздно. Он не может уйти, иначе сразу умрет. Работать он тоже больше не может, поэтому ему остается лишь сидеть и трепаться о полицейской работе с другими такими же ветеранами, которые считают, что полицейская работа по смыслу заключается в том, чтобы посадить в тюрьму как можно больше негодяев-парней, а все остальные наши обязанности – так, случайная работенка. Когда он сидел в офисе руководителя смены, молодые полицейские боялись близко подходить к его дверям. Я сам видел, как молодые вызывали в холл сержанта, чтобы тот подписал их рапорты и им не пришлось бы для этого заходить к лейтенанту Хилларду. Он требовал от подчиненных совершенства, особенно в рапортах. Но ведь никто в жизни не ожидал совершенства от молодых, которые еще вчера сидели перед телевизором. Вот и получалось, что его обычно избегали даже те люди, которыми он командовал.

Когда я вошел в офис Чарли Бронски, он сидел там вместе с двумя другими детективами в штатском.

– Так в чем дело, Чарли? – спросил я.

– Нам неслыханно повезло, Бампер. Мы проверили телефонный номер, и оказалось, что сам аппарат стоит в квартире на Хобарт-стрит неподалеку от Восьмой улицы, а Ред Скалотта частенько околачивается в районе Восьмой, когда не торчит в своем ресторане на Уилшир-стрит. Готов поспорить, что номер телефона, который ты выдоил из Зута, приведет нас, как я и надеялся, прямиком на квартиру к Ребе Макклейн. Она всегда держится вблизи Реда, но никогда слишкомблизко. Ред счастливо женат вот уже тридцать лет, дочь у него учится в Стэнфордском университете, а сын – в медицинском колледже. Этот сукин сын считает себя солью земли.

– В прошлом году он пожертвовал девять тысяч двум церквам в Беверли Хиллс, – сказал один из детективов, с бородой, волосами до плеч и в шляпе с обвислыми полями, утыканной значками борцом за мир, и потому похожий на главаря шайки диких юнцов. Он был одет в потрепанную рубашку из джинсовой ткани с обрезанными у плеч рукавами и смотрелся как типичный педик с Мейн-стрит.

– А Господь вернет тебе в сто раз больше, – сказал другой детектив, Ник Папалоус, меланхоличный парень с мелкими белыми зубами, пышными висячими усами, бакенбардами и брюками-клеш в оранжевый цветочек. Я несколько раз работал на пару с Ником, еще до того, как он начал работать в штатском. Для своих молодых лет он был неплохим копом.

– Тебе, кажется, не терпелось взять букера, Бампер, так что я решил спросить, не хочешь ли ты отправиться с нами. Это не будет главная контора, но благодаря твоему приятелю Зуту мы, возможно, и выйдем на нее. Что скажешь, хочешь поехать?

– Придется переодеваться в гражданское?

– Если не хочешь, то не надо. Ник с Лохматым возьмут на себя дверь, а мы с тобой сделаем фиктивную ставку из телефона-автомата на углу. Твоя форма никому не помешает.

– Ладно, тогда поехали, – ответил я, предвкушая активные действия, и довольный, что не придется переодеваться. – Никогда еще не ездил на рейд детективов. Нам что – нужно будет сверить часы и все такое?

– Я вышибу дверь, – усмехнулся Ник. – Лохматый станет у окна и поглядывать на тебя с Бампером в телефонной будке на углу. Когда ставка будет сделана, Лохматый увидит ваш сигнал, даст мне знак, что все в порядке, и тут двери конец.

– А ведь тебе тяжеловато будет пинать дверь в своих тапочках на резиновом ходу, а, Ник?

– Прямо в точку, Бампер, – улыбнулся Ник. – С удовольствием попользовался бы твоими чемоданами двенадцатого размера.

– Тринадцатого, – поправил я.

– Жаль, что не мне доведется вышибать дверь, – сказал Лохматый. – Ничто не доставляет мне столько удовольствия, как вышибить чертову дверь в стиле Джона Уэйна.

– Расскажи-ка Бамперу, почему ты не можешь этого сделать, Лохматый, – ухмыльнулся Ник.

– Да у меня лодыжка вывихнута и подколенное сухожилие растянуто, – пояснил Лохматый и для подтверждения прохромал несколько шагов в мою сторону. – Две недели на работе не появлялся.

– А теперь расскажи Бамперу, как это все случилось, – сказал Ник, вес еще ухмыляясь.

– Да все из-за того вонючего педика, – сказал Лохматый, стягивая с головы широкополую шляпу и откидывая назад длинные светлые волосы. – К нам поступила жалоба, что возле библиотеки околачивается педик и буквально не дает проходу каждому парню, что попадается ему на глаза.

– «Толстая мамашка», – добавил Чарли. – Тяжелый, почти как ты, Бампер. И сильный.

– Черт! – сказал Лохматый, покачивая головой, и серьезно продолжил, несмотря на ухмылку Ника. – Видел бы ты, какие лапищи у этого бугая! Ну и, конечно же, для операции отобрали именно меня.

– Потому что ты такой симпатичный, Лохматик, – сказал Чарли.

– Да, так вот, вышел я из библиотеки часа в два пополудни, побродил немного вокруг – и точно, стоит, родимый, за дубом, да такой толстый, что я целую минуту не мог разобрать, где он, а где ствол. И клянусь, более похотливого педика мне видеть еще не доводилось, потому что я только прошел мимо и сказал ему «Привет». И все, клянусь.

– Да брось, Лохматый, ты же ему подмигнул, – сказал Чарли, подмигивая мне.

– Да заткнись ты! – сказал Лохматый. – Клянусь, я только сказал «Эй, Брюсик» или что-то в этом роде, и тут он меня сцапал. Схватил! Медвежьей хваткой! Прижал мне руки! Меня чуть кондрашка не хватил, точно вам говорю! А потом начал меня трясти вверх-вниз по своему толстому пузу да приговаривать: «Ты такой красавчик. Ты такой красавчик».

Тут Лохматый встал, прижал руки к бокам и начал подпрыгивать, болтая головой.

– Вот примерно так, – сказал он. – Тряс меня, словно тряпичную куклу, а я ему говорю: «Т-т-т-ы ар-ар-рес-рес-то-ван». Тут он перестал меня любить и спрашивает: «Чего?», а я ему говорю: «ТЫ АРЕСТОВАН, ТОЛСТЫЙ ЗОМБИ!» И тут он меня бросил. Бросил! Покатился я вниз под горку и врезался в бетонные ступеньки. И знаешь, что случилось потом? Мой партнер дал ему смыться. Он, видите ли, не смог эту заразу поймать, так ведь эта скотина могла бежать не быстрее беременного аллигатора. Тоже мне, мой храбрый партнер!

– Этот парень Лохматому позарез нужен, – усмехнулся Чарли. – Честно, Лохматый, я пытался его поймать. По-моему, – сказал он мне, – Лохматый влюбился. И теперь хочет узнать телефончик этого толстого парня.

– Тьфу! – сплюнул Лохматый и передернулся. – Мы получили ордер на арест этого х... за нападение на офицера полиции. Подождите, я еще до него доберусь. Зажму этому х... голову в тиски и устрою ему лоботомию!

– Кстати, после какого сигнала вы начнете ломиться в квартиру? – спросил я.

– Мы всегда подаем такой, – ответил Чарли, поднимая и опуская согнутую в локте руку со сжатым кулаком.

– А, «исполняй бегом», – улыбнулся я. – Можно подумать, будто я снова на армейской службе. – Мне стало приятно, потому что предстояло заняться чем-то, хоть немного отличающимся от привычной рутины. Может быть, стоило бы попробовать и мне поработать в штатском, подумал я. Впрочем, нет, на своем участке у меня и больше действий, и больше разнообразия. Там мое место. Мое настоящее место.

– А Реба, должно быть, ничего себе, – сказал Лохматый, попыхивая тонкой сигарой и поглядывая на Чарли, склонив набок голову. По запаху сигары я определил, что такие стоят центов десять или пятнадцать за штуку. Лучше я брошу курить, чем перейду на такие, подумал я.

– Она путается с Редом уже несколько лет, – сказал Ник Лохматому. – Подожди немного, увидишь ее сам. По фотографиям из полицейского архива нельзя оценить ее по достоинству. Смазливая змея.

– А вам, холоднокровным детективам, вообще должно быть начхать, как баба выглядит, – сказал я, подкалывая Чарли. – Для вас любая баба – лишь очередной номер из картотеки. Готов поспорить, что когда какая-нибудь симпатичная шлюха по ошибке укладывается и раздвигает перед вами ноги, вы роняете на нее свой значок детектива.

– Точно да ее голый пупок, – сказал Ник. – Но и я готов поспорить, что Реба не просто смазливая бабенка. У таких, как Скалотта, может быть хоть миллион баб. Или она хорошо работает головой, или в ней есть какая-нибудь другая изюминка.

– Как раз то, чего мне всегда не хватало – маленькой черепушки, – сказал Лохматый, откидываясь на спинку вращающегося стула и укладывая на крышку стола ноги в кроссовках. Лицо выше бороды у него было розовое, и я прикинул, что парню никак не больше двадцати четырех лет.

– Маленькаячерепушка у тебя будет в первый раз, Лохматый, – сказал Ник.

– Ха! – воскликнул Лохматый, зажав в зубах сигару. – Вот была у меня однажды подружка-китаянка, танцовщица «го-го»...

– Да будет тебе, Лохматый, – сказал Чарли, – лучше не начинай свою брехню насчет того, какие у тебя были подружки, когда ты работал в Голливуде. Его послушать, так Лохматый по три раза переспал с каждой красоткой с бульвара Сансет.

– Зато могу сказать, что желтые – самые сладкие, – с вожделением произнес Лохматый. – Этой цыпочке кроме меня никто не был нужен. У нее становились мокрые трусики, едва она начинала перебирать волосы у меня на груди. – Тут Лохматый встал и напряг бицепс.

Ник, человек немногословный, сказал:

– Сядь, наживка для педиков!

– Во всяком случае не такая уж эта Реба умная, – сказал Чарли. – Скалотта не ради этого ее держит. Он любит меха и любит мучить своих баб. Одевает их в натуральные меха, а потом вышибает из них дерьмо.

– Никогда не верил по-настоящему в эту брехню, – сказал Ник.

– Насчет дерьма? – весьма заинтересованно спросил Лохматый.

– Как-то один стукач рассказал нам обо всем этом, – сказал Чарли. – Говорит, что Скалотта дерет только лесбиянок, а Реба у него ходит в фаворитках. По его словам, у Реда только после такого зрелища стоит.

– А он действительно пожилой, – серьезно произнес Лохматый. – По-моему, лет пятьдесят, не меньше.

– А я вам скажу, что Реба – законченная психопатка, – произнес Чарли. – Помнишь, Ник, когда мы ее арестовали в последний раз, как она всю дорогу до кутузки болтала о лесбиянках и как они за ней гонялись по всей камере, пока ей не удалось выйти под залог?

– Эта баба в игре сдает главную карту – свою задницу, – сказал Ник.

– Но у нее еще не набралась полная колода, – согласился Чарли.

– Что-то я не пойму, то она до смерти пугается бешеных коровок, то устраивает шоу перед Скалоттой, – сказал Лохматый. Он представил себе эту картину, и на лице бородатого младенца расплылась улыбка.

– Ладно, давайте сначала покончим с этим делом, – предложил Чарли. – А потом сможем провести остаток дня, поигрывая в пул в какой-нибудь прохладной пивной и послушивая, как Лохматый будет трепаться о своих голливудских красотках.

Ник с Лохматым сели в одну служебную машину, а мы с Чарли поехали в другой. Всегда есть вероятность, что задержанный будет в квартире не один, и поэтому им хотелось иметь в машинах свободное место.

– Четкая тачка, Чарли, – сказал я, разглядывая его новую машину с кондиционером. На заднем сиденье валялись иллюстрированные журналы. Полицейская рация была упрятана в бардачок.

– Да, неплохая, – согласился Чарли, – особенно из-за кондиционера. Видел когда-нибудь кондиционер в полицейской машине, Бампер?

– В тех, на которых я ездил, – нет, Чарли, – сказал я, раскуривая сигару.

– Вообще-то нам, детективам, скучать некогда, но знаешь, Бампер, самое веселое времечко у меня было тогда, когда я ходил с тобой на пару по твоему участку.

– Сколько ты работал со мной, Чарли? Пару месяцев?

– Около того. Помнишь, как мы однажды вечером взяли взломщика? Того самого, что читал некрологи?

– Еще бы, – ответил я, но вовсе не помнил, что со мной тогда был именно Чарли. Когда приходится натаскивать новобранцев, все они сливаются в памяти, и каждого в отдельности припомнить очень трудно.

– Вспомнил? Мы пасли его как раз возле индейского пивбара возле Третьей, и ты заметил, что у него из кармана рубашки торчит газета, сложенная на колонке с некрологами. Ты мне уже потом сказал, что некоторые взломщики просматривают некрологи и потом грабят квартиры покойников после похорон, когда велика вероятность, что в них какое-то время никто не живет.

– Помню, – отозвался я, выпуская облачко дыма в ветровое стекло. Верно, подумал я, вдова или вдовец обычно некоторое время после похорон живут у родственников. Паршивый обычай, не выношу ограбления могил. У жертвы всегда должен быть хоть какой-то шанс.

– За этот арест мы потом получили благодарность в приказе, Бампер.

– Точно? Я уже не помню.

– Конечно же, я его получил лишь потому, что оказался с тобой. А тот вор обобрал подобным образом то ли десять, то ли пятнадцать квартир. Вспомнил? Я тогда был еще зеленый: не понимал, зачем он носит в заднем кармане пару носков и спросил тебя, многие ли из таких гастролеров носят с собой смену носков, А ты потом показал мне, в каких местах эти носки растянулись от его пальцев, и объяснил, что воры надевают носки на руки вместо перчаток, чтобы не оставлять отпечатков пальцев. И не стал меня высмеивать даже за такой дурацкий вопрос.

– Мне всегда нравятся парни, задающие вопросы, – сказал я, начиная про себя желать, чтобы Чарли заткнулся.

– Кстати, Чарли, – добавил я, чтобы сменить тему, – если мы накроем сегодня телефонную точку, какие у нас шансы, что мы через нее выйдем на что-нибудь покрупнее?

– Имеешь в виду главную контору?

– Да.

– Практически никаких. А почему тебе так не терпится взять главную контору?

– Сам не знаю. Я скоро ухожу с работы, а мне так и не довелось взять крупного жулика вроде Реда Скалотты. Но хочется, и все тут.

– Господи, да мне самому не приходилось брать крупняк вроде Скалотты. А что значит «ухожу с работы»? В отставку?

– На днях.

– Не могу представить тебя в отставке.

– Но ты же и сам уйдешь через двадцать лет, так?

– Да, но не ты.

– Давай не будем об этом, – сказал я. Чарли посмотрел на меня долгим взглядом, потом открыл бардачок и настроился на шестую частоту для связи с остальными.

– Один-Виктор-один для один-Виктор-два, – произнес он.

– Один-Виктор-два, прием, – отозвался Ник.

– Один-Виктор-два, по-моему, лучше всего будет остановиться сзади на соседней улице с восточной стороны, то есть на Гарвард-стрит, – сказал Чарли. – Если кто-нибудь будет случайно смотреть в окно, то не увидит, как вы идете сбоку через стоянку.

– Хорошо, Чарли, – ответил Ник.

Через пару минут мы прибыли. Восьмая улица вся застроена коммерческими зданиями, и на ней лишь несколько баров и ресторанов. Прилегающие к ней улицы, вытянутые с юга на север, застроены жилыми домами. Мы дали парням время пройти по дорожке и подняться на второй этаж жилого дома, потом Чарли проехал две-три сотни футов на юг от Восьмой и свернул на Гарвард-стрит. Затем мы прошли квартал до телефонной будки на юго-западном углу Хобарт-стрит. Через несколько минут Лохматый перегнулся через железные перильца на втором этаже и помахал нам рукой.

– Давай начинать, Бампер, – сказал Чарли, бросая в щель десятицентовик. Через несколько секунд он повесил трубку. – Занято.

– Зут сообщил тебе код и все остальное?

– Код – «двадцать восемь для Одуванчика», – кивнул Чарли. – Это релейная телефонная точка. Будь это релейный ответчик, у нас могло бы возникнуть куда больше проблем.

– А какая между ними разница? – спросил я, становясь за будкой, чтобы никто, выглянув из квартиры, не увидел мой мундир.

– Релейный ответчик – это точка, куда звонит человек, делающий ставку, или букер вроде Зута, так, как я это сейчас сделаю. Затем, примерно каждые минут пятнадцать, туда звонят из главной конторы, записывают телефонные номера играющих и сами им звонят, чтобы принять ставки. И если мы нарвемся именно на такую точку, то шансов на успех у нас будет маловато, потому что клерки из главной конторы куда умнее тех болванов, что сидят на горячем – на телефонных точках. Когда мы в последний раз брали Ребу Макклейн, она сидела в обычной телефонной точке, куда ей звонили сами игроки, и записывала ставки на пластиковой поверхности стола. Потом время от времени ей звонили из главной конторы, она зачитывала принятые ставки и вытирала пластик. Для нас это был бы лучший вариант, потому что мы всегда пытаемся заполучить какие-нибудь физические доказательства, если в состоянии провести операцию достаточно быстро.

– Пластиковый стол?

– Да, – кивнул Чарли. – Обычно кто-то из ребят вышибает дверь и бросает что-нибудь в того, кто сидит у телефона, чтобы не дать ему возможность стереть все со стола. Однажды я видел, как коп швырнул ему в лицо теннисный мяч.

– А почему не бейсбольный?

– Гм, неплохая мысль. Из тебя получился бы хороший детектив, Бампер.

– Но в любом случае тот, кто сидит у телефона, не знает телефонного номера или адреса главной конторы? – спросил я.

– Никогда. Вот почему я тебе говорил, что шансы у нас нулевые.

Чарли снова бросил в автомат монетку и опять повесил трубку.

– Должно быть, дела у них идут неплохо, – сказал я.

– На телефонных точках Реда Скалотты дела всегда идут хорошо, – заметил Чарли. – Я лично знаю двоих судей Верховного Суда, которые через него играют.

– Наверное, есть и полицейские, – сказал я.

– Само собой, – кивнул он. – Кто же упустит возможность?

– А как называется та хитрость, когда телефон проводится в другую квартиру?

– Выволочка, – сказал Чарли. – Врываешься иногда, а комната пуста, и в ней только телефонная розетка и провод, выведенный в окно. А пока выйдешь по этому проводу на нужную квартиру, парень с той точки уже давным-давно смылся. Обычно, когда делают выволочку, сооружают и простенькое сигнальное устройство, так что им всегда известно, что в фальшивую точку кто-то вломился. Есть еще и вариант с релейным переключателем, когда звонок может быть переключен на другую линию. И тут, к примеру, клерк из главной набирает номер телефона с релейным переключателем и просто не вешает трубку. Потом по этому же номеру звонит клиент, и клерк сам принимает у него ставку. Но у всех этих фокусов есть и недостатки. Один из главных – в том, что клиентам не нравится система с релейным ответчиком. У большинства из них плотный рабочий график, и есть от силы несколько минут во время перерыва на кофепитие, на поиски своего букера, и им некогда ждать десять или пятнадцать минут, пока им перезвонят из главной. Так что обычная релейная точка, где какой-нибудь парень или домохозяйка подрабатывают себе на жизнь, сидя на горячем стуле, до сих пор остается обычным методом работы букеров.

– А многих баб вы залавливали на телефонных точках?

– Еще сколько! И на точках, и в главных конторах. Говорят, организация Реда Скалотты платит клерку на телефонной точке полторы сотни в неделю, а в главной конторе – все три. Неплохая зарплата для женщины, к тому же не облагаемая налогом. Клерк с точки может иногда попадать в тюрьму, но для нее и это не очень-то страшно. Организация платит за нее залог и оплачивает все судебные издержки. После этого они тут же начинают работать снова. Почти никто из судей не отправляет букмекера в тюрьму округа, особенно если это женщина. А в тюрьму штата вообще никогда и никого за это не сажали. Я знаю парня из южного района города, у него больше восьмидесяти арестов за букмекерство. Он все еще работает.

– Похоже, неплохой у них бизнес.

– Сплошной маразм, Бампер! Сам не знаю, ради чего продолжаю всем этим заниматься – в смысле пытаюсь их поймать. Мы слышали, что годовой доход главной конторы у Реда Скалотты от одного до двух миллионов в год. А у него их, по всей видимости, не меньше трех, и это много капусты, даже если учесть, что чистый его доход – от одиннадцати до шестнадцати процентов этой суммы. А когда мы ловим его агентов и добиваемся обвинительного приговора, они отделываются штрафом в двести пятьдесят долларов. Просто курам на смех.

– А самого Реда Скалотту никогда не ловили?

– Никогда. Ред к своим конторам и близко не подходит. У него есть люди, которые ведут все дела. Время от времени нам еще удается накрыть телефонную точку, еще реже – главную контору, а больше нам надеяться не на что. Ладно, давай-ка еще раз попробуем сделать ставку.

Чарли бросил монетку и набрал номер. По его возбужденному лицу я понял, что кто-то ответил.

– Алло, – сказал Чарли, – это двадцать восемь для Одуванчика. Дайте мне номер четвертый во втором, пять поперек. Дайте мне двухдолларовый четырехлошадный круглый робин во втором. Лошадь номер два на номер четыре в третьем, потом на номер шесть в четвертом, потом на номер семь в пятом.

Потом Чарли сделал еще несколько ставок на бега на местном ипподроме в Голливуд Парк, что подразумевалось по умолчанию, раз не указывался ипподром в Истерне. На середине разговора Чарли высунулся из будки и подал знак Лохматому. Тот тут же исчез в доме. Чарли поманил меня. Я снял фуражку и протиснулся в душную телефонную будку. Чарли ухмыльнулся и поднес к моему уху трубку.

Я услыхал в трубке треск, потом испуганный женский вопль, и секундой позже голос Ника:

– Привет, дорогуша, как сегодня насчет круглого робина или ставочки на трех лошадей?

Чарли усмехнулся и повесил трубку. Мы быстро прыгнули в машину, подъехали к дому и остановились перед подъездом.

Когда мы поднялись на второй этаж, Лохматый умасливал домовладелицу, которая все кудахтала из-за сломанной двери. Ник закрыл за нами дверь. В квартире сидела на кушетке и рыдала симпатичная темноволосая девушка.

– Привет, Реба, – сказал Чарли, когда мы вошли и осмотрелись.

– Здравствуйте, мистер Бронски, – простонала она, орошая слезами уже второй платочек.

– А ведь судья тебя предупреждал, Реба, – сказал Чарли. – У тебя это будет уже третий арест за букмекерство. Он ведь говорил, что тогда ты сядешь на шесть месяцев, и на сей раз никакой отсрочки не будет. Может, тебе влепят еще и дополнительный срок.

– Пожалуйста, мистер Бронски, – запричитала она, падая лицом вниз на кушетку и всхлипывая с такой силой, что кушетка затряслась.

На ней были весьма модные трикотажные блузка и юбка и подобранный под цвет голубой шарф, повязанный поверх темных волос. На длинных красивых ногах – едва различимые веснушки. Красивая девушка, типичная ирландка на вид.

Чарли провел меня в безвкусно обставленную, пропитанную сладковатыми запахами спальню, где находился телефон. Реба успела стереть половину ставок, записанных мелом на доске размером двенадцать на восемнадцать дюймов, но другая половина осталась целой. Доска валялась на полу рядом с телефоном и мокрой тряпкой.

– Могу поспорить, что на этот раз она обмочит себе штаны, – сказал все еще улыбающийся Чарли, разглядывая записанные на доске цифры и крестики, означающие дорожку, забег, позицию гандикапа и сколько поставлено на выигрыш, на место или шоу. Рядом со ставками были записаны инициалы игроков. Я заметил, что некто К. Л. сделал целую кучу ставок, наверное, как раз перед звонком Чарли.

– Сейчас мы из нее будем выжимать дерьмо, – прошептал Чарли. – Если считаешь, что Зут трус, то погляди на эту бабу. Настоящий заяц.

– Говорите, – произнес Ник в телефонную трубку, когда мы вернулись в комнату. Лохматый вежливо распрощался с домовладелицей, выставил ее в коридор, закрыл разбитую дверь и поставил перед ней стул.

– Правильно. Записано, – сказал Ник и положил трубку. Минуту спустя телефон зазвонил снова.

– Алло, – сказал Ник. – Да. Говорите. – Каждые несколько секунд он бормотал «да» и записывал ставки. – Записано. – Он положил трубку.

– Ник продолжает принимать ставки, чтобы подложить Скалотте свинью, – объяснил мне Чарли. – Некоторые из этих игроков могут или выиграть, или узнать, что Ребы накрыли, и тогда заявят, что сделали свои ставки. Никто уже не сможет доказать, так это или нет, и букерам придется или заплатить, или потерять клиентов. Из рассерженных клиентов получаются лучшие стукачи. Не так-то уж часто букеру вроде Зута приходится крутиться, отрабатывая свой кусок хлеба с маслом.

– Мистер Бронски, можно с вами поговорить? – всхлипнула Реба. Ник, а потом Лохматый отвечали на звонки и принимали ставки.

– Давай пройдем в другую комнату, – сказал Чарли. Мы прошли вслед за Ребой в спальню, там она уселась на мягкую королевских размеров кровать и вытерла с ресниц расплывшуюся тушь.

– У меня нет времени слушать брехню, Реба, – сказал Чарли. – А ты не в том положении, когда торгуются. Мы тебя сцапали прямо за кудряшки.

– Знаю, мистер Бронски, – ответила она, глубоко вздыхая. – Я не собираюсь вам врать. Я хочу с вами работать. Клянусь, я что угодно сделаю, только, пожалуйста, не арестовывайте меня в третий раз. Судья Броуэрс – просто сволочь. Он сказал мне, что если я нарушу испытательный срок, он меня посадит. Пожалуйста, мистер Бронски, вы ведь не знаете, что такое тюрьма. Я не проживу там шесть месяцев! Даже шесть дней. Я покончу с собой!

– Ты хочешь со мной работать? А что ты можешь сделать?

– Все. Я знаю номер телефона. Два номера. Вы сможете взять еще две точки, такие же, как у меня. Я вам скажу номера.

– Откуда ты их знаешь?

– Я ведь не дура, мистер Бронски. Держу уши открытыми и кое-что узнаю. Когда они пьяные или наколются наркоты, они со мной разговаривают, как и все мужчины.

– Ты говоришь о Реде Скалотте и его дружках?

– Пожалуйста, мистер Бронски, я дам вам эти номера, только не сажайте меня в тюрьму!

– Этого недостаточно, Реба, – сказал Чарли, усаживаясь в обитое фиолетовым атласом кресло возле уставленного флакончиками туалетного столика и закуривая. Реба нахмурилась, закусила губу и перевела взгляд с Чарли на меня. – Этого совсем недостаточно, – повторил он.

– Что вы хотите, мистер Бронски? Я сделаю все, что вы скажете.

– Мне нужна главная, – небрежно произнес Чарли.

– Что?

– Мне нужна одна из главных контор Реда. Вот и все. Попридержи свои телефонные точки. Если мы накроем их сразу слишком много, ты погоришь, а я хочу, чтобы ты продолжала работать на Реда. Но мне нужна его главная кантора. Думаю, ты можешь мне помочь.

– Боже, мистер Бронски. О, матерь Божья, я об этом совсем ничего не знаю, клянусь. Да откуда мне знать? Я просто сижу здесь на телефоне, и все. Откуда мне знать?

– Ты же подружка Реда.

– У Реда другие подружки!

– Ты его особаяподружка. И неглупая. Ты прислушивалась.

– Я ничего об этом не знаю, мистер Бронски! Клянусь Богом и его матерью! Я бы сказала, если бы знала.

– Возьми сигарету, – сказал Чарли и сунул сигарету в дрожащую руку Ребы. Я дал ей прикурить, она посмотрела снизу вверх, как угодивший в капкан маленький кролик, поперхнулась дымом, сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. Чарли дал ей покурить несколько секунд. Она была уже готова сломаться, и если ты этого хочешь, нельзя делать передышку, но она была явной трусихой, а с такими приходится импровизировать. Чарли дал ей возможность перевести дух и немного набраться уверенности. На минутку.

– Ты ведь не станешь прикрывать Скалотту, если из-за этого тебе придется отправиться в тюрьму, верно, Реба?

– Черта лысого, мистер Бронски, я бы и мать свою не стала прикрывать, раз такое дело.

– Помнишь, что было, когда я тебя арестовал в прошлый раз? Помнишь, как мы говорили о больших волосатых «розовых коровках», что встретили тебя в тюрьме? Помнишь, как ты тогда перепугалась до смерти? Кто-нибудь из них к тебе приставал?

– Да.

– А ты в тот раз спала в тюрьме?

– Нет, меня выпустили под залог.

– А что будет, если тебя посадят на шесть месяцев, Реба? Тогда тебе придется спать в тюрьме. Не доводилось видеть в тюряге разных дилдо?

– А кто это?

– Чокнутые наркоманы.

– Я их ненавижу, – содрогнулась она.

– А как тебе понравится, если ты проснешься ночью, а тебя уже обрабатывает парочка розовых коровок? Или, более того, как ты себя станешь чувствовать, если тебе это начнет по-настоящему нравиться? С девушками в тюрьме это происходит сплошь и рядом. И очень скоро ты сядешь на иглу, а тогда можешь спокойно обрезать свои роскошные волосы и подвязать свои большие груди, потому что ты уже не будешь женщиной. А кончишь ты тем, что окажешься в притоне наркоманов в компании с «розовыми бычками» и вонючими проходимцами, будешь глотать колеса и колоться наркотой, потому что уже не сможешь себя пересилить.

– Почему вы со мной так поступаете, мистер Бронски? – пробормотала Реба, снова начиная всхлипывать. Она уронила сигарету на ковер, я поднял ее и загасил. – Почему мужчинам нравится нас мучить? Вы все нас мучаете!