Текст книги "Синий рыцарь"

– Да, да, – прогудел он, – расскажи-ка еще разок. Хорошая байка.

– Мне пора идти, Оливер, честно. Но послушай-ка, я тебе никогда не рассказывал о том случае, когда я заловил парочку на заднем сиденье в Елисейском парке?

– Нет, Бампер, расскажи.

– Так вот, посветил я в машину фонариком, на сиденье лежит парочка, и старый хрыч пытается запихнуть свою висюльку в подружку. А был я тогда с молодым партнером, он им и говорит: «Что это вы тут делаете?» И мужик отвечает точно так, как отвечает девяносто процентов других мужиков, которых мы ловим в такой позиции: «Ничего, офицер».

– Да, да, – поддакнул Оливер, тряся уродливой головой.

– Тогда я ему и говорю: "Ладно, раз уж ты зря время тратишь, отойди в сторонку, подержи фонарик и посмотри, как это сделаю я.

– У-у-у-х, как смешно, – сказал Оливер. – У-у-у-х, Бампер!

Он так хохотал, что даже не заметил, как я ушел, и я оставил его держащимся за большой толстый живот.

Надо было сказать Оливеру, чтоб звонил не мне, а в Центральный отдел, подумал я, потому что завтра меня тут уже не будет, но, черт возьми, тогда мне пришлось бы рассказывать ему, почему меня не будет, а я уже не переношу, когда кто-нибудь начинает рассуждать, стоит мне уходить в отставку или нет. Если Оливер и позвонит, ему скажут, что меня уже нет, а информация немедленно попадет к детективам. Так что какая разница, подумал я, вклиниваясь в поток машин. Однако здорово было бы взять того вора в последний день! По-настоящему здорово.

Я взглянул на часы и подумал, что Кэсси уже должна быть на работе, поехал к Сити Колледжу и остановился перед ним. Удивительно, но я не чувствовал за собой никакой вины из-за Лейлы. Наверное, это действительно не была моя вина.

Когда я вошел, Кэсси была в кабинете одна. Я закрыл дверь, бросил на стул фуражку, подошел и в тысячный раз испытал все то же старое изумление от того, как уютно рукам обнимать женщин и какие они при этом мягкие.

– Я всю ночь про тебя думала, – сказала она после того, как я ее поцеловал раз десять. – У меня был такой тоскливый вечер с парой скучных стариков!

– Говоришь, всю ночь меня вспоминала?

– Честное слово, вспоминала, – сказала она и поцеловала меня снова. – У меня все никак не проходит ужасное предчувствие, что что-то обязательно случится.

– Это чувство испытывает каждый мужчина, вступающий в битву.

– Выходит, наша семейная жизнь будет битвой, так, что ли?

– Если и будет, то ты в ней победишь, детка. Я сдамся.

– Погоди, вот доберусь я до тебя сегодня вечером, – прошептала она. – Сдашься, как миленький.

– Твое зеленое платье просто потрясающее.

– Но тебе больше нравятся горячие цвета?

– Конечно.

– Когда мы поженимся, я буду носить только красное, оранжевое и желтое...

– Ты сейчас можешь поговорить?

– Конечно, а о чем?

– Круц мне кое-что сказал – о тебе.

– Да?

– Он считает, что ты величайшее событие в моей жизни.

– Продолжай, – улыбнулась она.

– Ну...

– Так что?

– Черт, не могу больше говорить. Прямо днем, да еще без спиртного в желудке...

– Да о чем вы с ним говорили, глупыш?

– О тебе. Нет, скорее, обо мне. О том, в чем я нуждаюсь и чего опасаюсь. Он уже двадцать лет мой друг, но вдруг узнаю, что он еще и интеллектуал.

– Так в чем же ты нуждаешься? И чего опасаешься? Не могу себе представить, чтобы ты чего-нибудь боялся.

– Он знает меня лучше тебя.

– Как грустно! Не хочу, чтобы кто-нибудь знал тебя лучше, чем я. Расскажи мне, о чем вы говорили.

– Сейчас мне некогда, – сказал я, ощущая, как растет газовый пузырь, и солгал: – Я еду по вызову, а к тебе заехал на минутку. Я тебе все расскажу вечером. Я приеду к тебе в половине восьмого, и мы отправимся куда-нибудь пообедать, хорошо?

– Хорошо.

– А потом поваляемся на твоей кушетке с бутылочкой хорошего вина.

– Просто прекрасно! – улыбнулась она своей чистой, горячей, женственной улыбкой. Я не удержался и поцеловал ее.

– Увидимся вечером, – прошептал я.

– Вечером, – выдохнула она. Я неожиданно осознал, что стискиваю ее в объятиях. Потом она встала в дверях и долго смотрела, как я спускаюсь по лестнице.

Я уселся в машину и бросил в рот по паре таблеток каждого сорта, потом взял еще горсть таблеток из бардачка и распихал их по карманам.

Проезжая по знакомым улицам участка, я стал гадать, почему я не смог поговорить с Кэсси так, как собирался. Если ты собираешься жениться на женщине, то следует учиться рассказывать ей о себе почти все, что она имеет право знать.

Подъехав к телефонной будке, я позвонил Круцу. Ответил лейтенант Хиллард, а через несколько секунд я услышал голос Круца: «Сержант Сеговиа?» Он произнес это так, словно задавал вопрос.

– Алло, сержант Сеговиа, это будущий бывший офицер Морган, чем вы там, черт возьми, занимаетесь, кроме перекатывания карандаша и перекладывания бумажек?

– А чем ты там занимаешься, кроме игнорирования вызовов?

– Разъезжаю по своему несчастному участку и думаю о том, как здорово будет плюнуть на это занятие. Ты уже решил, куда хочешь поехать со мной на ленч?

– Ты никуда не обязан меня тащить.

– Послушай, черт возьми, мы все-таки отправимся в какое-нибудь приятное местечко, и если не хочешь выбирать ты, я сделаю это сам.

– Ладно, тогда отвези меня к Сеймуру.

– На моем участке? Черта лысого. Давай так, мы с тобой встретимся у Сеймура в половине двенадцатого. Можешь выпить чашечку кофе, но не вздумай есть ни крошки, потому что оттуда мы поедем в одно известное мне местечко в Беверли Хиллз.

– Да, это далеко от твоего участка.

– Короче, я подхвачу тебя у Сеймура.

– Хорошо, 'mano, ahi te huacho.

Повесив трубку, я усмехнулся его мексиканскому жаргону, потому что, если поразмыслить, Круц только тем и занимался, что наблюдал за мной. Большинство людей говорят «Еще увидимся» именно потому, что они это и имеют в виду, но Круц всегда за мной наблюдал. И мне стало приятно, что за мной будет наблюдать старый друг с печальными глазами.

16

Я снова забрался в машину и проехал вниз по Мейн-стрит до автостоянки за задней стеной «Розового дракона». Мне так осточертело гонять по улицам эту кучу железа, что я остановился понаблюдать за несколькими парнями на стоянке.

Их было трое, и они явно проворачивали какую-то комбинацию. Я подал машину задним ходом и пятился до тех пор, пока не скрылся за углом здания, потом вылез, дошел до угла, снял фуражку и выглянул из-за угла на стоянку.

Тощий наркоман в синей рубашке с длинными рукавами разговаривал с другим наркоманом – в коричневой рубашке. С ними был и третий, парнишка в майке, он стоял на несколько шагов в стороне. Неожиданно Синяя рубашка кивнул Коричневой, тот подошел к парнишке и что-то ему передал, а тот протянул ему что-то взамен, потом вся троица быстро разошлась в разные стороны. Парнишка направился прямо на меня. Он оглядывался на ходу через плечо, выискивая полицейских, а сам шел прямо мне в руки. Неохота мне сегодня было связываться с наркоманом, но слишком уж все выходило просто. Я спрятался в подъезде отеля, а когда парнишка стал проходить мимо, щурясь от солнца, я выскочил, схватил его за руку и втянул внутрь. Оказалось, это до смерти перепуганный мальчишка. Я толкнул его лицом к стене и ощупал боковой карман джинсов.

– Чего раздобыл, парень? Бенни или красненьких? А может, кислоту уважаешь?[11]11
  Бенни – бензедрин, красненькие – фенобарбитал, кислота – ЛСД.


[Закрыть]

– Эй, отпусти меня! – заорал он.

Я вытащил у него из кармана пять упаковок бензедрина, стянутых резинкой, – по пять капсул в каждой упаковке. Пачки по десять капсул кончились с наступлением инфляции.

– Сколько они заставили тебя за них заплатить, пацан? – спросил, крепко держа его за руку. Вблизи он уже не казался коротышкой, но очень худым, обросшим темно-русыми волосами. Однако он слишком молод для того, чтобы разыскивать в пригороде наркотики с утра пораньше.

– Семь долларов. Но если ты меня отпустишь, я больше никогда не стану так делать. Пожалуйста, отпусти меня.

– Заведи-ка руки за спину, парень, – сказал я, раскрывая коробочку с наручниками.

– Что ты делаешь? Пожалуйста, не надевай их на меня! Я тебе ничего не сделаю.

– А я и не боюсь, что ты мне что-нибудь сделаешь, – рассмеялся я, жуя влажный окурок сигары, который в конце концов выплюнул. – Дело всего лишь в том, что мои колеса не такие резвые, а задница слишком большая, чтобы гоняться за тобой по улицам. – Я раскрыл один из наручников, стожил его ладони за спиной и щелкнул замком, зажав его ладони рядом.

– Сколько, говоришь, ты заплатил за таблетки?

– Семь долларов. Никогда больше не стану их покупать, если ты меня отпустишь, клянусь. – Он возбужденно переминался с ноги на ногу, нервный и перепуганный, и наступил мне на правый носок начищенного ботинка, испачкав его.

– Осторожнее, черт возьми!

– Ой, извини. Отпусти меня, пожалуйста!

– Те хмыри слишком много с тебя содрали за таблетки, – сказал я и повел его к патрульной машине.

– Я знаю, ты мне не поверишь, но я покупал их впервые. И даже не знаю, сколько они могут стоить.

– Конечно, конечно.

– Вот я так и знал, что ты не поверишь. Все вы, копы, никому не верите.

– А ты что, все знаешь о копах?

– Меня уже арестовывали. Знаю я вас. Все вы ведете себя одинаково.

– Ты, должно быть, отчаянный головорез. И список твоих преступлений тянет, наверное, страниц на десять. За что тебя раньше брали?

– За то, что убегал. Дважды. И нечего надо мной насмехаться.

– Тебе сколько лет?

– Четырнадцать.

– Лезь в машину! – приказал я, открывая заднюю дверцу. – И не наваливайся спиной на наручники, а то они затянутся.

– Мог и не беспокоиться, я не стану выпрыгивать, – сказал он, когда я обмотал вокруг его колена ремень безопасности.

– А я и не беспокоюсь, парень.

– У меня есть фамилия. Тилден, – буркнул он, выпятив квадратный подбородок.

– А моя – Морган.

– Меня зовут Том.

– А меня – Бампер.

– Ты меня куда повезешь?

– В Отдел подростковой наркомании.

– И зарегистрируешь?

– Конечно.

– Чего же мне ждать, – сказал он, с отвращением кивая головой. – Разве коп может вести себя как человек?

– Не советую тебе ждать этого и от любого другого. Меньше будет разочарований.

Я повернул ключ и услышал сухой двойной щелчок мертвой батареи. Сдохла безо всякого предупреждения.

– Вытряхивайся, парень! – сказал я, вылезая из машины.

– Да я-то куда пойду? – заорал он, когда я поднял капот посмотреть, не выдрал ли кто-нибудь провода. Такое иногда случается, если оставляешь патрульную машину без присмотра. На первый взгляд, все было в порядке. Может, что случилось с генератором, подумал я. До устройства связи на стене было всего полсотни футов по тротуару, и я быстро их прошагал, несколько раз оборачиваясь на ходу присмотреть за своим маленьким пленником. Я соединился с полицией и попросил прислать человека из гаража с буксирным тросом. Меня попросили подождать минут двадцать – кто-нибудь приедет. Я поразмыслил, не позвонить ли сержанту, потому что у них в машинах всегда есть буксирный трос, но передумал. Куда мне сегодня, черт возьми, мчаться? Что доказывать? Да и кому? Самому себе?

Тут я ощутил легкий голод, потому что из закусочной на противоположной стороне улицы до меня донесся запах яичницы с ветчиной. Он шел из кухонной вентиляционной трубы, выходящей прямо на улицу. Чем больше я принюхивался, тем голоднее становился, потом посмотрел на часы и решился. Я вернулся к машине и отвязал парня.

– Что такое? Куда мы едем?

– Через улицу.

– Зачем? Поедем на автобусе в тот отдел, что ли?

– Нет, подождем мастера из гаража. А через улицу пойдем, чтобы я смог перекусить.

– Ты не можешь меня туда привести в таком виде, – сказал парнишка, когда я повел его через улицу. Его румяные от природы щеки теперь побагровели. – Сними наручники!

– И не надейся. Мне никогда не поймать молодую антилопу вроде тебя.

– Клянусь, что не убегу.

– Конечно, не убежишь, раз у тебя руки скованы за спиной, а цепочка у меня в руках.

– Я умру, если ты выставишь меня перед людьми собакой на поводке.

– Там ведь тебя никто не знает, приятель. А любой из тех, кто там может быть, сам наверняка в свое время походил в наручниках. Так что ерепениться не из-за чего.

– Я на тебя за это смогу подать в суд.

– Да неужто сможешь? – спросил я, открывая дверь и проталкивая его внутрь.

За стойкой было всего три посетителя – два когда-то сидевших парня да алкаш, который пил кофе. Они на секунду подняли на нас глаза, но никто не заметил, что парнишка в наручниках. Я показал на столик у входа.

– Так рано официантка не приходит, Бампер, – сказал владелец забегаловки, огромный француз по прозвищу «Бифштекс». Сколько я его помню, он всегда был одет в белый поварской колпак, майку с короткими рукавами и белые брюки.

– Нам нужен столик, Бифштекс, – сказал я, показывая ему скованные руки парня.

– Ладно, – отозвался он. – Что заказывать будете?

– Я не очень-то голодный. Может, глазунью из двух яиц, поджаренную с обеих сторон, немного бекона и пару тостов. Ах, да, и немного поджаренной картошки. Стакан томатного сока. Немного кофе. А парнишке – чего сам захочет.

– Что будешь брать, парень? – спросил Бифштекс, выкладывая на прилавок огромные волосатые руки и улыбаясь мальчику. Один из передних зубов у него был золотой, а другой – серебряный. Тут я впервые за все время удивился, где он, черт возьми, ухитрился раздобыть такую серебряную коронку. Странно, что я никогда об этом раньше не задумывался. Бифштекс был не из тех, с кем можно поболтать, говорил он только при необходимости. Он просто кормил людей, произнося как можно меньше слов.

– Да как я вообще смогу есть? – спросил парнишка. – Сковали меня, как лютого уголовника. – Глаза у него наполнились слезами, и в этот момент он показался мне совсем ребенком.

– Я их освобожу, – сказал я. – Так чего ты, черт возьми, хочешь? Бифштексу некогда с тобой весь день цацкаться.

– Сам не знаю.

– Принеси ему пару поджаренных яиц с беконом и стакан молока. Хочешь картошки, парень?

– Да вроде.

– Тогда еще апельсинового сока и порцию тостов. Двойную. И джема к ним.

Бифштекс кивнул и выхватил из стоящей возле плиты корзины горсть яиц. Держа в пальцах четыре яйца, он раздавил их по очереди одно за другим, не помогая себе другой рукой. Парень не отрывал от него глаз.

– А у него просто талант, а, приятель?

– Угу. Ты сказал, что снимешь с меня железки.

– Встань и повернись, – сказал я. Когда он повернулся, я открыл ключом правый наручник и закрепил его вокруг хромированной ножки стола. Теперь одна рука у него была свободна.

– И это ты называешь снять? – спросил он. – Теперь я похож на обезьяну шарманщика на цепочке.

– А где ты видел шарманщика? Их уже много лет в городе не было.

– В старых фильмах по телевизору. Именно так я и выгляжу.

– Ладно, ладно, хватит скрипеть зубами. Еще ни один мальчишка столько не скулил передо мной. Радоваться должен, что хоть позавтракаешь. Наверняка сегодня утром ничего не ел.

– Меня и дома не было сегодня утром.

– А где же ты провел ночь?

Он отбросил грязной правой рукой свисающие на глаза пряди волос.

– Часть ночи проспал в одной из киношек, что работает круглые сутки, пока какая-то скотина не начала лапать меня за колено. Тогда я смылся оттуда во весь дух. И еще немного поспал в кресле в одном отеле неподалеку.

– Убежал из дома?

– Нет, просто вечером не было настроения спать дома. Сестры не было, а мне не хотелось торчать дома одному.

– Ты живешь с сестрой?

– Да.

– А родители твои где?

– Нет их у меня.

– Сколько лет сестре?

– Двадцать два.

– Так и живете вдвоем – ты и она?

– Нет, всегда болтается еще кто-нибудь. Сейчас вот – один жеребец по прозвищу Тощий. Биг Блю вечно кого-то приводит.

– Как твою сестру зовут? Биг Блю?

– Она была какой-то танцовщицей. В баре. Танцевала голая до пояса. Так ее называли на сцене. А сейчас у нее стала слишком толстая задница, и она сшибает в «Китайском саду» на Вестерн-стрит. Знаешь эту забегаловку?

– Да, знаю.

– Во всяком случае, она всегда говорила, что как только сбросит тридцать фунтов, так сразу пойдет опять танцевать. Смех, да и только – задница у нее все шире с каждым днем. Ей нравится, когда ее называют Биг Блю, так что я тоже стал ее так звать. Видишь ли, у нее крашеные черные волосы, почти синие.

– Не мешало бы ей время от времени стирать тебе одежду. У тебя такая рубашка, словно ею смазку оттирали.

– Это потому, что я вчера чинил машину соседа. И не успел переодеться. – Мое замечание его явно оскорбило. – У меня одежда всегда чистая, как и у всех. Я ее сам стираю и глажу.

– Так и надо, – сказал я, протягивая руку и отпирая второй наручник.

– Ты их снимаешь?

– Да. Сходи в туалет, вымой руки и лицо. И шею.

– А ты уверен, что я не сбегу в окно?

– Тут в туалете окна нет, – сказал я. – И причеши свои лохмы, чтобы всем было видно твое лицо.

– У меня расчески нет.

– Держи мою, – ответил я, доставая из кармана расческу.

Пока парнишка умывался, Бифштекс принес мне стакан сока, кофе и молоко, а вся забегаловка успела пропахнуть жареным беконом. Я пожалел, что не попросил двойную порцию бекона, хотя и так знал, что Бифштекс положит на тарелку больше обычного.

Я потягивал кофе, когда парнишка вернулся. Выглядел он теперь немного лучше. Хотя шея у него все еще была грязной, но волосы он зачесал назад, а лицо и руки до локтей чисто вымыл. Его нельзя было назвать красавчиком, слишком уж резкие у него черты лица, но глаза красивые и полные жизни, а разговаривая, он смотрел прямо в глаза. Это мне в нем больше всего понравилось.

– Вот твой апельсиновый сок, – сказал я.

– А вот твоя расческа.

– Оставь себе. Сам не знаю, зачем я таскаю ее с собой. Все равно ничего не могу поделать с клубком проволоки у себя на голове. Просто счастлив буду, когда облысею.

– Верно, лысым ты будешь смотреться не хуже, – заметил он, осматривая мою шевелюру.

– Пей сок, приятель.

Мы выпили каждый свой сок, и тут меня позвал Бифштекс и протянул через стойку поднос, но не успел я подняться, как мальчишка вскочил, схватил поднос и расставил все на столе с такой сноровкой, словно всю жизнь этим занимался.

– Да ты, оказывается, даже знаешь, с какой стороны нужно класть нож и вилку, – удивился я.

– Конечно. Я же работал уборщиком посуды в ресторане. Я кучу всяких работ перепробовал.

– Так сколько, говоришь, тебе лет?

– Четырнадцать. Ну, почти четырнадцать. Будет в октябре.

Он уселся и так проворно заработал вилкой, что я понял: он действительно голоден, как я и предполагал. Увидев, что его порция маловата, я подбросил ему на тарелку часть своей яичницы и добавил ломоть тоста. Парень – первоклассный едок. Это мне тоже в нем понравилось.

Когда он подобрал остатки джема последним кусочком тоста, я подошел к двери и выглянул на улицу. Работник из гаража уже копался в моей машине. Он увидел меня и помахал рукой, дав понять, что все в порядке. Я помахал ему в ответ и вернулся допить кофе.

– Ну как, наелся? – спросил я.

– Да, спасибо.

– Уверен, что не отказался бы еще от кусочка бекона или ломтика-другого тоста?

– Мне не часто случается так завтракать, – улыбнулся он.

Собравшись уходить, я попытался расплатиться с Бифштексом.

– Деньги? От тебя? Нет, Бампер.

– Ну, тогда за парнишку, – попытался я всунуть ему пару долларов.

– Нет, Бампер. Ты ничего не должен платить.

– Спасибо, Бифштекс. Еще увидимся, – сказал я. Он приветливо поднял огромную руку, заросшую черными волосами, и улыбнулся золотом и серебром. И я едва не спросил его о той серебряной коронке, потому что вряд ли я его еще раз увижу.

– Опять нацепишь мне браслетики? – спросил парнишка, когда я закурил сигару, похлопал себя по животу и сделал глубокий вдох.

– Обещаешь не убегать?

– Клянусь. Ненавижу, когда у меня на руках эти чертовы штуки. Становишься совсем беспомощным – как младенец.

– Ладно, давай садись в машину, – сказал я, неторопливо шагая рядом с ним к перекрестку.

– И сколько раз ты приезжал в пригород за наркотиками? – спросил я, заводя мотор.

– Никогда еще не был в пригороде один. Клянусь. И даже ехал сюда не на попутных, а на автобусе. И обратно в Эхо-Парк собирался ехать на автобусе. Я вовсе не собирался наткнуться на копов с таблетками в кармане.

– И давно ты глотаешь бенни?

– Месяца три. Пару раз попробовал. Один знакомый парень сказал, что здесь в пригороде почти каждый встречный поможет их купить. Сам не знаю, зачем я это сделал.

– Ты сколько тюбиков за день вынюхиваешь?

– Ты что, клей не нюхаю. От этого свихнуться можно. И краску тоже никогда не нюхал.

Тут я начал присматриваться к нему, по-настоящему присматриваться. Обычно в моей голове откладывается лишь самое главное об арестованных, но сейчас я поймал себя на том, что смотрю на парня действительно внимательно и вслушиваюсь, не соврет ли он. Есть нечто такое, о чем судьям просто не расскажешь, и свою интуицию я без колебаний поставлю против показаний детектора лжи. Я знал, что парень не врет. Тогда, выходит, я ошибался в нем с самого начала.

– Я тебя зарегистрирую и отпущу к сестре. Годится?

– И не отправишь в подростковую кутузку?

– Нет. Хочешь туда попасть?

– Господи, нет. Я хочу быть свободным. Я так испугался, когда ты сковал мне руки, Спасибо. Большое спасибо. Я хочу быть свободным. Я просто не вынесу, если попаду в такое место, где всякий станет мне указывать.

– Если я еще раз увижу тебя в пригороде в поисках таблеток, будь уверен – тут же посажу.

Парень глубоко вздохнул.

– Больше ты меня не увидишь, клянусь. Разве только в Эхо-Парке.

– Вообще-то я живу неподалеку оттуда.

– Да ну? У меня были клиенты в Силверлейке и во всем Эхо-Парке. Ты где живешь?

– Недалеко от мастерской Бобби. Знаешь, где это? Вокруг нее вечно вертятся мальчишки.

– Конечно, знаю. Я работаю с тем самым стариканом, у которого грузовичок и всякое оборудование. Почему бы нам не привести тебе в порядок двор? Мы обрабатываем фасадные и задние дворы, сгребаем, обрезаем, пропалываем – и все за восемь долларов.

– Неплохо. А сколько из них достается тебе?

– Четыре. Я один делаю всю работу. Сам старикан только дрыхнет где-нибудь в тенечке и ждет, пока я закончу. Но он мне нужен, потому что у него грузовик и всякие железки.

Парень меня настолько заинтересовал, что я лишь сейчас спохватился, что мы так и не тронулись с места. Я сунул в зубы сигару и повернул ключ. Машина завелась сразу, и я влился в поток транспорта, но мысли о мальчишке не покидали меня.

– А как ты развлекаешься? Играешь в мяч? Или что?

– Нет, я плавать люблю. Я лучший пловец в моем классе, но за команду не выступаю.

– Что так?

– Слишком занят девочками. Посмотри. – Он достал бумажник и показал мне фотографии. Я взглянул на них, поворачивая на Пико, и увидел три улыбающиеся мордашки, которые мне показались одинаковыми.

– Вполне симпатичные, – сказал я, протягивая ему фотографии.

– Оченьсимпатичные, – подмигнул парнишка.

– Ты вообще крепкого сложения. Почему в бейсбол не играешь? Это моя любимая игра.

– Мне нравятся те виды спорта, где я все делаю сам.

– У тебя разве нет приятелей?

– Нет, я скорее дамский угодник.

– Я понял, что ты имеешь в виду, но нельзя ведь прожить всю жизнь в одиночку. Несколько друзей человеку всегда нужны.

– Я ни в ком не нуждаюсь.

– Ты в каком классе?

– В восьмом. И уверен, что буду чертовски рад разделаться со средней школой. Гнусное заведение.

– Как же ты сдашь экзамены, если будешь так сачковать?

– Я мало прогуливаю, к тому же, хочешь верь, хочешь нет, но в школе здорово соображаю. Мне просто стало паршиво вчера вечером. Иногда, когда ты совсем один, появляется такое чувство, и хочется пойти туда, где есть люди. Я прикинул, где всегда бывает много людей. В пригороде, верно? Потому и приехал сюда. А когда сегодня утром мне опять стало паршиво после ночевки в паршивой киношке, я осмотрелся, увидел тех двух парней и спросил, где можно достать несколько бенни, вот они мне их и продали. Мне действительно хотелось забалдеть, но, клянусь богом, до этого я глотал бенни всего два раза. И еще один раз, когда мне было паршиво, я принял с несколькими парнями в школе красненькие вместе с радугой[12]12
  Радуга – туинал (снотворный препарат).


[Закрыть], вот и все наркотики, что я за всю жизнь глотал. Я так по-настоящему и не понимаю, что в них такого. Иногда я выпиваю немного пива.

– Я тоже люблю пиво. Кстати, можешь называть меня Бампер.

– Слушай, Бампер, я тебе серьезно предлагал привести в порядок двор. Я здорово умею работать. От старика толку мало, но я просто запихну его куда-нибудь в уголок, и тогда увидишь, что я могу. Если нас наймешь – не пожалеешь.

– Знаешь, у меня самого вообще-то двора нет. Я живу в многоквартирном доме, но в какой-то степени помогаю управляющему, а он вечно запускает двор перед домом до безобразия. Он в основном засажен плющом, ледяной травой и можжевельником. За ним никто не ухаживает, и он разросся черт знает как. А травяных лужаек мало – только несколько квадратиков перед квартирами нижнего этажа.

– Надо будет тебе посмотреть, как я выпалываю сорняки, Бампер. Я знаю, как надо заботиться и о можжевельнике – их надо немного подрезать и придать форму, и тогда он будет выглядеть мягким и пушистым, как котенок. Как насчет того, чтобы нанять нас на работенку? Может, я смогу сделать и скидку на пару долларов.

– Может быть, я так и сделаю.

– Конечно. Приедем в участок, я напишу тебе имя и телефон старика. Захочешь – просто позвони ему. Когда-нибудь я заведу себе визитные карточки. Очень многих людей здорово впечатляет, когда даешь им карточку. Я думаю, мы увеличим бизнес вдвое, если добавим немного рекламы и визитные карточки.

– Не удивлюсь.

– Приехали? – Парень взглянул на выстроенное из красного кирпича старое здание участка. Я остановил машину у заднего входа.

– Приехали, – ответил я. – Мрачное заведение, верно?

– Уже перепугался.

– Офис наверху, – сказал я, выводя его из машины и поднимаясь вместе с ним по лестнице. В офисе сидел один из офицеров Отдела и жевал ленч.

– Привет, Бампер, – сказал он.

– Дело вот какое, – ответил я, так и не вспомнив его имени. – Тут у меня парнишка с несколькими бенни в кармане. Я его зарегистрирую и нацарапаю протокол краткосрочного задержания.

– Может, мне самому с ним потолковать?

– Не стоит, он начинающий. Говорит, в первый раз. Я его сам оформлю. Когда его снова сюда вызвать?

– Во вторник, мы и так по уши в повторных вызовах.

– Годится, – сказал я и кивнул другому офицеру в штатском, который зашел.

– Подожди здесь, – сказал я парню и подошел к торговому автомату – купил себе и парню по банке кока-колы. Когда я ему протянул банку, он как-то странно на меня посмотрел.

– Держи коку, – сказал я. Мы перешли в другую комнату, где никого не было, я вытащил регистрационный бланк и протокол ареста и приготовился писать.

Он продолжал поглядывать на меня с легкой улыбкой.

– В чем дело? – спросил я.

– Ни в чем.

– А чему ты улыбаешься?

– Что, я улыбался? Просто вспомнил о том, что сказали те два копа в другой комнате, когда ты вышел.

– И что же они сказали?

– Что ты какой-то особенный коп.

– Верно, – буркнул я и написал свои инициалы на паре пачек бензедрина, чтобы опознать их на тот случай, если дело пойдет в суд, хотя и знал, что до этого не дойдет. Я намеревался попросить следователя отпустить его на поруки.

– Во вторник тебе с сестрой нужно будет приехать сюда и поговорить со следователем.

– О чем?

– Чтобы он смог решить, применить к тебе «П и О» или отослать дело в суд.

– А что такое «П и О»? «Прибить и отлупить»?

– Гм, неплохая догадка, – хмыкнул я. Храбрая бестия, подумал я, и даже ощутил за него что-то вроде гордости. – «П и О» означают «Поруки и Освобождение». На первый раз малолеток почти всегда освобождают на поруки, а не передают в суд по делам несовершеннолетних.

– Я же тебе говорил, меня уже дважды арестовывали за побег. У меня это не первый привод.

– На этот счет не волнуйся. В суд тебя не пошлют.

– Откуда ты знаешь?

– Они сделают так, как я попрошу.

– Те мужики сказали, что ты действительно особый коп. Неудивительно, что ты так быстро меня сцапал.

– Ну, ты ведь не был для меня крепким орешком, – заметил я, запечатывая конверт для вещественных доказательств с таблетками внутри.

– Наверное. Не забудь напомнить, чтобы я дал тебе имя и телефон старого хрыча – мы приведем тебе в порядок двор. Ты с кем живешь? С женой и детьми?

– Я живу один.

– Совсем?

– Совсем.

– Я мог бы обработать твой двор за особую цену. Сделать скидку за то, что ты полицейский и все прочее.

– Спасибо, но цену назначь полную, сынок.

– Бампер, ты говорил, что бейсбол – твоя любимая игра?

– Да, верно. – Я на минуту перестал писать – мальчишка разволновался и слишком много говорил.

– Тебе нравятся «Доджерсы»?

– Да, конечно.

– Всегда хотел побольше узнать про бейсбол. Маури Уиллс тоже играет за «Доджерсов», так ведь?

– Да.

– Хотел бы я как-нибудь сходить на игру «Доджерсов» и посмотреть на Маури Уиллса.

– Ты что, никогда не был на игре большой лиги?

– Никогда. Знаешь что? На моей улице есть один мужик. Такой старый пердун, может, еще старше тебя, а уж толще – так точно. Он приводит своего сына на школьный двор по субботам и воскресеньям, и целыми днями подает ему мячи, а тот отбивает. И так они играют практически каждую неделю весь бейсбольный сезон.

– Ну и что?

– А знаешь, что в этом самое хорошее?

– Что же?

– А то, что эти упражнения оказали старику большую пользу. Парень делал ему одолжение, играя с ним в мяч.

– Позвоню я лучше твоей сестре, – сказал я, неожиданно ощутив внутри одновременно и газовый пузырь, и боль. К тому же у меня немного закружилась голова от жары и от мыслей. Парень назвал мне номер, и я набрал его.

– Не отвечают, приятель, – сказал я, положив трубку.

– Господи, если ты ее не найдешь, то отправишь меня в подростковую тюрьму?

– Да, придется.

– А просто привезти меня домой не можешь?

– Не могу.

– Проклятье. Позвони в «Плэйхаус Руби» на Нормандии. Это заведение рано открывается, и Тощий иногда любит в нем ошибаться. Проклятье, только не тюрьма!

Я позвонил в «Плэйхаус Руби» и попросил позвать Сару Тилден – так звали его сестру.

– Биг Блю, – подсказал он. – Попроси Биг Блю.

– Я хочу поговорить с Биг Блю, – добавил я, и лишь тогда бармен понял, о ком я говорю.

– Алло, кто это? – отозвался невнятный молодой голос.

– Это офицер Морган из Лос-Анжелесской полиции, мисс Тилден. Я арестовал вашего брата в пригороде за обладание опасными наркотиками: у него при себе оказались упаковки с таблетками. Я попросил бы вас приехать на Джорджия-стрит, 33 и забрать его. Это сразу на юг от Бульвара Пико и на восток от Фугуероа.

Когда я кончил говорить, она молчала целую минуту, потом сказала:

– Ну, мое терпение кончилось. Передайте этому мелкому сукиному сыну, пусть ищет себе адвоката. С меня хватит.

Я позволил ей еще немного изливать в трубку свое отчаяние, а потом сказал: