Текст книги "Твой ангел-хранитель"

Умягчи наша злая сердца, Богородице…

Святые люди зная, какие венцы в Царствии Небесном Господь приуготовляет всем незаслуженно обижаемым, подпадающим под кнут незрячей людской злобы покорно и смиренно, или пришедшие к этому интуитивно, как блаженная послушница из монастыря, искали и поношений, и бесчестий, и обид – и радовались этим тягостным приобретениям, относясь к обижающим их как к истинным своим благодетелям, молясь от всего сердца, чтобы Господь помиловал их, не наказывал за все те зло и ненависть, которые, исключительно по своей мирской незрячести да по бесовским наущениям, они изливают на ближнего и дальнего.

Помилуй и спаси те орудия, которые Ты употреблял для моего врачевания: тех людей, которые наносили мне оскорбления. Благослови их в этом и будущем веке! Вмени им в добродетели то, что они делали для меня! Назначь им из вечных Твоих сокровищ обильные награды… (Из молитвы святителя Игнатия Брянчанинова).

Святые искренне жалели этих людей, пытаясь лечить их язвы благодатным прикосновением своего любящего сердца. И к этому – к настойчивым попыткам прощать, горячо молиться, а в дальнейшем и любить, и жалеть недоброжелателей своих, истово желая их спасения наравне со спасением собственным – следом за Иисусом Христом призывали всех, выбравших христианскую стезю.

А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас. (Мф. 5:44).

Ярчайший пример, которому истово следовали все святые подвижники, был сам Спаситель и Его поразительное незлобие, Его кротость, Его непреходящая любовь и жалость к слепой в своем безумии и жестокости толпе. Будучи избиваем, оплеван, поносим и в конечном итоге мученически распят, Он лишь молился за своих мучителей и просил Отца Своего простить, пощадить их, ибо не ведают, что творят. (Лк. 23:34).

Великомученик Георгий Победоносец, каппадокиец, христианин, жил в конце III – начале IV века, в правление императора Диоклетиана, гонителя христиан, и подвергся за веру жесточайшим пыткам. Уже приговоренный к казни – отсечению головы – горячо молился Господу с просьбой простить его мучителей и привести их к познанию истины.

Святой Иоанн Русский, исповедник, жил в конце XVII – начале XVIII века. Простым солдатом в армии Петра Первого участвовал в русско-турецкой войне, попал в плен и был увезен в Малую Азию, селение Прокопион (по-турецки – Уркюп). Отказавшись обратиться в мусульманскую веру, претерпел ряд мучений и собственным бесстрашием и верностью христианству вызвал к себе уважение своего хозяина. Претерпевая издевательства со стороны других рабов, молился за них Богу и с любовью помогал всем, попавшим в затруднительное положение. Местные жители-мусульмане стали почитать Иоанна как святого и праведника и приходить к нему за советом. А по смерти хозяин разрешил похоронить Божиего человека по христианскому обычаю.

Святой праведный Иоанн Кронштадтский, живший в XIX веке, по окончании академии был послан служить священником в кронштадтский Андреевский собор. Ежедневно посещая свою убогую паству – кронштадтских босяков, попрошаек и пьяниц, – ухаживая за больными и помогая им материально, он нередко возвращался домой раздетым и без сапог. Постепенно милосердный пастырь начал вызывать нарекания и глумления со всех сторон, подвергаться устной и письменной клевете и даже прозвался юродивым.

Одно время епархиальное начальство запретило даже выдавать ему на руки заработанное, ибо он зачастую всё, до последней копейки, отдавал нищим. Но всё людское недоброжелательство и поношения не повлияли на смиренную любовь праведного Иоанна к людям.

Нужно любить всякого человека и в грехе его и в позоре его. Не нужно смешивать человека – этот образ Божий – со злом, которое в нем… (Святой праведный Иоанн Кронштадтский).

С Божией помощью он победил всех и вся, и за всё то, над чем в первые годы пастырства над ним смеялись… впоследствии стали прославлять, поняв, что перед ними истинный последователь Христов, подлинный пастырь, полагающий душу свою за овцы своя. (Из предисловия к книге святого праведного Иоанна Кронштадтского «Моя жизнь во Христе»).

Простить врагу своему, врагу нераскаявшемуся, который по-прежнему смотрит косо, оговаривает за спиной и не прочь подбросить при случае пучок саркастического хвороста в костер твоего незатухающего негодования или обиды… Возможно ли?

Начитавшись о подвигах святых отцов, стреножишь норовистое сердце и одариваешь приближающегося врага своей напористой улыбкой, бросаешь активное приветствие в насторожившиеся уши, но, не дождавшись при этом горячего отклика, не узрев радостно развевающийся белый стяг перемирия, впадаешь в привычное самоедство: «Сделала из себя посмешище! Сунулась со своими дурацкими дружбами во вражий стан!»

И начинают всплывать на поверхность старые, давно переваренные обиды и раздражения… Всё то зловоние, что казалось давно похороненным и забытым, снова охватит сердце – и уже не даст до утра закрыть воспаленные бессонницей глаза.

Есть те, кто проще и легче воспринимает обиды и обидчиков, ввиду того, что обиды, наносимые им, лишь царапают кожу души, не проникая вглубь. Но кто задет глубже, чей порог чувствительности ниже, чья уязвимость больше, чье самолюбие обостренней – простить зачастую не в состоянии.

Очень тонко и живо изображает такую остро уязвимую душу, задетую обидой, и механизм ее злобной накрутки Ф. М. Достоевский.

Там, в своем… подполье наша обиженная, прибитая и осмеянная мышь немедленно погружается в холодную, ядовитую и, главное, вековечную злость. Сорок лет сряду будет припоминать до последних, самых постыдных подробностей свою обиду и при этом каждый раз прибавлять от себя подробности еще постыднейшие, злобно поддразнивая и раздражая себя собственной фантазией. Сама будет стыдиться своей фантазии, но все-таки все припомнит, все переберет, навыдумает на себя небывальщины, под предлогом, что она тоже могла случиться, и ничего не простит. Пожалуй, и мстить начнет, но как-нибудь урывками, мелочами, из-за печки, инкогнито, не веря ни своему праву мстить, ни успеху своего мщения и зная наперед, что от всех своих попыток отомстить сама выстрадает во сто раз больше того, кому мстит, а тот, пожалуй, и не почешется. На смертном одре опять-таки всё припомнит, с накопившимися за все время процентами и… («Записки из подполья»).

На смертном одре…

Страшно дойти до смертного одра с камнем за пазухой. Или быть повинной в том, что кто-то другой, ввиду наших действий, слов, равнодушия, долгие лета держит за пазухой ожесточение или боль… «потому что мы прошли через их жизнь, как нож врезается в человеческое сердце: в момент трагедии мы показали им безразличие, в момент нужды мы их обошли, а порой отнеслись к ним со злобой». (Митрополит Антоний Сурожский).

И остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим… (Мф. 6:12).

Оправдаемся ли, представ перед Всезнающим Отцом в день Судный? Будем ли прощены в этом последнем, неминуемом предстоянии, если сами нанесли кому-либо непоправимую и неискупленную обиду или, обиженные, носились с обидой собственной, нянчились с ней, пестовали и растили ее, так и не попытавшись, так и не сумев простить?

Святые отцы то и дело повторяли, что всякое адресованное нам оскорбление, клевета, надругательство попущены волей Божией: либо в качестве предъявленного счета за наши неоплаченные проступки, за которые мы до поры до времени не получили по шапке; либо как лекарство, врачующее нашу достигшую аховых размеров, болезненную гордыню; либо как испытание нашей веры, проверка приятия нами воли Господней; либо (если уже позволяет духовный уровень) для того, чтобы своими молитвами о врагах наших, своим искренним прощением и откликом милосердия на причиняемое зло мы врачевали от недуга ненависти и озлобленности всех тех, кто продолжает упорно целиться в нас, находясь по ту сторону баррикад.

Возможно, это и есть первая палочка-выручалочка – постоянная память о том, что все физические, эмоциональные и словесные оплеухи, равно как и всё другое, случающееся с нами, посланы или попущены самим Господом для нашего врачевания и спасения – и что всякие горечь, недовольство, злость, ярость, направленные на обидчика, рикошетом отправляются в Небеса, осознаем мы это или нет.

Преподобный Авва Дорофей показывает, как из небольшого уголька оскорбления постепенно раздувается пожарище гнева и насколько проще, насколько вернее загасить недобрый огненный язычок еще в самом начале.

…малый уголек: это слово брата, нанесшего оскорбление. Если ты его перенесешь, то ты и погасил уголек. Если же будешь думать: «Зачем он мне это сказал, и я ему скажу то и то…» – вот ты и подложил лучинки, подобно разводящему огонь, и произвел дым, который есть смущение. Если хочешь, можешь погасить и это, прежде чем произойдет гнев. Если же ты продолжаешь смущать и смущаться, то уподобляешься человеку, подкладывающему дрова на огонь и еще более разжигающему его, отчего образуется много горящего уголья, и это есть гнев… И как горящее уголье, когда оно угаснет и будет собрано, может лежать несколько лет без повреждения, и даже, если кто польет его водою, оно не подвергается гниению: так и гнев, если закоснеет, обращается в злопамятность, от которой человек не освободится, если не прольет крови своей (под пролитием крови подразумеваются здесь великие подвиги и труды)… А если бы ты сначала укорил самого себя терпеливо, перенес слово брата твоего и не хотел бы отомстить ему за себя, и на одно слово сказать два или пять слов, и воздать злом за зло, то избавился бы от всех этих зол. Посему и говорю вам: всегда отсекайте страсти, пока они еще молоды…

Если все же раздражение или злость уже возникли и выгнать их из себя легким мановением мизинца не получается, святые отцы призывали направить это недоброе возгорание не на человека, причинившего зло, подпавши под волю бесовскую, под бесовское наущение, а на самих подстрекателей. Человек лишь орудие, и всякое зло, которое он творит под руководством темных сил, – обоюдоостро и ранит прежде всего его самого…

Святые отцы без устали напоминали, что самому человеку, полагающемуся единственно на свои силы, искоренить, выкорчевать из души злопамятность, равно как и другие греховные страсти, не под силу. И ряд молитв: Спасителю, Пресвятой Богоматери, святым угодникам Божиим могут оказать в этом неоценимую, если не первостепенную помощь.

Владыко Человеколюбче, Царю веков и Подателю Благих, разрушивший вражды средостения и мир подавший роду человеческому, даруй и ныне мир рабом Твоим (…), вкорени в нас страх Твой и друг ко другу любовь утверди. Угаси всяку распрю, отыми вся разногласия соблазны, яко Ты еси мир наш, и Тебе славу возсылаем: Отцу, и Сыну, и Святаму Духу. И ныне, и присно, и вовеки веков. Аминь. (Молитва Господу о примирении враждующих).

Умягчи наша злая сердца, Богородице, и напасти ненавидящих нас угаси, и всякую тесноту души нашея разреши, на Твой бо святый образ взирающе, Твоим страданием и милосердием о нас умиляемся и раны Твоя лобызаем, стрел же наших, Тя терзающих, ужасаемся. Не даждь нам, Мати Благосердная, в жестокосердии нашем и от жестокосердия ближних погибнути, Ты бо еси воистину злых сердец умягчение. (Тропарь иконе Божией Матери «Умягчение злых сердец»).

Умягчи наша злая сердца… в жестокосердии нашем… ибо в любой войне, в любой вражде, как ни пытаемся иной раз замыливать глаза на собственную неправоту, виноваты обе стороны. И искать, кто прав, кто виноват, кто начал, кто подхватил, с заведомо созревшим «разумеется, не я!» – занятие небезопасное, уводящее от решения проблемы к еще большему ее запутыванию, от единственно возможного выхода на свет примирения – к мрачному, кишащему гадами ненависти и озлобления тупику.

За врага своего нужно обязательно ставить свечки и Господу Иисусу Христу, и иконам Божией Матери: «Семистрельная», «Державная», «Всех скорбящих радость», др., и святым мученикам, благоверным князьям Борису и Глебу, и мученику Иоанну Воину, да и любому другому святому, чья икона есть в храме. Очень важно подавать записки о здравии врага своего (если человек крещенный), желать мысленно ему всякого добра, даже принуждая себя к этому поначалу, если подобное желание искренне не прорастает в сердце.

Но в первую очередь всегда, неустанно нужно просить у Бога: «Господи, избави мя от памятозлобия!», «Изгони из меня духа вражды и злобы!», «Научи меня терпеть, прощать и любить обижающих и ненавидящих!», «Даруй мне смирение принимать любое зло, как лекарство, врачующее мою гордыню и самомнение!»

Господи, прежде всего, в первую очередь: мя, из меня, мне!.. Ибо корень всех бед – во мне, озлобленной, ибо причина всех нападок – во мне, самолюбивой, ибо направленные на меня ядовитые стрелы из якобы вражеского стана – всего лишь бумеранг моей собственной, равнодушной ко всем и вся, самодостаточности, немилосердия и нелюбви к людям.

Я помню, одна моя прихожанка пришла, говорит: «Знаете, отец Антоний, не выношу Екатерину Сергеевну, сбудьте ее из прихода, я не могу ее больше терпеть!» Я говорю: «Знаете что, Ирина, вы должны терпеть Екатерину Сергеевну, я должен терпеть ее и вас, а Бог должен терпеть всех троих – кому хуже?» (Митрополит Антоний Сурожский).

К одному батюшке пришла прихожанка с жалобой на свою соседку. И житья никакого… и ругань постоянная… она мою кошку, такая-сякая, траванула… а я ее курице в отместку ногу сломала… Еще исстари в наших семьях эта вражда… И деды наши, и отцы, и…

И батюшка сказал:

– Молись. Начни за нее поклончики земные класть с молитовкой: «Господи! Прости рабе Твоей (имя) все обиды, что она мне за всю жизнь причинила! И меня прости, многогрешную, за всё, чем я ее обидела!» Ну, скажем пяток (поклончиков) утром, пяток днем и столько же вечером. И Псалтирь, сколько можешь, читай. А после каждого псалма осеняй себя крестным знамением и говори: «Господи Иисусе Христе! Прости нас с (имя), грешных!» Как бы внутри против нее не кипело – молись! И помни – первое время сильно враг против такой молитвы восстанет, тебя саму помыслами смущать будет, а соседку еще больше озлобит. Но ты знай свое – тверди молитовку и поклончики клади. Господь за неотступность твою беса вражды прогонит и ваши сердца умирит.

Месяца через два с половиной стали подружками не разлей вода. А сейчас, спустя… даже похоронены рядышком, один куст сирени обе их могилки, как сенью, покрывает.

Итак, для примера, обижена, ранена! Не посторонним: соседом/ торговым работником/ случайным пассажиром в трамвае – обиды на которых, вследствие незначимости для меня этих самых людей, проникают неглубоко, как заноза, и достаточно легко, при искреннем желании и малейших усилиях, извлекаются наружу. Ранена человеком важным и дорогим, вражду с которым воспринимаю очень болезненно. Обида, что называется, по самую рукоять и вызывает ответную, отнюдь не радужную гамму чувств – от горечи и печали до слепого ожесточения души.

Самоанализ – вещь полезная, если только копаю глубоко, объективно и всесторонне, а не долблю все в одном и том же месте свое сжавшееся, съежившееся сердце тупым ломом самосожаления: «За что-о-о?», «Почему он(она) со мной так поступил(а)?»

…когда нас порочат, злословят, укоряют – мы отворачиваемся гневно, нетерпеливо, вместо того, чтобы прислушаться и спросить себя: сколько правды в том, что говорит мне или обо мне этот человек, а если все неправда, что я ему сделал, каким образом я его ранил, каким образом он обманулся во мне, какова моя ответственность за то, что в его душе родились из-за меня злоба, гнев? (Митрополит Антоний Сурожский).

И сунув пытливый нос в нарисованный на холсте очаг с бурлящими не на шутку страстями, искренне признав, что в причине возникшего противостояния виновата и сама, начинаю выскребывать из святоотеческих сусеков мудрые действенные советы, чтобы, вылепив из них могучий крест, поставить его на этой бессмысленной войне.

И первое, что вспоминаю и пытаюсь удержать в памяти: «ЭТО ПОСЛАНО БОГОМ». Тут же проговариваю молитву: «Достойное по делам моим приемлю. Помяни мя, Господи, во Царствии Твоем». И раз, и два, и… До бесконечности, до одурения, иначе, остановившуюся на мгновение, тут же захлестнет девятый вал отчаяния, боли и самосожаления, из которого поди потом выплыви.

Славлю Господа! Если не сердцем, то хотя бы умом. Не умом, так устами: «Слава Тебе, Боже, за Твое промышление обо мне, грешней!», «Слава за врачество Твое!» Славлю, а не ворочаю языком леденец обиды, вспоминая снова и снова, как всё произошло, со всеми новоприбывающими, более тонкими и обидными нюансами.

«Господи, даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего!» Любую досаду на обидчика тут же разворачиваю лицом к собственной персоне: «Сама хороша!», пытаюсь пожалеть глазами ли, сердцем неиствующего противника, ибо вижу (заставляю себя видеть!), что его злоба в первую очередь ест поедом его самого, ибо знаю (заставляю себя знать!), что любая ненависть – это рана воспалившегося сердца. И если я, активная участница глупой и жестокой войны, вдруг осознала всю ее злотворность и гибельность для нас, воюющих, если я сложила оружие и отказываюсь воевать, если я хочу мира и света в этом бесславном и бессмысленном противоборстве, если я взяла за узду собственный норов и гордыню, но пока не умею пролить бальзам утешения на страдания моего врага, прикрытые маской ожесточения, на его воинственную, нерассуждающую злобу, травмирующую прежде всего его самого – я просто буду стоять, я заставлю себя выстоять, вымолчать и выслушать все, что во враге моем накипело против меня: выговори, излей и успокойся. Да, наверное, мне еще очень далеко до врачевания и исцеления твоих язв (я только начинаю с Божией помощью врачевать язвы собственные), но, по крайней мере, я уже не стану, как прежде, ни наносить ответный удар, ни защищаться… Бей! И может быть, занесенное для удара слово или взгляд остановятся в воздухе, ибо само мое непротивление будет врачевать и исцелять куда лучше и действеннее слабых и тщедушных моих усилий…

А еще, по вечерам, перед домашней иконкой Спасителя я буду класть за тебя земные поклоны и просить, просить, просить Господа горячо и неустанно: «Прости мне, Господи, всё то зло, которое вольно или невольно я причинила (…). И прости ему (ей) всё то зло, что он (она) вольно или невольно причинил (а) мне!», «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас, глупых, грешных! Примири нас, враждующих и ожесточенных, умягчи наши сердца и обрати их друг к другу в доверии, милосердии и любви».

Вот, примерно так. Изо дня в день, из-под палки, через неверие и нежелание, усталость и озлобление. Может, с месяц, может, с два, а может, и с год, пока не рассосется злокачественная опухоль вражды, пока дух злобы не разберет до последнего кирпичика мощную стену взаимоотчуждения, которую некогда сам же ретиво и рьяно воздвиг меж воюющими, пока собственное сердце не ощутит вдруг удивительную легкость и теплоту к обидчику, пока глаза обидчика не коснутся ответной любовью и лаской.

Это тяжело. Будут мешать и неверие, и внутренние барьеры: «Чтобы я! Да первая!» И слепота к собственной неправоте. И это наше новомодное нетерпение: «Вынь, Господи, да положь мир на блюдечке».

Это тяжело, но возможно. Возможно, если понимаешь и помнишь, что без любви и милосердия к ближнему и дальнему – к любому, всякому, каждому… оскверненному, как и я, ты, он, она, грехами и пороками, но созданному по образу и подобию Божиему – мы не имеем никакого права и на любовь Создателя к нам самим.

Ангеле Божий, Хранителю святый, моли Бога о мне!

Случаются в жизни часы, и дни, и недели (тем чаще и продолжительнее, чем ближе подходишь к порогу прощания с миром), когда острием входит в сердце собственное одиночество. Еще печешься по инерции о давно уже выросшем ребенке, заботишься о состарившейся матери, разделяешь слухи-сплетни наведывающих по воскресеньям приятелей и знакомых, крутишься белкой в опостылевшем колесе повседневности – а по ночам плачешься в жилетку собственной подушки… ибо надо, чтобы всякому человеку хоть куда-нибудь можно было пойти… (Ф. М. Достоевский, «Преступление и наказание»).

Пойти некуда. Ибо нет Друга, Старшего Товарища, Божией милостью Духовного Отца… – того, кто смог бы истинно материнским чутьем нащупать и вскрыть копившуюся годами боль, понять, прочувствовать, разделить ее в самом настоящем и ощутимом смысле слова, без мудрствований и глубокомысленных советов, обычно дающихся из показного, дохлого участия к чужой судьбе; и, наконец, смягчить, утишить эту боль самым верным, самым долгожданным – из возможных – словом, разогнать сгустившиеся тучи слепящими лучиками своих солнечных глаз.

Нет человека, чье присутствие, ласковое прикосновение к плечу, к оголенной душе – лечит. Человека, с которым не требуется лишних объяснений, ибо всякий истинный диалог совершается и совершенствуется лишь на глубине молчания, где соприкосновению душ уже не мешает ни рябь поверхностного общения, ни накатывающие волны сиюминутных эмоций.

Приснопамятная первая встреча с отцом Владимиром… Понимаю, что нахожусь перед необыкновенным человеком, который слушает не сами слова, а внутреннее состояние говорящего… Всё происходящее в другой душе он воспринимает так отчетливо, как другие читают с листа, только необыкновенно стремительно – одним взором… Переживая потрясение от глубины восприятия не знающего меня человека, не подозреваю, что это священник, способный без объяснений постигать чужое, горькое и скорбное, почти не ошибаясь. И еще стану свидетелем того, как люди без конца будут переливать в него свою боль всех видов. Не только физическую, но все разновидности духовных скорбей: даже безысходность, саму оставленность Богом. И его душа будет отзываться на эти беды глубже и страдательней, чем пребывающие в них. (Ерофеева Е. В. Об иерее Владимире Шикине, батюшке Серафимо-Дивеевского монастыря).

Мало кому выпадает на долю такая встреча, дается такое утешение. Но зачастую, лишенные Божией поддержки в лице человека – друга ли, истинного Духовного Пастыря – мы обретаем ее в нашем невидимом товарище, верном спутнике и сострадательном свидетеле всех наших бед и падений…

Ангеле Божий, Хранителю Святый, покрой меня твоим покровом от стрел демона, от глаз обольстителя и сохрани мое сердце в ангельской чистоте. Святый ангеле-хранителю – моли Бога о мне!

Мы не видим его, так как глаза, ослепленные мирским и вещественным, слепы, но иногда внутренним чутьем, еле слышно, можем уловить: деликатный совет или твердое предостережение, мягкий, но настойчивый укор или беззвучную радость за те добрые крохи, которые изредка, находясь в истинно христианском расположении духа, мы скармливаем голубям представившегося случая.

Было моей Анюшке лет девять. Я давала ей деньги на школьные обеды.

И случайно вдруг узнаю, что обеды не съедаются, а деньги тратятся на немудреные киосковые радости. Не откладывая в долгий ящик, притянула обманщицу одновременно и к себе, и к ответу. И вдруг слышу: «Мама, как хорошо, что ты узнала. У меня та-ак сердце болело, что я тебя обманываю, та-ак болело…»

Этот проникновенный, добрый голос (голос ангела, голос совести) ребенок слышит очень отчетливо, но по мере взросления и накапливания в нас мирского сора, голос становится тише и глуше. Ангел-хранитель пятится, отступает. Бесы, водящие вокруг нас хороводы, гонят его прочь. Но совсем он не уходит и не уйдет никогда. Как славный мальчишка из «Честного слова», он будет стоять на своем посту до удручающих сумерек, до полной и беспросветной ночи в нашей душе, ибо обещал, ибо дал слово быть рядом с нами – и это слово, несмотря ни на что, должен теперь сдержать. Святую обязанность – охранять по мере сил назначенного человека – ему поручил сам Господь. И как бы ни была обезображена душа подопечного, созданного, как и все, по образу и подобию Божиему, как бы ни был он удален от Бога, в каких бы смертных грехах ни был замечен и уличен, какие толпы бесов ни сопровождали бы его по высвобождении души из почившего тела, ангел не уйдет, не оставит. Он будет горько оплакивать участь того, кто мог да не захотел наследовать Царствие Радости и Покоя, жестко и бездушно собирая дань с мира (по нитке, по волокну, по веревке, по канату), не вернул миру сторицей себя самого…

Из всех ангельских чинов ангелы-хранители – самые близкие человеку небесные создания. Равно как шестокрылые серафимы (с древнееврейского – пламенеющие), пламенеющие любовью к Богу и возжигающие эту любовь в других, нижестоящих в небесной иерархии, находятся в непосредственной близости к самому Господу.

Следом за серафимами предстоят Отцу Небесному многоочитые херувимы, ведающие тайнами и премудростями Божиими.

Херувимов сменяют престолы, ибо на них, как на разумных престолах, по словам святого Максима Исповедника, почивает Бог, верша Свое правосудие и помогая праведному суду земных царей и судей.

Господства – помогают мудрому управлению земным властям, учат владеть чувствами, смирять страсти, господствовать над своей ветхой, греховной природой.

Силы – творят чудеса, ниспосылая дар чудотворений и целительства святым угодникам Божиим. Они укрепляют человека, в смирении несущего свой крест, в терпении превозмогающего жизненные тяготы и скорби.

Имеют власть над темной силой, помогают отгонять злые помыслы и отражать нападения бесовские небесные Власти.

Начала – служат начальниками над низшими ангелами, руководя и направляя последних. Также они управляют Вселенной и охраняют народы, их национальные особенности, их земли и язык.

Архангелы – великие вестники, несущие на землю благую весть или пророчество. Они укрепляют веру, помогают человеку понять и открыть для себя Евангелие, озариться его светом и мудростью.

И наконец, ангелы-хранители.

Над всеми девятью Небесными чинами поставлен Богом архистратиг Михаил (с еврейского – «кто как Бог»). Он помог низвести богоотступника Денницу с неба. И ныне христиане, одолеваемые духами злобы, уныния, гордыни, терпящие скорби от следования бесовским наущениям и гонения от своих врагов и недоброжелателей, могут искать защиты и спасения у доблестного и святого архангела Михаила:

Святый архангеле Божий Михаиле, отжени от меня молниеносным мечем твоим духа лукаваго, искушающаго мя.

О великий архистратиже Божий Михаиле, победитель демонов! Победи и сокруши всех врагов моих видимых и невидимых, и умоли Господа Вседержителя, да спасет и сохранит меня Господь от скорбей и от всякия болезни, от смертоностныя язвы и напрасный смерти, ныне и присно и во веки веков. Аминь (читают в понедельник).

Святой архангел Гавриил (с еврейского – «муж Божий, крепость Божия, сила Божия») – благовестник тайн Божиих, возвестивший Деве Марии о ее непорочном зачатии и великой светлой миссии стать матерью Спасителя рода человеческого; поведавший Иосифу и Пресвятой Марии о повелении Ирода убить всех младенцев и предупредивший о грозящей им опасности; посланный Господом Богом в Гефсиманский сад – к одинокому горячо молящемуся Сыну покинутому учениками и друзьями Своими в час, предстоящий мученической казни.

Святый архангеле Гаврииле, радость неизреченную с Небес Пречистой Деве принесший, исполни радостию и веселием сердце мое, гордостию преогорченное.

О, великий архангеле Божий Гаврииле, ты еси благовестил Пречистой Деве Марии зачатие Сына Божия. Возвести и мне, грешному, день страшной смерти, и умоли Господа Бога за грешную мою душу, да простит Господь грехи мои; и не удержат меня демоны на мытарствах за грехи мои.

О великий архангеле Гаврииле! Сохрани меня от всех бед и от тяжкой болезни, ныне и присно и во веки веков. Аминь (во вторник).

Святой архангел Рафаил (с еврейского – «помощь, исцеление Божие, врачевание Божие, целитель человеческих недугов») – врач Божий, утешитель скорбящих. Призывая его, рассчитывают на его заступление и помощь люди милосердные и сердобольные.

О великий архангеле Божий Рафаиле, приемый дар от Бога целити недуги, исцели неисцельные язвы моего сердца и многие болезни моего тела.

О великий архангеле Божий Рафаиле, ты еси путеводитель, врач и целитель, руководствуй меня ко спасению и исцели все болезни мои душевные и телесные, и проведи меня к Престолу Божию, и умоли Его благоутробие за грешную мою душу, да простит меня Господь и сохранит от всех врагов моих и от злых человек, от ныне и до века. Аминь (в среду).

Святой архангел Уриил[7]7
  В некоторых источниках его называют также архангелом Иеремиилом.


[Закрыть] (с еврейского – «свет или огонь Божий, просветитель») наставляет заблудших, возбуждает к молитве, освещает закоулки души, вымывая из нее нечистоты. Просвещает умы людей откровением истин, истребляет гибельные земные привязанности, воспламеняет сердца любовью к Господу.

Святый архангеле Божий Урииле, светом Божественным озаряемый и преизобильно исполненный огнем пламенной горячей любви, брось искру огня сего пламенного в мое сердце холодное, и душу мою темную светом твоим озари.

О великий архангеле Божий Урииле, ты еси сияние огня Божественного и просветитель помраченных грехами: просвети ум мой, сердце мое, волю мою силою Святаго Духа, и настави меня на путь покаяния, и умоли Господа Бога, да избавит меня Господь от ада преисподняго и от всех врагов видимых и невидимых, ныне и присно и во веки веков. Аминь (в четверг).

Святой архангел Селафиил (с еврейского – «молитвенник Божий, побуждающий к молитве») вразумляет как, когда и о чем молиться, и сам непрестанно молится Богу о людях, заблудших, утративших связь с Небом и горними жителями его.

Святый архангеле Божий Селафииле, даяй молитву молящемуся, научи меня молиться молитвой смиренной, сокрушенной, сосредоточенной и умиленной.

О великий архангеле Божий Селафииле, ты молиши Бога за людей верующих, умоли Его благоутробие за меня, грешного, да избавит меня Господь от всех бед и скорбей, и болезней, и от напрасныя смерти, и от муки вечныя, и сподобит меня Господь Царствия Небесного со всеми святыми вовеки. Аминь (в пятницу).

Святой архангел Иегудиил (с еврейского – «славящий Бога, хвала Бога») – покровитель монахов и всех воинов Христовых, подвизающихся на пути спасения. Наставник и помощник в работе, ходатай о воздаянии человеку за его благочестивые подвиги и труды.

Святый архангеле Божий Иегудииле, присный споспешниче всех подвизающихся на пути Христовом, возбуди меня от тяжкой лености и подвигом добрым укрепи меня.

О великий архангеле Божий Иегудииле, ты ревностный защитник славы Божией: ты возбуждаешь прославлять Святую Троицу, пробуди и меня, ленивого, славить Отца и Сына и Святаго Духа, и умоли Господа Вседержителя да созиждет во мне сердце чисто и дух правый обновит во утробе моей, и Духом Владычным утвердит меня и истиною Отцу, и Сыну, и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков. Аминь (в субботу).