Текст книги "Лето"

Глава VI

Вечером после ужина Черити сидела в одиночестве на кухне, прислушиваясь к беседе на крыльце. Мистер Ройалл разговаривал с молодым Гарни.

Посуду давно убрали, старая Верена, ковыляя, пошла спать. Черити сидела и смотрела в окно, положив руки на колени. Безветренный вечер дышал прохладой. На западе над чернотой холмов полоска янтаря переходила в бледную зелень, а затем в глубокую синеву, в которой ярко сияла первая звезда. В сумерках ухала сова, чуть заглушая плавную беседу двух мужчин.

Голос мистера Роайлла полнился довольством: уже очень давно адвокату не попадался собеседник, сравнимый с Люцием Гарни, и Черити догадывалась, что для опекуна Гарни олицетворяет его собственное загубленное, но не забытое прошлое. Миссис Хэтчерд была вынуждена уехать в Спрингфилд из-за болезни вдовой сестры, и тогда молодой Гарни, всерьез поставив себе задачу зарисовать и замерить все старые дома в округе вплоть до границы с Нью-Гэмпширом, попросил мистера Ройалла сдать ему комнату в доме, пока кузина не вернется. Черити трепетала, как бы мистер Ройалл не отказал: в буром доме не было ни одной подходящей комнаты. Впрочем, как выяснилось, жить Люций Гарни мог и в доме мисс Хэтчерд, а к мистеру Ройаллу просто приходить столоваться; и после целого дня переговоров мистер Ройалл согласился на эти условия.

Черити показалось, что он счастлив выручить немного денег. Возможно, несмотря на свою репутацию стяжателя, опекун был намного бедней, чем считали в Норт-Дормере. Его практика превратилась в миф, возвращаясь к жизни только во время вызовов в Хэпберн или Неттлтон, а интервалы между поездками становились все длинней, так что мистер Ройалл зарабатывал лишь на скудной продукции своей фермы да еще как представитель нескольких страховых агентств округи. В общем, он весьма охотно согласился на предложение Гарни сдать в аренду двуколку за полтора доллара в день; мистер Ройалл был так доволен сделкой, что вскоре после ее завершения случилось небывалое: когда Черити подновляла свою старую шляпку, он словно невзначай уронил ей на колени десятидолларовую купюру.

– Иди порадуй себя новым нарядным капором, чтобы другие девушки с ума от зависти сошли, – сказал он с робким огоньком в глубоко посаженных глазах; и она немедленно догадалась, что этот неожиданный подарок – единственный денежный презент за все годы – был первым взносом от Гарни.

Однако появление молодого человека дало мистеру Ройаллу нечто большее, чем простая денежная выгода. Впервые за многие годы у него в доме появился достойный собеседник. Черити смутно понимала душевные нужды опекуна, однако знала, что адвокат ставит себя выше окружающих, и, как оказалось, Люций Гарни с ним в этом согласен. Она изумилась, обнаружив, каким красноречием заблистал мистер Ройалл в компании понимающего собеседника, и в равной степени изумилась, увидев, с каким дружеским почтением слушает его молодой Гарни.

Обычно мужчины говорили о политике, что было полностью вне сферы интересов Черити, но этим вечером беседа необычно приковала ее внимание, ведь речь зашла о Горе.

– Гора? Гора? – переспросил мистер Ройалл. – Что она собой представляет? Пятно позора – вот что! Этот сброд следовало бы давно выгнать оттуда, но местные слишком их боятся. Гора под юрисдикцией поселка, и кто, если не Норт-Дормер, виноват, что у всех на виду живет банда воров и отщепенцев? Они бросают вызов законам страны самим своим существованием! Увы, никому не хватает духу туда соваться – ни шериф, ни налоговый инспектор, ни коронер никогда не поднимались на Гору; когда речь заходит о безобразиях, которые там творятся, городская управа только отводит глаза и выделяет деньги на усовершенствование водокачки. Единственный, кто бывает там регулярно, священник: если кто-то умирает на Горе, его зовут на похороны. Да, о похоронах тамошние обитатели еще думают, но я никогда не слышал, чтобы священника звали на крестины или свадьбу, и к судье они тоже не обращаются. Так что на самом деле они просто кучка язычников.

Используя юридический жаргон, мистер Ройалл пустился в объяснения, как именно маленькая колония скваттеров ухитрилась загнать закон в тупик. Черити со все возрастающим пылом ждала отклика Люция на эту речь; впрочем, молодой человек явно предпочитал слушать, а не говорить.

– Полагаю, вы сами там никогда не бывали? – наконец спросил он.

– Однажды довелось, – презрительно усмехнувшись, ответил мистер Ройалл. – Местные умники пророчили, что я не вернусь оттуда; однако никто меня и пальцем не тронул, а ведь я как раз отправил одного из этой шайки в тюрьму на семь лет.

– И после этого вы отважились идти к ним?

– И недели не прошло после суда. Парень с Горы пустился в Неттлтоне во все тяжкие. С ними такое случается: если удается подзаработать деньжат на рубке леса, они уходят в загул, пока не истратят последний цент. Ну а тот парень докатился до непредумышленного убийства. Я добился, чтобы его осудили, хотя даже в Неттлтоне боялись людей с Горы, а потом произошло кое-что странное. Парень уже в тюрьме послал за мной и, когда я прибыл, сказал: «Мой защитник – просто трусливый цыплячий потрох, тупица, подлый сукин сын… и так далее. А у меня осталось важное дело на Горе, и вы – единственный из всей судейской братии, которому оно может быть по плечу». Парень сообщил мне, что у него есть дочь, совсем малышка. Он хотел, чтобы ее воспитали как христианку. Я пожалел парня, поэтому отправился на Гору и принес ребенка сюда… Больше на Горе я не бывал.

– А мать ребенка? – после долгой паузы спросил Гарни. – Разве матери не было?

– Была, почему нет. И с радостью избавилась от ребенка. Они там все люди только отчасти. Учитывая ее образ жизни, думаю, она давно мертва. Так или иначе, я никогда о ней не слышал.

– Боже, как ужасно, – пробормотал в ответ Гарни.

Задыхаясь от унижения, Черити бросилась из кухни к себе наверх. Наконец она узнала, кто ее родители: пьянчуга-каторжник и женщина, почти потерявшая человеческий облик и отказавшаяся от ребенка. Причем узнала лишь благодаря тому, что единственный человек, в чьих глазах она жаждала выглядеть выше своего окружения, всего-навсего захотел послушать историю про Гору!.. Она заметила, что мистер Ройалл так и не назвал ее имени, даже не намекнул на то, что «ребенком с Горы» была Черити: смолчал из уважения к ее чувствам. Но молчание опекуна уже ничего не меняло.

Что толку в его осмотрительности, если она сама сегодня днем, превратно истолковав интерес Гарни к колонии изгоев, кичилась своим происхождением?

За те десять дней, что Люций Гарни провел в Норт-Дормере, он не сказал ей ни слова любви. Он встал на защиту Черити перед кузиной, когда та поставила под сомнение ее способности библиотекаря, однако так он лишь восстанавливал справедливость, ибо в способностях Черити усомнились по его вине. Когда он нанял двуколку мистера Ройалла, то попросил девушку сопровождать его в архитектурных исканиях, но Гарни был новичок в здешних краях и, естественно, нуждался в проводнике из местных. Наконец, когда мисс Хэтчерд отбыла в Спрингфилд, он горячо просил мистера Ройалла предоставить ему стол. А с другой стороны, где еще он мог остановиться?

Ведь не у Каррика Фрая, с его парализованной женой и целым выводком детей, из-за которых за столом яблоку негде упасть; не у Таггартов, которые живут за целую милю отсюда; и не у бедной старушки миссис Хоуз, которая с тех пор, как старшая дочь разбила ей сердце, едва находит силы на готовку. Пожалуй, лишь у мистера Роайлла и могли достойно принять молодого человека.

Таким образом, в прошлом ничто не давало повода взращивать надежды, которые трепетно лелеяла Черити. Но под видимой поверхностью событий, которые привели и удерживали здесь Люция Гарни, бурлило подводное течение, столь же мощное и загадочное, как та сила, что заставляет деревья покрываться листвой, когда у корней еще белеют остатки снега. Люций Гарни и впрямь прибыл сюда по делу – Черити видела письмо нью-йоркского издателя, который поручил ему исследовать дома восемнадцатого столетия в наименее известных уголках Новой Англии. Однако для нее это было непостижимо, так же непостижимо, как восхищение, с которым Гарни останавливался перед покосившимися и обвалившимися домами, тогда как другие, восстановленные и «улучшенные», не удостаивал и взглядом.

Она подозревала, что округ Игл оказался не так богат архитектурно, как ожидал Гарни, и продолжительность его пребывания в Норт-Дормере (месяц, как сказал сам Люций) хотя бы отчасти связана с первым взглядом на Черити в библиотеке и чувством, которое промелькнуло тогда в его глазах. Все, что произошло следом, казалось, выросло из этого взгляда: его манера общения, то, как он схватывал на лету ее слова, очевидное желание продлить их экскурсии… рвение, с которым он хватался за каждую возможность побыть вместе.

Хотя мистер Гарни не скрывал симпатии, было сложно понять, как расценивать знаки его приязни, потому что манеры молодого человека крайне отличались от привычных Черити. Люций разговаривал с ней и проще, и почтительней, чем это было принято в Норт-Дормере. Порою именно в те минуты, когда он держался с наибольшей простотой, она острей всего ощущала, как они далеки. Его образование и виды на будущее проложили между ними такую пропасть, что никакими усилиями Черити не могла бы навести мосты.

Сегодня пропасть разверзлась широко, как никогда. Девушка вбежала в свою комнату с горячей мольбой никогда не видеть Люция Гарни снова. «Пусть он уезжает отсюда, – простонала Черити в подушку. – Как бы я хотела, чтобы он уехал и не возвращался!»

Ночные часы шли один за другим, а она все лежала на кровати, позабыв снять измятое платье. Сознание Черити словно затянуло в черный водоворот, и все ее надежды и мечты были захвачены потоком страданий.

Утром от этих бурных переживаний осталась только смутная боль в сердце. Открыв глаза, Черити сразу подумала о погоде, ведь Гарни просил ее показать коричневый дом под Поркьюпайн, а затем покатать по Хэмблину Так как поездка обещала затянуться, они условились встретиться в девять утра. Солнце едва взошло на безоблачном небе, а девушка уже суетилась на кухне: делала сэндвичи с сыром, переливала в бутылку пахту, нарезала и упаковывала яблочный пирог и обвиняла Верену, что корзина для пикников куда-то пропала со своего крючка в коридоре. Когда Черити вышла на крыльцо в розовом ситцевом платье, чей цвет слегка поблек от стирки, но все еще удачно оттенял смуглоту кожи, ее душу настолько переполняла радость от ясного солнца и прекрасного утра, что она полностью забыла о ночных страданиях. Какое имеет значение, с Горы она родом или нет, если кровь в жилах кипит от любви и молодой Гарни уже спешит по дороге навстречу?

Мистер Ройалл вышел на крыльцо следом. Завтрак, как обычно, прошел в молчании, но сейчас он с удивлением смотрел на ее розовое платье и корзину на сгибе локтя.

– Куда это ты собираешься?

– Мистер Гарни хочет поехать сегодня пораньше.

– Мистер Гарни, мистер Гарни!.. Разве он еще сам не разобрался, как править двуколкой?

Черити промолчала, и мистер Ройалл забарабанил пальцами по перилам веранды. Впервые он заговорил про молодого человека в подобном тоне, и девушку обдало легким холодком тревоги. Через минуту он пошел за дом, где поденщик мотыжил землю.

Воздух был прозрачным и бодрящим, с холодным отблеском осени, которую в раннее лето к холмам приносит северный ветер; ночью выпала роса – не унылой пленкой влаги, а отдельными бусинами, которые бриллиантами сверкали на траве и листьях папоротника.

Путь к подножию Поркьюпайн предстоял долгий: сначала через долину, стиснутую голубыми холмами, затем к буковым рощам, направляясь дорогой на Крестон, вдоль ручья, что резво катил темные воды, перепрыгивая через бревна и огибая мшистые, будто обитые бархатом валуны, и затем опять через фермерские поля возле Крестон-Лейк, постепенно поднимаясь вверх на каменный склон Орлиного хребта.

За холмами раскинулась еще одна долина, зеленая и буйная, а дальше вновь голубели пики, завихряясь к небесам, будто волны при отливе. Гарни привязал лошадь к пню, и молодые люди распаковали корзину под старым орехом с расколотым стволом, из которого с гудением вылетели шмели. Полуденное солнце уже согрело землю, над ними шептал и шелестел лес. Мелкие мошки танцевали в лучах света, а стайка белых бабочек обмахивала крылышками подвижные малиновые кончики кипрея. Казалось, что в этой огромной ложбине меж землей и небом Черити и Гарни были единственными живыми созданиями.

Черити приуныла: к ней подкрались тревожные мысли. Люций Гарни молчаливо лежал рядом, закинув руки за голову, рассматривая зеленое кружево листвы, и девушка не могла не задаваться вопросом: о чем он думает? Не о том ли, что услышал вчера от мистера Ройалла? Насколько низко она пала в его глазах?

Черити жалела, что согласилась показать Люцию тот дом; ей не хотелось, чтобы он увидел людей, из среды которых она вышла, пока рассказ опекуна настолько свеж в памяти.

Девушка не раз порывалась попросить: «А не поехать ли нам прямо вдоль хребта в Хэмблин, к маленькому заброшенному дому, который ты хотел посмотреть?» – но удерживали застенчивость и гордость. «Пусть знает, какого я полета птица», – заявила она себе с несколько вымученным бунтарством, ибо на самом деле молчала из-за стыда.

– Надвигается гроза!

Люций проследил за ее взглядом и улыбнулся:

– Вас пугает тот клочок облака среди сосен?

– Он над Горой, а облако над Горой всегда не к добру.

– Ох, я не верю и половине плохого, что вы рассказываете про Гору!.. Ладно, давайте спускаться к нашему коричневому дому. Успеем, пока дождь не пошел.

Люций был не так уж далек от истины: когда они свернули на дорогу, идущую под косматым боком Поркьюпайн, и наткнулись на коричневый дом, на них упало всего несколько капель. Дом одиноко стоял на границе с болотом, обозначенной зарослями камыша и ольшаника; трудно было понять, что заставило первого поселенца выстроить себе жилище в столь неприветливом месте.

Черити нахваталась от своего компаньона достаточно знаний для понимания, что именно интересно в этом доме. Она обратила внимание на разбитое веерообразное окно над дверью, каннелюры облезших пилястр по углам и круглое слуховое окно; и она знала, что по причинам, до сих пор для нее непонятным, всем этим следовало восхититься. Тем не менее, они уже повидали более «типичные» (словечко Гарни) дома, и Люций, бросив поводья, сказал с легким неприязненным содроганием:

– Мы тут ненадолго.

На фоне беспокойного ольшаника, листья которого поворачивались белой подкладкой к сильному ветру, дом выглядел особенно одиноко. На ставнях остались только отдельные лохмотья краски, разбитые окна были законопачены ветошью, а сад превратился в мерзкую путаницу крапивы, лопухов и высоких болотных сорняков, над которыми жужжали синие мухи-падальщицы.

В глубине дома мелькнул ребенок с такой же копной белобрысых волос и бледными глазами, как у Лиффа Хайатта. И тут хлынул дождь. Он бешено хлестал косыми тугими струями, прибивая к земле кустарники и сгибая почти вдвое молодые деревья, рвал листья и превратил дорогу в реку, каждая впадина стала огромной пузырящейся лужей. Тьма сгущалась, пререзаемая сполохами странного света, и почти непрерывно слышались раскаты грома.

– Повезло, что мы успели сюда добраться, – улыбнулся Гарни.

Он привязал лошадь в сарае под уцелевшей частью крыши, закутал Черити в свое пальто и побежал с ней к дому.

Мальчик больше не появлялся, на стук никто не ответил, и они просто вошли.

Покосившаяся дверь открылась в кухню, где у окна сидела старуха в платке. Она держала на коленях тщедушного котенка; время от времени тот спрыгивал и пытался убежать, прихрамывая, но старуха возвращала его на место с неизменным пустым выражением на морщинистом лице. Другая женщина, – неопрятное создание, которое Черити уже как-то видела в этих краях, – прислонилась к оконной раме и молча не сводила с них глаз. Близ печи на бочке спал небритый мужчина в драной рубахе.

Кухня была голой и убогой, воздух в ней пропитался запахом табака и грязи. Женщина смотрела на вошедших настолько обескураживающе, а лицо спящего мужчины было таким пропитым и скотским, что отвращение Черити смешалось со страхом. За себя она не боялась, она знала, что Хайатты вряд ли причинят ей вред, но не могла угадать, как они отнесутся к «городскому парню».

Люций Гарни, конечно, высмеял бы ее страхи. Он прошелся взглядом по комнате, приветствовал всех общим «Как поживаете?» и, не получив ответа, попросил молодую женщину приютить их, пока не закончится буря.

Женщина перевела взгляд с него на Черити:

– Ты ведь девчонка Ройалла?

В лицо Черити бросилась краска.

– Я Черити Роайлл, – сказала она, словно утверждая свое право на это имя.

– Ну, пережидайте, – буркнула она и отвернулась к плите, на которой что-то варилось.

Гарни и Черити сели на лавку лицом к покосившейся двери. Сквозь образовавшуюся щель их рассматривали белобрысый мальчик и бледная малышка со шрамом через всю щеку. Черити улыбнулась и сделала приглашающий жест, но, как только дети поняли, что замечены, они ускользнули прочь, тихо ступая босыми ногами. Черити пришло в голову, что они боятся разбудить спящего мужчину; возможно, тот же страх вынуждал тихо сидеть женщину.

Дождь продолжал бить в окна, и кое-где сквозь трещины в стекле пробирались ручейки, собираясь в лужи на полу. Снова и снова котенок мяукал и вырывался, снова и снова костлявая рука старухи за шкирку возвращала его на место; один или два раза мужчина у печки ворочался и вновь затихал, уронив голову на волосатую грудь. Минута шла за минутой, дождь все лил, и Черити начало охватывать отвращение к этом дому и его обитателям.

По сравнению с увиденным – слабоумная старуха, запуганные дети, оборванец, спящий тяжелым пьяным сном, – ее собственная жизнь казалась прекрасной грезой мира изобилия. Вспомнились надраенный пол кухни мистера Ройалла, шкафчик, полный китайского фарфора, своеобразный запах дрожжей, кофе и жидкого мыла, прежде ненавистный, а ныне воплощающий в себе домашний уют и порядок. Или кабинет мистера Ройалла: набитое конским волосом кресло с высокой спиной, выцветший вязаный коврик, ряд книг на полке, гравюра «Капитуляция Бергойна» над печкой, ковер, на котором выткан белый с коричневым подпалом спаниель… Хотя бурый дом всегда казался простым и бедным по сравнению с домом мисс Хэтчерд, где царили свежесть, чистота и приятные ароматы.

«А мое место вообще здесь… здесь», – повторяла про себя Черити, но каждый инстинкт, каждая привычка делали ее чужой среди болотных нищих, живущих как звери в логове. Теперь она всей душой жалела, что, уступив любопытству Гарни, привела его сюда.

Тонкое платье Черити промокло насквозь, и она начала дрожать. Молодая женщина, должно быть, заметила это, потому что вышла из комнаты и, вернувшись, протянула гостье чашку в трещинах. В чашке был виски, и Черити покачала головой, зато Гарни взял чашку и приложился к ней. Поставив чашку, молодой человек нашарил в кармане доллар… и убрал руку. Вероятно, ему не хотелось на глазах у Черити давать деньги тем, кого она как-то назвала родней.

Спящий мужчина, пошевелившись, поднял голову и открыл глаза. Несколько секунд он смотрел на посетителей отсутствующим взглядом, затем его веки вновь опустились, и голова упала на грудь.

Однако на лице женщины появилась тревога. Она выглянула в окно и повернулась к Гарни:

– Думаю, вам лучше уйти сейчас.

– Спасибо, – поблагодарил Гарни, протягивая руку.

Женщина будто не заметила его жеста и отвернулась.

Дождь еще накрапывал, но они едва обращали на это внимание, вдыхая чистый воздух как целительное лекарство. Облака поднялись выше, и в просветы между ними из далеких синих глубин лился свет. Гарни отвязал лошадь, и они поехали сквозь угасающий дождь, который сиял бисеринками в солнечных лучах.

Поначалу Черити молчала; ее компаньон казался серьезней, чем обычно, как будто и его угнетало увиденное.

– Вот примерно из таких людей я родом, – внезапно выпалила девушка. – Кто знает, может, мы даже родня.

– Бедняги, – вздохнул Гарни. – Не могу понять, зачем они приехали в эту малярийную дыру.

– Чтобы лучше жилось! – иронически рассмеялась Черити. – На Горе дела обстоят еще хуже. Баш Хайатт женился на дочери фермера, которому раньше принадлежал коричневый дом. Наверное, это Баш и спал у печки. – Гарни нечего было сказать, и Черити продолжила: – Я видела, как вы собирались дать доллар той бедной женщине. Почему передумали?

Гарни покраснел и наклонился вперед, чтобы согнать с шеи лошади слепня:

– Я…

– Потому что решили, что мне будет стыдно, если я увижу, как вы даете деньги моей родне?

– О, Черити… – Молодой человек глянул на нее глазами, полными упрека.

Впервые он назвал ее по имени, и это открыло дорогу слезам.

– Мне не стыдно… не стыдно… они моя родня, и мне не стыдно… – всхлипывала она.

– Моя дорогая, – пробормотал Гарни, обнимая Черити, и она прижалась к нему, выплакивая свою боль.

В ясном небе уже зажглись все звезды, когда они добрались в Норт-Дормер и подъехали к бурому дому.