Текст книги "Слипперы"

5

Возвращались мы тоже на такси. И там, видимо под влиянием разговора с писателем, у нас с Марго вышел диспут о параллельных мирах и всем таком. Она утверждала, что это выдумки, игра воображения, я же из желания ее раззадорить отстаивал противоположную точку зрения. Таксист с большим интересом прислушивался к нашему спору и в итоге решил вмешаться.

– А мне нравится, – сказал он.

– Что нравится? – поинтересовался я.

– Ну… Как сказать… Мне нравится, что мы не одни, – серьезно проговорил мужик.

– В каком смысле? – не сообразил я.

– Ну как… Если, кроме нас, никого больше нет, глупо получается. Разве нет?

– Ну да, – на всякий случай согласился я, хотя мысль все же осталась не совсем понятной.

Водитель почувствовал, что не донес до нас давно лелеемую мысль.

– Я чего хочу сказать-то… Если нет кого-то главного там, наверху, и все решаем мы на этой грешной земле, тогда кранты… Ни хрена хорошего не решим. Ведь так? Каждый будет загребать в свою сторону, я так понимаю. Потому что для всякого своя рубашка ближе к телу. Тогда честный человек, работяга самый что ни на есть дурак. А вор и обманщик – первый человек на деревне. И никакого воздаяния никому не будет.

Теперь я понял. За свою честность на земле таксист хотел воздаяния на небесах. А вора и обманщика он с удовольствием представил бы в аду. Как говорится, от каждого – по способностям, каждому – по труду.

– А если все так и есть? Если никого нет наверху и все решаем мы на этой грешной земле? – полюбопытствовала Маргарита.

Таксист довольно громко вздохнул.

– А что, так и есть? – спросил он безрадостно.

– Я не знаю. Ну а вдруг?

– Тогда на кой нам эта жизнь, а, милая? Ради чего тогда жить-то?

– Ну почему. Ради себя, близких, друзей…

– А где тогда справедливость? Почему я кручу весь день баранку и устаю как собака, а зарабатываю – с гулькин нос? А какие-то девицы голыми жопами вертят на экране и им – миллионы? А, браток? Ты ведь в курсе, наверно, как чиновники жиреют… Народные-то денежки по карманам захапали и дома по всему миру покупают… С золотыми нужниками, суки поганые. Хороших девок портят. Если они перед Богом не будут отвечать за то, что на душу взяли, то и всякий подумает – а дай и я сворую. А дай и я снасильничаю. Все равно рука руку моет, и ни хрена мне за это не будет… Представляешь, что тогда произойдет? Друг друга порежем, и конец всему…

– Воровать и насильничать тоже надо уметь, – усмехнулся я. – Кто что умеет, то и делает. Ты вот баранку умеешь крутить, кто-то политикой умеет заниматься, кто-то бизнесом, кто-то, кроме как жопой крутить, ничего больше не умеет. Знаешь, что такое генетика? Наследственность? Бетховена папа играл на скрипке так себе, а сын гением стал. Кто-то цеховиком был в советское время, а сын бизнесменом стал. Кто актером был, у того дочь актрисой стала. Кто в плохой среде на белый свет появился, тот почти стопроцентно за решеткой и кончит. Так что воспитывать детей надо, чтобы не насильничали. И о других думали. При чем Бог? Ты вот мне ответь, почему в одних странах люди хорошо живут, а в других плохо?

– Ну и почему? – пробурчал таксист.

– Потому что в одних странах люди работают над собой, учатся жить друг с другом, уважать друг друга. И закон учатся уважать. А в других странах всем все по барабану… За них добрый дядя сделает. Вот как. И поэтому говорят, что каждый народ достоин своего правительства. И каждый народ достоин своей судьбы.

Закончив короткий монолог, я почувствовал себя не очень уютно. Не то где-то сфальшивил, не то речь получилась слишком нравоучительной. Во всяком случае, аудитория в лице таксиста осталась странно равнодушной к моей зажигательной проповеди социального и личного самоусовершенствования.

– Не то ты говоришь, мужик, – буркнул таксист.

– Почему это не то? – защитила меня Маргарита.

– Потому что у всякого народа своя судьба, вот почему. У каждого свой крест… Вот ты в судьбу веришь? – покосился он на меня.

Я задумался. Честно говоря, я и сам не знал, верю в судьбу или нет.

– А ты веришь? – вопросом на вопрос ответил я.

– Я – верю. Точно. В то, что на роду написано. Это есть… Я знаю…

– Откуда знаешь? – настаивал я. – Что, сон приснился?

– Ага… Сон приснился. До сих пор помню…

Я заинтересованно подался вперед и посмотрел на таксиста:

– И что за сон?

– Обычный сон. Но врезался в память. Хотя давно это было, браток.

– Ладно. Не хочешь – не рассказывай… – Я откинулся на сиденье.

– А чего там… Мне скрывать нечего. Лет двадцать пять назад это было. Мальчишкой я был. Ну и целый год примерно мне снилось, что грошики считаю. В столбик их складываю, столбик валится, я снова складываю… И так много раз. Бабке своей рассказал, она погрустнела. Сказала: «Никогда ты, Костя, богатым не будешь. От зарплаты к зарплате жить будешь». Так и получилось, как видишь. Столько лет все баранку кручу…

Я машинально полез за сигаретами.

– В салоне не кури. Потом запах остается, пассажиры жалуются, – попросил таксист.

Я сунул сигарету обратно.

– А может, вы сами себя и настроили на этот сон? – предположила Маргарита.

– Это как?

– Ну, скажем, были у вас какие-то другие варианты, но вы ими не воспользовались.

– Были бы варианты, я бы воспользовался. Вариантов не было, – ухмыльнулся таксист.

Оставшийся путь мы проехали молча. Скоро такси выехало на Тверскую.

– Вон там притормози, – попросил я, кивком указав на дом.

Таксист притормозил. Я вытащил деньги и протянул ему. Сумма была почти вдвое больше той, что на счетчике, но я решил, что это будет ему компенсацией за сон с грошиками.

Вечером, после того, как Галина с Никанором ушли, первый раз за всю сознательную жизнь я прочел подряд десять газет, завезенных нам утром. Ни разу до этого я не читал больше двух газет за раз. И вообще я редко читал газеты, несмотря на свою профессию. Российская пресса в большинстве своем навевает экзистенциальную тоску. Или полная лакировка действительности, или полное ее неприятие, или откровенная бульварщина. В общем, одни крайности. Хорошо, что не надо было читать гламурных журналов, тогда я бы точно слетел с катушек.

Ничего интересного я не нашел. Ни одного слова о том, что в столице действует группа, влияющая на российскую элиту энергетически. Ни одного странного происшествия, не считая вполне ординарных заказных убийств, убийств на почве бытовухи, грабежей, пожаров, изнасилований, самоубийств, отравлений, взрывов, терактов, взяток, наездов, разборок, ксенофобии, пьянства, наркомании, проституции. И обещаний все исправить, улучшить, довести, дотянуть, доработать, достроить, перестроить, наладить и тому подобное. Все как всегда. Я брал одну газету, добросовестно прочитывал ее, откладывал в сторону, брал другую, читал, откладывал, и у меня постепенно портилось настроение. Огромная страна, в которой всем плевать друг на друга. Страна, живущая по инерции. Лишенная объединяющей идеи. Инициативы. Плохо управляемая. Мне захотелось на остров Пасхи. Но до острова Пасхи было далеко, да и кому я там нужен?

– Что-то там есть, в этих газетах? – поинтересовалась Маргарита, войдя в гостиную и подсев ко мне.

– Ничего такого, что заинтересовало бы Параманиса. – Я отодвинул от себя стопу газет.

– И нам с тобой нечем похвастать. Он будет недоволен.

– Галине с Никанором тоже, по-моему, – пожал я плечами.

– Может, Вера увидит что-нибудь во сне? – предположила она.

– Может быть, – легко согласился я.

Марго наклонилась вперед и посмотрела мне в глаза:

– Макс, ты не в настроении?

– Да нет. Все нормально.

– Ты какой-то странный.

Я притянул ее к себе. Поцеловал в щеку.

– Со мной все в порядке.

В этот момент со стороны холла мне послышался какой-то странный шорох. Я застыл. Марго тоже услышала его. Я почувствовал, что она тоже напряглась. Шорох повторился. Во мне проснулся древний инстинкт самца – защитника своего жилища. Я встал и, проигнорировав попытку Марго удержать меня на месте, пошел в холл, по дороге забрав со шкафа тяжелую керамическую вазу. В случае чего она могла послужить метательным оружием. Впрочем, увидев просунутый под дверью конверт, я понял, что ваза мне не понадобится. Положив вазу на пол рядом с конвертом, я подобрал его и выпрямился. Конверт как конверт, ничего особенного. Без адреса получателя и адреса отправителя, но в целом не внушающий никаких опасений. Я надорвал его. Внутри был лист, вырванный из ученической тетради. И обычным, не измененным почерком на этом листе в клеточку была написана фраза «Мы не хотим вам ничего плохого. Давайте лучше сотрудничать». Мы – это кто? И вам – это кому? И сотрудничество – в чем? Было непонятно. В конце стоял какой-то знак. Не то восьмерка, лежащая пластом, не то знак бесконечности. Я осторожно открыл входную дверь. Разумеется, на площадке никого не оказалось. Никого не просматривалось и внизу. Зато на том же самом месте, что и в прошлый раз, я нашел такой же окурок. От сигарет «Житан».

6

Я уже говорил, что я человек любопытный. И зуд любопытства одолел меня тут же, как только я прочитал эту странную записку. Я даже не поленился и съездил за ноутбуком к себе на квартиру, несмотря на все возражения Марго, что уже поздно, что эти люди могут все еще следить за домом, что, в конце концов, можно проверить странный знак и завтра с утра. Но мне хотелось узнать об этом знаке сразу, а не оставлять дело на завтрашнее утро. Я заверил ее, что мне не угрожает никакой опасности ни на улице, ни у меня в однокомнатной, да и ей ничего не угрожает, если она на часик останется в квартире одна. Уговорив ее, я заказал такси, и действительно съездил и вернулся за час. Время было позднее, на улицах ни одной пробки.

Я понятия не имел, есть ли в этом здании на Тверской Интернет. На Верхней Масловке выделенной линии Интернета не было, и я подключался к телефонной линии. Вернувшись с ноутбуком, я проделал ту же самую процедуру, соединился со своим провайдером и, попросив Марго сделать чашку крепкого чая, просидел часа три за компьютером, рассчитывая найти какие-нибудь сведения о знаке, стоявшем вместо подписи под запиской, которую мы получили. О восьмерке было много информации, начиная с философской типа того, что восьмерка являлась любимой цифрой Пифагора, кончая заметками по математике, искусству, астрологии, семиотике, эзотерике и религии. Почти столько же информации было о знаке бесконечности. В итоге голова моя разболелась, в глазах зарябило, и я почувствовал, что если не прекращу свои поиски, то свалюсь тут же, у компьютера. Я взглянул на часы – четыре часа ночи. А завтра вставать в восемь. Захлопнув ноутбук, я встал и чуть не наступил на Багиру. Она, оказывается, примостилась у моих ног и облизывала свою шерстку. С негодованием мяукнув, котенок ушел на кухню, поближе к теплому радиатору и подальше от невнимательных людей. Я последовал за ним. Вытащил спрятанную бутылку коньяку и отпил прямо из горлышка. Потом устало направился в спальню, очень осторожно открыл дверь, думая, что Марго спит, и застал ее, читающую какой-то любовный роман, купленный в метро.

– Нашел что-нибудь? – Она отложила книжку в мягком переплете с лубочными картинками.

– Там так много всего, что я запутался, – признался я. – Много и о восьмерке, и о знаке бесконечности.

– А может, то, что они нарисовали, – это и не восьмерка, и не знак бесконечности, а что-то другое? – Она зевнула. – Передай эту записку завтра Параманису и не мучайся, – посоветовала Марго.

– Передать передам. Но мне самому интересно, кто это написал. И что они имели в виду. Тебе разве не интересно?

– Интересно. Но мы ведь и так их ищем.

– Правильно. Но может, эта записка позволит найти их быстрее и легче. Все-таки зацепка. Что за бред ты читаешь, кстати?

– Это не бред. Это роман о несчастной любви. Ты не поймешь. Вообще это не для мужиков. Вы не видите и половины того, что вокруг вас происходит.

– А вы видите?

– А мы видим. – Она воинственно присела в постели.

– И что ты видишь, например? – полюбопытствовал я.

– То, что вы играете в игры, которые могут окончиться непонятно чем.

Я не сразу сообразил, что она имеет в виду.

– Я не играю в игры.

– Играешь. Ты сидел битых пять часов, пытаясь расшифровать какой-то дурацкий символ. Всего лишь придуманный кем-то знак. А если бы это время понадобилось потратить на что-то действительно важное, ты бы сказал – уже ночь, надо спать…

Марго выпалила все это очень эмоционально, видимо обиженная тем, что я на целых пять часов оставил ее без ласки и внимания. По-моему, именно это она имела в виду, говоря о чем-то действительно важном. С женщин станется.

– Ладно. Извини. – Я потушил сигарету в пепельнице, убрал подальше и погладил ее бедро. Потом разделся, лег рядом и притянул ее к себе. И на этот раз выражение ее лица было вполне довольным. Мы занялись сексом, и довольно темпераментно. А потом я провалился в сон. Точнее, в некое странное пространство. Оно состояло как бы из множества подпространств, откуда несколько дверей вели в другие пространства. Но эти пространства, если их можно было так назвать, существовали очень относительно. То есть они существовали, потому что я знал, что они существуют. Но может быть, их вовсе и не было. А само пространство, где я оказался, что-то напоминало мне, но вот что – я никак не мог понять. Оглядевшись вокруг внимательнее, я подумал, что это смахивает на огромную утробу. То есть я, конечно, не помнил, как выглядит утроба, но почему-то мне показалось, что это именно утроба. Тут было довольно уютно, несмотря на размеры, но уют был не оттого, что пространство это было как-то обставлено. Или в нем присутствовала какая-то красота. Нет. Скорее, это было внутреннее ощущение уюта и покоя. И безопасности. К тому же пространство было очень светлым, и свет был не в нем самом, а шел откуда-то сверху.

Я открыл дверь в первую слева комнату. Точнее, там и двери не было, но мне отчего-то легче было вообразить, что я открываю именно дверь. И тут же свет стал несколько глуше. Пространство намного расширилось, и я оказался на берегу моря. Это место как будто было знакомым. Я огляделся. И понял, что место действительно знакомо. Правда, в прошлый раз я видел этот берег со стороны моря, стоя в воде, а теперь ноги погрузились по щиколотку в песок. Но это было то самое место, где я увидел девушку с волосами цвета меди и викинга. И теперь рядом со мной горел костер. А в руках каким-то образом оказалось копье. С трепыхающейся рыбиной, насаженной на наконечник. Вдруг сзади раздался мелодичный голос, и я резко повернулся. Девушка, та самая, раскинув руки бежала ко мне. Невысокая, тонкая и гибкая, с огромными глазами, искрящимися весельем, любовью, мечтой, ожиданием счастья… Я не мог оторвать от нее глаз… Но странно, что чем ближе она подбегала ко мне, тем больше вокруг все размывалось, теряло контуры… Куда-то пропало море, потом из-под ног стал исчезать песок… Я оказался висящим в воздухе, и девушка тоже летела ко мне по воздуху, как фея из сказки… А когда между нами почти не осталось расстояния, девушка сама растворилась, а я материализовался на исходной позиции, в утробе… Свет там был все таким же ярким, но теперь он не утешал. Мне хотелось обратно, к морю, к девушке, хотелось испытать то же предчувствие любви… Я попытался снова открыть ту же самую дверь, или то, что было дверью, но у меня ничего не вышло. Но зато на удивление легко поддалась вторая дверь, рядом с этой. И я вошел. Не потому, что мне было любопытно, скорее потому, что надо было что-то делать, как-то избавиться от ощущения потери. Но как только я вошел, первая картинка как бы стерлась из памяти. Меня захватило настоящее.

Я оказался в городе, но странном, непривычном. Скорее всего, это был средневековый город. Несколько мощеных узких и кривых улочек, пахнущих падалью и запустением, шли круто вниз от небольшой площади, на которой стояло что-то вроде замка. Или небольшой крепости. Ров и подъемный мост отделяли эту крепость от остального пространства. Я стоял внутри круглой башни. Такие же башни располагались по периметру стен крепости, и в каждой стояли люди в доспехах.

Солнце било прямо в глаза. Заслонившись от него рукой в железной перчатке, я смотрел вниз. На поля, расстилающиеся сразу же за неказистыми домами. Я не знал, зачем смотрю в ту сторону. Просто так надо было. И дома побогаче, льнувшие к крепости, и дома победнее, ближе к полям, казались заброшенными. Кое-где вместо домов сохранились только обуглившиеся деревянные остовы. На деревьях было много ворон. Они сидели гроздьями, и их карканье разносилось по всей округе.

Неожиданно вдалеке показалось небольшое облако пыли. Я прищурился, пытаясь разглядеть то, что издалека казалось двигающейся точкой. Точка все увеличивалась, и спустя короткое время стало видно, что к замку на бешеной скорости несется небольшая кавалькада всадников. А вскоре появилось второе облако, на этот раз намного больше. И из облака вынырнул отряд всадников, числом превосходящий первую группу во много раз. Они выстроились полукругом, все больше и больше увеличивая обхват, и я сообразил, что преследующие собираются захватить кавалькаду в кольцо. В замке за моей спиной началось движение. Беготня. Потом ворота с лязгом стали открываться, а подъемный мост – опускаться. Не сбавляя скорости, первый отряд скоро влетел на окраину городка и, галопом промчавшись по его безлюдным улочкам, достиг крепостного вала. Тут всадники, числом около ста, осадили коней. Они выигрывали во времени, от преследующих их отделяло какое-то расстояние, но минут через десять второй отряд был бы тут, у крепости. Повинуясь внутреннему побуждению, я сбежал с башни вниз.

Увидев меня, защитники крепости – было их довольно много, около четырехсот – вскочили на коней. Какой-то юноша подвел мне черного жеребца с развевающейся гривой. Я вскочил на коня. Я не понимал, что происходит и зачем я это делаю, но человек, сидящий во мне, знал, что все идет как надо и именно так и следует поступать. И не я, а тот, кем я был в тот момент, рукой в железной перчатке дал отмашку своим воинам и первый тронул коня. По трое, цокая копытами коней по мосту, защитники выехали из крепости и построились в каре, лицом к противнику. К ним присоединились и те, кто спасся от преследования. Только один всадник остался в стороне, и я подъехал к нему. Точнее, к ней, потому что это была та самая девушка из моего сна. Первого сна. Ее волосы развевались на ветру, ноздри трепетали, глаза горели странным огнем. Меня охватил восторг. Я бы стоял и стоял, глядя на нее. Но человек внутри меня повелительным жестом указал ей на крепость. Женщине не место на поле боя. Она отрицательно мотнула головой. Теперь, когда я, ее муж, был с ней, она собиралась драться. Наравне с ним, против общего врага. Слева у нее свисал меч, и рука лежала на рукоятке. Но я, точнее, тот, кем я был тогда, обладал более сильной волей. К тому же я любил эту женщину и не хотел рисковать. По моему знаку несколько воинов нехотя отделились от общей массы, окружили женщину плотным кольцом, а один из них взял ее коня под уздцы.

Уверившись, что она под надежной охраной, я повернул коня и встал во главе отряда. Вынул свой меч из ножен, указал им в сторону поля и тронул коня. Сначала мелкой рысью, постепенно переходящей в галоп, отряд понесся навстречу врагу. В голове отдавался ровный гул от конского топота, от лязга оружия. Нервы, напряженные до предела, вибрировали, перед затуманенным взором проносились картины предстоящей жестокой рубки, и воображаемый запах крови возбуждал.

Ворвавшись в строй преследователей, я принялся крушить налево и направо, сквозь забрало ощущая на лице капли чьей-то горячей крови. Ругань, вопли и хрип поверженных и торжествующий рык побеждающих, обрывки молитвы, хруст ломающихся костей, ржание умирающих коней, отрывистые приказы, скрежет мечей – все смешалось в единой страшной симфонии битвы. Пот струился, смешиваясь с кровью, грудь тяжело вздымалась, а тренированная рука безостановочно молотила, пронзала, колола, отбивала чужие удары и снова нападала, стараясь нанести смертельный удар как можно точнее. Но вдруг я почувствовал, что холодная сталь, направленная чьей-то не менее искусной рукой, вонзилась мне в бок. В то место, где кольчуга была наиболее уязвимой. Я замер, пытаясь осознать новую реальность. Я не мог оторваться от хищных торжествующих глаз противника, сверкавших за забралом. В этих глазах я читал свою смерть, но почему-то ненависти внутри не было. И страха не было. Огромное удивление. Вот что я чувствовал. И еще мне хотелось, чтобы боль поскорее отпустила…

А потом всадник вытащил свой меч, и я стал валиться на бок. Тут я увидел девушку с волосами цвета меди… Она бежала ко мне через битву, через трупы, кровь и смрад, и все расступались перед ней…