Текст книги "Каллиграф"

25. Проклятие

 
Яд старых дев и ярость игроков,
Тиранов злые замыслы, как глыбы,
Все, что рождают звери, рыбы,
Всю огненную силу гневных слов
Пророков и поэтов – я готов
Обрушить на него со всею силой…
Но если враг Она, то уж проклятье было:
Природа здесь меня давно опередила.[118]118
  Перевод Б. Томашевского.


[Закрыть]
 

Моя голова шла кругом, раскалялась, гудела от перекрещивающихся потоков паники и гнева, растерянности и чувства вины; внезапная лихорадка стыда, как у ребенка, которого поймали за чем-то совершенно ужасным.

– Джаспер, послушай, у нас мало времени. Наверное, надо было уйти пораньше… – Она наклонилась вперед, оперлась локтями на колени, немного ссутулилась, сжала ладони, переплетая пальцы.

Мой голос прозвучал неожиданно высоко, непривычно даже для моего собственного слуха:

– Твоя сестра? Я не понимаю.

– Один отец, – мягко сказала Мадлен. Она закурила и бросила потухшую спичку в пепельницу. – Нет, по-хорошему все равно не получится. Так что я скажу тебе прямо: мы с Люси все спланировали, Джаспер, вплоть до того, сколько дней я заставлю тебя ждать у Данило. Шепердс Буш, этот идиотский вечер в моей квартире с двумя придурками, которых я выбрала, – Боже мой, как все это было утомительно, и ты даже представить не можешь, насколько грубой мне пришлось быть, чтобы изгнать их потом из своей жизни, – солнечные ванны в саду, то платье, подбор дней для появления там, – она жестом указала в направлении сада, – и времени пребывания под твоим окном. Мы все спланировали. Мы знали, что ты увидишь меня из своей студии. Мы знали, что ты не сможешь устоять. Мы знали, что ты проглотишь эту приманку, – она чуть улыбнулась. – Мы даже угадали, куда ты поведешь меня обедать. Единственное, что удивило нас, это то, насколько ты был осторожным, как долго ты… Неважно, суть вот в чем: мы спланировали все – или почти все. Зонтик, например, не был нашей идеей. – Она чуть выпятила нижнюю губу и выпустила колечко дыма, которое медленно поплыло к потолку, в сторону от меня. – Извини. Но ты этого заслуживал.

Теперь она колебалась, словно ожидала, что я заговорю, но смертельный холод пробирал меня до костей, я был парализован и нем.

Тогда она продолжила:

– Я солгала насчет своего имени. На самом деле, никто не зовет меня Мадлен. Меня обычно зовут Белла. Это мое второе имя. Полагаю, я была Беллой с момента смерти моей матери… очевидно, ты уже понял, что это я жила с Люси, когда вы были… когда ты был с ней. Мы с ней снимали квартиру. Я – Белла. – Она испытующе взглянула на меня. – Люси называет меня Беллой, как и все остальные. Я использую свое первое имя только для статей и для книги, но только отец зовет меня Мадлен, когда обращается ко мне. А теперь и ты.

Она снова помедлила.

– Ты понимаешь… ты знаешь, что Люси была больна? Из-за тебя. Из-за твоего поведения. – Внезапно ее ярость хлынула наружу – как будто чудовищное количество энергии, требовавшееся ей, чтобы подавлять ее истинные чувства, теперь наконец выплеснулось на свободу. – Ты причинил ей вред, гораздо больший, чем ты можешь даже предположить. Она, естественно, узнала о Селине и готова была простить тебе это; но потом появлялись другие. Боже, ты, вероятно, держал ее за полную дуру. А потом – когда она была совсем разбита – ты взял и написал ей письмо, хвастаясь тем, как ты трахался направо и налево.

– Я знаю, – у меня пересохло горло. – Я знаю, это…

– Нет. Ты. Не. Знаешь. – Она резко подалась вперед, и мне показалось, что она хочет ударить меня или ткнуть в лицо сигаретой. – Когда я вернулась, через день после того, как ты помогал ей переезжать, она была в полном отчаянии. Она не могла ходить на работу. Она почти не могла разговаривать. А потом ты сообщил ей, что не стоит беспокоиться, потому что – о! – все было гораздо хуже, чем она думала, и…

– Мне жаль, что…

– Дай мне закончить. После того, что случилось… того, что ты сделал с ней, моя сестра пережила нервный срыв. Ты ее буквально уничтожил. Именно ты сделал это с ней. Она не была глупой или одержимой собственницей, она не пыталась вторгаться в твою жизнь, она не просила тебя ничего менять ради нее. Возможно, с ней вообще все было бы в порядке, если бы ты только сказал ей правду. Но ты обращался с ней так, как будто она была – была ничем. Барахлом, которым ты просто пользовался. Джаспер, она заботилась о тебе. Она бы сделала для тебя все, что угодно. Никто не заслуживает того, чтобы с ним так обходились. Ни одна женщина. Ни один человек.

Чувство вины грызло меня изнутри, с корнем выламывало зубы.

Она отвела взгляд, затем посмотрела на часы. Когда она снова заговорила, голос снова слушался ее.

– Люси все мне о тебе рассказала. Она вообще очень много о тебе говорила. Она – так оно и было – она любила тебя. И не слепо, не безрассудно, не по-детски… Она думала, ты собираешься жениться на ней.

– Я никогда ей этого не говорил.

Мадлен проигнорировала мои слова.

– Нам пришла в голову эта мысль, когда она лечилась. Думаю, это началось как своего рода терапия для нее. Я тебя не знала и ненавидела.

– Я не понимаю… – Несмотря на шок, я чувствовал, как во мне закипает гнев. И у меня тоже были вопросы. – Ты хочешь сказать, что купила эту квартиру только для того, чтобы…

– Нет, конечно, нет Я купила эту квартиру, потому что это хорошее место: дешево для этого района, удачное вложение денег. Но, естественно, именно Люси сказала мне об этой квартире. Она сама ее чуть не купила. Я не смогла посмотреть ее заранее, потому что была в Штатах. Мне нужно было быстро что-то приобрести, и я положилась на ее слово. Не было смысла прочесывать Лондон, она уже сделала за меня всю работу. Моей сестре можно доверять. – Ее деловитый тон был не менее враждебным, чем открытый выплеск гнева, – клыки разжались, но за дело принялся яд. – А потом, когда я ее купила… это была такая блестящая возможность, жаль было упускать ее. Я обязана Люси за то, что она уберегла меня от замужества с тем мерзавцем в Буэнос-Айресе, когда я была моложе. Мне нужно было провести здесь несколько месяцев, чтобы сделать ремонт… и, знаешь, мы просто хотели посмотреть, как далеко сумеем зайти в этом деле с тобой, заставить тебя страдать. Это был проект, рассчитанный на лето. И мне нравилась мысль о том, чтобы причинить тебе боль. Правда, мы беспокоились, потому что Люси много рассказывала тебе про меня – что я работаю в газете, и так далее – но ты так и не догадался. Даже на балу, когда она настояла на том, чтобы прийти и посмотреть на тебя после того, как тот тип ударил тебя, – это, кстати, было ошибкой.

С меня было достаточно.

– Ты говоришь, что все это было… – я встал. И внезапно я наклонился над ней и закричал: – Ты сказала, что вы с ней развлекались таким образом. Ты спала со мной исключительно ради мести!

На секунду я увидел, как в ее глазах мелькнул страх, но потом она успокоилась и ответила на мою агрессию тихим, колючим сарказмом:

– Да. Игра, если хочешь. Слово месть звучит очень напыщенно, Джаспер, но да – полагаю, это точное определение, – она посмотрела мне прямо в глаза. – Мне нужно было где-то остановиться на время ремонта. Когда ты пригласил меня к себе после обеда, я подумала: ну, что же, отлично, я смогу по-настоящему позабавиться, развлечься.

Меня трясло.

Наступила тишина.

– Джаспер, мы рассчитывали, что все это будет гораздо быстрее – просто шутка, – никто не предполагал, что все обернется именно так, – она потянулась за очередной сигаретой. – Теперь уже наступает октябрь, и агенты по недвижимости с твоей улицы сдали мою квартиру со следующей недели. Вот и все. Теперь мне пора уезжать. Я и так задержалась дольше, чем планировала, – она встала. – У меня самолет.

Теперь мы стояли лицом к лицу в горькой пародии на пару, собирающуюся поцеловаться. Ее самообладание убивало меня. Мне хотелось ее ударить.

– Куда ты собираешься?

Она держалась прежнего тона:

– Я собираюсь в Нью-Йорк.

– В Нью-Йорк? Прямо сейчас? – Опустошение, произведенное в моей душе ее признаниями, было немыслимым, и я не был готов к тому, что положение может стать еще хуже. – Ты отправляешься в очередную поездку и решила рассказать мне все это дерьмо за две чертовых минуты до отъезда?

Она встретила мой гнев еще большим спокойствием, а в голосе ее звучала решимость:

– Нет, это не просто поездка. Нет, Джаспер. В действительности, правда в том, что… настоящая правда в том, что я выхожу замуж.

Я рассмеялся ей в лицо:

– Выходишь замуж?

– Да. Я выхожу замуж.

В первый раз за все время нашего знакомства ее лицо было просто искренним.

Загудел ее домофон.

– Черт. Это мое такси, – она шагнула в сторону, пересекла комнату и сняла трубку. – Вы приехали немного раньше, можете дать мне пять минут?

Потом она надела пальто.

– Джаспер, у меня нет времени на объяснения. Я уже давно помолвлена. Моя свадьба назначена на март – через несколько месяцев. Я уже уложила все вещи. Я уезжаю сегодня. Ремонт закончен. Вообще, все закончено. С понедельника квартира уже сдана. Я не собираюсь больше сюда приезжать, – она пожала плечами. – Извини. А теперь, прошу тебя, Джаспер, ты должен уйти.

Мой гнев сменился паникой. Я больше не мог думать. Я произнес первое, что пришло мне в голову:

– Я не уйду.

– Джаспер, ты должен уйти.

– Передумай.

– Нет.

– Передумай.

– Нет.

Я подошел к ней вплотную:

– Мэдди, передумай. Не уезжай. Как же все то, что было между нами, как же…

– Нет. Я знаю, что ты думаешь. Но ты ошибаешься. Я приняла решение. Я… Это все было забавно. Но я не передумаю. Я не могу передумать. Я собираюсь выйти замуж. – Наконец в ее голосе зазвучали человеческие нотки: – О, боже, может быть, мне надо было просто уехать в аэропорт, не пытаясь… Извини, Джаспер.

Я взял ее за плечи. Откуда-то появились слезы, и как бы я ни моргал, мне не удавалось остановить их. Она заговорила мягче, посмотрела мне прямо в глаза:

– Я не хотела, чтобы все вышло так… так быстро. Но лучше будет, если я просто уеду. Для всех лучше. Правда, Джаспер, мне очень жаль. Ты знаешь, что я не вру. Мне жаль… Мне жаль, что я была такой… Я не знаю, какой. Извини.

Она отступила, высвободившись из моих рук, и собралась с силами:

– Не думаю, что нам стоит видеться. Я серьезно. Когда я уеду, пожалуйста, не пытайся найти меня. Если ты узнаешь мой адрес или номер телефона, я не буду распечатывать твои письма или отвечать на твои звонки. Если ты пришлешь что-либо на мой компьютер, я сотру это, не читая. Если ты будешь докучать мне или преследовать меня, я обращусь в полицию. Я сделаю это, Джаспер. Ты знаешь, что сделаю. Прошу тебя, пойми: я говорю все это совершенно серьезно. Не ищи меня, – она говорила с нажимом. – Я не хочу больше тебя видеть, Джаспер.

Домофон снова загудел.

– Проклятые таксисты.

– Мадлен, это безумие. Я…

Она сняла трубку домофона:

– Да, я знаю. Просто подождите еще пару минут. Я выйду ровно в одиннадцать.

– Это все просто ерунда.

– Джаспер, я должна все здесь запереть.

– Передумай.

– Джаспер, пожалуйста, – она подошла и попыталась насильно развернуть меня к дверям, ведущим в патио. – Прошу тебя.

– Это не конец.

– Уходи.

– Мадлен.

– Уходи.

Я взял туфли и вышел в сад, где еще потрескивал догорающий костер.

26. Твикнамский сад

 
В тумане слез, печалями повитый,
Я в этот сад вхожу, как в сон забытый;
И вот – к моим ушам, к моим глазам
Стекается живительный бальзам,
Способный залечить любую рану;
Но монстр ужасный, что во мне сидит,
Паук любви, который все мертвит,
В желчь превращает даже Божью манну;
Воистину здесь чудно, как в Раю, —
Но я, предатель, в Рай привел змею.
 
 
Уж лучше б эти молодые кущи
Смял и развеял ураган ревущий!
Уж лучше б снег, нагрянув с высоты,
Оцепенил деревья и цветы,
Чтобы не смели мне в глаза смеяться!
Куда теперь укроюсь от стыда?
О, Купидон, вели мне навсегда
Частицей сада этого остаться,
Чтоб мандрагорой горестной стонать
Или фонтаном у стены рыдать!
 
 
Пускай тогда к моим струям печальным
Придет влюбленный с пузырьком хрустальным
Он вкус узнает нефальшивых слез,
Чтобы подделку не принять всерьез
И вновь не обмануться так, как прежде;
Увы! Судить о чувствах наших дам
По их коварным клятвам и слезам
Труднее, чем по тени об одежде.
Из них одна доподлинно верна, —
И тем верней убьет меня она![119]119
  Перевод Г. Кружкова.


[Закрыть]
 

27. Разбитое сердце

 
О, сердце! Жалостный предмет,
Когда в руках любви забьется!
И сколько рок ни шлет нам бед,
Всегда их слишком много остается.[120]120
  Перевод Б. Томашевского.


[Закрыть]
 

Неряшливый конверт лежал на хлипком почтовом столике холла на первом этаже. Почерк казался детским, а буква J в моем имени напоминала крюк для подвешивания мяса. Я прочитал записку:

Джаз – звякни мне завтра в магазин. Это по поводу твоей птички. Она тебе голову дурит приятель. Видео доказательства. Подумал ты должен знать.

Рой.

Домашнее тепло накатило на меня, защипало в глазах. Я разорвал листок дешевой бумаги и выбросил его в мусорную корзину. А потом, без всякой на то причины, побежал по лестнице наверх, перепрыгивая через ступеньки.

Но, уже вставив ключ в замок, я остановился, внезапно похолодев. У меня в квартире был включен телевизор. Я громко захлопнул за собой дверь. Звук резко прекратился. Я замер. Кто-то шел ко мне навстречу.

– Джаспер?

Я пошел наверх.

Уильям пристально смотрел на меня, но ничего не говорил.

Я прошел мимо него в студию и направился к окну. Свет в ее квартире уже не горел. Она погрузилась в полную темноту. Я стоял и смотрел вниз, в сад.

Из освещенного дверного проема тихо заговорил Уильям:

– Я только что видел Люси. Она позвонила мне. Она мне все рассказала. Я сразу пошел к тебе. Я воспользовался запасными ключами, которые ты мне давал…

– Я не верю в это, Уильям. Я ей не верю. Я не могу поверить, что она это сделала. Она не могла зайти так далеко и все бросить. Она, наверное, остановилась где-то в городе. Не может быть, чтобы она…

– Ее самолет вылетел пять минут назад. Она уже в воздухе. Она уехала.

– Откуда ты знаешь?

– Люси сказала, – он скривился, но его голос оставался ровным и размеренным: – Люси не была уверена в том, что Мад… Люси не была уверена, что Белла все тебе расскажет. То есть – Люси думала, что она может просто исчезнуть без объяснений или придумать какую-нибудь дурацкую историю, и мне кажется, Люси хотела… Мне кажется, Люси решила, что будет лучше, если ты узнаешь обо всем от меня.

– Который час?

– Час ночи. – Он помолчал. – Где ты был?

– Сидел на скамейке там, снаружи, – я отвернулся от окна. – Люси зря беспокоилась. Эта стерва все очень хорошо объяснила.

– На самом деле, я думаю, именно это и тревожило Люси. Что Мадлен тебе все расскажет.

– Уилл, она врала всем на протяжении нескольких месяцев. Мне. Ему. Тебе. Она совсем сумасшедшая. Но – знаешь что? – мне кажется, она не врет: то есть она действительно собирается выйти замуж за того парня. Я не должен был уходить от нее. Я должен был остаться с ней. Я должен был… Я должен был сесть вместе с ней в это проклятое такси.

– Я знаю, – Уильям переменил позу. – То есть – я знаю про того, другого. Я знаю, что она не врала. Люси мне все рассказала.

– Кто он? Кто он, черт его подери? – Я прямо посмотрел в глаза Уильяму. – Как долго… Люси сказала тебе?

Он сказал правду, не отводя глаз и не меняя тона:

– По словам Люси, три года.

– Боже мой.

– Они познакомились по работе. Люси больше ничего не говорила. Она сказала, что это не важно. Она сказала: то, что ее сестра намерена сообщить тебе о своей американской жизни, это ее личное дело. – Уильям оживился. – Слушай, Джаспер, в любом случае, я сегодня собирался поехать домой – я имею в виду дом в Норфолке. Я должен взять машину. Поехали со мной. Остановишься у нас на несколько дней или недель или на то время, которое ты захочешь там провести, – там полно комнат, и мои родители все равно в Лондоне – ты можешь занять целое крыло дома, если захочешь. Ты никого не стеснишь. Возьми с собой все, что тебе нужно для каллиграфии. Серьезно. Я взял машину, на которой ездит наша музыкальная группа. Мы загрузим все в багажник – там хватит места для целого оркестра из крышек от мусорных бачков, мы могли бы засунуть туда даже твою доску – и все прочее, что тебе понадобится. Давай загрузимся и поедем. Я помогу. Скажи, что ты хочешь взять. Собери одежду. Уезжай из Лондона. Закончи свою работу. Обдумай все. Тебе нужна ясная голова. И все такое прочее.

Я должен был вернуться к ней.

Но в саду я заколебался. Я поворачивал снова и снова. Я чувствовал кислую, закручивающуюся спиралью боль в желудке. Мне показалось, что меня вот-вот вырвет. Я добрался до главных ворот – лихорадочно заглатывая воздух и думая, что надо как можно скорее оказаться дома, – но на мостовой снаружи я снова развернулся, игнорируя нарастающие спазмы желудка, и почти побежал назад, в сад.

Мимо меня шли люди: подростки, парочки, молодые семьи. Я проталкивался сквозь встречный поток, пугая матерей, раздражая отцов, но не обращая внимания на их протесты.

Впереди двое мужчин поливали деревья вокруг костра водой из шланга.

Я потряс ее замок, постучал в окна, но свет был выключен. Она ушла. Я знал, что все это безнадежно, но я продолжал – колотить, скрести, трясти ручки дверей – пока наконец не появился старик с фонарем и не наградил меня сияющей улыбкой.

Я пробормотал невнятные извинения и ушел. Но я не мог заставить себя вернуться домой, я не мог представить себе, что буду делать там. А потому я сел на скамью и ждал, пока шланги не залили остатки костра. К полуночи сад опустел.

Грузовик «транзит» ехал медленно и шумно Но на дорогах было спокойно. Мы быстро выбрались из Лондона, проехали по призрачному городу на восток и повернули на север, к Кембриджу. Мотор глухо урчал, и даже на четвертой скорости мы не могли разогнаться больше, чем до шестидесяти пяти миль в час. Обогреватель лязгал и жужжал, руль дергался в руках Уильяма. Время от времени в зеркале заднего вида мелькали другие машины, и Уильям прижимался к обочине, чтобы дать им проехать.

Почти два часа никто из нас ничего не говорил. Я сидел, наблюдая за мелькавшими огнями, всматриваясь в густую тьму, стеной стоявшую за границей слабого света наших фар. Дворники скрипели и мешали слушать радио. Поэтому мы его выключили.

Шоссе сменилось более широкой магистралью, а еще через полчаса мы повернули на восток и поехали мимо болот. Мелкий дождик прекратился, начало холодать.

– Знаешь, мне кажется, в бардачке есть курево, оставшееся от моих музыкантов, – сказал Уильям, покосившись на меня. – Если хочешь.

– Нет, на фиг. А выпить есть?

– Сомневаюсь: ребята никогда не оставляют выпивку Боюсь, это не в обычаях у настоящих бродяг.

– Надо было что-нибудь захватить с собой. Я не подумал. – Я выглянул в боковое окно. Проявившаяся на три четверти луна скользила между облаками, мелькая в просветах серебристыми краями и снова исчезая во мраке. Потом она скрылась. Интересно, когда она снова появится. Подмораживало. Клубы тумана плыли слева за болотами. Я сунул под себя озябшие руки.

Внезапно Уильям выругался:

– Мать твою! Я только что вспомнил, что у меня в сумке могли остаться маленькие бутылки. Я взял их в самолете – на прошлой неделе. Они должны быть в боковом кармане – та сумка, которую я беру с собой в качестве ручной клади, – по-моему, я их не вынимал. Пролезешь туда, или мне лучше остановиться? Я уже расстегивал ремень безопасности и карабкался через спинку пассажирского сиденья. Я быстро нашел сумку Уильяма и стал рыться в ней, стараясь ни обо что не стукнуться.

– Две бутылочки водки, джин и бренди. Всего четыре штуки, правильно?

– Вроде бы да.

Я перелез обратно, на сиденье.

– На твоем месте я бы начал с водки. Затем перешел бы к бренди. – Уильям переключил скорость. – Благодаря этому, когда очередь дойдет до джина, ты уже не почувствуешь его вкус.

– Хорошая мысль.

В течение некоторого времени мы не видели никаких машин. У знака «стоп» мы резко свернули налево, на проселочную дорогу. Перед нами возник горбатый мостик. Уильям еще раз переключил скорость. Впереди стеной стоял туман. Вскоре его языки протянулись к нам и охватили машину со всех сторон – плотные, влажные и зловещие.

– Боюсь, нас ждет еще миль тридцать такого дерьма, – проворчал Уильям, который теперь ехал совсем медленно, вглядываясь в дорогу. – Мы пересекаем Уэнсумские болота. По крайней мере, здесь одностороннее движение, так что нам навстречу точно никто не выскочит. Будем надеяться, что этот проклятый грузовик не сломается. Ты только посмотри, что там делается. Не хотелось бы мне идти пешком. Этот чертов туман до костей пробирает.

Я открыл бутылочку водки и попробовал.

– И в каком состоянии была Люси?

Уильям неотрывно смотрел вперед:

– С ней все в порядке – пришла в чувство. Была в депрессии из-за тебя и всего, что случилось, – но пена изо рта не идет, галлюцинаций нет, вены она тоже не резала. Просто настаивала на том, чтобы я нашел тебя. Я позвонил тебе от нее около девяти. Но ты не отвечал, и поэтому я решил поехать к тебе. Я некоторое время наблюдал за этим дурацким фейерверком и боялся, что ты вернешься вместе с Мадлен – я не могу называть ее Беллой, это смехотворно, – и окажешься умнее всех. Один Бог знает, что бы я вам тогда говорил.

– Люси объяснила про ее имя?

– Да. Сначала я подумал, что это имеет какое-то отношение к ее фамилии – Бельмонт, но выяснилось, что это не так. Ее второе имя – Изабелла. И все называют ее…

– Знаю.

– Люси рассказала мне обо всем этом безобразии, которое они называют своей семейной историей.

Я сделал большой глоток.

– Она объяснила тебе, каким образом они оказались сестрами?

– Один отец. – Дорога была абсолютно прямая, и Уильям рискнул прибавить скорость. Туман клубился вокруг нас – другого слова не подберешь.

– Именно так и сказала Мадлен. – Я прикончил первую бутылочку. – Но я же знаком с отцом Люси – с Дэвидом. Его зовут Дэвид. Не может быть, чтобы он… Он не имеет ничего общего с Мадлен. Он…

– Это не настоящий отец, Джексон. А настоящий отец Люси не кто иной как Мистер Иностранные Дела во плоти. Отец Мадлен. Она тебе о нем рассказывала, не так ли?

– О, боже! – Я присвистнул.

– Вот именно. Его имя – Джулиан Бельмонт, – Уильям покосился на меня. – Он сейчас номер три в Париже, так сказал мне Дональд. Этот тип всегда трахал все, что движется. И продолжает в том же духе.

Я невольно напрягся:

– Ты просил Дона разузнать про отца Мадлен?

– Нет. Не просил. Дональд писал мне по другому поводу. Я собираюсь в следующем месяце в Нью-Йорк, подготовить наш рождественский концерт. И как-то к слову он упомянул Бельмонта. Вот и все.

Я открыл вторую бутылочку водки.

– Не понимаю. Каким образом этот Джулиан оказался отцом Люси?

– Ну, хорошо. – Уильям опять сбросил скорость и протер рукавом стекло перед собой. Туман просачивался внутрь. Он включил печку на полную мощность и заговорил громче, чтобы перекрыть гул. – В горячие деньки в начале семидесятых Джулиан Бельмонт женился на матери Мадлен – ее, кстати, звали Магдалена, на случай, если ты не знал, и, по словам Люси, она тоже получила свою долю физического недостатка, называемого женской красотой. Короче, молодая и счастливая чета прожила в Лондоне около года, когда миссис Бельмонт обнаружила, что находится в ожидании… нашей сладкой маленькой Мадлен Изабеллы.

Вскоре после этого – в соответствии с прежними привычками и несмотря на то, что его жена выглядела как Елена Троянская, – мистер Б. снова вышел на поле. И как ты думаешь, кто оказался его очередным завоеванием? Мать Люси. Которая, к несчастью, уже была замужем за другим – приятным человеком, которого Люси и называет отцом.

– Дэвид?

– Дэвид. Ведь так называет его Люси? Дэвид? Всегда подозрительно, если ребенок зовет одного из родителей по имени…

Через дорогу прямо перед нами перебежал кролик. Уильям резко затормозил, и моя доска и коробки в багажнике полетели вперед. Обезумевшее животное в диком темпе мчалось вдоль дороги, металось и подскакивала, отчаянно пытаясь покинуть освещенное фарами пространство. А потом, так же внезапно, кролик исчез.

– Извини. Твои вещи в порядке?

– Не беспокойся, все самое важное упаковано в футляры. Давай дальше.

– Итак, Мадлен зачали, Люси зачали: разные матери, один отец. Лондон не считается с условностями, но, судя по всему, в семействе Бельмонт что-то не так. Магдалена подозревает, что ее супруг занимается грязными делишками и пьянствует, пытаясь доказать это. А тем временем мать Люси…

– Вероника.

– Мать Люси, Вероника, лезет на стенку от своей тайной любви к лихому мистеру Б.

– Боже.

– И вот одной темной и недоброй ночью она – Вероника – пошла искать своего любимого мужчину и с удивлением обнаружила, что на звонок в дверь ответила его дражайшая жена.

– Представляю себе, что началось.

– Само собой. Мистер Б. вернулся после тяжелого дня, уставший от возни с бумагами, и застал дома не одну, а двух несчастных беременных женщин, ожидающих его прихода. Далеко не священный союз. Как говорится, канализация засорилась.

Я сморщился. По крайней мере, хорошо, что есть водка.

А Уильям продолжал рассказ:

– Опять же, все это я знаю только со слов Люси: Дэвид и Вероника не могли иметь детей, и потому Вероника решила признаться Дэвиду во всем. Это признание прошло весьма скверно. В итоге, оставив мужа собирать с полу осколки, Вероника подумала, что самое время сообщить ее дорогому Джулиану о том, что она бросила бедного старину Дэвида. Она воображала, что они вдвоем – Вероника и Джулиан – унесутся на крыльях любви навстречу восходу. Но тут вдруг выяснилось, что Джулиан уже женат, – и суть не в том, что скажет мистер Б., а в том, что скажет по этому поводу красивая полуитальянка и алкоголичка, являющаяся его женой.

– Полуитальянка?

– Похоже на то. Римлянка. В любом случае, главное, что Магдалена совсем съехала с катушек – отказывалась говорить с мужем или выходить из дома вместе с ним – не самая лучшая новость для карьерного дипломата. А что еще хуже, она совсем запила – ребенок, не ребенок – и месяцев через десять решила закусить вечернюю порцию граппы коробочкой снотворных пилюль. И готово: мертва.

– Бедная женщина.

– А тем временем другая сторона – мать Люси – которая теперь получила ясное представление о Джулиане и возненавидела его самого и землю, по которой он ходил, начала страдать послеродовой депрессией и тоже чуть не дошла до ручки. Вот так грехи матерей падают на дочерей, – Уильям покачал головой. – На самом деле единственным приличным человеком во всей этой истории оказался мистер Дэвид Гиддингс, который нашел в себе силы простить жену и воспитывать Люси как собственную дочь – включая оплату школы, подарки на дни рождения и все такое прочее.

В возрасте тринадцати лет девочек – Люси и Мадлен – послали в закрытую школу: оплачивал все это раскаявшийся Джулиан из Парижа. Мать Люси приняла от него деньги, но настаивала, чтобы Люси рассказали всю правду, поскольку она уже достаточно взрослая. Кроме того, как уверяет Люси, Вероника думала, что Люси лучше знать, что у нее есть сестра и что она учится в той же школе – на случай если она почувствует себя одинокой или затоскует по дому, – она совершенно не хотела, чтобы Люси умчалась в Лондон, как только ей станет грустно. Этот план сработал. Люси и Мадлен стали лучшими подругами на всю жизнь. Они обе были крайне низкого мнения о своих матерях, совершенно не доверяли отцу, и, как я подозреваю, эти невыявленные, но тем не менее серьезные проблемы привели к возникновению тяжелого психоза на почве молодых людей. И тут появляется Дж. Джексон, эсквайр.

Я перешел на бренди.

В каком-то темном и грязном месте, которое, на мой взгляд, ничем не отличалось от всех других, которые мы уже проезжали, Уильям включил поворотник.

– Люди этого не понимают, но при некоторых обстоятельствах можно сигналить поворотником иронически, – сказал он. – А теперь, прошу тебя, дай мне прикончить это бренди, Джаспер, я больше не могу этого выносить. – Он резко свернул налево. – Следующие двенадцать миль – это частная территория, и если хоть одна сволочь попробует остановить меня за вождение в пьяном виде, пусть разбираются с Эдуардом II.

Я передал ему бутылочку с остатками бренди.