Текст книги "Вырай. Книга 1"

Глава 37

Ганна сидела на берегу и бросала камешки в воду. Чешуя высохла и уже начала трескаться. Но на дно русалка возвращаться не хотела.

Много лет назад, будучи молодой, глупой и живой, она утопилась в реке из-за неразделённой любви. И с тех пор прислуживала Водяному. Это было ужасно, и большинство её товарок даже радовались, когда Сила иссякла, и пришлось впасть в спячку на долгие годы. Но сейчас потусторонняя подпитка вернулась, хоть и в малом количестве, и Хозяин реки проснулся очень злым. Нынешний год обещал быть не просто ужасным, а кошмарным.

Можно получить вольную. На время. Но для этого нужно привести Водяному живую душу.

Ганна последний раз выбиралась на берег тогда, когда автомобили ещё не придумали. Поэтому не ожидала такого быстрого бегства человечков. Да и реакция оказалась очень уж неожиданной – ни привычных обмороков, ни покорности судьбе. Её почти не испугались.

Русалка знать не знала о современном кинематографе и литературе.

Тяжёлые мысли полностью поглотили русалку, поэтому она не заметила, как между обгоревших стволов деревьев появилось существо – волосатое, с острыми рожками на голове, свиным пятаком вместо носа и с хвостом. Оно мерзко захихикало, когда увидело, где оказалось. Потом заметило русалку, радостно подпрыгнуло и подбежало к «коллеге».

– Здравствуй, красавица. Что слёзы льёшь? Может, помощь нужна?

– Уйди, нечистый.

– У самой, небось, душенька белее снега? – Ехидно осведомился Чёрт.

Рыбоженщина тоскливо вздохнула.

– Ладно, я серьёзно. В каком мерзком деле помощь нужна? Я здесь много лет не был, горы готов свернуть.

Ни на что не надеясь, русалка рассказала о своей беде.

Чёрт захихикал и почесал волосатый зад.

– Эх ты, красавица, такую возможность прошляпила! Могу помочь. Ты мне, я тебе. Согласна?

– Что ты хочешь? – Устало спросила Ганна.

– Мелочь. Меня хозяин послал с важным заданием. Хочет дырку в Вырай увеличить. Слишком тяжёл мой благодетель, не может сюда попасть. Мечтает вместо дыры полноценный переход сделать, как раньше. А здесь, сама видишь, осина. Плохое дерево, всю силу на себя тянет. Поможешь?

– А мне-то что с того?

– Рыбьи мозги! – Чёрт опять захихикал, смачно сморкнулся и утёрся кисточкой, венчавшей хвост. – Мой хозяин сильней твоего хозяина. Я словечко замолвлю, и тебе свободу лет на десять обеспечат!

Ганна задумалась:

– Но ведь Зюзя проход именно таким оставил. Что, если…

– Тьфу, Зюзя. Что нам этот любитель людишек? Мы с ним не пересекаемся, забыла? Над летними он силы вообще не имеет.

– Это да. – Стала теребить волосы-водоросли русалка. – Допустим, соглашусь. Чем я могу помочь?

– Всё просто. Убери воду отсюда. Всю. С земли, из деревьев, из воздуха. Остальное сделаю сам.

Русалка вздохнула, встала и раскинула руки-плавники. Проскрипела что-то певучее и хлопнула в ладоши.

– Всё? – Чёрт снова почесался, в этот раз в области живота.

– Всё.

– Ныряй домой, ничего не бойся. – Чёрт подошёл к мангалу и толкнул его. Еле тлеющие угли упали на обезвоженную, высохшую до состояния сена траву.

– Ой, горе-то какое. – Издевательски прогундосил нечистик. – Пожар, ай-яй!

Трава весело разгорелась. Чёрт прошептал что-то, подул на пламя, и оно тут же взревело, словно подкормленное бензином.

– Помни, ты обещал! – Русалка подтянула рукава свитера, взвилась рыбкой и нырнула в реку.

* * *

Баба Лена долго не могла заснуть. Ворочалась, взбивала пуховую подушку, вздыхала и ойкала. Кот, долго терпевший возню, спрыгнул с одеяла и ушёл спать на кресло.

Бабуля всё не могла выбросить из головы большую машину неизвестной ей марки. Это ведь и сбить кого-нибудь недолго. Или в столб въехать.

В конце концов, женщина решила, что дело не в думах, а в воздухе. В комнате было душно. Баба Лена гордилась, что в свои восемьдесят с хвостиком до сих пор не боится холода и сквозняков, в отличие от «молодых» пенсионерок, поэтому откинула одеяло, кряхтя сползла с кровати, подошла к окну и открыла.

В форточку ворвался многоголосый шум и запах дыма. Бабуля охнула, накинула на плечи платок и со всей скоростью, на которую была способна, поспешила на улицу.

Горела осиновая роща на берегу. Точнее, она пылала. Сельчане особо не спешили тушить пожар – до деревни далеко, построек рядом с леском нет, так что можно было не волноваться. Однако МЧС вызвали. И теперь жители нижней улицы, чьи огороды плавно переходили в километровый склон, ведущий к роще, столпились у околицы и чесали языками.

– Это ж надо, как горит!

– Ага. Эмчеэсники не успеют доехать.

– Да ладно. У Колыпановых хата горела, за десять минут добрались.

– Так то хата, а это просто деревья. Кому они нужны.

– Слышь, тебе лучше жевать, чем говорить. Это ж национальное богатство!

– Национальное богатство за Потаповкой. Там нормальный, человеческий лес.

– Точно. И свиноферма, что за кладбищем, тоже богатство. Национальное. А тут три куста два дерева.

– Да ты шо! А кто туда бегает каждый год за подосиновиками? Не твоя ли жонка?

– Тихо вы. – Только что подъехавший на служебной «Ниве» всклокоченный, заспанный председатель разом прекратил все разговоры.

– Сергей Игнатьич, и вы здесь?

– Конечно. Мне Печкин позвонил, сообщил.

Сергей Игнатьевич жил здесь же, в Красноселье, только в другом конце деревни. Он пользовался уважением сельчан. Во-первых, был своим – родился и вырос рядом, в Яблоневке. Во-вторых, открыто карманы себе и родственникам не набивал. В-третьих, занимал сразу две должности – председателя колхоза и председателя совхоза, и вполне справлялся. Колхоз работал, хоть и через пень-колоду, зарплату люди получали регулярно, на свиноферме крыши не текли и кукуруза по осени в землю не запахивалась.

Мужчина строго заявил:

– Три дерева или два – неважно. Но прибрежная лесопосадка площадью в один гектар в документах фигурирует и на балансе сельсовета значится. Поэтому тушить надо, и виноватых искать тоже надо.

Если виновных не найдётся, по шапке получит Сергей Игнатьевич сам. Лично. Об этом, естественно, председатель людям сообщать не стал.

– А я знаю виноватых. – Прошамкала баба Лена, до этого в разговоры не вступавшая. – Это городския.

– Елена, э-э-э, Владимировна, городские виноваты всегда и во всём. Давайте без фантазий.

– Так честно! Я от Верки шла, машина пронеслась, не из наших.

– Да? – Наконец заинтересовался председатель. – А марку или хотя бы часть номера можете сказать?

Бабуля пожевала губами и неуверенно сказала:

– Машина большая, зад грузный. А номеров не бачыла – темно было, да и быстро уехали. Но это точно они всё пожгли – уж больно шустро улепётывали.

Сергей Игнатьевич махнул рукой и утратил к старушке интерес – с такими сведениями виновников ночного переполоха найти было нереально.

А роща всё горела. Жар доходил даже сюда, на пригорок, был слышен гул огня и треск сучьев.

Мимо шумно проехали машины МЧС.

– Ну, всё. Разбегаемся, товарищи. Спасатели прибыли, сейчас всё потушат, проведут расследование. Давайте, давайте. По домам. – Председатель замахал руками, и люди не спеша стали расходиться.

Игнатьевич сел за руль «Нивы» и проехал немного вперёд. В огонь лезть он, конечно, не собирался, но поговорить со специалистами было нужно. Чтобы хоть на глазок оценить ущерб и последствия. Для сельсовета, и, конечно же, для себя лично.

Глава 38

– Мазь в этот раз просто отличная! Воняет, правда, шибко, да это не страшно. Только, Тонька, объясни мне, что ты в неё добавлять стала? Раньше колени мазала – на часок легчало, и капец. А в этот раз красота – ноги не болят уже второй день. Хоть на танцы иди.

Макс приоткрыл один глаз. Десять утра. Екатерина Семёновна не заметила, что форточка у квартиранта открыта, иначе не вела бы столь интимные разговоры под окном.

– Ничего не добавляла. Всё строго по рецепту. – Прозвучал басовитый голос Антонины Николаевны. Старуха понизила голос, и продолжила: – Я тебе больше скажу, Катерина, и даже покажу.

Макс услышал звук шуршащей ткани.

– А божачки, Тонька! Это как? Оно ж у тебя лет двадцать росло! А куда делось?

– Заговор прочитала. Раньше пробовала – не работал. А тут Плетнёвы малого принесли, с косоглазием, их врачи напугали, сказали, только оперировать.

– И? И что?

– Сама очумела. Пошептала, руками поводила – всё, как положено. Малой разорался, за голову стал хвататься, Плетнёвы его в охапку и домой. Ещё и хаяли меня. Утром прибежали, полкабана свежины притащили.

– Да ты что! Вылечился?

Максим открыл второй глаз и весь превратился в слух.

Николаевна не ответила. Но, видимо, кивнула, потому что хозяйка дома восторженно ахнула:

– И ты решила на себе попробовать?

– Не только с Плетнёвыми ведь вышло. Всю зиму люди ходили. То гадать, то лечиться – почти все заговоры работали не так, как раньше. То есть, сильно, быстро действовать стали. Не знаю, в чём тут дело.

Макс сел. Интересная информация. А главное, прекрасно вписывается в то, что творится в округе.

Бабульки продолжили удивляться, охать и ахать, но Максим уже слушал вполуха – одевался. Один выходной в неделю – слишком мало, чтобы тратить его на валяние в постели.

Хлопнула калитка. В гости к Семёновне пришёл ещё кто-то.

– Девки! Чавой-то вы тут расселись, как колоды? Не знаете, что ли, ничаво?

Голос показался Максиму немного знакомым. Мужчина сел на кровать и, надевая носки, попытался вспомнить, кто же это.

– Чего орёшь, как полоумная? Квартиранта разбудишь.

– Вы и правда не знаете? Ночью роща сгорела! На берегу!

Бондаренко от неожиданности слишком резко потянул носок, и тот, жалобно хрустнув, порвался на пятке.

– Да ты что? – Удивилась Семёновна. – Поджёг кто, или как?

– Не ведаю. – Нетерпеливо сказала собеседница. – Главное, подчистую сгорела, за полчаса.

– Враки. – Заявила Антонина Николаевна. – Это ж тебе не коробок спичек, Ленка.

– Так я сама видела! Ночью! Всей улицей смотрели, как пылает. И председатель был. Пожарные приезжали, в три машины!

– Да, жалко. Хорошее место было. – Семёновна вздохнула. – Я там к деревьям спиной прислонялась иногда. Радикулит, как рукой снимало.

– Чего вы всё сидите, пойдёмте быстрей, вся деревня, почитай, уже собралась!

– Не ори. Чего мы, пепелище не видели? Зачем ходить?

– А я не сказала? Так нету пепелища, нету! Лес там. За ночь лес вырос, бабоньки, густой, высокий!

Тишина была ответом. Видимо, бабули онемели от удивления. Максим ругнулся про себя, кое-как оделся и выскочил из дома – такое нельзя было пропускать.

Потому что леса не вырастают за несколько часов.

* * *

– М-да. – Почесал затылок почти трезвый Лупатый. – Интересное дело.

Люди одобрительно зашумели. Красносельцы столпились у околицы. Недалеко, на берегу, шумел густой лес, на первый взгляд обычный, типичный для этих мест.

В таком количестве сельчане собирались лишь на свадьбы, похороны и проводы в армию. Сегодня тоже был особый случай.

– Во-во, глядите! Опять! – Кто-то сказал негромко.

Лес подёрнулся дымкой лилового цвета. Несколько секунд деревья были скрыты этой странной пеленой, но потом всё исчезло.

– Регулярно. – Протянул Печкин, смотревший на часы. – Минуту туман висит, на две минуты пропадает, и всё по новой.

Люди заохали и зашептались.

Макс протиснулся сквозь толпу в первые ряды. На него никто не обратил внимания, лишь Лупатый угрюмо кивнул, когда учитель стал рядышком.

– Видал, вучитель? О как!

– Максим согласно хмыкнул, но в диалог вступать не стал. Он, прямо скажем, просто обалдел, увидев лес.

– Разойдитесь! – Рявкнул голос, привыкший командовать. Люди уступили дорогу председателю.

Сергей Игнатьевич выглядел так, словно спать этой ночью не ложился вовсе. Он приложил к глазам руку козырьком и выдохнул:

– Ёлки-палки!

– Точняк, Игнатьич. И ёлки, и палки. – Заявил Васька Фокин, вытащил из кармана маленькую бутылочку водки, открутил крышку и сделал глоток.

– Ты мне это, Василий, убери гарэлку. – На секунду отвлёкся председатель.

– Так а я сегодня не работаю, имею право.

– Смотри мне. – Игнатьевич снова уставился на деревья. Они в очередной раз скрылись за туманом. – Ёшкин кот!

Люди выжидающе смотрели на начальство. Мужчина потёр лоб, вытащил из кармана телефон, повертел его в руках, снова спрятал. Закрыл глаза.

– Может, сходить, глянуть? – Робко предложил кто-то из женщин. На неё зашикали.

– Так. – Открыл глаза Сергей Игнатьевич и пошарил взглядом по односельчанам. – Вы! – Он указал на Максима. Люди расступились. – Простите, не помню, как вас по батюшке.

– Максим Андреевич. – Настороженно ответил учитель.

– Да. Точно. Максим Андреевич, вы же вроде биологию преподаёте? Не можете объяснить, как за ночь может дерево вырасти?

– Не может. – Прокашлялся Макс. – Ни при каких условиях.

– Тогда как это всё объяснить? – Широко махнул рукой председатель.

– Ну… Не знаю. Волшебством?

В толпе нервно захихикали.

– Вы мне тут это, шутки не шутите, Максим Андреевич. Я серьёзно спрашиваю.

Бондаренко пришлось улыбнуться, сделать вид, что неудачно пошутил и придумать что-нибудь более реальное.

– Мне в голову приходит лишь один вариант. Ландшафтные дизайнеры используют взрослые деревья и кустарники, чтобы как можно быстрей придать презентабельный вид территории. Но это очень, очень дорого. Не представляю, кому могло такое понадобиться.

Сергей Игнатьевич замер. Он вдруг понял, кто подобное мог сделать – буквально несколько месяцев назад на окраине Красноселья один городской чиновник купил сразу четыре участка земли, каждый по двадцать пять соток. По документам участки принадлежали четверым его родственникам, но по факту там строился лишь один большой коттедж.

К Сергею Игнатьевичу уже приходили с претензией на отсутствие асфальтированной дороги в том конце села. И на слабое уличное освещение. Председатель пожаловался, что бюджет сельсовета не резиновый и что у сельчан очень тяжёлая жизнь. Вообще, Игнатьевич жаловался тогда долго, со смаком, и добился того, чего втайне хотел.

Асфальт городской начальник решил проложить за свой счёт, фонари установить тоже. Путём сложной схемы передачи денег из рук в руки, из организации в организацию, по документом вышло, что все эти манипуляции проведутся с помощью добровольных взносов жителей Красноселья.

Сергей Игнатьевич собой гордился – и людям в карман не залез, и бюджет не тронул, и дорогу проложил, и уважил большого человека.

Такой шишке вполне могло показаться, что пепелище – не то, что хочется видеть утром с резного балкончика второго этажа, да и денег на ландшафтный дизайн у него могло хватить.

– Пойдём, Максим Андреевич, глянем – свежепосажены деревья или как.

– Но я…

– Пойдём, пойдём. Ты ж биолог – посмотришь профессиональным взглядом.

Макс понял, что отвертеться не получится.

– И я с вами. – Вдруг заявил Лупатый.

– А тебе, Фокин, зачем?

– А чёй-то, мне нельзя? Я представитель общественности, между прочим! – Воинственно заявил тракторист, и уже тише добавил: – Шибко интересно.

* * *

Троица стояла на опушке, разглядывая лесок и не решаясь зайти под тень деревьев. Лес тоже настороженно присматривался и молчал.

– Сергей Игнатьевич, вы сами посмотрите – почва слежавшаяся, плотная. Валежник, опять же, листья прошлогодние сквозь траву виднеются. И на дуб, на дуб обратите внимание – ему лет триста! Кто же такое старое дерево пересаживать будет? – Макс задрал голову, пытаясь на глаз прикинуть высоту ближайших лесных гигантов.

– Не знаю, не знаю, – скептически протянул председатель сельсовета, – вон, дочка купила себе мебель в квартиру. Новодел, но выглядит натурально. Гадость та ещё, тьфу! Шкафы пошкрябаные, диван облупленный. Под старину. Может, и с природой чего такого придумали.

Максим, очень сомневаясь в этом, отрицательно покачал головой, но спорить не стал.

– Дык может это, здесь только по краю так? Для антуражу? А внутри картонные ёлки раскрашенные? – Вопросительно посмотрел на председателя Васёк.

– Фокин, а ведь это хорошая версия! Пойдёмте, товарищи. – Игнатьевич пригладил редкие волосы и сделал шаг под деревья. Через метра полтора он скрылся из виду за широкозадой красавицей ёлкой.

– Что, вучитель, тормозишь? Пойдём. А то обед скоро. – Лупатый ушёл вперёд.

«Чует моё сердце – не простой это лесок. И что там можно нехило вляпаться в какую-нибудь потустороннюю гадость».

В кармане джинсов ожил телефон. Звонила Таня.

– Макс? – Приглушённо сказала девушка. – Я тут с деревенскими, на пригорке. Они сказали, что ты пошёл разобраться.

– Да, Танюш.

– Может, не надо? Тебе не кажется, что это всё слишком странно? Можешь считать меня сумасшедшей, но туман вокруг деревьев нервирует – вдруг это химическое что-то? Яд какой-нибудь?

Максим фыркнул:

– Вот уж нет.

– Тут бабы в толпе рассуждают, что это может быть что-то колдовское. – Ещё тише проговорила фельдшер. – Смешно, правда?

– Тань, я вернусь, и поговорим, окей? – Бондаренко помолчал. – А если не вернусь, найди Марину Сычкову или Коваля. Они тебе всё расскажут и покажут.

Макс торопливо нажал отбой. Сейчас не хотелось ничего объяснять.

– Всем привет, я Максим Бондаренко, и сегодня мы попробуем прогуляться по магическому лесу, – пробормотал мужчина и двинулся за спутниками.

* * *

Едва зайдя за ёлку, Сергей Игнатьевич остановился, как вкопанный – вокруг вдруг резко потемнело, словно наступила ночь. Задрав голову, председатель увидел, что небо высоко над деревьями усыпано крупными звёздами.

– Вы это видели? – Обернулся мужчина, но сзади никого не было. Обогнув ель, которая в темноте выглядела внушительно, Игнатьевич крикнул:

– Мужики!

– Мужики, жики, жики, ики, ихи-хи, охо-хо, гы-гы-гы! – Прогнусавило жизнерадостное эхо.

Игнатьевич сразу как-то скукожился. Даже словно меньше ростом стал.

– Эй! Вы где?

– В Караганде, га-га, га-га, ха-ха-ха! – Захохотало эхо.

Взвизгнув, как молоденькая девушка, председатель подскочил зайцем и побежал из лесу обратно, на дорогу.

Но через полтора метра деревья не кончились, как должны были. Вокруг стоял всё тот же лес. Густой кустарник мешал развить хорошую скорость, толстые стволы деревьев выныривали из темноты прямо на пути, сучья цеплялись за одежду, паутина липла к лицу. Эхо продолжало смеяться, страшно кричали ночные птицы, рычали звери, и Сергей Игнатьевич тоже закричал. От ужаса.

Неизвестно, сколько бы он пробежал – почтенный возраст не предусматривает марафонские дистанции. В конце концов, мужчина споткнулся о поваленное дерево и упал в мягкий ворох прошлогодней листвы.

– Мамочки, что же это! – Простонал председатель, даже не пытаясь встать.

– Мамочки, панамочки, в попе у всех ямочки! – Глумилось эхо.

– Заткнись! – Заорал Игнатьевич.

Странным образом это подействовало не только на голос, но и на остальных обитателей леса. Все почтительно замолчали.

– Вот так вот. – Удовлетворённо сказал руководитель сельсовета и перевернулся на спину.

Вверху чернели верхушки деревьев, подчёркивая красоту звёзд. В тишине председатель быстро успокоился и смог нормально мыслить.

«Это не ландшафтный дизайн. Ботаник прав оказался. Что-то тут нечисто».

Игнатьевич с кряхтеньем встал, стряхнул листву с одежды и стал оглядываться.

«Не зря тёща в церковь бегает. Есть что-то на свете». – Мужчина поковырялся в волосах, вытащил запутавшуюся в них веточку и с ненавистью на неё уставился.

– Надо выбираться. – Вслух пробормотал человек.

Видимость была практически нулевой. Лишь вдалеке мерцал какой-то огонёк.

Не видя больше никаких ориентиров, Сергей Игнатьевич стал пробираться к светящейся точке.

Глава 39

– Сергей Игнатич, вы где? – Вот только что Васёк впереди видел спину начальства. Моргнул – и всё. Вокруг лишь шумела и благоухала хвоей лесная чаща. Лупатый обернулся – ботаник исчез, как, впрочем, и дорога, на которой они только что стояли втроём.

– Ну и ну. Чую, дело пахнет керосином.

Странное дело – он совершенно не удивился, потому что после встречи с Дедом Морозом был готов к любой чертовщине и, в отличие от председателя, не обратившего внимание на лиловую дымку, ожидал как раз что-то подобное. Но страшновато всё же было.

Чтобы собраться с мыслями, Василий достал из кармана заветную маленькую бутылочку с водкой.

– Васенька, ты опять?!

Тракторист от неожиданности уронил чекушку.

– Сынок, умный проспится, дурак никогда. Сколько раз говорила, не пей горькую, горькая жизнь будет.

– Ма…мамка?!

– А кто же ещё. Совсем без меня плохой стал. Эх, Васенька, Васенька… – Укоризненно покачала головой пожилая женщина, сидевшая на валуне.

Василий поморгал, но видение не исчезло. Точно, мама. Ласковые бледно-голубые глаза, морщины, собравшие лицо печёным яблоком, красный, в жёлтые розы, платок, завязанный под подбородком.

Знакомое старенькое платье, которое мать одевала двадцать лет подряд, собираясь в город. И грубые, узловатые, испоганенные тяжёлой работой руки.

Вот только Евдокия Фокина умерла десять лет назад.

– Не может этого быть. – Энергично замотал головой Лупатый.

– Материнская забота в огне не горит и в воде не тонет, сына. Неужели ты думал, что я тебя оставила? Я всегда рядом.

От этих слов у Васи сердце ухнуло в желудок.

– Ну, не стой, садись. Разговор у нас будет долгий и неприятный. Но ты ведь знаешь – матушкин гнев, что весенний снег – и много его выпадает, да скоро растает.

«Она. Только мамка так может пословицами сыпать». Фокин подошёл к валуну и сел на траву. Женщина протянула руку и погладила сына по голове. От этой забытой ласки Васька вздрогнул. Слёзы брызнули из глаз.

– Плачь, сынок, плачь. Со слезами вся боль выходит.

Вася обнял мать за колени и уткнулся лицом в её подол.

Евдокия продолжала ерошить волосы сына и говорила. Голос был тихий, ласковый, такой родной:

– Что ж ты бобылём-то живёшь. Ни жены, ни детей. Мужик без жены, как дерево без гусеницы. Некому тебя жалеть, нет никого, кто пирогов напечёт. А дети? Что же ты после себя на земле оставишь? И за могилкой некому ухаживать будет. Васенька, Васенька…

– Дык я это. – Поднял голову Вася. – Женюсь когда-нибудь. Бабу только хорошую найду.

Женщина слабо улыбнулась:

– Да разве ж за тебя хорошая пойдёт теперь – дом запустил, в огороде бурьян по макушку, зарплату всю на водку тратишь, здоровье пропил. Год-два, и пользы от тебя ни по хозяйству, ни в сердечных делах не дождёшься. Сынок, сынок… – опять покачала головой Евдокия.

Вася вжал голову в плечи и снова спрятал лицо в материнских коленях. Платье пахло луковой шелухой.

– Завязывай. Завязывай, сынок, пить. Понимаю, что жизнь твоя беспросветная и бесполезная, и что на трезвую голову выть хочется от безнадёги. Но водка – не выход. Не изменит она ничего. Только в худшую сторону.

Последнее предложение всколыхнуло воспоминания, которые Василий давно похоронил глубоко-глубоко в душе. И даже временами вообще забывал о том, что натворил.

– Вот-вот. – Сказала мама, словно прочитала мысли сына. – А ведь был бы тогда трезвый, до сих пор бы я небо коптила.

– Прости. Прости, мамка! – Схватился за голову Вася и завыл. Потом стал ползать перед валуном и биться головой о землю. – Прости-и-и!

– Что ты, что ты! – Замахала руками Евдокия. – Давно простила. Да и не виноват ты вовсе, это водка проклятая. А то, что теперь совсем один, и никому не нужен – так это я виновата. Жениться не заставила да братьев-сестёр тебе не родила.

– Мама. – Дрожащим голосом сказал Вася. – Ты вернулась ко мне? Насовсем?

Женщина тяжело вздохнула:

– Нет, конечно. Так, повидаться отпустили.

Она поправила платье. Вася вдруг обратил внимание на странную обувь – круглую, чёрную, очень похожую на конские копыта. Но обдумать это Василий не успел. Голос зазвучал издалека, мать стала бледнеть, словно бы стираться из этого мира:

– Сы́ночка, мне пора. Прощай. На том свете хорошо, спокойно, радостно. И душа поёт. А ты иди домой и попробуй что-нибудь изменить в своей жизни.

Евдокия исчезла окончательно. Вася, словно зачарованный, протянул руку к валуну, но камень затянулся лиловой дымкой, а через секунду вместе с ней исчез.

Вдалеке залаяла собака. Лупатый обернулся. За спиной молчаливо растопыривалась ёлка, за ней виднелась дорога к деревне.

* * *

Огонёк светился ровно и с каждым шагом приближался. Лес уважительно молчал, больше не пытаясь пугать и издеваться. Председатель успокоился и немного повеселел – го́лоса, привыкшего командовать, боится даже чертовщина!

Вскоре Сергей Игнатьевич подошёл к источнику света. Это оказалась небольшая, аккуратная хатка с соломенной крышей и единственным окном. Мужчина храбро постучал в дверь.

– Войдите. – Приглушённо ответили за ней.

Игнатьевич дёрнул дверь на себя, сделал шаг вперёд и от неожиданности зажмурился. Затем медленно открыл глаза.

Он оказался в своём собственном кабинете, который был залит солнечным светом. За старым, но всё ещё вызывающим уважение дубовым столом председателя, в его кожаном кресле, сидел мужчина в сером костюме.

Сергей Игнатьевич обернулся. Вместо деревянной двери лесной избушки увидел свою, обитую дерматином.

Открыл. В приёмной Людмила Борисовна, секретарша, испуганным взглядом следила, как несколько мужчин в штатском перебирают документы в шкафу.

– Что же вы, Сергей Игнатьевич. – С упрёком сказал человек в кабинете. Председатель захлопнул дверь, подобострастно улыбнулся и пожал плечами.

Как и любой человек, занимающий руководящую должность, он узнал посетителей с первого взгляда. Из головы разом вылетел странный лес, в котором только что пришлось бродить.

Когда в гости приходит комитет госбезопасности, думать ни о чём другом ты не можешь.

Гэбист углубился в чтение. Председатель, вытянув шею, пытался понять, что за документ исследует представитель органов, но от двери это рассмотреть было невозможно.

Поэтому Игнатьевич исподтишка стал разглядывать мужчину.

Поскольку тот сидел в кресле, нельзя было определить его рост. Но всё остальное – стройная, подтянутая фигура, строгий костюм и седые виски напоминали Штирлица из «Семнадцати мгновений весны».

Председатель почувствовал привычное жжение за грудиной. Он трясущимися руками достал из кармана флакончик с нитроглицерином и положил таблетку под язык.

– Не волнуйтесь вы так, Сергей Игнатьевич. Пока это всего лишь проверка. Присаживайтесь.

На негнущихся ногах мужчина подошёл к стулу для посетителей и буквально рухнул на него.

Комитетчик отвлёкся от документа и уставился на председателя мёртвыми глазами-детекторами. Мужчина сжался – ему показалось, что в кабинете зазвучал равнодушный голос: «Нет, не был, не привлекался, женат дважды, алименты платил до совершеннолетия детей, тридцать одна тысяча условных единиц под половицей в спальне, дважды давал взятку декану университета, в котором училась дочь от первого брака. Любовница одна, секс предпочитает стандартный».

Из кармана брюк Игнатьевич достал платок и вытер вспотевший лоб.

Гэбист улыбнулся. Вокруг глаз лучиками собрались морщинки, и человек сразу стал обаятельным, приятным и всё понимающим.

– Поступил сигнал, что у вас тут приписки по урожаю и поголовью свиней имеются. Ну, мы ведь с вами оба понимаем, что без них никак, правильно?

Председатель очумело кивнул, но потом спохватился и отрицательно замотал головой.

– Я тоже думаю, что вы человек честный, порядочный, и очковтирательством заниматься не будете. Да?

– Да. – Выдавил из себя несчастный председатель сельсовета.

Гость улыбаться перестал. Глаза снова стали колючими.

– Уверен, что сигнал ложный. Но, если что-то мы найдём, наказание будет гораздо серьёзней, чем если вы признаетесь сами, понимаете?

Сергей Игнатьевич молча достал вторую таблетку нитроглицерина.

– Ну, как знаете. – Вздохнул человек в костюме, протянул какую-то бумагу и сказал:

– Распишитесь тогда вот здесь, и можете погулять пока.

Ручка выглядела внушительно. Массивная, тяжёлая. Металлический корпус усеян мелкими драгоценными камешками. Игнатьевич потянулся к бумаге, но дрожащие руки подвели, и дорогая письменная принадлежность полетела на пол.

– Простите, сейчас подниму, – забормотал председатель и полез под стол.

И непонимающе уставился на огромные копыта, волосатые ноги и хвост с кисточкой на конце.

– Это что это такое, я вас спрашиваю? – Взревел Сергей Игнатьевич, вскочил, вернее, попытался – макушка встретилась со столешницей. Громко вспомнив мать, председатель выполз из-под стола и заорал:

– Я повторяю – что за маскарад? Кто дал вам право пудрить мозги честным людям? Пошёл вон из моего кабинета!

Интеллигентное лицо чекиста расплылось и превратилось в нагло ухмыляющееся свиное лохматое рыло. Сквозь седину проросли коровьи рога, а руки превратились в лохматые лапы представителя семейства обезьян.

– Не ори, Серёга. Что вылупился? Чертей, что ль, не видел?

Весь стресс, который копился в мужчине с момента пожара, вылился на эту свиную голову. Председатель разразился громкой, эмоциональной тирадой, из которой ни одного слова нельзя произнести в приличном обществе.

С каждым матерным словом чёрт понемногу терял наглый вид.

В конце концов, Игнатьевич выдохся, вытер багровое от злости лицо платком и уже спокойней сказал:

– Пшёл отсюда. Хватает бед и без вас, нехристей.

– А чего это я пойду? Это что, твой кабинет, что ли? – Захихикал Чёрт. – Ты оглянись.

В запале председатель не заметил, что обстановка изменилась. Вокруг шумел лес, правда, время было обеденное, а никак не ночное. Вспомнив, где находится, человек притих.

– То-то же. Разорался. И как у вас языки не отсыхают такими словами пользоваться. Хорошо, что мало кто из вас помнит, откуда они взялись и для чего использовались. – Чёрт одёрнул пиджак, единственное, что осталось от образа служащего КГБ. На волосатой тушке нечистика одёжка смотрелась комично.

– Ладно. Твоя взяла. Жалко, что не подписал, дело бы совсем по-другому пошло.

– Я не подписываю мутные документы. – Высокомерно заявил председатель. В голове его металась мысль, что пора сваливать из этого сумасшедшего места.

– Да, умный ты мужик, – уважительно протянул Чёрт. Услышав похвалу от странного существа, Игнатьевич неожиданно для себя почувствовал прилив гордости.

– А, может, договоримся? – Льстиво добавило существо.

– Нет, нет, я лучше пойду. – Много подобных предложений слышал человек за свою долгую жизнь. Как правило, самые невыгодные говорились таким же тоном.

– Ну, иди Серёга. Ещё встретимся.

– Не понял? – Насторожился председатель.

– А я надолго здесь. Так что бывай. – С хлопком, оставив после себя лишь неприятный запах общественного туалета, Чёрт исчез.

Прямо перед носом Сергей Игнатьевич увидел знакомую ель, а за ней дорогу, ведущую в Красноселье.

– Твою мать. Оно мне надо на старости лет? – Сплюнул председатель и поспешил к людям.