Текст книги "История Крестовых походов"

Фульк буквально внедрял крестоносную идею в народные массы. Он разъезжал по стране, собирая на свои проповеди огромные аудитории. Люди приходили послушать неистового священника, несмотря на то что в их адрес неслась критика за жадность, мздоимство, проституцию, другие грехи. Сохранилась легенда, что Фульк обвинял в пороках самого короля, за что неоднократно отправлялся в темницу. И уже из уст в уста передавались сказочные истории о его чудесных исцелениях, о неожиданном праведном перерождении ростовщиков и развратных женщин, которых священник постригал в монахини или выдавал замуж. Популярность его все возрастала, потому что моральное состояние европейского общества в начале XIII века было весьма сомнительным. Грабежи, убийства, повсеместный блуд усиливали общее невежество. «Париж, поглощенный, как и все прочие города, всякого рода преступлениями и запятнанный бесчисленными пороками, блуждал во мраке», – писал историк Яков Витрийский. Нередко и сами клирики становились отпетыми греховодниками, сожительствовали с наложницами, пьянствовали, сквернословили и всячески морально разлагались. С ноября 1198 года до самой своей кончины в мае 1202 года Фульк всего себя отдавал пропаганде крестового похода. По сведениям его участников и хронистов Робера де Клари и Жоффруа де Виллардуэна, яростный сторонник экспедиции на Восток не дожил до ее начала и умер примерно в одно время с графом Шампани. Может быть, это и к лучшему. Трудно сказать, как бы воспринял проповедник внезапный поворот Четвертого похода на Константинополь.

Из властителей крупных западноевропейских держав никто не откликнулся на страстные призывы Иннокентия III и его легатов. Король Франции Филипп II Август в ту пору был отлучен от церкви за свой развод с женой. Английский монарх Иоанн, прозванный Безземельным, потому что, в отличие от старших братьев, не получил владений во Франции, только недавно расположился на троне, и для него главным было на нем укрепиться. Для этого ему приходилось вести нескончаемую борьбу с баронами. Возникшая в Германии (не без влияния папы) борьба за престол между Оттоном Брауншвейгским и Филиппом Швабским отнимала у них силы внутри страны. Каждый имел веские причины с безразличием отнестись к призывам восстановить справедливость на Святой земле. Ничего не попишешь – своя рубашка ближе к телу. Из монархов только венгерский король принял крест. Но цвет аристократического западного рыцарства перед возможностью прославиться, а заодно и обогатиться в военном походе, осененном церковью, не устоял. Только в Северной Франции изъявили желание принять в нем участие Тибо Добрый, брат Генриха I Шампанского, его сын Людовик, граф Блуа и Шартра, Балдуин Фландрский и многие другие рыцари, принявшие крест. В состав наконец-то формируемого войска вошли не только французы, но и англичане, немцы, фламандцы, сицилийцы.

Главой крестоносного ополчения рыцари единодушно избрали Тибо Шампанского. Он пользовался большим уважением даже за пределами Франции и, безусловно, стал бы не только хорошим командиром, но и душой задуманного предприятия. Но, как мы уже говорили, еще до начала похода объединенных общим воодушевлением его участников постигло и первое общее горе – Тибо неожиданно умер. Оставшиеся без главнокомандующего воины избрали нового. Им стал итальянский князь Бонифаций, маркиз Монферратский.

Венецианские купцы

Второй после папы мощнейшей движущей силой задуманного похода выступала Венеция, а точнее – правитель этого главного торгового государства Европы, дож Энрико Дандоло. В момент своего вступления на престол это уже был муж преклонных лет. Но его энергии и работоспособности могли позавидовать молодые. Если речь шла о защите интересов венецианцев и пользе для республики Святого Марка, Дандоло ничуть не стеснялся в выборе средств. В 1202 году в Венецию прибыли послы крестоносцев, среди которых был Жоффруа де Виллардуэн, кому мы обязаны большей частью сведений о Четвертом крестовом походе. Они обратились к дожу Энрико Дандоло с просьбой о выделении кораблей для переброски войск в Палестину либо в Египет – окончательного решения еще принято не было. Правитель дал согласие, но при условии выплаты крестоносцами 100 тысяч марок. Однако, кроме старых долгов перед венецианцами, предъявить в оплату Энрико Дандоло рыцарям было нечего. 85-летний же дож, практически слепой старик, чувствовал себя хозяином положения и абсолютно точно знал, что он хочет и сможет получить от крестоносцев. Он был умным и тонким политиком, настоящим руководителем государства, всегда отстаивавшим интересы своей страны. Дож сумел повести переговоры так, что посланники чувствовали себя в роли просителей, ведь это им был необходим флот для переправы целой армии. На самом деле экспедиция, в том виде, в котором задумал провернуть ее глава республики Святого Марка, в еще большей степени была в его интересах.

Нижегородский историк Николай Соколов, чьи работы по изучению средневековой Венецианской республики сделали его всемирно известным ученым, давал Энрико Дандоло такую характеристику: «Неукротимая энергия, умение дерзать, мудрая дальновидность и тонкий политический расчет, беззастенчивость в выборе средств для достижения поставленных целей, безусловная преданность интересам своего класса и государства сочетались в нем с редкой в те времена свободой от религиозных предрассудков, делавшей его нечувствительным к громам папской курии и равнодушным к делам веры и благочестия, если они не сочетались с серьезными мирскими интересами».

К концу XII столетия Венеция достигла своего наивысшего расцвета и как торговая, и как колониальная, и как военно-морская держава. Её интересы в восточном Средиземноморье, в особенности во всем, что касалось торговли, были весьма широки. Морская поддержка Иерусалима обернулась для республики всевозможными торговыми привилегиями и даже освобождением от таможенных пошлин в крупных портах, таких как Акра и Тир. Это повышало интерес Венеции к делам государств, заложенных крестоносцами. Но не чурались венецианцы и выгодным товарооборотом с Египтом через порт Александрии. Римский папа и рыцарские государства не одобряли таких отношений с врагом, тем более что мусульмане получали корабельный лес и разное морское снаряжение в обмен на ценящиеся в Европе восточные пряности. Но торговая выгода была для республики Святого Марка превыше всего.

…Когда крестоносцы прибыли в Венецию в надежде заполучить корабли для своего похода, именно такими интересами, а не моральными нюансами, и руководствовался на переговорах венецианский дож. Богатое восточное Средиземноморье вполне вписывалось в эти интересы. Зная о финансовых затруднениях рыцарей, хитроумный глава республики хладнокровно предложил им направить свои стопы на… Далмацию (государство на Балканах, территория которого входит в современные Хорватию и Черногорию). Ее главный город Задар тоже серьезно конкурировал с венецианцами на торговом поприще. Более того, еще не так давно Задар, практически, принадлежал Венеции, был одним из ее городов-вассалов. Но король Венгрии, контролировавший материковую Кроатию, сумел настроить население городов вдоль далматинского побережья восстать против многолетнего венецианского господства и перейти под венгерский протекторат. Таким образом, Задар стал принадлежать венгерскому королю. Получившая столь обидную пощечину, Венеция жаждала вернуть город под свое крыло. И Дандоло не был бы истинным венецианцем, если бы не нашел подходящий выход. Крестоносцам было сделано предложение, от которого они не могли отказаться. Если те помогут ему овладеть Задаром, то получат отсрочку по расчетам за корабли и другим долгам. Кроме того, захваченное добро предлагалось разделить между крестоносцами и венецианцами.

Многие рыцари были поражены, ведь Задар – город христианский! Да и сам Имре, венгерский король, принял крест, а значит, его собственность попадала под защиту Святого римского престола. Ситуация складывалась щекотливая, если не сказать – неприличная. Однако, как покажет будущее, рыцари оказались не такими уж принципиальными, а попросту, беспринципными в вопросах веры и собственных обетов. Они придумали для себя оправдание, что, как пишут хроники, «венецианцы принудили их пересечь море и напасть на Задар». Еще до 1 октября 1202 года, когда флот взял на него курс, Иннокентий III узнал о коварном плане от своего легата Петра Капуанского, которого он послал сопровождать крестоносцев на Восток. Но дож, опасаясь, что Петр помешает его замыслу, заявил, что не принимает его как легата. При желании он может отправиться с войском как простой проповедник. Оскорблённый посланник вернулся в Рим и доложил папе о планируемом нападении на христианский город. Папа отправил с аббатом Петром Лоцедио гневное послание, запрещая крестоносцам вести военные действия против каких-либо христианских городов. Задар он назвал конкретно, подчеркнув, что тот принадлежит венгерскому королю, который сам принял крест. Но дож и предводители крестоносцев своих намерений не изменили.

В начале октября 1202 года армада из более чем 200 кораблей вышла в Адриатику. Она демонстративно продефилировала вдоль побережий Истрии (Хорватии) и Далмации, словно показывая грозную мощь Венеции. После высадки у Задара некоторые рыцари из числа противников нападения на христиан обратились к защитникам города с призывом не капитулировать, дескать, крестоносцы, по их убеждению, не пойдут на неугодный Богу штурм. Но большинство рыцарей все же подчинились лидерам похода, давшим согласие оказать помощь венецианцам овладеть городом. День 15 ноября 1202 года, когда, вопреки папскому запрету, христианский Задар был захвачен и безжалостно разграблен, можно считать генеральной репетицией по взятию христианами уже следующего, более крупного христианского города – Константинополя.

Иннокентий III тогда был не на шутку разгневан и отлучил всех участников разбоя от церкви, правда, все же больше обвиняя венецианцев. Он отписал рыцарскому войску: «Ибо… древний враг, который есть диавол и сатана, который соблазняет весь мир, чтобы никто не имел великой любви, такой, чтобы положить душу свою за друзей своих… заставил вас вести войну против ваших братьев и впервые развернуть ваши знамена против верного народа, поскольку так вы собрали для него (дьявола) первые плоды вашего паломничества и до такой степени, что ради демонов пролили кровь ваших братьев… И когда жители города хотели, чтобы мы рассудили их с венецианцами, и даже в этом не могли найти вас милосердными, они развесили вокруг стен свои изображения Распятия. Но вы несправедливо напали на Распятого не менее, чем на город и его жителей»… (Во время осады отчаявшиеся задарцы, в расчете на христианскую солидарность нападавших, выставили на городские стены кресты.)

Вскоре, однако, папа дипломатично «отменяет» отлучение, при условии, что руководители позорного похода подпишут обязательство вновь повиноваться его приказам и наставлениям. «…Итак, чтобы преступление ваше вполне очистилось, – грозно напутствовал Иннокентий III в новом послании рыцарям, – мы всех вас предостерегаем и со всем тщанием побуждаем и через апостольское писание, строго предписывая, вам поручаем, чтобы c подобающим для кающихся отступлением от греха через покаяние умилостивили Господа и как удовлетворение за грех поддерживали соседей, вернув все, что вам от задарцев досталось в добычу, и от подобного в дальнейшем строго воздерживались. Так как… это неслыханно, чтобы кто-нибудь вас, кого Римская церковь связывает, покушался освободить, кроме, может быть, находящихся при смерти, потому не было того освобождения, которое вам дали епископы, находящиеся с вами в войске… Также повелевается, чтобы подобного в будущем строго остерегались, чтобы не нападали на земли христиан и не оскорбляли их в чем-либо, разве лишь, может быть, они легкомысленно помешают вашему пути, или другая справедливая или неминуемая причина, может быть, случится, вследствие чего будет нужно совершить это, посоветовавшись с апостольским престолом… Итак, мы напоминаем всем вам и ободряем в Господе и апостольским писанием приказываем, чтобы вы вышеупомянутого короля Венгрии смиренно умоляли, чтобы по унаследованном им от рождения королевскому милосердию ту обиду, которую вы причинили ему, для Бога и ради Бога вам милосердно простил…»

Венецианцам строгий Иннокентий тоже посулил отпущение грехов, если они раскаются, а ежели нет, так и останутся отлученными. Крестоносцам, тем не менее, милостиво позволяется взаимодействовать с торговцами, иначе как же им добраться до Святой земли без венецианского флота. Вот такая папская сделка с Богом. Впрочем, он же его представитель на земле. Однако рыцарям уже, видимо, пришелся по душе вкус христианской, пусть и схимнической (православной), крови. Они в этот раз так и не собрались на защиту Гроба Господня, ибо их манила богатая Византия. В конце ноября отправляться за море было слишком поздно, и экспедиция перезимовала в Задаре. В середине декабря прибыл Бонифаций Монферратский, а еще через две недели – послы от византийского царевича Алексея. Его предложения были очень заманчивы. Взамен за помощь крестоносцев и венецианцев в возврате византийского трона ему и его отцу Исааку Ангелу он приведет империю к унии с католической церковью и подчинению папе. Им также будут выплачены 200 тысяч марок серебром и выделены средства на палестинскую экспедицию на год вперёд. Алексей дал обещание лично присоединиться к крестовому походу против неверных и снарядить войско из 10 тысяч византийцев. Кроме того, он готов до конца жизни содержать за свой счёт отряд из 500 рыцарей для защиты Святой земли.

Венецианский дож и многие знатные бароны-рыцари сочли предложение очень заманчивым. Но большинство рядовых крестоносцев возражали против новой войны с христианами и настаивали на экспедиции в Палестину. Даже среди духовенства не было единства, что уж говорить о разношерстной армии. Верх одержала точка зрения, что поход на Иерусалим выгодней начать с Византии. Многие современные историки считают, что папа был в курсе константинопольских планов крестоносцев. Возражал он лишь для видимости, тем более что таким образом мог добиться и желанной унии церквей, и освобождения Святой земли.

Но все же в этом вопиющем для христианского мира повороте крестового похода главная роль принадлежала мудрейшему стратегу Энрико Дандоло. Поговаривали, что, когда в 1172 году он возглавлял венецианское посольство в Византии, ему нанесли там личное оскорбление, и он был ослеплен греками при помощи вогнутого зеркала, отражавшего солнечные лучи. С тех пор Дандоло питал глубокую ненависть к грекам. Венеция действительно имела к Византии немалые счеты. И связаны они были не только с персональными претензиями ее правителя. В начале 70-х годов XII века республика была в полном смысле слова буквально ограблена Византией. Царствовавший в ту пору в империи Мануил I Комнин, испытывая материальные затруднения, коварно задумал решить их за счет венецианских купцов, о чьих богатствах ходили легенды. Лживыми посулами он постарался заманить в Византию как можно больше торговцев. Затем публично обласкал двух послов республики Святого Марка, находившихся в Константинополе. До них, правда, доходили отрывочные слухи о готовящейся провокации. Но их подозрения таким образом были рассеяны.

За свое простодушие они жестоко поплатились. Почти 20 тысяч венецианских торговцев, находившихся в то время в Византии, подверглись наглому нападению государевых людей. Примерно половина из них вели свои дела в Константинополе. Их бесцеремонно хватали на улицах, в домах и даже ловили на море. Тюрьмы одномоментно оказались переполнены, так что ничего не понимающих венецианских гостей закрывали даже в монастырских кельях. Привезенные ими товары, личное имущество, деньги были беспардонно конфискованы… Возмущенная Венеция надолго затаила обиду.

Дипломатические и торговые отношения между империей и республикой прервались более чем на 10 лет. И только Андроник I Комнин подписал соглашение, обязывающее Византию возместить Венеции понесенные убытки. Его эстафету принял император Исаак II Ангел. Но ни тот, ни другой, ни сместивший Исаака узурпатор Алексей III, занимавший византийский престол ко времени Четвертого крестового похода, так и не выплатили полностью долга республике Святого Марка. Изучивший нравы венецианцев российский историк Николай Соколов отметит, что те «редко следовали христианской заповеди о прощении обид и никогда не прощали материального ущерба». Верным было их изречение: «Siamo Venetiani, et poi Christiani» – «Прежде всего мы венецианцы и уже затем – христиане».

Дандоло требовал, чтобы все торговые привилегии, которые раньше Венеция имела в Византии, были восстановлены. Помимо того, дожу не давал покоя тот факт, что монополия его купцов в Восточной империи была нарушена, и императоры стали давать режим благоприятствования в торговле и другим итальянским городам, например Пизе и Генуе. Таким образом, Венеция недосчитывалась изрядной доли прибыли. В голове затаившего обиду хитроумного старца постепенно созревал план отмщения.

Обращение за помощью бежавшего из Византии Алексея II Ангела, законного наследника византийского престола, дало последний толчок «венецианско-рыцарскому» проекту захвата Константинополя. С аппетитом проглотив задарский пирог, республика Святого Марка уже с легким сердцем согласилась предоставить крестоносцам свой морской флот. Другие многоходовые дипломатические и дворцовые интриги, предшествовавшие Четвертого крестовому походу, тоже вели к одному решению. Филипп Швабский, германский король, сын Фридриха I Барбароссы и брат покойного Генриха VI, мечтавших о покорении Византии, рассчитывал через родственника и одновременно руководителя крестоносцев Бонифация Монферратского все же укрепить позиции Германии в Восточной империи. К самому Филиппу, в свою очередь, по-родственному обратился за поддержкой отец его жены, свергнутый с византийского престола император Исаак II Ангел.

Словом, предприятие сулило оказаться весьма выгодным для всех участников. Каждый, в соответствии с ранжиром, получает свою порцию из сытного византийского меню. Престарелый Дандоло устраняет могучих торговых конкурентов и мстит за давнюю обиду, молодой Иннокентий III имеет удобнейший случай провести в жизнь замыслы папской курии подчинить православную греческую церковь католическому Риму. Филипп Швабский угождает жене. Ее родственники возвращают в семью царский престол. Руководитель похода Бонифаций Монферратский утоляет свои полководческие амбиции. Кстати, у него тоже были свои причины не жаловать Византию – ее императоры дурно обошлись и с его двумя братьями: Коррадо был обманут, а Раньери – отравлен. И, наконец, вся вместе эта честная компания сказочно обогащается…

«Константинопольское опустошение»

Константинополь еще с IV века, когда был заложен императором Константином в качестве новой столицы Римской империи, дразнил аппетиты всевозможных завоевателей. Раскинувшийся на месте бывшего города древних греков Византий (отсюда – Византийская империя), он выгодно располагался на пересечении главных сухопутных и морских торговых путей на границе Европы и Азии. Красавец-город значительно перерос своего предшественника и по площади, и по числу жителей. Ко времени Четвертого крестового похода он был самым большим и населенным в Европе, да, пожалуй, и в мире. Представляете – город-миллионник – это в начале XIII века!

С юга Константинополь омывался водами Мраморного моря, с севера – заливом Золотой Рог, а с северо-востока – Босфором, проливом, выходящим из Черного моря. От одних названий кружится голова. Над городом в то время полыхали золотом купола почти 500 церквей. Самым грандиозным был собор Святой Софии, крупнейший во всей Европе. Мрамор, золото, серебро, слоновая кость и драгоценные камни – все отдал своему новому храму благословенный Константинополь. Пол украшал прихотливый узор из порфира и цветного мрамора. Иконостасом служили 12 серебряных колонн с золотыми капителями, на которых висели иконы. Престол алтаря был изготовлен из литых золотых досок и стоял на золотых столпах. А верхняя его часть из разных сплавов, перемешанных с разноцветными камнями, переливалась 70 оттенками… Полукругом – колонны из яшмы и порфира.

Когда во время ночной службы в храме одновременно вспыхивали шесть тысяч золотых лампад, Святая София озаряла все вокруг, в очередной раз возвещая миру о могуществе византийского императора. И была она столь прекрасна, что сам Юстиниан, не в силах сдержать восхищения, как-то воскликнул: «Слава Богу, удостоившему меня совершить это великое дело! Я превзошел тебя, Соломон!» Византийский историк Прокопий писал об этом соборе: «Своей поразительной красотой он бросает вызов самому Небу». Такой храм и нужен был Юстиниану, признанному наместником Бога на земле. Власть его распространялась на всю Малую Азию, Балканы, Египет, Сирию, Палестину, Кипр, острова Эгейского моря…

Собор вырос рядом с развалинами древнего акрополя. Его вместе с храмами Аполлона и других языческих богов снес с лица земли еще император Константин, изначально сделав новую столицу сугубо христианской.

Когда теплым весенним днем рыцари-крестоносцы увидели раскинувшийся перед ними огромный город, у них буквально дух захватило – не столько от красоты его церквей и дворцов, сколько от алчного предвкушения баснословной наживы. Пока венецианский флот стоял в Босфорском проливе у города Скутари, руководители похода встретились с посланником византийского императора и заявили ему о том, что идут на них войной.

Еще даже не представляя, что великий Константинополь достанется им так легко, лидеры похода итальянский князь Бонифаций Монферратский, венецианский дож Энрико Дандоло, другие знатные рыцари и их союзники из республики Святого Марка начали делить между собой предполагаемую добычу. «Шкуру неубитого медведя» буквально раскроили, скрупулезно расписав между собой все ее лакомые куски и поставив под договором свои подписи. В документе подробно распределили – кому и какие достанутся земли, движимое и недвижимое имущество, а также власть в новом государстве – Латинской империи, которая будет создана на месте Византии. Причем хитрые венецианцы отнюдь не хотели обременять себя властью. Для них более важны были близкие сердцу торговые привилегии, а также сама добыча. Они ухитрились так состряпать договор, что три четверти «движимых» богатств должны достаться им и лишь четверть отойти крестоносцам.

Так называемый «Мартовский договор» заранее заложил основы нового государственного устройства, а главное, подробности территориального разделения Византии. Комиссия из шести рыцарей и такого же числа венецианцев должна будет избрать императора. Последние, как уже было сказано, на трон не претендовали. Но дож республики Святого Марка внес существенный пункт: за ними останется должность римско-католического патриарха Константинополя. А значит, и руководящие посты в церковном управлении, как известно, весьма доходном. Все-таки венецианцы не зря славились своими феноменальными торговыми способностями. По этому удивительному договору новый император получал только четверть территории Византии, остальные три части делились надвое между венецианцами и крестоносцами. Весьма экономически подкованный Карл Маркс справедливо отметил в своих «Хронологических выписках», что венецианцы получили «действительные выгоды предприятия», ловко вручив рыцарям пустой императорский титул и нелегкое бремя бесполезной власти…

Однако, не пора ли к бою, пусть даже и скоротечному? Последняя точка в договоре означала, что остается, ни много ни мало, только получить возможность его реализовать. 9 апреля 1204 года крестоносцы пошли на штурм. Венецианским галерам удалось войти в Золотой Рог. Они разорвали огромную цепь, что защищала «морскую стену» Константинополя и тянулась к башне Галата на северном берегу залива. Так что венецианцы штурмовали город со стороны залива, а крестоносцы – «сухопутные» стены. Как и следовало ожидать, первая атака была отбита. Встреченные роем стрел и лавиной камней рыцари поспешно отступили.

Один из предводителей, своего рода «начальник штаба», а впоследствии историк Четвертого крестового похода, маршал Шампанский, рыцарь Жоффруа де Виллардуэн в своей книге «Завоевание Константинополя», бравируя, напишет, что крестоносцы во время первого приступа потеряли лишь одного человека. При этом соотношение сил наступавших и защищавшихся он оценивает в масштабах одного к двумстам, горделиво прокомментировав, что никогда еще ни в одном городе такая ничтожная горстка воинов не осаждала стольких людей. По свидетельству других очевидцев, попытка взять только одну из башен стоила нападавшим около сотни воинов. Чтобы быть справедливыми, кроме виллардуэновского труда, мы будем опираться на другое масштабное исследование участника событий с византийской стороны, константинопольского сенатора Никиты Хониата.

К следующему удару крестоносцы готовились три дня. Они подкорректировали расстановку метательных баллист и катапульт, привели в порядок осадные механизмы, надежно установили лестницы и бросились на приступ. Хотите – верьте, хотите – нет, но вторая атака увенчалась легкой и окончательной победой. Все в действиях атакующих было традиционным для подобной осады тех времен – лестницы, перекидные мостики через стены… Но рыцари взобрались на них, как пожарные на тренировке. Другой отряд тем временем проломил сначала одну из стен, а затем и трое ворот внутри города. Войска византийского императора Алексея Дуки Мурцуфла практически не защищались. А сам он, дождавшись ночи, бежал, бросив город и своих подданных на произвол судьбы.

Крестоносцы совсем не ожидали такого подарка. Привыкшие в походах к яростному сопротивлению осажденных и учитывая свою малочисленность, они спешно раскинули боевой лагерь у стен уже внутри города. Укрывшись за земляными валами, рыцари далеко не сразу решились продвигаться к центру. Опытные воины хорошо понимали, что ворваться в крепость – это еще полдела. Напротив, к предполагаемому тяжелому сражению они тщательно готовили оружие, продумывали тактику ведения боя на городских улицах. По рассказам рыцаря Робера де Клари и того же будущего историка Жоффруа де Виллардуэна, удивлению крестоносцев не было предела, когда на следующий день они поняли, что путь абсолютно свободен.

Церковная верхушка, узнав о бегстве императора, в горячке штурма собралась в храме Святой Софии. Обсудив ситуацию, иерархи спешно посадили на трон знатного византийского вельможу и военачальника, зятя императора Алексея III Константина Ласкаря. Он было попытался собрать ополчение, но на его призывы не откликнулись ни боязливая, беспокоящаяся за свое добро знать, ни константинопольский плебс, который ничего, кроме несправедливости, от государства не видел…

Взятие Константинополя крестоносцами

Итак, 13 апреля 1204 года один из величайших городов тогдашнего мира Константинополь без сопротивления капитулировал перед 15-тысячным войском крестоносцев. Жоффруа Виллардуэн, торжествуя, напишет:

«И знайте, что не было такого храбреца, чье сердце не дрогнуло бы, и казалось чудом, что столь великое дело совершено таким числом людей, меньше которого трудно и вообразить». (Кстати, Константин Ласкарь тоже бежал из столицы на Восток. А так как он не был официально коронован, да, собственно, и не успел поцарствовать, то, как правило, историки не вносят его в списки византийских императоров.) Но тут-то и начинается самое интересное, а вернее, самое мерзкое действо, которое только могло произойти при захвате города.

Никита Хониат, крупный чиновник константинопольского двора, великий логофет и начальник царской спальни, ставший свидетелем и хронистом этого трагического для греков события, в своей знаменитой «Истории» напишет:

«Не знаю, с чего начать и чем кончить описание всего того, что совершили эти нечестивые люди… Итак, прекрасный город Константина, предмет всеобщих похвал и повсюдных разговоров, был истреблен огнем, унижен, разграблен и лишен всего имущества, как общественного, так и принадлежавшего частным лицам и посвященного Богу, бродяжническими западными племенами, большею частию мелкими и безвестными, соединившимися между собою для разбойнических морских наездов и двинувшимися против нас под благовидным предлогом небольшого уклонения от предпринятого будто бы пути на помощь Исааку Ангелу и сыну, которого он, к несчастию, родил на погибель отечества и которого они привезли с собою как самого отличного и самого дорогого своего спутника. Сонливость и беспечность управлявших тогда римским государством сделали ничтожных разбойников нашими судьями и карателями!

Обо всех этих событиях с царственным городом не было предуказано никаким знамением, ни небесным, ни земным, какие прежде во множестве являлись, предвещая людям бедствия и смертоносные наваждения зол. Ни кровавый дождь не шел с неба, ни солнце не обагрялось кровию, ни огненные камни не падали из воздуха, ни другого чего-либо необыкновенного в каком-нибудь отношении не было заметно. Многоногая и многорукая правда, не шевельнув пальцем, подкралась к нам совершенно беззвучными шагами и, напавши на город и на нас, как неутомимая карательница, сделала нас злосчастнейшими из людей. В тот день, когда город был взят, грабители, врываясь в обывательские дома, расхищали все, что находили в них, и затем пытали домовладетелей, не скрыто ли у них чего-нибудь еще, иной раз прибегая к побоям, нередко уговаривая ласкою и вообще всегда действуя угрозами. Но, так как жители, разумеется, одно имели, а другое показывали – одно выставляли на глаза и отдавали, как свое имение, а другое сами грабители отыскивали; так как, с другой стороны, латинские солдаты не давали поэтому пощады никому и ничего не оставляли тем, у кого что-нибудь было; так как они не хотели иметь с покоренными общения даже в пище и содержании, но держали себя в отношении к ним высокомерно, несообщительно, – не говоря o других обидах, обращали их в рабство или выгоняли из дому, то вследствие всего этого полководцы их решили предоставить городским обывателям свободу по желанию удалиться из города. Собравшись обществами, жители потянулись таким образом из города – в изорванных рубищах, изможденные невкушением пищи, с изменившимся цветом тела, с мертвенными лицами и глазами, обливавшимися кровью, потому что в то время плакали более кровью, чем слезами. А поводом к плачу для одних была потеря имущества, другие, не принимая в расчет потерю его, как еще не великую беду, оплакивали похищение красивой дочери-невесты и растление ее или сокрушались потерею супруги, и вообще всякий, идя по дороге за город, имел довольно причин к горести…»

Алчный смерч в лице крестоносцев сметал все на своем пути. А ведь среди них были далеко не одни простые рыцари и оруженосцы. Знатные графы и бароны, а с ними и венецианские купцы словно соревновались в жадности и изощренности в грабежах. Разоренными оказались даже могилы византийских василевсов, включая саркофаг императора Константина I. Оттуда были похищены все драгоценности. Воины Христа громили церкви, растаскивая любую утварь, где усматривали хотя бы намек на драгоценный металл. Они хладнокровно разбивали раки с мощами святых и хватали, хватали, хватали… серебро, золото, драгоценные камни. Святые же реликвии, по выражению Никиты Хониата, просто выбрасывали «в места всякой мерзости»…