Текст книги "История Крестовых походов"

…Грюнвальд, Танненберг, Жальгирис… В общем – Зеленый Лес, в котором так замечательно удалось укрыться союзным войскам. До сих пор не утихают споры о том, почему моногоопытные в военных науках тевтонцы решили дать бой на собственной территории. Ударь они по войскам Польши и Великого княжества еще на Висле – и наверняка победа была бы за ними. Но орден позволил противнику пересечь границу. Принимая это решение, великий магистр еще не знал, пойдут ли Ягайло и Витаутас общим фронтом. Вполне возможно, он рассчитывал истребить их по одному. А когда осознал, сколь велика опасность, оказалось, что неприятель уже движется к бродам на Дрвенце. За ними был прямой путь в глубь орденских земель… Ульрик фон Юнгинген решил, что решающее сражение будет здесь, – и опять промахнулся. Броды, ощетинившись частоколами и арбалетами, ждали врага – а враг, хорошо понимая, что поражение в этом месте неминуемо, просто свернул, решив обойти Дрвенцу у истоков…

Неслыханная дерзость! Надо во что бы то ни стало остановить братьев-разбойников – теперь это дело чести. Путь, по которому двигались польско-литовские войска, должен пройти через деревню Грюнвальд. Здесь и будет бой.

Немцы оказались в этих местах на день раньше. Их обоз расположился подле селения, а отряды заняли боевые позиции между соседними Танненбергом и Людвиково. Поле, которому суждено обагриться кровью одной из величайших битв в истории Средневековья, лежало к югу. Обычная равнина с грядами невысоких холмов да узкими оврагами… На рассвете за лощиной показался враг. Поляки зашли с левой стороны озера, литовцы – с правой. Несколько дней тому назад король Владислав Ягайло произвел смотр войск – и остался доволен. Сразу после смотра был взят и первый немецкий замок Лаутенбург. На следующий день его судьбу разделил Гильбенбург. Разграбив город, войско союзников двинулось дальше к озеру Любен… Зындрам, командовавший поляками, выслал несколько разъездов в сторону деревни. Выбравшись на опушку, разведчики замерли: всего в полуверсте стояли закованные в железо немецкие рыцари.

Крестоносцы тоже видели противника. Вопреки всем законам, он расположился в лесу и как будто не собирался покидать укрытия. Ульрих срочно собрал совет. И вот уже Владислав Ягайло принимает из рук гарольдов два меча. Начинается боевое перестроение войск…

Поляки и литовцы вытянулись на 2 км, тремя линиями. Правый фланг – русские, литовцы и татары. Левый – поляки. Рядом с новогрудцами стала волынь, а за ней – волковысцы. Они прямо-таки рвались в бой, памятуя о том, как треклятые немцы напали на их город в Вербное воскресенье… Крестоносцы тоже вначале построились в три линии. Но после, дабы удлинить свой фронт, встали в две. Впереди, под прикрытием арбалетчиков, – окованные железом бомбарды. На правом фланге находилось 20 хоругвей под командованием Лихтенштейна, на левом – 15 знамен Валленрода (того самого, что без жалости истребил пленных литовцев в подвалах Мальброка). В резерве – отряды самого Ульриха фон Юнгингена.

Пара мгновений – затишье перед бурей. Спустя несколько часов братья-рыцари будут торжествовать победу. В клочья разорвать разнуздавшегося врага, могучим «девятым валом» прокатиться по полю битвы, сметая все на своем пути… Первыми дрогнули татары. Их сабли без смысла чиркали о доспехи, стрелы отскакивали, не причиняя вреда. А от длинных рыцарских мечей не было спасения…

«Поднялся такой шум и грохот от ломающихся копий и ударов о доспехи, как будто рушилось какое-то огромное строение, и такой резкий лязг мечей, что его отчетливо слышали люди на расстоянии даже нескольких миль… Было даже невозможно ни переменить места, ни продвинуться на шаг, пока победитель, сбросив с коня или убив противника, не занимал место побежденного. Наконец, когда копья были переломаны, доспехи с доспехами настолько сомкнулись, что издавали под ударами мечей и секир, насаженных на древки, страшный грохот, какой производят молоты о наковальни, и люди бились, давимые конями…»

В бой пошли вторая и третья линии литовско-русского войска – на помощь отступавшим татарам. Но и они были смяты железной волною. Только три смоленских полка Юрия Мстиславского оставались на поле боя, но их теснили шесть хоругвей Валленрода… Целый полк полег на сырую землю, а два других с яростью пробились к правому флангу поляков и прикрыли его.

«…Сойдясь друг с другом, оба войска сражались почти в течение часа с неопределенным успехом. И так как ни то ни другое войско не поддавалось назад, с сильнейшим упорством добиваясь победы, то нельзя было ясно распознать, на чью сторону клонится счастье или кто одержит верх в сражении. Крестоносцы, заметив, что на левом крыле против польского войска завязалась тяжелая и опасная схватка, обратили силы на правое крыло, где построилось литовское войско. Войско литовцев имело более редкие ряды, худших коней и вооружение; и его, как более слабое, казалось, легко было одолеть. Отбросив литовцев, крестоносцы могли бы сильнее ударить по польскому войску… Когда крестоносцы стали теснить, литовское войско вынуждено было снова и снова отступать и, наконец, обратилось в бегство.

Великий князь Александр тщетно старался остановить бегство побоями и громкими криками. В бегстве литовцы увлекли с собой даже большое число поляков, которые были приданы им в помощь. Враги рубили и забирали в плен бегущих, преследуя их на расстояние многих миль, и считали себя уже вполне победителями. Бегущих же охватил такой страх, что большинство их прекратило бегство, только достигнув Литвы; там они сообщили, что король Владислав убит, убит также и Александр, великий князь литовский, и что, сверх того, их войска совершенно истреблены…

Александр же Витовт, великий князь литовский, весьма огорчаясь бегством своего войска и опасаясь, что из-за несчастной для них битвы будет сломлен и дух поляков, посылал одного за другим гонцов к королю, чтобы тот спешил без всякого промедления в бой; после напрасных просьб князь спешно прискакал сам, без всяких спутников, и всячески упрашивал короля выступить в бой, чтобы своим присутствием придать сражающимся больше одушевления и отваги…

Чтобы загладить это унижение и обиду, польские рыцари в яростном натиске бросаются на врагов и всю ту вражескую силу, которая сошлась с ними в рукопашном бою, опрокинув, повергают на землю и сокрушают.

После того как литовское войско обратилось в бегство и страшная пыль, застилавшая поле сражения и бойцов, была прибита выпавшим приятным небольшим дождем, в разных местах снова начинается жестокий бой между польскими и прусскими войсками. Между тем как крестоносцы стали напрягать все силы к победе, большое знамя польского короля Владислава с белым орлом… под вражеским натиском рушится на землю…»

Вот она, победа! И рыцари, прорвавшиеся к вражескому обозу, ринулись за добычей. Но тут непролазным частоколом выросли впереди тысячи пеших ратников, с цепами, кистенями, рогатинами. Такого боя крестоносцы еще не видели. Их били как зверей – наотмашь валя шипастыми шарами лошадей, дробя закаленные огнем доспехи… Вот уже и знамя вражье поднято и водружено на место… И хотя враги еще некоторое время оказывали сопротивление, однако, наконец, окруженные, были повержены и раздавлены множеством королевских войск; почти все воины, сражавшиеся под 16 знаменами, были перебиты или взяты в плен».

Пленных рыцарей сотнями сгоняли к польской и литовской стоянкам – за них можно было испросить неплохой выкуп. Всю ночь возвращались преследовавшие беглецов полки. А на рассвете, когда хоругви построились, увидели, сколь многих не хватает в рядах… Цифры неумолимы – пятая часть тех, кто ступил на Грюнвальдское поле, остался на нем навсегда. А орден, который еще утром был одним из самых могущественных государств Европы, к вечеру превратился в очередного колосса на глиняных ногах…

Поляки и литовцы предали земле убитых – и двинулись к Мальброку. Сколь стремительно шли к Грюнвальду – столь медленно передвигались теперь. 100 км преодолевали более недели. Это позволило крестоносцам наладить защиту своей столицы. Через полтора месяца бесплодной изнурительной осады войска Витаутаса первыми отправились зимовать на родину. А вслед за ними сняли блокаду и поляки.

…Рассказывают, что, когда поражение стало неминуемо, приближенные Ульриха фон Юнгингена предлагали ему бежать. Он остался непреклонен: «Не дай Бог, чтобы я оставил это поле, на котором погибло столько мужей, – не дай Бог». Конечно, он не мог не видеть, что битва проиграна. И все-таки – это казалось невозможным. Невозможно, чтобы его отборные рыцари, которые рубились как никогда прежде, были бессильны под вражьим напором… Один за другим, как подкошенные, падали они; казалось, земля уже хлюпает кровью под копытами тяжелых коней. Он и сам вовсю орудовал мечом, ожидая, что еще мгновение – и все повернется вспять: это его воины погонят ненавистных поляков, их черной кровью смывая свой нечаянный позор… И вдруг все стихло. Сверкнуло что-то – то ли шишак золоченого шлема, то ли срез боевого топора – и душа великого магистра навек соединилась с теми, кто столетия до него воевал за Гроб Господень в выжженных зноем пустынях Палестины…

В орденских хрониках записано: великий магистр Ульрик фон Юнгинген погиб от руки татарского хана Багардина. Ирония судьбы – его убийцей стал язычник. Впрочем, так ли важно, чья рука сжимала разящую сталь? На известной картине «Грюнвальдская битва» Яна Матейко не видно, раскосы ли глаза человека, наносящего великому магистру смертельный удар. Он просто одет в красное – средневековую униформу палача.

15 июля 1410 года приговор ордену был приведен в исполнение.

Первое, что проделал коварный Ягайло, после того как летние ливни смыли кровь с Грюнвальдского поля, – отказался освободить пленных. Выкуп, который он требовал – 50 тысяч флоринов, – не предвещал ордену ничего хорошего. Как, впрочем, и мирный договор, заключенный 27 сентября 1422 около озера Мельн в лагере литовских и польских войск. Карта северо-востока Европы была основательно перекроена: орден окончательно отказался от Занеманья, Жемайтии, нешавских земель и Поморья. В его владении оставались лишь земли по правому берегу Немана, Мемельский край, Кульмская и Михалавская земли. Огромное государство съежилось, как путник на холодном балтийском ветру. Похоже, удача окончательно отвернулась от тевтонцев – многочисленные военные стычки с Литвой, Польшей и Чехией оканчивались не в пользу рыцарей, налоги в стране росли, а вместе с ними – и недовольство орденской властью. В 1440 году светские рыцари и горожане, объединившись в так называемый Прусский союз, подняли народ на восстание. Долой тиранов! Отныне все прусские земли будут находиться под покровительством польского короля Казимира. За несколько недель восставшие овладели важнейшими городами и замками Пруссии и Поморья. Казалось, Орден вот-вот рассыплется в прах – однако война затянулась надолго. Только через 13 лет несгибаемые тевтонцы признали свое поражение. Торуньский мир, заключенный 19 октября 1466 года, отобрал у них Померанию, Кульмскую землю, Эльбинг, Вармию – все, что было завоевано в ходе затянувшегося на века крестового похода. За орденом сохранилось приблизительно 60 городов и крепостей, но сердце немецкого рыцарства – Мариенбург – перестало биться. Гроссмейстер Генрих фон Рихтенберг перебрался в Кенигсберг. Здесь, в новой столице, он окончательно признает власть польского короля.

…А про поражение в Грюнвальдской битве в Германии помнят и до сих пор. А когда в 1914 году, во время Первой мировой, немецкая армия снова сражалась под Танненбергом – на этот раз с одними лишь русскими, – маршал Ван Гинденбург заявил генералу Людендорфу, что это их последний шанс взять реванш за 1410 год. Пять сотен лет спустя немцы отомстили за свой позор. Цифры бесстрастны: свыше 90 тысяч русских попали в плен, около 30 тысяч были убиты или ранены. Командующий армией генерал Самсонов покончил собой во время отступления. Что ж – возможно, нечто подобное сделал бы в свое время и великий магистр тевтонцев, не настигни его на поле боя карающая рука.

Вместо заключения

…Среди тех, кто воевал на Грюнвальдском поле в составе союзной армии, был никому не известный рыцарь, слепой на один глаз. Кто бы мог подумать, что столетия спустя его конная статуя станет одним из символов Праги, а сам он будет «по праву считаться самым выдающимся военным талантом в чешской истории»! Этого рыцаря звали Ян Жижка.

Когда национальное телевидение несколько лет назад объявило зрительское голосование под девизом «Величайший из чехов», он занял в рейтинге знаменитостей почетное пятое место, опередив даже Карела Чапека и Яна Гуса. Впрочем, без одного Яна, скорее всего, не было бы и другого. Ведь именно Гус дал свое имя так называемым «гуситским войнам», признанным большинством историков как последний крестовый поход.

…Новый ректор Пражского университета был вольнодумцем. «Верный христианин, ищи правду, слушай голос правды, учись правде, люби правду, говори правду, держись правды и защищай правду до смерти», – к этому профессор-проповедник призывал своих прихожан. Обожающие его студенты жарко спорили об отделении церкви от государства, о стяжательстве духовенства, о затянувшейся немецкой «экспансии» в духовную жизнь страны… Надо сказать, что кризис католицизма к концу XIV века достиг апогея. Двоепапство уже не казалось злом – теперь на Святой престол претендовали одновременно три папы! Были придуманы индульгенции – отныне грехи отпускались за деньги. Гус клеймил эти странные нововведения на родном чешском языке. Что такое церковь? Это не ее служители, погрязшие в разврате, – а некое высшее мистическое тело, состоящее из всех прихожан, говорил он. Как ни странно, крамольными мыслями проникся и тогдашний монарх Вацлав IV, принявший беспрецедентное по тем временам решение: отныне на университетских выборах голос чеха был равен трем голосам студентов других национальностей.

Оскорбленные немецкие профессора отбыли в Германию. Дальше – больше, и вот уже папу римского, пытавшегося вступиться за них, клеймят как антихриста. Его святейшество не остался в долгу. Церковный собор, наскоро созванный в германском городе Констанце, принял решение: мятежного профессора сжечь. На предложение отречься от своих убеждений Гус не ответил отказом. На костер он взошел в колпаке шута с надписью «Еретик» – в подобном виде принял когда-то мученическую смерть последний великий магистр ордена тамплиеров, прах которого был развеян над Сеной… Что касается Гуса, то его обугленное тело для верности расчленили, кости перемололи и закопали. А сердце проткнули колом и сожгли отдельно – так в нынешних фильмах о Средневековье обычно поступают с вампирами. Но в памяти современников Ян Гус остался отнюдь не «графом Дракулой», а святым, чьим заветам они с готовностью продолжали служить, придав новому учению самое радикальное толкование.

22 июля 1419 года в столице началось восстание. Новоместскую ратушу, служившую одновременно и пражской Бастилией, окружила разъяренная толпа. Свободу собратьям-гуситам! Члены магистрата отказались отпереть засовы – и были немедленно выброшены из окон прямо на копья восставших. Историки назовут это событие «Первой дефенестрацией», то есть «Первым швырянием из окна». Хроника сообщает: «…А Ян Жижка, слуга и приближенный короля Вацлава, был при этом выбрасывании и неслыханном убийстве…»

Ян Жижка

Легенда гласит, что мать произвела его на свет во время страшной бури прямо под огромным дубом. «Ян Жижка из Троцнова, слепец недоброй памяти, здесь народился» – такая надпись была сделана в небольшой часовне, стоявшей на этом месте. Разумеется, часовня была католической – у правоверных католиков не было оснований хранить добрую память о еретике. Говорят, до того, как стать еретиком, он был разбойником. В те времена немало лихих банд промышляло на дорогах королевства. В судебной книге князей из Рожмберка за 1406 год можно прочитать: «…А о Жижке Ян Голый говорил, что Жижка, некий Йиндржих и брат Жижки взяли рыбу и другой груз из обоза… А Матей у купцов отобрал деньги, а Жижка убил одного из слуг». В 1409 году жителям города Ческе-Будейовице удалось поймать и повесить многих налетчиков. Жижке помог уйти от виселицы сам король Вацлав. Почему – никому не известно. Именно после этого счастливого избавления одноглазый Ян (говорят, первый глаз он потерял еще в детстве) уезжает в Польшу, чтобы участвовать в битве при Грюнвальде. А разгромив тевтонцев и вернувшись на родину, Жижка начинает придворную карьеру в свите супруги Вацлава IV – Софии. Каким ветром занесло его к Новоместской ратуше, неизвестно, но, судя по всему, он был одним из лидеров восстания, ибо в скором времени его назначают предводителем пражского войска.

Вскоре Вацлав IV умирает. Королем становится Сигизмунд Венгерский по прозвищу Рыжий Лис. Жижка покидает Прагу. Столицей гуситов становится город Табор. Когда-то в далеком пионерском детстве я переписывалась с девочкой из Чехословакии по имени Яна – ее адрес мне выдали в школьном клубе интернациональной дружбы. Она жила как раз в этом городе и в каждом письме присылала мне открытку с заманчивыми видами. Эти открытки хранятся у меня до сих пор. Разумеется, я (да, наверное, и она) и слыхом не слыхивала о том, что этот древний город был назван так по имени горы, где Господь предстал перед учениками в божественном ореоле. Ничего не знала я тогда и о деятельности гуситов. О том, что в стародавние времена крестьяне бросали жать и сеять, чтобы послушать священников, читавших проповеди, как некогда это делали альбигойцы. Прямо под открытым небом стояли каменные столы для причастия. Оно было непривычным – не только хлебом, но и вином, как это было принято лишь в православии. У католиков к «крови Христовой» прикладывались только священники. Отсюда, с холмов Табора, и пошло название «чашники» – так стали называть мятежников.

У реки Лужнице вырос «святой город» – очередная попытка создать на земле «Царство Божие». Тот, кто желал вступить в коммуну, должен был продать все свое имущество, а деньги вручить местным проповедникам. Все в Таборе было общим – иметь что-то «свое» считалось смертным грехом. Придерживался этих неписаных правил и Ян Жижка. Поговаривали, впрочем, что солидную часть трофеев полководец все же прятал где-то в подземельях Табора, прорытых на случай осады города крестоносцами. Так это или нет, судить сложно, поскольку никому еще не удавалось исследовать все подземные коридоры, растянувшиеся на 100 с лишним километров. Известно лишь, что, отойдя в мир иной, Жижка не оставил после себя никакого имущества…

В Таборе все были чисты душой и телом – лгуны, воры, игроки, пьяницы, сквернословы, прелюбодеи безжалостно изгонялись. Скоро не будет ни королей, ни слуг – лишь братья и сестры во Христе!.. Гуситы ждали явления Христа, которое возвестит о начале «времени отмщения». А чтобы приблизить его, решили, как водится, разрушить «весь мир насилья» – и сжигали деревни дотла, громили поместья, а заодно и монастыри, забирая все их имущество на «правое дело». Статуи и иконы в храмах безжалостно уничтожались как предметы роскоши. Священников, равно как и помещиков, безжалостно убивали – на пути к великой цели все средства хороши. В конце концов, Иисус на кресте искупил все прошлые и будущие грехи человечества – почему бы не делать теперь все, что захочется? Так рассуждали экстремалы-адамиты, вскоре выделившиеся из среды повстанцев. Они ходили голышом, называли себя именами пророков, устраивали оргии, растлевали детей – ведь дети в невинности, утверждали они, есть дети в грехе…

Справедливости ради отметим: Жижка перебил всех адамитов. Новоиспеченный полководец требовал беспрекословного подчинения. За серьезное нарушение дисциплины следовала немедленная смерть через повешение. Возможно, именно эта непреклонность помогла ему лишить Германию более 30 тысяч отборных рыцарей, отразив три крестовых похода из пяти, что были развернуты против гуситов с одобрения папы Мартина V.

«Восстань, восстань, великий город Прага…» – торжественный хорал возвещал о начале очередной битвы. Новоявленным еретикам сопутствовал успех. При Судомерже, укрывшись за составленными вместе поваленными повозками, они наголову разбивают королевские войска, почти вдвое превосходящие их по силе. Спустя несколько месяцев неожиданной контратакой обращают противника в бегство на том самом Витковском холме, где сейчас высится памятник Жижке. А он, будучи в июне 1421 года при осаде городка Раби ранен в единственный глаз, окончательно ослеп. Ему уже за 60 – по тем временам глубокая старость. Но он по-прежнему во главе войска – то отражает вторжения рыцарских отрядов из Саксонии и Баварии, то сам ведет своих людей в поход. Его имя наводит ужас – порой, едва заслышав его, противник предпочитает бежать, даже не вступая в бой. В июне 1424 года у Малешова Жижка мощным ударом разбивает преследующую его армию католиков, дотла спалив Кутну Гору – один из крупнейших центров ремесел и торговли. И отправляется в Моравию, которой правит маркграф Альберт Габсбург – союзник и зять Сигизмунда. Этот поход становится для Жижки роковым – увы, даже самый великий полководческий талант бессилен против чумы… Во время осады города Пржебыслав 11 ноября 1424 года он умирает – так и не проиграв ни одной битвы.

А его осиротевшее войско еще доброе десятилетие будет щекотать нервы католической Европе. Когда в 1426 году против восставшей Чехии начнется Третий крестовый поход, табориты под предводительством Прокопа Голого обратят в бегство саксонского курфюрста Фридриха неподалеку от Усти-на-Лабе. И, воодушевленные, двинутся в Австрию. Их блестящие победы не отрезвят немецких феодалов – и Четвертый поход закончился для последних столь же бесславно. Хроники описывают, как у города Тахова, едва заслышав гуситские песни, крестоносцы в панике бросились бежать… А гуситы, разгромив князей в Силезии, вторглись в Германию и в феврале 1430-го вернулись домой с богатыми трофеями.

В 1431 году был объявлен Пятый, самый крупный крестовый поход. Завершился он так же позорно, как и предыдущие. Пришлось его организаторам срочно собирать в швейцарском Базеле церковный собор. В начале 1433-го на него прибыл Прокоп Голый. Переговоры окончились ничем, и 30 мая 1434 года у деревни Липаны близ Праги произошла последняя битва этой затянувшейся войны. По какой-то причине гуситы потерпели в ней сокрушительное поражение.

Последний крестовый поход в истории Средневековья был окончен. Гуситы согласились признать Сигизмунда своим королем – но право мирян на причащение из чаши осталось с тех пор незыблемым…

Отголоски крестовых походов еще долго звучали в Европе. Когда в XVI веке османы подступили к Вене, друг кардинала Ришелье, капуцинский патер Жозеф выдвинул идею нового похода. Этому плану не суждено было сбыться – как и тому, что полвека спустя предложит «королю-солнце» Людовику XIV немецкий философ Готфрид Вильгельм Лейбниц. В его мечтах вновь замаячил Египет – эта, как он его назвал, «Голландия Востока». Но министр Помпонн ответил, что крестовые походы со времен Людовика IX не представляют более интереса для Франции…

Эпоха Просвещения развенчала крестовые походы, определив их как «странный памятник человеческой глупости». Тем не менее даже столь суровый приговор не похоронил крестоносной идеологии. «Чувство истинной веры, побуждающее христианина стремиться в ту сторону, где жил и страдал Спаситель, почти совершенно исчезло в так называемых высших классах, – станет сокрушаться в конце XIX века кайзер Вильгельм II. А 29 октября 1899 года, въехав в Иерусалим, добавит: – С пустыми речами здесь, на Востоке, нечего делать».