Текст книги "Избранное. Сказки. Том 3"

Наша

Жила-была Наша. Ох, и отчаянная! Где Наша не пропадала? Да, всюду. А где пропала? Никто такого не знает. Руки у Наши загребущие. Там, где она появляется, вечно всё исчезает. Начнёшь выяснять куда девалось, обязательно окажется, что Наша взяла.

Все наперечёт Наше верны. А как же! Зоркая она. Никогда не любила, чтобы и нашим и вашим. Особенно Машу не любила. Слышала, что Маша хороша. Вот и ревновала. Ещё бы! «Хороша Маша да не Наша» – так кругом говорили.. Погоревала Наша, помучилась и пошла искать ту Машу, чтобы окончательно разобраться: а так ли уж она хороша или всё-таки Наша лучше? Идёт Наша лесами тёмными, горами высокими, выходит к морю на берег крутой. А там Катюша стоит с письмами от сизого орла..Спрашивает у неё Наша:

– А где Маша?

Никто Нашуле не ответил. Пока спрашивала она, Катюшу уже успели спеть, берег крутой исчез, и оказалась Наша посреди моря. Пошла Наша по морю, волны за мордашки щекочет, волнение успокоить пытается. а те бегают от неё, щекотки боятся, хохочут, прячутся в море, как под одеялом,.

Посреди моря – остров с крепостью. Никто её не брал. А Наша взяла. Открыла ворота, заходит. А там во дворце Маша сидит, на Нашу поглядывает и мороженое ест. Вкусное. С орешками. С вареньем. С печенюшками! Наше предлагает: на, мол, бери, я не жадина. Наша взяла, не выдержала. Ещё бы. Такое мороженое! Поела хорошенько, губки салфеточкой вытерла и говорит:

– Давай, дружить!

И подружились они, да так крепко, что Маша стала Нашей, а Наша – Машей. Даже именами поменялись, чтобы уже окончательно их никто раздружить не мог. И ходят теперь вместе. И друг за дружку всегда заступаются, Обе хороши!

Добрые милиционеры

В одной сказочно прекрасной, но далёкой стране жили добрые милиционеры. Они всем верили, всех прощали и никого не трогали.

Идет как-то раз глухой тёмной ночью по переулку маленькая беззащитная очень красивая девочка. Страшно. И вдруг навстречу – добрые милиционеры. Как увидели они её – сразу обрадовались, заулыбались, успокоили маленькую, слёзки её платочками вытерли, домой проводили.

В другой раз глядят милиционеры: стоит посреди дороги мужчина – весь в татуировках, в правой руке топор окровавленный держит, в левой – ножище ужасный, обагрённый кровушкой. Подошли они, чтобы узнать: не случилось ли чего? Он им ответил, что ничего не случилось, пальчик порезал нечаянно. Ну, что делать? Помогли, под руки взяли, в больницу отвезли. Там добрые доктора осмотрели больного, оказалось: все пальцы на месте, целёхоньки. Мужчина так обрадовался, что сразу куда-то убежал – с топором и ножом.

А ещё было: видят добрые милиционеры, как из форточки в одном окне многоэтажного дома вылезает человек с большим дипломатом в руках. Забеспокоились. Этаж-то – десятый! Не ровен час – упадёт человечище! Вызвали пожарных с лестницами. Кое-как выручили бедолагу. Вот они какие – геройские и к людям внимательные.

А когда настал на их улице праздник: напекли милиционеры тортов-пирогов. Заварили чай цейлонский, фирменный. В гости позвали всех, кому помогали. Все пришли. Девочка принесла в подарок говорящую куклу. Татуированный вручил им новый острый сверкающий топорик, доктора – свежих лекарств, а человек из форточки – самораздвижную лесенку. Много было и ещё всяких подарков, особенно от начальства. За верную службу.

Народ тамошний их любит. «Милицаями» называют. Из уважения.

Зелень-Мелень

Жил-был Зелень-Мелень. Кудрявый. Молодой. Ветер в голове. Зелёный абсолютно… С Репой дружил. И с Луком. Каждое утро для бодрости все они принимали холодный душ. Их поливают, а они хохочут да бока подставляют. Ух!..

Репа был домосед. Примет душ и сидит в земле смирно, книжки читает, сказки всякие. Пока читает – заснёт пару раз. А потом на ночь с умным видом пересказывает их своим приятелям.

А Зелень-Мелень с Луком любили застолья, компании весёлые. Зелень-Мелень всегда был украшением стола. Он себя так подавал, так подавал, что ни один салат, ни одно горячее блюдо без него – ну, никак! Иногда даже озорничал: то молочному поросёнку в рот заберётся, то стерлядке копченой. И с Луком репчатым тоже всё понятно: без него ни селёдочка под картошечку, ни винегрет никогда не обходились.

Всё было хорошо, даже когда наступила осень, но потом пришла зима. И забрали Репу с Луком в теплое подполье, а Зелень-Мелень оставили. Постарел красавчик, желтеть начал по осени. А к зиме – не стало его на грядке. Место, где он жил, траурным снегом покрылось. Скучно его приятелям, никто рядом не похохатывает.

Приходил на застолья чужой Зелень-Мелень, заграничный, но с ним не то. Он по-нашему не понимает ничего, и вкус у него не тот, не местный. Парниковый какой-то, говорят. Кое-как до весны дожили.

И вдруг объявился Зелень-Мелень. И, представьте себе, где нашёлся, пропажа? А всё там же, на грядках. Прибежали Репа с Луком. Обнимаются. Целуются. Лук даже расплакался от счастья. Нет, не променяем мы нашего Зеленя-Меленя ни на кого! Хорошо, что весна есть!

Море любви и конец света

У моря любви были не только волны, но и крылья. Оно часто летало на крыльях любви между влюблёнными людьми, цветами, птицами и вообще: в нём купалось всё живое. Над морем вечно порхали мириады воздушных поцелуев. Волны любви с радостью принимали в свои нежные объятья каждого, кто хотел коснуться их.

Шумела жизнь. И, однажды, в восторженном порыве прекрасный юноша сказал своей самой прекрасной девушке в мире (а в любви – все прекрасны), что будет любить её всегда, до самого конца света! Девушка улыбнулась, и они обнялись.

А море задумалось. Оно не знало что такое конец света. Но раз о нём говорят, значит, он есть где-нибудь? Море крепко зажмурилось. И сразу стало темно. «Ничего не видно. Может быть, это и есть конец света?» – подумало море и открыло глаза. Но свет был всюду. Даже ярче прежнего. С неба к морю величественно спускалось солнце поэзии, сияя стихами о любви. Море слушало и искрилось от удовольствия.

А вскоре над морем поднялась ласковая луна. Бесчисленные жемчужные мелодии сопровождали её, отражаясь от моря и сплетаясь в чудесную симфонию, от которой радостно замирали сердца всех живущих.

– Я подарю тебе небо в алмазах, – прошептала луна. И над морем засияло удивительное ночное алмазное небо. Море взмахнуло крыльями и полетело к нему. Навстречу морю, мягко шурша, неслись сверкающие алмазные звёзды. Они летели и растворялись в крылатых волнах любви. И все загаданные мечты тут же сбывались.

– Где же конец света? – спросило море у луны и неба, – На севере? Или на юге? На востоке? Или на западе?

– Он всюду, – улыбаясь, ответили они морю, – Смотри…

И море вдруг увидело все концы света сразу. Потому что в конце света всюду было море любви. И свет шел от него. И возвращался к нему отовсюду. И начинался снова. И был началом всему.

Мухарик и волшебная дверца

В одном сказочном доме была маленькая дверца. Не больше спичечного коробка. Такая маленькая. И никто не мог войти в неё. Всем было ясно, что там, за ней, живёт огромная тайна. Может быть, самая огромная в мире, потому что дверца была очень маленькая. Как раз такая, какие любят огромные тайны. Ни одному человеку невозможно было войти в эту дверь, и даже пальчик невозможно просунуть, не то, что носик. Говорили, что дверь была закрыта крепко-накрепко тайными волшебными словами, которых никто не знал.

Там, за нею, что-то постоянно шевелилось и тикало, как часы. Только гораздо тише. Перед дверью всё время сновали какие-то маленькие колдуны, ящерицы и мыши. Они говорили разные смешные слова, но дверца всё равно не открывалась. Некоторые просто разбегались и колотили в дверцу ручками, лапками, даже хвостами. Но ничего не получалось.

И вот пришёл маленький замечательный Мухарик. Сначала он смотрел со стороны, как все бьются в дверь и заклинают, а та не открывается. Тогда Мухарик сходил на кухню и попросил у мамы кусочек пирога с брусникой, потом попросил у папы фонарик и отправился на полянку за свежими цветами. Затем он вернулся со всем этим к дверце и вежливо постучался. За ней всё замерло.

– Кто там? – произнес оттуда волшебный голос.

– Здравствуйте! Это я, Мухарик, ваш сосед. Я пришел в гости. Хочу познакомиться с вами и вручить вам подарки от мамы, папы и от себя. Откройте, пожалуйста.

И вдруг дверца медленно приоткрылась, как бы приглашая Мухарика войти. Мухарик вытер ноги об половичок и зашел. Дверца захлопнулась.

Мышонка Мухарика не было очень долго. Целый год. А то и два. Так все измучились ждать, когда Мухарик вернется, наконец, пришли мухарикины родители, потому что на самом деле скоро ужинать пора, а сына опять нигде нет. Оказывается, прошло целых два часа, а не два года. Но это ведь тоже не мало для ребёнка.

Мама и папа позвали Мухарика. Дверца открылась, и Мухарик вернулся домой. Все расспросы начались после ужина, потому что родители сразу сказали: никаких вопросов пока ребенок не поест. Мышонок сказал, что в гостях его тоже кормили, но там еда совсем другая.

И вот, все собрались слушать отважного Мухарика, побывавшего за дверцей. И он начал рассказывать.

Во-первых, дверца волшебная, она состоит не из дерева и не из металла, а из твёрдого времени, такого плотного, что сквозь него никак не пройти обычным путём. Толщина этого времени миллион лет! И всё, что находится с той стороны – на миллион лет старше нас.

– Так что же там? – завопила вся мелкотня, нетерпеливо стуча ножками и хвостиками.

– Там кругом люди! Но они очень разные. Одни – крылатые, другие ползучие, третьи – кольчатые, четвёртые – чешуйчатые, пятые – рыбьехвостые, шестые – перепончатые, седьмые – стрекозоглазые, восьмые – носорогие, есть люди – виноград, а есть люди-пальмы…. Все они живут, чувствуют и мыслят, как люди, а выглядят – как кому удобно. И никто никого не обижает, никто никого не ест!

– А чем же они питаются? – удивился один очень упитанный маленький колдун.

– Солнечным светом! Его хватает на всех!

– Ну, это, наверно, скучно: каждый день есть одно и то же, – протянул тот же толстячок.

– Нисколько! Оказывается, из радужного солнечного света с добавлением лунного и легчайшего звёздного можно наготовить столько разных блюд, что вам и не снилось! Меня крылатые люди пригласили и сами отнесли в кафе горячего питания «Солнечные нюни». Ой, какие там нюни и люли вкусные! Ох! Объеденье одно… Люли и нюни в этом кафе – самая фирменная еда. Но самое главное, мама и папа, я теперь – не мышь!

– Как? А кто же ты, сыночек? – испугалась мама и прижала к себе Мухарика.

– Мама, папа! Я – человек!

– Да ты что?!

– Точно! Я сам попросил людей из будущего об этом.

– Что они с тобой сделали, маленький? Ты не заболел?

– Нет. Они сказали, что нет ничего проще. Надо только вести себя по-человечески, по-доброму, любить и беречь других. Я ответил им, что обещаю заботиться о папе и маме, и о наших соседях, любить всё живое и помогать всем. Как они все обрадовались! Рыбы-люди выпрыгивали из воды от радости, люди – лебеди сделали целый круг в небе над лебединым озером, а люди-мыши пищали громко-громко, как на свадьбе! Мама, папа, друзья! Не волнуйтесь! Я вижу, что вы все – тоже добрые люди. Просто раньше я этого не знал.

Все очень обрадовались. С этого дня волшебная дверца открывалась часто-часто, принимая маленьких лесных гостей. Конечно, с подарками. Кто же без подарков в гости ходит?

Плачущий ветер

Жил-был плачущий ветер. Он всё время плакал и плакал. Все играют, а он надуется и плачет. Нехорошо. Вызвал его к себе царь-царевич-король-королевич. И говорит:

– Ты что вечно плачешь? Тебя кто обидел?

– Никто, – отвечает ветер и плачет пуще прежнего.

– Ну, а сейчас-то что ревёшь? – нахмурился государь.

– Обидно. Опять я один, никто со мной поплакать не хочет. Никому я не нужен. Ы-ы-ыыы…

Понял его величество в чём дело и решил помочь ветру. Приказал он доставить во дворец самых лучших плакс в мире. Привели.

– Вот что надобно сделать, орлы! Поплачьте-ка вы вместе с ветром, да на совесть, чтобы ему понравилось и он успокоился, наконец. А то я спать не могу: вечно он под окнами воет. Сил моих нет! И прогнать невозможно. Лучшие ветрогоны и ветродуи страны без толку трудились. Может, у вас что-нибудь получится. Поешьте хорошенько и – за работу. Только подальше отойдите куда-нибудь, в само дальнее поле.

Плаксы – люди подневольные. Сказано – сделано. Ушли они с ветром в чисто поле и как закатили там рёву на всю округу: и дичь поразбежалась, и рыба отплыла в сине море подальше. День плачут без умолку, ночь рыдают, стараются, подвывают ветру, соколики.

На третий день все чувствуют: ветру нравиться начинает. Повеселел маленько. Уже не так плачет, как раньше, какая-то надежда появилась в слезах. Ободрились плакальщики, перекусили чем у кого что, и давай дальше наяривать…

На седьмые сутки стало им чудится, что не все правильно плачут, кто-то где-то не от души. А кто – понять не могут, потому что громко и хором. И сказал тогда, рыдая, старшой:

– Давайте– ка, смолкнем все разом!

Смолкли, а ветер не слышал и дальше плачет. Противно так как-то, не по-настоящему. Не стали его плаксы выдавать.

– Иди, – говорят, – отдохни. Притомился ты. Не бойся, мы тебя не подведём.

А ветер уже совсем плакать не может. Покачался во все стороны и лёг баиньки под рыдания. Лежит в кустах. Похрапывает. Довольный. Шибко, видать, умаялся.

.Убедились плаксы, что ветер крепко уснул, и бегом во дворец: докладывать. Обрадовался царь-царевич-король-королевич. Всех наградил и сам пошел в дальнее поле на спящий ветер любоваться. Приходит: никого.

– Ах, вы, плаксы-обманщики! И где же тут ваш хвалёный ветер?

– Тут я, – отвечает ветер, а сам улыбается, – под кустиком спал.

– Что ж ты не плачешь?

– Не хочу. Наплакался. Хватит. Настоящих слёз нет, а выжимать из себя, как твои молодцы, не умею.

– Вот и славно. Пойдём во дворец, я тебе за то, что плакать перестал, самую лучшую на свете игрушку подарю. Пойдёшь?

– Не-а. Не пойду. Извини. Я – ветер вольный. Куда хочу – туда и летаю. А орлам твоим спасибо моё передай. Уважили.

И улетел ветер – за счастьем – в дальние края. А мы тут остались – его поджидать. Кто знает: может, вернётся и нам счастья принесет? Он ведь, оказывается, очень добрый в душе. Плаксы знают, рассказывали.

Сапоги

Зайцы тугие, гагары упругие, караси липкие, сладенькие – чего только на ярмарке нет! Кругом пляшут, музыкой балуются. Сапоги важные – по столбам висят. У шапок – уши торчками, у ребятишек в окнах – носы пятачками, у собак в проулках – хвосты крючками. Весна. А как заведут карусели, как раскачают качели – визгу счастливого – до небес!

Ходит по ярмарке бадья-попадья с поповной. К товарам приценивается, деньги, златники, сребреники пересчитывает. Ничего не берет. Видит: мужик знакомый на лавочке сидит, разговляется пирожками сочными. У самой аж слюнки потекли:

– Здарова, мужик! Где брал пирожки?

– Недалёко, сударушка! Вон в той питейной заведении! – и пальцем масляным показывает.

– Фу! Да не пойду я туда! Ты мне их сам вынеси. Заплачу.

Вынес мужик пирожков. Забрала попадья и дальше пошла.

– А деньги?

– Отстань, постылый! Мои пирожки! Сама купила, сама ем! – и ест на ходу. Сейчас дожуют с поповной и – поди – докажи!

Понял мужичок, что сам виноват, надо было сразу денег с нее взять. А из питейной уже бегут за мужиком. Ловят. Он ведь обещал пирожки вынести, вернуться и расплатиться сию минуточку! Эхма! Вот попал же кур в ощип! Что делать? Тикать надо! Шибко-то разбираться не станут. Бежит мужик, ветер в ушах свистит. А догоняют уже.

Забрался мужик с перепугу на самый высоченный столб. Внизу народ толпиться начал. Питейные ругаются. Конец света! Сидит мужик на столбе. Новенькие сапоги держит. Не слезает. Кто ж на расправу сам слезет?

День сидит. Второй. Уж и ярмарка кончилась. Ослаб. А питейные не унимаются. Сторожа наняли за копейку. Ходит сторож по кругу, за мужиком зорко следит, поглядывает.

– Эй, сторож! Сапоги хочешь?

– Хочу, но не могу. Служба.

– Сходи, продай бадье-попадье, а деньги питейным верни и себе маленько оставь.

– Зачем попадье сапоги?

– Так ведь дёшево! Возьмёт. Жадная она.

– А ты не сбежишь?

– Не сбегу. У меня ноги одеревенели. Я уже и слезть не могу.

– Ладно. Кидай сапоги.

Бросил мужик сапоги сторожу. Сидит – ждёт. Купила жадина сапоги за полушку. Радуется. А сторож тоже довольный: ничего себе прибыток со столба! Подошёл, поднял голову: а там нет никого, на столбе-то! Удрал мужичок

Идёт мужичок по дороге, приплясывает! Вот она – воля вольная! И небитый даже!

И питейные довольны – барыш свой забрали. И сторожу пирожок достался сверх копейки. Уплетает, улыбается. А про бадью-попадью ничего толком не знаю. Говорят, опять её обокрали, всё из сундуков стащили, даже сапоги какие-то.

Тишина

На лесной опушке стояла тишина. Вдруг зашелестел листьями ветер, в небе появились облака, начал собираться дождь.

Тишина съёжилась: сначала от шума ветра, потом от грозовых раскатов и внезапных струй ливня.

– Ой, холодно! – закричала тишина, – нельзя ли потеплей?!

Она пыталась прошмыгнуть между дождевых капель и растеряла себя, рассеялась на совсем мелкие-мелкие паузы.

Но ливень кончился. Появилось солнышко, и над всем миром поднялась огромная сияющая радуга.

– Ах, какая красота необъятная! – воскликнула тишина – смотрите: как здорово! Как хорошо!

Тишина разлилась по всему свету, улыбаясь каждой травинке, каждому кузнечику, каждой птичке, всему живому. А на свете и нет ничего мёртвого. Всё – живое. У всего – своя душа.

Тишина вознеслась высоко-высоко над землёй, стремительно летящей в бесконечно звёздном сверкающем небе. Она чувствовала такую любовь ко всему, что есть и будет, что кричала и пела от радости самые лучшие песни звенящей ликующей тишины…

А потом, уже засыпая, она опять прошептала :

– Как это удивительно: я всегда кричу громче всех, а меня никто никогда не слышит…

Почему лягушки квакают

Все любят праздники. И звери лесные тоже. Однажды, давным-давно, собрались на Новый год возле праздничной ёлки все звери, навеселились, напрыгались, у каждого подарки, всем хорошо. Только зайка плачет.

– О чём, зайка, плачешь?

– Завтра новый год кончится, и праздника не станет. Жалко…

– Не плачь, зайка, – говорит медведь, – всё в наших лапах. Объявим новый год завтра, он и завтра будет.

– А послезавтра?

– Да, хоть каждый день, лишь бы ты не плакал.

Так и сделали. Стали звери новый год каждый день справлять. Хорошо. Весело. Целый год справляли. И второй – тоже. И третий… Так незаметно прошло сто лет. Идёт как-то лиса по лесной тропинке на новогодний праздник в новом модном наряде, в зеркальце смотрится. Ах, как хороша! А навстречу ей – дедушка старенький да седенький.

– Здравствуй, дедушка! С праздником! Ты кто?

– Я – Новый год, лисонька!

– Как это «новый»??? Ты же весь седой, потресканный, вот-вот развалишься. Какой же ты «новый»?

– А такой! Никто же мне времени другого не дает, чтобы я рос, развивался, каждый день новым годом работаю. Силушки уже никакой, хоть помирай, а подводить никого нельзя. Сказали что я новый. Вот и новый, хоть и рассыпаюсь уже.

Пожалела лисонька дедушку, заступилась перед зверушками лесными, поплакала. И стали все отмечать Старый новый год один раз в году, чтобы деда не мучить. А новый Новый год – по-старому, тоже один раз.

А как в остальные дни? Что ж теперь: без праздников жить? Горе мыкать? Не пойдёт. И тут лягушк-квакушка как подпрыгнет, как квакнет во всё горло ни с того, ни с сего:

– Ква! Ква-а-а-ааа!!!

Что такое? С ума сошла что ли? Нет. Оказывается, она догадалась: какие теперь праздники справлять. Улыбается во весь рот, а саму так и распирает сказать.

– Ну, говори, зелёная! Хватит пыжиться! – заревел медведь.

– Разве вы не знаете: какой сегодня день?

– Какой?

– Сегодняшний! И мы будем справлять праздник сегодняшнего дня!

– А завтра?

– А когда наступит завтра, день опять будет называться сегодняшним!!! Праздник сегодняшнего дня – самый вечный праздник в мире! Потому что каждый день, который наступил, всегда называется сегодняшним!!!

Все так развеселились, так обрадовались, что праздник сегодняшнего дня тут же прозвали «лягушкиным». С той поры лягушки каждый день квакают не просто так: это они праздник справляют, сегодняшнего дня. Самый вечный.

Ну, так что? Начнём справлять праздник?

Чистая душа

Жила-была добрая душа. Всем помогала, каждому сочувствовала, на любую просьбу отзывалась сразу. Домой приходила поздно, уставшая.

Пришла она как-то совсем за полночь. Ей бы поспать, а у соседей нелады. Громко кричат, посуду бьют. Надо их мирить кому-то. И опять душа сердобольная не стерпела, побежала на выручку. Выручила, вернулась, взволнованная. Форточку открыла, и спать кое-как легла. Ну, и простыла к утру.

Лежит больная душа в постели. Стонет. Плохо ей. Никого рядом нет. Всем хорошо. Никто не хочет настроение себе портить, больную душу навещать. Некогда им. А душа не обидчивая, всё понимает, лежит тихонько и плачет. Других жалеет: вот не станет её – каково им будет жить? Кто их, бедолаг, спасёт от себя? От лени своей, от жадности и зависти, от глупости и гордыни… да, мало ли от чего? Всего ведь в них понамешано…

И вдруг стучит кто-то. Не в дверь, нет: в окошко. Встрепенулась чистая душа. А подняться не может. За окном птичка-невеличка в стекло клювиком постукивает, головой крутит, смотрит на больную душу. Смотрела, смотрела и вспорхнула в комнату через форточку.

– Здравствуй, птичка! Чем тебе помочь? Прости, что лежу.

Ничего птичка не ответила. Махнула крылышками и забрала душу с собой. И поднялись они высоко-высоко, туда, где живут только чистые души. Увидели они свою сестру. Обрадовались. Покои свои показать спешат. А душа чувствует, что выздоравливать начала и всё назад поглядывает.

– Хорошо с вами тут, сестрицы, светло, просторно. Только вот там, внизу, кто ж за ними, сердешными, присмотрит, если все мы – здесь, а они – там? Не вините меня, милые, не могу я с вами остаться… Если спросят обо мне здесь, мол, куда подевалась, отвечайте: да, какой с неё спрос, она ж больная…

И полетела душа обратно. Туда, где нужна её помощь. Туда, где её, наверное, ждут, как всегда.