Текст книги "Избранное. Сказки. Том 3"

Каша-Малаша

Жила-была каша-Малаша. Обидчивая такая: У-ууууууу, не подходи! Бывало, позовут её другие кашки во двор в крестики-бублики поиграть или в прянички потолкаться:

– Эй, Малашка! Айда, к нам!

А она тут же обидится и отвечает:

– Для кого Малашка, а кому и Маланья Ивановна, вот!

Точно, как сейчас: надуется, отойдёт от окна и ходит, слоняется по комнатам. Прошёл часок-другой. Остыла Малаша, унялась и думает:

– Зря я так, наверное. Подружек обидела. А одной скучновато. Выйду-ка я во двор, маслицем их угощу, задобрю, в салочки-догонялочки будем играть.

И пошла. А возле подъезда её уже подружки поджидают. Увидели кашу-Малашу, сразу обрадовались, побить решили задаваку, поучить её уму-разуму. Их как раз трое было: Пшёнка, Манка и Размазня-Овсянка.

Каша-Малаша умная. Тут же всё сообразила. Спрятала маслице подальше, рукава засучила:

– А ну, кто первая? Подходи на раздачу!

Размазня сразу обмякла и в сторонку отошла. Пшёнка аж пожелтела вся на нервной почве, но тоже вперёд не больно-то рвётся. А Манке всё равно: она ж на молоке, сахаром не испорченная, вот и полезла в драку, дурочка.

Сцепились Малаша с Манкой, сами – вдрызг, вокруг всё замарали. Вдруг маслице у Малаши из кармана выпало и – прямо под ноги Манке!

Чует Манка, как маслом пропитывается, и тут же добреть начала. Раздобрела. Улыбается. Про драку напрочь забыла. Руки к Малаше протягивает, говорит:

– Дай, обнять тебя, подруга моя сердечная!

Каша-Малаша сперва обомлела, а потом согласилась:

– Вот и хорошо. Давай, лучше играть во что-нибудь.

– Давай.

– А во что?

– А свадьбу сыграем.

– По-настоящему?

– Конечно. Я ведь совсем не каша Манная, а каш Манный. Ты мне давно нравишься, потому я и норовлю тебя каждый раз украдкой ущипнуть, потому и за косички дёргаю. Это я так внимание на себя обращаю, а сам смущаюсь.

Ну, раз такое дело, то каша-Малаша перечить не стала. И Пшёнку, и Овсянку-Размазню пригласили на Маланьину свадьбу. Напекли, наварили всего – за год не съесть. Все каши окрестные ту свадьбу праздновали, из леса даже каша из топора пришла. Все довольны остались, кроме сапог-ворчунов. Ну, тем никогда не угодишь. Вечно они каши просят не вовремя.

А Малаша с той поры ни на кого не обижается. Что бы ни случилось – всегда спокойна, всем улыбчива.

Продольно-поперечная сказка

Жила-была Продоля поперечная. Грустная такая жила, не было у неё Поперечи продольной. И решила она тогда пойти на восход солнца, Поперечу искать. Идёт Продоля, идёт, а солнце навстречу встаёт и встаёт. Встаёт и не садится больше туда, где встало. Непременно в другое место переходит.

Повернула Продолюшка туда же. Идёт, идёт, а солнце садится да садится и не встаёт больше там. Вот опять, смотрите: тут село, а встаёт совсем не тут, а вон аж где!

Задумалась Продоля, подошла к речке, всё ей рассказала, попросила помочь Поперечу свою найти. Унесла вода все продолькины мечты. Выбежала речка к большому синему морю. Вздохнуло море туманом. Поднялся туман в небо, стал мягким добрым облаком. Поплыло облако обратно к Продоле.

А та стоит, дожидается, знает, что вода не обманет. Увидело облако Продолю поперечную и зарыдало от жалости. Народилась от облака настоящая лужица. Продоля ногой попробовала: мокро. Наклонилась посмотреть в неё: а там – Попереча продольная! На неё смотрит, удивляется, радуется!

Расплакались они обе от радости, слились в одно и понеслись ручейком к речке!

Жил-был еда

Жил-был Еда. Все его потихонечку ели. И зверь, и человек. Никто мимо рта не проносил. Такой вкусный. Такой разный! Щедрый! Сколько раз Еда себе говорил:

– Всё. Хватит! Надоело. Сейчас кончусь.

И опять не кончался: не могут люди и звери без Еды. Никто не может. Он это знал, потому что никогда не видел ни людей, ни зверей без себя рядом. Всё-таки интересно же посмотреть.

И Еда решил однажды спрятаться понарошку, как будто совсем ушёл, а сам рядом сидит, в укрытии. Смотрит: что теперь будет?

Только он спрятался, как пришли звери, а потом люди. Видят: нет Еды. Нигде. Хорошо он спрятался. И вдруг замечает Еда: за зверями и людьми пришёл кто-то. Страшный. Некрасивый. И начал он всех мучить. Всем плохо, а он смеётся. Такой беспощадный. Никого не жалеет. Всех уморил.

Люди и звери называли его Голодом, никто с ним не мог справиться, так все ослабли. И Еде до того стало их жалко, что он громко расплакался, вышел из укрытия и сам говорит:

– Вы мои хорошие, ешьте меня, не бойтесь Голода. Я вас не покину.

И так по нему соскучились, так ему все обрадовались, что от радости съели нечаянно целиком. А Голод сам убежал.

Кончился Еда. Начали его тут же вспоминать: какой он был хороший, вкусный, добрый, как всего себя другим раздал, не пожалел ни кусочка.

А вдруг где-нибудь осталось хоть немножко? А? Стали искать, землю копать: люди лопатами, звери когтями. Нет Еды. Сильно горевали. Дождик увидел что творится – разрыдался. Солнышко пришло, всех обогрело, утешило.

И вдруг из земли кто-то стал появляться потихоньку, сначала зелёненький, потом желтеньким сделался.

– Ты кто? – удивились люди и звери.

– Я – Еда! – засмеялась Еда, – вы моего друга здесь не видели? Он добрый такой.

– Мы его съели, – печально ответили звери и люди, – он был прекрасен.

– Не может быть, я его найду – заявила Еда и начала звать своего друга.

И он тут же появился. Рядом с ней. Тоже из земли вырос. Молодой. Чудесный. Улыбается. Как будто ничего плохого не было.

Взяла его тётушка Еда за руку. И больше они не расставались.

Скромный дядюшка Пендель

«Не кажется ли вам, что наш Пендель очень хорош?» – спрашивают одни. «Да-да!» – живо соглашаются другие, поёживаясь и почёсываясь, – «Пендель славный»…

А трудяга Пендель молчит. Сгорбится в три погибели и работает. Трудится. Не ради себя. Для общего блага. Вечно на выручку приходит. В случае чего: кого куда, а этого всегда на прорыв, в самое узкое место. И всё тут же разом улучшается.

Бывало, только его в помощь пошлют, как всё у всех начинает получаться, что раньше не получалось, и складывается, и вычитается всё очень хорошо. Он ещё на подходе только, а глядишь, всё уже улучшилось. И все молодцы.

Но без него никак.

Потом все в героях ходят, грудями в крестах трясут, в трубы трубят, бескозырками машут, а Пендель – скромный. Стоит в сторонке. Но на страже. Бдит. Чуть что где -: сразу туда, на помощь.

И кланяются все от мала до велика скромному господину Пенделю, благодетелю нашему и спасителю, знают, что никогда никого не подведёт.

Он к такому отношению и сам уж давно привык. Вон, глядите, опять что-то приметил: спешит, торопится, шкондыбает. Одно слово – Пендель! Великая сила.

Голос в горах

Высоко в горах жил чистый молодой голос. На рассвете он переливался в небе всеми красками восхода. Потом он играл с эхом в ущельях, серебрился над водопадами, плясал на скалах вместе с каплями проливного дождя, прятался в шорохи ночного леса и сверкал снегом далеких вершин. Голос никогда не уставал. Небо и земля любили его слушать. Земля цвела, а небо сияло в ответ то звёздами и луной, то солнцем.

Однажды издалека на перевал поднялся торговый караван. Узнал главный купец о волшебном голосе, позвал его к себе и предложил много денег, чтобы голос покинул горы и последовал за ним. Рассмеялся голос. Зачем ему деньги? Тогда захотел купец силой оставить его у себя. Но оказалось, что голос невозможно схватить. Расплакался бессильный купец, повел свой караван дальше, униженный.

И тут пожалел голос жадного купца. Пошел следом. Не нравилось ему, когда кто-нибудь плачет. Обрадовался купец. На первом же базаре стал хвастать и торговать голосом. Удивлялись люди дивному диву. Дорого продал купец свое сокровище, деньги пересчитал и домой поспешил.

Оборачивается, а голос за ним идет.

– А ты куда? Я же тебя продал! Иди к новому хозяину.

– Но у меня нет хозяев. У меня – только друзья. Зря ты взял деньги. Верни их.

– Нет! Ни за что!

Тогда закричал голос громко-громко. Сбежались люди, узнали они в чем дело, отобрали у купца барыши обманные, вернули кому следует, извинились за купчишку. А голос домой, в горы отправился. Там, в горах, всем плохо без него. Ветры тоскуют, реки плачут, тучи громом гремят, солнце и звезды на небо выходить отказываются.

И вдруг вдали послышался волшебный дорогой голос! Как же они обрадовались! Это ведь счастье вернулось! И снова запел голос звонко, чисто, глубоко. И зазвучала в нём такая любовь, которая никогда не умирает. Она и по сей день звучит. Поднимитесь в горы, прислушайтесь: это она!

Господин Хороший

Здравствуйте, господин Хороший, – говорило ему при встрече каждое утро. И господин Хороший тут же начинал стесняться. Но не потому, что что-нибудь натворил, а потому что принято показывать свою скромность, если тебя хвалят. Да, и как можно что-нибудь натворить с такой фамилией?

У него были хорошие глаза, хорошая голова, уши хорошие, ноги хорошие, руки тоже, и весь он был хороший-хороший, такой хороший, что просто невыносимо стоять рядом, так и хочется сразу убежать, спрятаться, провалиться сквозь землю. Потому что он – всё равно лучше тебя. Он во всем знал меру, никогда не зазнавался, но и смеяться над собой не позволял. У него не над чем было смеяться. Что бы ни случилось, лично он считал, что всё хорошо. Увидел господин Хороший облако, кричит ему:

– Давай, дружить! Я – хороший!!!

Облако от него побежало по небу, в горах спряталось, в самое темное ущелье забилось и туманом прикидывается. Господин Хороший его все равно угадал: от такого хорошего не скроется ни самому мелкому зверю, ни самой шустрой птице. Не то что – целое облако. Поймал он облако и вежливо так спрашивает:

– Ты почему дружить не хочешь, а?!

– Мне мама не велела.

– Почему не велела?

– Она говорит, что ты такой хороший, что с тобой опасно дружить: вдруг я тебя испорчу?

Чем?

– О, у меня столько недостатков! Во-первых, я – трусливое, даже тебя боюсь. Во-вторых, я так не умею, чтобы всё хорошо получалось: на море ходило, там все корабли из-за меня чуть совсем не заблудились в тумане, в горы вернулось, – целое стадо овец с тропы сбилось, вышло в чисто поле на дорогу поплакать, – дорогу дождём так расквасило, что три дня никто проехать не мог… Уйди от меня, а то хуже будет!

Но храбрый господин Хороший никуда не ушел. Он стал облако перевоспитывать. Днём и ночью перевоспитывал и так перевоспитал, что мама родная, синяя туча, даже не узнала своего вихрастого сыночка, смотрит на него и говорит:

– Это кто?

А в ответ тишина. Господин Хороший поглядел: и правда, нет облака, стоит рядом с ним что-то такое хорошее, мягкое, гладенькое, всё правильное со всех сторон, но не облако.

– Уходи, – нахмурилась туча, – а этого оставь в покое, я сама с ним как-нибудь разберусь.

Ушел господин Хороший, даже спасибо ему не сказали. Но он не обиделся, к дереву пристал, тому не сбежать на одной-то ноге. Стоит перед господином, слушает, хорошеет потихоньку.

А облаку мама помогла обратно в себя прийти. Громыхает молниями вслед господину Хорошему, поглаживает облако свежим ветерком и приговаривает:

– Ох, сынок – сынок, ты мне и такой дорог, каким родился. Ну их, эти перевоспитывания.

Слёзы счастья

В одном сухом городе постоянно шёл дождь. Он шуршал, звенел по крышам, катался по водосточным трубам, проваливался в люки и канавы. А воды все равно не было. Ни капли.

Над городом клубились громадные тучи. Такие большие, что солнце давно уже утонуло в них. Дождь шел и шел, а зонтики и крыши все равно оставались сухими. Люди бегали под дождем по магазинам, ездили в метро, ходили в кино и ели мороженое в парке. И никто не замечал дождя! Хотя он старался навзрыд и лил, как из ведра! Странные люди, странный город, странный дождь.

Он шел днём и ночью и никогда не переставал, потому что люди все время что-нибудь покупали и за что-нибудь платили. И это плакали их денежки. Да-да! Над городом, особенно во время праздников, лил настоящий ливень из денег: мелочь звенела ручьями, а мягкие бумажные опускались степенно: сотенные, пятисотые, тысячные… Они летели и летели, а потом растворялись в воздухе. Но никто не обращал на это никакого внимания. Город был очень деловым. Здесь все зарабатывали деньги, очень торопились, вечно куда-то опаздывали, а потом сразу же тратили заработанное куда-нибудь, ведь надо же что-то купить, за что-то расплатиться. А иначе: зачем это всё?

Плачущие деньги не доставались никому. Даже дворникам. До них они почти не долетали. Поэтому в городе всегда было чисто. Старикам и старушкам тоже вечно не хватало денег, и поэтому им было не до какого-то там дождя, даже с громом и молнией. Так они были озабочены. И деньги опять плакали.

Однажды на очередном грандиозном празднике люди решили запустить в небо громадный фейерверк, который, конечно, стоил жутких денег. Не достанутся никому, зато красиво сгорят. Пуф-ф!!.. И нету сто тыщ миллионов! Красота – страшная сила! На праздник собрался весь город. И дворники тоже, и старики, и ребятишки. Всем охота посмотреть! Деньги наверху тоже приготовились рыдать. Огромная туча заклубилась. Бах! С земли в воздух понеслась целая армия трескучих цветных ракет…

Бух! Сверкнула гигантская молния, и на землю рухнул ливень денег сплошной стеной! Ни копейки никому не долетело! Всё до последнего рубля сгорело в фейерверке. Как обычно. Но…

В городе жил фотограф. Он решил поближе сфотографировать гигантское сверкающее «пуф-пуф» и поднялся над городской площадью на воздушном шаре. И вот на снимках, которые он сделал во время фейерверка вместо «пуф-пуф»… он увидел всюду одни деньги! Городские говорят, что фотограф сошел с ума, но точно этого никто не знает. Потому что он сразу же уехал из города.

Теперь у него другая жизнь. Настоящая. Он видит солнце и радугу, речные закаты и морские грозы. Горы улыбаются ему по утрам. А он улыбается им и фотографирует всё это: надеется, что внуки приедут. И когда плачет дождь, он вытирает слёзы со щёк и улыбается опять. Потому что от счастья – иногда тоже плачут… Наверное.

Два гладиатора

Встретились два гладиатора. У одного нервы ни к чёрту. У другого – ещё хуже. Тут же убить могут! Говорит один другому:

– Тебе это надо?

– А что? Есть варианты? – спрашивает второй.

– Нет, – отвечает первый, – надо биться!

– С кем?

– С тобой!

– Почему? Тебе уже приказали?

– Хуже. Обещали хорошо заплатить.

– А если убьют?

– Не убьют. Я всю ночь молился.

– А! Ну, тогда не убьют. Я тоже молился. И что делать?

– Жить хочешь?

– Хочу.

– И я хочу.

Задумались оба. А все ждут, когда они биться начнут. Разбежались гладиаторы в разные стороны арены, показывают, что сейчас сойдутся в схватке. Толпа напряглась, стихла. И так гладиаторам жить захотелось, что побежали они друг к другу быстро-быстро, ещё быстрей, ещё, ещё, и… и… и… как полетели оба – всё выше и выше!

И улетели. А куда – неизвестно. Ну, и ладно. Главное, что оба – живы.

Культур-шмультур

Отправились как-то Баран Баранов и Козёл Козлов проверять культур-шмультур. А Осла Ослова с собой не взяли, потому что он безрогий. Суетится народ, волнуется, культур проверяющим оказывает, угощает шмультурно. Старается. Захмелели Баран Баранов с Козлом Козловым и давай прошлое друг другу поминать, укорять почём зря. Ну, кто старое помянет, тому известно что…

Проснулись наутро Баран Баранов с Козлом Козловым: головы трещат, рога пообломаны, глаз и вовсе не видно. Народ в двери осторожненько стучится, похмельное тоненьким голосом предлагает. Приняли. И совсем им расхотелось культур-шмультур проверять. Вот когда пожалели, что Ослова Осла не взяли с собой…

Ножками об пол постучали: проверяемый народ тут же из глубокого подполья выскочил и Ослова Осла за собой ведёт. Осторожненько. Вежливенько. Под уздцы. Идёт Ослов, не брыкается. Его, оказывается, с вечера припасли, прикормили на всякий случай. Вот случай и подвернулся: весь культур-шмультур подписал. Никого не обидел.

Окончилась проверка. Увели Осла Ослова в стойло. А Баран Баранов с Козлом Козловым мириться начали, поскольку похмельное кончилось. Мирились-мирились, мирились-мирились – опять подрались.

А народу уже всё равно. Культур подписан. Шмультур кончился. До следующей проверки далеко. Пусть дерутся, коли надо. Поумнеют – перестанут.

А Ослова главным назначили. Вот кто – орёл, так орёл! Все им довольны. И смирный. И непьющий. И работу тянет. Любой культур-шмультур с ходу подписывает! И печать сам ставит. Копытом.

Борода

Росла борода. Черная, как смоль, рыжая, как огонь, русая, как Русь. Росла, росла и выросла длинная-предлинная, белая-пребелая. Выросла и удивилась: «Чего это я побелела? Ну-ка, обратно!» А обратно не получается.

Состригли бороду. Пустили по ветру. Летит ветер: черный, как ночь, рыжий, как солнце, русый, как Русь… Летит. Не оглядывается. А позади него – весь белый свет!..

Свет белый. Как борода.

Хухры-Мухры

Дружили две деревни: Большие Хухры и Малые Мухры. Ездили друг к другу в гости на автобусе. Автобус был старенький, но боевой, задорный, звали его Хухры-Мухры.

И вот пробирается как-то Хухры-Мухры из гостей в гости прямиком через лесные дебри. А уж ночь на дворе, страшно, сквозь темные ветви огонечки светятся, что там – неведомо.

Выбежали огонёчки навстречу автобусу. Руками машут. Рогами трясут.

– Вы кто, рогатые? Что вам надобно?

– Мы жители геройского Мухобоинска, града сказочного, самому себе неведомого. Беда у нас. Помогите!

– Что такое?

– Поселился у нас банкир. Живёт в банке. Никого туда не пущает. Деньги копит. А вчера позеленела вдруг вся его банка. Начали оттуда выползать странные зеленые деньги. Шуршат не по-нашему. А самого-то не видно. Может, погиб от жадности, не знаем. Ползут эти зеленые по дворам, народ смущают, себя предлагают даром! Где ж такое видано: чтобы деньги – и даром! Это же конец света! Вот мы и побежали на дорогу помощи от них, окаянных, просить. Спасите!

Насупился Хухры-Мухры. Повернул в Мухобоинск. Подъезжает. Встал нараскоряку в боевую готовность:

– А ну, выходи, нечисть зелёная!

И тут из-за кустов, из-под заборов зашуршали зелёные бумажки. Как набросятся на автобус! Ойййй!

Жители – наутёк! У Хухры-Мухры колёса сдулись от страха. Айййй! А бумажки шуршат. В салон лезут! Закрыл автобус свои фары-глаза. Изготовился к лютой смерти. Мотор дребезжит, воет, молится, вот-вот выпрыгнет из-под капота. И туда зелёные пробрались, просочились.

И тут звякнуло что-то возле задних колёс. Вроде болтика или гайки какой… Нет. Не гайка. Встаёт, сияя круглым металлическим личиком, рубль обыкновенный. Наш. Домашний. Да как взревёт! Ажно, земля под ним прогнулась маленько! Шаг шагнул в сторону зелёного безумья, второй шагнул. Стихли бумажонки! А третий шагнул, так и дрогнули они, побежали восвояси! Ур-ра! Наша взяла!

Всех спасли. Банкира несчастного из банки вытащили, от зелени чужеземной кое-как отскоблили. Всё. Хватит деньгами баловаться. До добра не доведёт. Иди-ка ты работать, нечего по банкам рассиживаться.

А потом такое веселье отменное учинилось в Мухобоинске! Такой праздник с салютами! День и ночь плясали. Вот вам и Хухры-Мухры!

Притча о счастье

Шел человек по морю за счастьем. А навстречу ему волны: всё бегут, бегут, догнать друг друга не могут, о скалы разбиваются. Спрашивает человек у волн:

– Есть ли вам число?

– Нет нам числа, – отвечают они.

Вышел человек на берег. Видит: кругом пески. Целые горы песков. Текут, под ноги ложатся, всё покрывают. Взял человек горсть песка и спрашивает у песчинок:

– Есть ли вам число?

– Нет нам числа, – отвечают они.

Поднялся человек на самую высокую гору и дальше пошёл. По небу. А навстречу тучи-облака летят. Громыхают, дождями брызжут. Спрашивает человек у дождинок:

– Есть ли вам число?

– Нет нам числа, – отвечают они.

Промок человек. Вернулся домой – одежду переменить. А у дома люди. Ждут его, чтобы счастьем поделился. Очереди конца-края не видно… Спрашивает человек у людей:

– Есть ли вам число?

– Есть, есть нам число! – закричала очередь. И каждый протягивает ему ладонь с числом, написанным синей шариковой авторучкой. Испугался человек, назад побежал. А очередь – за ним. Вот-вот догонят.

Бросился человек в море. Расступились волны. Не приняли его. Выбежал на берег, попытался в песок зарыться. Окаменел песок, не впустил его. Взбежал человек на высокую гору. Прыгнул в небо и упал с него прямо в жадные ищущие руки.

Вошли в него руки. И исчезли. Пропала очередь. Лежит человек на бескрайней земле, смотрит в бездонное небо и улыбается. Счастливый. И не счесть его счастья, не измерить никак. Нет у счастья никакого числа.