Текст книги "Мертвые в прятки не играют"

Больше до самого въезда в школьные ворота никто не произнес ни слова.

Внизу у раздевалки к Веронике бросилась Сашка, повисла на шее, всхлипнула в ухо:

– Вероничка, я тебя ждала. Жаль, что тебе пришлось вернуться, но как же мне было горько, что ты уехала вот так, даже не попрощавшись. Я так боялась...

– Что я не доживу до утра, да?

– Нет, я же не знала, что ты деньги потеряла. Воображала, что ты уже летишь к своим деткам. Просто я подумала, что после случившегося ты больше не вернешься в Россию, а я вряд ли еще когда-то побываю за границей. И мы с тобой никогда больше не увидимся.

– Я тебя в гости приглашу, – пообещала растроганная Вероника. – Знаешь, а я ведь ночевала у Борских. Так получилось.

– Да что ты?! – всплеснула руками Сашка. – И как они там, совсем сдали, наверное?

– Я бы так не сказала. Знаешь, удивительная история: они уже много лет получают по почте очень большие деньги, и это дает им уверенность, что Стася жива. Хотя когда они попытались в этой истории разобраться, то получили ответ, что деньги якобы присылает им от щедрот известный тебе Сергей Иванов. Как думаешь, такое возможно?

Сашка вдруг покраснела так, что захотелось подуть на ее лицо, и воскликнула:

– Бред! Он родному сыну за всю жизнь копейки не прислал! Мы бы и не приняли, но это факт. С какой стати он станет заботиться о чужих родителях?!

– Не знаю, может, он был влюблен в Стаську, раньше, еще до тебя, и в глубине души не может ее забыть?

– Да никого он не любил! – отрезала Сашка. – Вспомни, Стаська была слишком взрослая, слишком женщина. На нее вовсю западали взрослые мужики, но никак не наши недоросли.

– Так кто же тогда присылает им деньги? – не спросила, просто подумала вслух Вероника.

– А может, Стася и присылает?

– Стася?

Такое решение просто не приходило Веронике в голову. Все эти годы она была убеждена, что Стася погибла. Возможно, в ту самую ночь или чуть позднее. Иначе ее бы нашли. Конечно, Вероника знала, что и в мирные доперестроечные времена существовали убийцы и маньяки. Люди частенько исчезали бесследно. Были еще инакомыслящие, их арестовывали или бросали в психушки, забыв предупредить об этом их близких.

Но куда могла подеваться несовершеннолетняя девочка из хорошей семьи, комсомолка? Тем более если Стася не была похищена, а отправилась в бега по собственной воле, испугавшись, к примеру, Алькиных братьев. Да любой милиционер должен был задержать ее и доставить в отделение для установления личности. А фотография Стаси висела на всех стендах «Их разыскивает милиция», Вероника сама это видела.

Она думала об этом, пока шла рядом с Сашкой до комнаты отдыха для учителей. Только на самом пороге затормозила:

– Сашка, я к себе пойду, меня уже ноги не держат.

– Что ты? – Сашка обхватила ее за плечи. – Тебя ведь все ждут.

И почти втолкнула ее в комнату. Вероника была изумлена, обнаружив, что здесь собралась вся их небольшая «компания заложников». Юлька, Алия, Александр Сергеевич – все сидели вокруг стола и встретили Веронику неопределенными улыбками.

– Наконец-то, – проскрежетала из угла Юлия. – Мне уже осатанело без конца пить чай и дожидаться ужина.

– Мне чайку никто не нальет? – бесшумно ввинтился в комнату Координатор. – Измотался я, пока искал нашу беглянку. Кстати, не вам бы жаловаться, Юлия Львовна.

Юлия поморщилась, а Сашка воскликнула:

– Конечно, Владислав Ильич, только сперва вам придется поужинать!

– А я, знаете ли, Александра Ивановна, и спорить с вами не буду!

Вероника сидела слегка в тумане после всего пережитого и только дивилась на все, что происходило вокруг. Вот уже, кажется, начинается братание заложников с похитителем. Да и у нее самой Координатор больше не вызывает ненависти. Ведь если бы не он – где сейчас была бы она?

И так же, словно сквозь слой ваты, услышала она странный вопрос, заданный Александром Сергеевичем:

– Скажите, разговоры в этой комнате каким-то образом фиксируются? Я имею в виду, в настоящее время?

– А у вас есть какое-то сообщение? – тут же отреагировал Координатор, и от расслабленности в его голосе не осталось и следа.

– Да, я хочу говорить... настало время. Веронике нужно возвращаться домой, да и всем остальным – тоже... В общем, я расскажу вам, что случилось со Стасей.

Вероника оцепенела на стуле. Никто в комнате не произнес ни слова и не пошевелился, только дернулась всем телом и побелела Сашка. В этой нереальной тишине Александр Сергеевич начал свой рассказ.

– Тот год был вторым годом моего учительства. Мне только что исполнился двадцать один год – теперь-то уж понимаешь, какой это смешной возраст, не так ли? Я терзал себя днем и ночью и даже во сне пытался создать свою систему, свой стиль. И частенько создавал, особенно в выходные дни. А потом приходил в школу – и все мои задумки шли прахом. Мои нововведения вели к тому, что урок превращался в хаос, педагогические приемы действовали на учащихся как на слона комариные укусы.

Когда я понимал, что урок вот-вот будет сорван – приходилось вновь закручивать гайки. Это восстанавливало дисциплину, но – опускались руки. Я тяжело переживал ненависть ко мне моих учеников, словно сам себя начинал видеть в каком-то искаженном зеркале. К тому же я чувствовал, что слишком туго натянутая пружина однажды лопнет с нешуточной отдачей.

Так и случилось. На том самом уроке, когда Стася Борская решила вступиться за свою даже не подругу, а просто одноклассницу Алию Хасанову. Девочки помнят, что тогда произошло.

– Я тоже в курсе, – торопливо подал голос Владислав Ильич.

– Замечательно, не придется углубляться в обстоятельства, которые меня отнюдь не красят. Не знаю, трудно ли вам вообразить, что творилось тогда в моей душе? Первая мысль была – что теперь делать, как поступить? Прервать урок, наказать Стасю, выгнать вон из класса? Или сделать вид, что ничего не произошло, и как-то замять дело? Впрочем, замять едва ли удастся. Тридцать пар глаз смотрели на меня с нетерпеливым любопытством, ожидая моей реакции. А что мог сделать я, стоя перед ними с горящей от пощечины щекой? Я просто выбежал из класса.

В учительской, где я искал защиты от нескромных взглядов, как на грех, оказалась завуч школы. Эта железная леди мигом вытянула из меня всю правду. И, увидев, что я едва стою на ногах от переживаний, велела отправляться домой.

Дома я поступил самым неоригинальным способом: нашел материнские сигареты и первый раз в жизни закурил. Хорошо еще, что в доме не держали алкоголя... В общем, когда через десять минут я случайно глянул на себя в зеркало, то увидел там круглый зеленый блин с поджаренной до красноты одной щекой. И как раз в это мгновение раздался звонок в дверь.

Я не был готов принимать гостей, поэтому на цыпочках подкрался к двери и заглянул в глазок. И увидел на площадке Стасю Борскую. Наша завуч не придумала ничего лучше, как отправить ее ко мне на дом просить прощения. Девочка не выглядела слишком огорченной, она нетерпеливо гарцевала на площадке и без конца жала на кнопку звонка. А я молил небеса, чтобы она ушла раньше, чем вернется с работы моя мать.

Стася покрутилась по площадке еще минут пять, а потом поскакала вниз по лестнице. Только тогда я смог перевести дыхание. К приходу матери я уже лежал в постели и старательно изображал заболевшего.

В ту ночь я о многом передумал. Сначала был готов завтра же подать заявление об уходе и никогда больше не переступать порога школы, ни нашей, ни какой-либо другой. Но потом заныло в груди: а как же задуманные, но еще не написанные мной книги по педагогике, как же звание «заслуженный учитель», как же призвание, в конце концов? Неужели должно отказаться от мечты из-за какой-то девчонки? И я решил, что сумею пройти через это испытание.

На другой день мать предложила вызвать доктора, сказав, что выгляжу я и впрямь неважно. Но я наотрез отказался от нескольких дней передышки. Я понимал, что за это время могу окончательно пасть духом и никогда уже больше не заставлю себя вернуться в школу. Встал и пошел на урок. Это было нелегко. Кое-кто из присутствующих об этом очень хорошо знает. – Александр Сергеевич с невеселой улыбкой посмотрел в Сашкину сторону. – Но в конечном счете оказалось не так уж страшно. Для меня было большим облегчением узнать, что Борская временно отстранена от моих занятий. Но почти каждый день я натыкался на нее в школьных коридорах. Она всегда вежливо кивала и здоровалась со мной, и я с готовностью подхватил игру под названием «ничего не случилось».

Где-то в самом конце ноября, едва я вернулся с работы домой, кто-то позвонил в мою квартиру. На этот раз я не стал смотреть в глазок, а сразу распахнул дверь. На пороге стояла Стася.

Я подумал в тот миг, что она пришла поговорить насчет четвертной оценки по моему предмету. И пригласил ее пройти в гостиную. Стася сняла в прихожей пальтишко и сапоги, босиком пробежала в гостиную, уселась на стул и скромно натянула на колени юбку форменного костюма. И стала в упор смотреть на меня своими поразительными глазами.

– Ну, говори же, я тебя слушаю, – поторопил я.

– Александр Сергеевич, вы должны мне помочь, – довольно робко произнесла она.

– Изволила обеспокоиться насчет оценки по географии? Скажи честно, ты вообще открывала в этой четверти мой учебник?

– Оценка тут ни при чем, – отмахнулась Стася, как будто даже удивленная, что я заподозрил ее в такой мелочности. – Александр Сергеевич, я должна исчезнуть.

– Что такое? – переспросил я. – Что значит – исчезнуть? Убежать из дома? Ты вообще в своем уме, девочка?

– Не убежать, – тихо, но очень твердо поправила меня Стася, – а именно исчезнуть. Чтобы никто не знал, не догадывался, куда я делась.

В тот момент у меня возникла идея, что девчонка в самом деле сошла с ума. И стал говорить с ней мягко, как принято разговаривать с безумцами.

– Стася, – сказал я. – Почему ты решила обратиться именно ко мне?

– Потому что только вы согласитесь мне в этом помочь, – с великолепной уверенностью произнесла она. – Дело в том, что у меня скоро родится ребенок.

– Что?! – вскричал я и против воли скосил глаза на ее живот. – И ты мне так спокойно об этом говоришь? Стася, с такими проблемами девочка в твоем возрасте должна прежде всего обращаться к своим родителям...

– Родители ни при чем, – перебила меня Стася. – Они ни о чем не должны знать. Из-за них-то я и хочу исчезнуть.

– Тут я тебе не помощник.

– Еще какой помощник, Александр Сергеевич. – Стася посмотрела мне прямо в лицо и вдруг улыбнулась странной ледяной улыбкой: – Помните, я набросилась на вас в классе? Кстати, я извиняюсь за это.

– Дело прошлое, – усмехнулся я.

– Так вот, я это сделала не специально, просто разозлилась на вас за Альку, она ведь такая беззащитная. Но если вы мне не поможете, я расскажу директору и завучу, что вы еще раньше пригласили меня домой вроде как на дополнительное занятие, а на самом деле соблазнили. И что тогда перед уроком я призналась вам, что беременна. А вы просто посмеялись надо мной, сказав, что никто никогда в такой расклад не поверит. И за это на уроке я дала вам пощечину. Видите, Александр Сергеевич, у вас нет другого выхода, кроме как помочь мне.

– Дрянь! – закричал я, срываясь со стула. – Шантажистка малолетняя! Да я сейчас же сам позвоню директору школы, завучу и твоим родителям и расскажу, с чем ты тут ко мне явилась!

Стася тоже вскочила со стула. Выглядела она совершенно спокойной, только дышала тяжело.

– Звоните, Александр Сергеевич, – сказала она. – Только имейте в виду: чем раньше вы позвоните, тем раньше у вас в жизни начнутся ужасные неприятности.

И скрылась в коридоре. Через пару секунд за ней захлопнулась входная дверь.

Поначалу я на самом деле был полон решимости немедленно позвонить всем тем, кого назвал. Конечно, было ужасно неприятно обсуждать со школьными дамами такую скользкую тему, но я понимал, как важно сыграть на опережение. Я ходил по квартире и подбирал нужные слова.

Но постепенно решимость все более оставляла меня. Я понимал, что Стася будет стоять на своем даже под пытками, – такой уж у нее характер. И эта история с пощечиной в такой интерпретации и впрямь выглядела очень паршиво. А что, если поверят ей, а не мне? Конечно, история эта для нашего тихого городка настолько дикая, что ее всеми силами попытаются замять. Но что будет со мной? Исключат из комсомола, уволят из школы? Это уж наверняка, но ведь существует еще и уголовная ответственность. И при любом раскладе – позор и необходимость бежать из города.

Несколько дней я испытывал просто адские муки. А потом Стася снова подошла ко мне по дороге из школы и спросила, готов ли я помогать ей. Понимаю, это звучит ужасно, но я согласился.

Стася сразу изложила мне свой план. Он был достаточно прост, а я был слишком деморализован, чтобы к нему придираться. В декабре ученикам часто приходится задерживаться в школе, чтобы переписать какую-нибудь работу или сдать зачет. И кроме того, существуют еще разные предпраздничные репетиции, изготовление новогодней стенгазеты и тому подобные дела. Стася сказала, что, как только у нее появится возможность задержаться вечером в школе с небольшой группой ребят, она заранее сообщит мне об этом. Я должен буду остаться в своем классе, запереть его изнутри, погасить свет и ждать ее, сколько понадобится. Стася планировала на глазах у всех выйти из класса или из актового зала, якобы сходить в туалет, а затем прибежать в мой класс и укрыться там вместе со мной. Она уверяла меня, что никто не станет на ночь глядя вскрывать классы, тем более что ключи от многих из них (от моего в том числе) давно уже существовали только в одном экземпляре.

Потом, помню, был перерыв в занятиях, что-то связанное с погодой, и я очень надеялся, что до праздников уроков в школе уже не будет. Но они возобновились, и в тот же день Стася сообщила мне по телефону, что придет вечером в школу переписывать контрольную по алгебре. В тот день я старательно изобразил, что ухожу домой, попрощался со всеми, кого застал в учительской, спустился вниз и оделся. Даже потоптался на пороге школы и призвал к ответу мальчишек, которые во дворе швырялись снежками. А потом тихонько вернулся в школу, поднялся на третий этаж по черной лестнице и скрылся в классе.

Сначала, пока освещение позволяло, я пытался читать, проверял ученические работы, в общем, делал все, чтобы хоть как-то отвлечься. Когда стемнело, спрятался за занавеской и стал смотреть в окно. Я видел, как пришли вы, все пятеро, и как техничка заперла школу и умчалась проверить своих детишек. Также я знал, что вашей учительницы еще нет в школе, и думал, что ждать мне придется долго. Но не прошло и получаса, как Стася поскреблась в дверь класса. Наверное, даже у нее сдали нервы – выглядела Стася, я припоминаю, очень бледной и какой-то оцепеневшей.

Я запер дверь. Мы не говорили друг другу ни слова, просто ждали. Через какое-то время вы стали везде бегать и выкрикивать Стасино имя. Потом к вам присоединились учительница и техничка. Еще позже приехала милицейская машина, вышел наш участковый, мужчина серьезный и въедливый. Я подумал, что все кончено: он потребует открыть все двери, не найдутся ключи – взломает. Ведь было очевидно, что Стася не могла никуда исчезнуть из запертой школы. До сих пор не понимаю, почему он этого не сделал. Наверное, сыграла роль доперестроечная инертность мышления. Потом появились Стасины родители. Она их не увидела, потому что вообще не подходила к окну, сидела за партой как пришпиленная, как раз на своем обычном месте.

Вы не поверите, но только тогда мне впервые пришел в голову вопрос: а что Стася собирается делать дальше? До этого я вообще не задумывался об этом, похоже, в те дни я мог мыслить лишь на шаг вперед. Мне думалось, что имеется какой-то мужчина, который готов позаботиться о Стасе... Шепотом, чтобы не слышали за дверью, я спросил ее о дальнейших планах. Стася только посмотрела на меня и молча пожала плечами. И я понял, что этой ночью проблемы мои отнюдь не закончатся.

Разумеется, я не мог бросить Стасю на произвол судьбы. Не только потому, что она была ребенком и моей ученицей, но и из страха за собственную судьбу. Было ясно, что ее объявят в розыск и очень скоро найдут. И наверняка заставят рассказать, кто помог ей бежать. Моя причастность к истории станет очевидна, даже если Стася и передумает озвучивать свое чудовищное обвинение...

Ближе к трем часам ночи все разошлись. Наконец, я увидел в окно, как, тревожно озираясь, убежала домой техничка. У нее дома, я знал, было семеро по лавкам, и она спешила убедиться, что хотя бы с ними все в порядке. Правда, потом эта достойная женщина утверждала, что не отлучалась из школы ни на миг, но, поверьте, это было не так.

Я растолкал Стасю, которая успела задремать за партой, и мы спустились вниз. И там выяснилось, что Стася вообще не может никуда уйти: она по привычке скинула одежду внизу у раздевалок, и ее пальто и сапоги, очевидно, унесли с собой родители.

Я в то время был счастливым обладателем машины – ее подарил отец, который давно не жил с нами, в честь окончания университета. Я на руках донес Стасю до машины, а ветер и снег сразу укрыли мои следы. Мы поехали на нашу дачу, до которой было полчаса пути.

Вообще-то дача была сугубо летняя, и мое семейство никогда не бывало там зимой. Но печка там все же была, и был запас дров на случай поздней и холодной весны. Я решился поселить там Стасю. В ту ночь я показал ей, как топить печь, дождался, когда избушка немного прогреется, и тут же уехал – и так едва успел к первому уроку. А на следующий день привез продукты, старые одежки сестры и всякие необходимые вещи.

Был конец четверти, и я с трудом вырывался на дачу только в выходные дни. Уже потом, став старше, я понял, что в те дни пришлось пережить Стасе. Одна, в занесенном снегом поселке, она вынуждена была ежедневно выполнять тяжкую работу, к которой не была приучена и с которой не всякий-то и взрослый мог управиться. Часто продукты и дрова кончались у нее гораздо раньше, чем мне удавалось приехать. И так на протяжении трех месяцев.

Но я тогда больше думал о собственном страхе и о грозящей мне опасности. Сестра с мужем могли вдруг решить отпраздновать Новый год на даче. После праздников мать проявляла тревогу за сохранность имущества и все порывалась съездить и посмотреть своими глазами, все ли в порядке. Лишь однажды, приехав на дачу, я словно новыми глазами взглянул на Стасю и испугался того, во что она превратилась.

Она, помню, сидела на скамеечке у печки, поджав к животу ноги и натянув на колени безразмерный свитер. Я увидел, как она исхудала, черты лица сделались оплывшими, старческими, а во взгляде было что-то такое, что испугало меня больше всего остального. Взгляд был мертвый, безнадежный. Я стал спрашивать ее о самочувствии, но она только смотрела на меня и ничего не отвечала. И никогда не вставала в моем присутствии со своего насеста – не хотела, чтобы я видел ее изменившуюся фигуру.

Вот тогда я вдруг подумал: а что будет, если Стася умрет, до или во время родов? Ведь мне ничего не останется, как спрятать ее тело где-нибудь в лесу и окончательно сделаться преступником. Это было самое страшное.

А еще через неделю я приехал и увидел, что у нее начались роды. Это был настоящий кошмар. Я старался что-то делать, Стася пыталась давать мне указания – она читала какие-то книжки, – но скоро от боли и страха впала в оцепенение и уже не говорила ни слова. Пришлось мне самому вспоминать свои слабые познания в этом вопросе. Через пару часов наших мучений на свет появилась крошечная девочка.

Невозможно описать, что творилось со мной тогда. Словно какой-то морок спал с моих глаз, когда я завернул малышку в полотенце и увидел, что Стася понемногу приходит в себя. Я понял, какие глупости творил все последнее время и что лишь доброе Провидение спасло нас всех троих от ужасного конца. Я сразу понял, что мне делать дальше: в следующий раз я привезу сюда Стасиных родителей. Расскажу им честно, что происходило в последние четыре месяца. Стася, надеюсь, не станет меня топить и тоже скажет правду. Конечно, у меня будут неприятности, но что значат они по сравнению с чудом рождения малышки и тем облегчением, которое все мы испытаем, когда Стася вернется в семью!

Я рассчитывал сделать это раньше следующих выходных. Но дни мои были загружены до предела. Я успокаивал себя тем, что Стасе тоже нужно время, чтобы оправиться и набраться сил. На самом деле, конечно, просто тянул время. В последний раз я привез ей достаточно продуктов и теплых вещей.

Только через шесть дней, в субботу, я с утра поехал к Борским. Собирался сразу отвезти их на дачу. Но, к моему несчастью, их не оказалось дома. Я прождал во дворе почти два часа, но они так и не появились. Ждать больше я не мог и поехал на дачу, успокаивая себя тем, что осуществлю свой план в воскресенье.

В доме было тепло, спеленатая малышка спала в обувной коробке на столе. А рядом лежала записка: «Александр Сергеевич, простите меня, но я так больше не могу».

Я понял, что Стася только недавно покинула дачу. Наверное, со взгорка, на котором стояла наша дача, увидела мою машину у переезда. Значит, и не могла далеко уйти. Я бросился искать ее по следам, которые вели от дома к реке. Сначала не мог понять, зачем ее понесло туда по колдобинам. Весна была ранняя, солнечная, и лед у берегов сильно подтаял, а в некоторых местах был проломан. От ужаса я опустился на снег и долго не мог даже пошевелиться.

Потом вспомнил о ребенке, встал и поплелся к дому. И вдруг понял, что я – убийца. Как я мог оставить ее в одиночестве сразу после родов? Почему-то я представлял себе, что Стася всю неделю будет просто отлеживаться на печи, а малышка мирно спать у нее на руках. Боже мой, как мог я быть до такой степени наивен!

Александр Сергеевич закрыл глаза и замотал головой, словно все еще отгоняя от себя ужасные видения. И тут же прозвучал вопрос Координатора:

– Уважаемый Александр Сергеевич, а вы уверены, что девочка умерла? Я имею в виду конечно же старшую девочку?

Прошла минута, прежде чем учитель снова начал говорить:

– Я и по сей день ни в чем не уверен. По берегу реки также проходила короткая дорога к станции. Она была одета в тряпье и не имела денег... но все-таки можно допустить, что Стася просто уехала. Возможно, она не бросилась в реку. Но все-таки я полагаю, что Стася умерла.

– Почему же?

– Потому что я ее больше никогда не видел, вот почему! Когда все это случилось, Стася была еще слишком ребенком и едва ли до конца осознавала, что с ней произошло. Но через несколько лет она превратилась во взрослую женщину и должна была попытаться найти своего ребенка. И первым делом она пришла бы ко мне. Но этого не случилось, и это значит, что Стася умерла, физически либо нравственно.

– Что же стало с девочкой? – Вероника вздрогнула, словно со стороны услышав свой взволнованный голос.

– Я отвез ее в Ленинград и оформил как подкидыша. В наш город побоялся везти: это было слишком подозрительно, кто-то ведь мог знать, что Стася ждала ребенка и когда должна была родить. Но уже неделю спустя я обратился к своей замужней сестре с мольбой о том, чтобы они с мужем удочерили девочку. Я сочинил какую-то невероятную историю: якобы ребенок этот мой, а моя возлюбленная сбежала сразу после родов. Сестра работала в отделе народного образования, у нее были необходимые связи. Однако она обозвала меня безумцем и наотрез отказалась помогать в этом деле. Понадобились долгие уговоры и вмешательство нашей матери, которая поверила в мои бредни и твердо сказала, что ребенок должен жить в семье. Сестра оформила необходимые документы, а ребенка почти сразу забрали я и моя мать. И в дальнейшем так и растили – вдвоем.

– А как вы объяснили девочке, почему ее воспитывает не ее родная мама? – прошелестел из угла тихий голосок Алии.

– Мы сказали ей, что сразу после ее рождения ее мать тяжело заболела и вынуждена была на время отдать ребенка нам. А потом, когда поправилась, эмоциональная связь между ней и младенцем уже распалась, и мы решили, что Мане лучше будет жить с нами. Мне кажется, у нее нет с этим никаких проблем. Манюня называет сестру мамой, ее мужа – отцом, а меня – папа, папуля. Мы с ней почти никогда не расставались. Пока ее не пригласили на стажировку в Америку.

– Ну, может быть, вы теперь-то покажете нам свою дочь? – подала голос Юлия.

Учитель измученно улыбнулся, полез во внутренний карман, достал фотографию и подал ее сидящей по правую руку Сашке. Фотография пошла по кругу – Алия вглядывалась в нее с особенным вниманием – и только в последнюю очередь достигла Вероники. Она поднесла ее к глазам – и едва не вскрикнула: так поразило ее сходство девушки на фотографии со Стасей. Именно так выглядела бы Стася, если бы пережила свое детство. Веронике захотелось незаметно уронить карточку на колени, сунуть в карман, а потом, когда все это кончится, – показать Борским. Даже если Стася умерла – ее душа жила в этой юной прекрасной женщине.

Но Александр Сергеевич был начеку. Он бережно взял карточку из рук Вероники и тоже с минуту смотрел на нее полным тоски и нежности взглядом. Потом аккуратно вернул на прежнее место в карман пиджака.

– Вы из-за девочки переехали в Ленинград? – спросила Юлия.

– Ну, разумеется. Едва Маня начала выходить из младенческого возраста, как стало проявляться это фантастическое сходство со Стасей. Дело в том, что в роду Борских из поколения в поколение передается только один тип женской внешности. Вероятно, сама природа сочла это свое достижение совершенным – и законсервировала его. И стало ясно, что все, кто хоть немного знали Стасю или ее мать, не смогут остаться равнодушными при виде малышки. Пришлось переезжать в никуда, менять место работы и рвать все старые связи.

Моя мать к тому времени уже умерла, так что я был волен в своих поступках.

И снова тишина повисла в комнате отдыха. Присутствующие словно впали в спячку, переживая странный сон наяву вперемежку с собственными мыслями и чувствами. Потом Александр Сергеевич сказал, улыбаясь как-то жалобно и обращаясь, видимо, к Координатору:

– Что ж, теперь, думаю, ясно, что печальная история Стаси никак не связана с исчезновением мальчика. Не существует маньяка, раз в четверть века выходящего на охоту за новой жертвой. Я полагаю, меня вы не отпустите, пока не проверите досконально мою историю. Но, мне думается, нашим девочкам пора уже разъезжаться по своим домам...

Координатор при этих словах встал и сказал церемонным голосом:

– Благодарю вас за честный рассказ, уважаемый Александр Сергеевич. Уважаю ваше мужество. И я уверен, что те специалисты, которые прослушают запись этой беседы, подтвердят вашу безусловную искренность, – как бы в скобочках заметил он. И продолжил: – Все мы очень скоро отправимся по домам. Но давайте потерпим еще пару дней. Сами видите: чем дальше, как говорится, в лес, тем толще партизаны. Мало ли какие еще сюрпризы всплывут. А сейчас позвольте откланяться.

Его, конечно, никто не задерживал. Юлия выскользнула за дверь даже раньше, чем раскланялся Координатор. Следом вышла Вероника и услышала, как Владислав Ильич говорит ей каким-то особенным тоном, в котором насмешка мешалась с заискиванием:

– Возьмите вашу справку из Гидрометцентра, Юлия Львовна, и не сердитесь на меня больше.

Потом Вероника врезалась в спину Юлии, застывшей посреди коридора с бумажкой в руках. Женщина зашипела, словно кошка, которой отдавили хвост. Ника торопливо извинилась и бросилась к своей комнате. Ей о многом нужно было подумать.

Когда входила в свою комнату, Вероника вдруг покачнулась и врезалась плечом в выступ стены. Вскрикнув, присела на корточки, пережидая боль, а потом не сразу смогла встать на ноги. Тело сделалось ватное, слабое, какое-то пустое.

Вероника, мнительная по натуре, в первый момент испугалась подкравшейся незаметно болячки. А потом вдруг засмеялась собственной догадке: да просто из ее тела вырвали с корнем древо вины, вольготно произраставшее там целых двадцать пять лет. Теперь Ника точно знала: не из-за нее исчезла Стася. И не игра в прятки стала причиной беды. Стася все равно бы ушла, только чуть позднее. И тогда, вероятно, с чувством вины до конца своих дней жила бы их классная руководительница.

О сне не могло быть и речи. Вероника металась по комнате, наслаждаясь новой невероятной легкостью. Потом ей вдруг остро захотелось поговорить с кем-нибудь, лучше с Сашкой, но можно и с Юлией. На часах было уже третий час ночи, но едва ли кто-то из них уснул после того, что случилось. Вероника вдруг окончательно решила, что пойдет к Юлии. Ведь надо рассказать ей о том, как сработал ее план побега. И не забыть спросить, с какой стати ей понадобилась справка из Гидрометцентра.

Ника вышла в коридор и тихонько поскреблась в комнату Юлии. Потом постучала в полную силу и даже подергала дверцу. Но дверь была заперта, из комнаты не доносилось ни звука. Постояв в оцепенении в коридоре минуты две, Вероника переместилась к комнате, где жила Сашка. Снова никакого ответа на ее стук. Комната оказалась открыта и погружена во мрак. Вероника бросила взгляд на нетронутую постель и вороватым движением захлопнула дверь. И почти бросилась к комнате Алии. Забыв постучать, нажала на ручку, сунула голову в щель – и тут же увидела временную хозяйку комнаты. Алия, полностью одетая, сидела на краешке кровати. Она сильно вздрогнула и повернула голову на шорох.

Вероника вдруг сообразила, что за все время, которое они провели вместе, Алия так и не сказала ей ни слова. И в этом не было ничего удивительного. А теперь еще она среди ночи вламывается к ней в комнату.

– Извини, – попросила Ника, едва не плача от неловкости. – Просто все исчезли куда-то, и я что-то растерялась. Прости меня!

– Ничего, – тихо произнесла Алия.

– Алечка, я все время хочу, но не решаюсь тебя спросить: как здоровье твоего мужа? Тебе дают возможность связаться с домом?

– Да, я звоню им время от времени, – так же тихо ответила женщина и улыбнулась. – Муж уже встает. Дети тоже в порядке. Они все очень ждут меня домой.

– Ты скоро там будешь, – прошептала Вероника. – Скажи, ты не знаешь, куда подевались Сашка с Юлькой?

Алия не ответила и скосила глаза к окну. Но Вероника знала теперь, что та молчит не потому, что злится на нее. Просто Алия никогда не говорила ничего, что хоть отдаленно смахивало на сплетню.

– Ясно, не можешь сказать! – замахала руками Ника. – Но намекни только, кого из них у меня есть надежда отыскать до рассвета, а кого и пробовать не стоит?

Алия снова повернулась к ней лицом и вдруг совсем по-девчоночьи прыснула. И с видом заговорщицы проговорила: