Текст книги "Веретено Судьбы (сборник)"

– Милый Павел Никитич, вы добрый, умный, честный, чистый человек. Спасибо вам за ваше внимание ко мне, за вашу любовь, за розы. Это – царский подарок. Мне никто никогда не дарил целую корзину радости. Вы – первый. Я это оценила. Я собрала цветы и принесла домой. Если бы вы знали, как мне было хорошо, когда я их к груди прижимала! Душа моя совершенно успокоилась. Спасибо вам. Пусть Господь хранит вас и помогает во всех ваших добрых делах, которых у вас много.

Простите, что сразу вам ничего не сказала, что на ваше предложение не ответила. Мне нужно было набраться смелости, чтобы сказать все, что я должна вам сказать. Держать вас в неведеньи, мучать вас было бы жестоко. Я знаю, как трудно, а порой невыносимо ждать ответа много-много лет. Поэтому я решила написать вам. Так будет проще и вам и мне.

Павел Никитич, я не люблю вас. Простите. Я знаю, что делаю вам больно, но вы должны знать правду, чтобы не попасть в плен иллюзии. Я сама слишком долго заблуждалась. Я придумала себе столько всего, что самой теперь смешно. Я сочинила сказку про нас с Дмитрием Макаровичем и сама в нее поверила. Но… реальность оказалась иной. Мы друг другу не нужны…

Я решила уехать. Куда? Управляющему я сказала, что в город к тетушке, а вам Павел Никитич, я скажу правду. Я еду к родителям в Париж. Когда я вернусь? Не знаю. Пока не могу ответить на этот вопрос. Нужно время, чтобы зарубцевались сердечные раны.

Прощайте, Павел Никитич. Еще раз простите меня за все. Вы замечательный человек. Вы обязательно встретите ту, которая будет вас достойна, которая сделает вас счастливым…

С уважением, Дарья Филипповна Аргунова.

Расторгуев вскочил, закружился по комнате, прижимая письмо к губам. Ему представлялось, что это он ее кружит, что целует ее милое лицо со вздернутым носиком, и исступленно твердит:

– Даша, Даша, Дашенька, да мне кроме вас никто не нужен. Никто. Вы даже не представляете, как осчастливили меня. У меня крылья за спиной выросли. И я теперь в Париж помчусь без остановок. И там, в Париже, я вам десять корзин счастья преподнесу. Я от вас ни за что не отступлюсь. Особенно теперь, когда я точно знаю, что вы в Веретенникове разочаровались, что не верите ни одному его слову. Ах, Даша, Дарья Филипповна, Дарьюшка…

– Барин, лошади готовы, – крикнул слуга. Расторгуев подхватил саквояж, побежал вниз по лестнице, напевая победный марш.

– От кого Павел Никитич письмо получил? – спросила кухарка, когда экипаж отъехал.

– От дамы, – улыбнулся слуга. – Видно, она ему что-то приятное написала, раз он так развеселился.

– Жениться барину нужно, – сказала кухарка. – Жалко на него смотреть. Пропадает человек. Ходит угрюмый, все о чем-то думает день и ночь. На всех вокруг волком смотрит, вот народ и сочиняет басни про его свирепый нрав да несговорчивость. А разве всем объяснишь, что сердечнее, чем наш Пал Никитич, человека не сыскать, что он свою доброту и душевность от посторонних глаз скрывает, – смахнула слезу. – Хоть бы эта барышня под стать нашему барину была. Уж больно он человек хороший. Уж как мы ему все счастья желаем. Как желаем…

Дмитрий Веретенников решил навестить Дарью Филипповну Аргунову через несколько недель после их странного объяснения.

– А барышни нет, – сказала служанка так, словно он должен был знать об ее отсутствии. Это Дмитрия удивило, но он не показал вида. Спросил с улыбкой:

– Опять по лугу гуляет?

– Да нет же, – теперь пришел черед удивляться ей. – Да разве вы не знаете, что Дарья Филипповна в город к тетушке уехала? Уехала в тот же самый день, как с вами повздорила. Уж мы плакали, плакали, да что толку…

Дмитрий не стал слушать ее причитания. Вскочил в седло. Хлестнул коня. Крикнул:

– Знаем мы этих городских тетушек в мужском обличьи.

Служанка всплеснула руками:

– Да за что же вас, такого негодного человека, Дашенька наша любит? Измотали вы ей сердце-то, живого места не осталось. Вот она и сбежала. Нас сиротами оставила на растерзание…

– Что раскудахталась? – прикрикнул на нее управляющий. – У тебя что, другого дела нет, как языком молотить?

– Есть, как не быть, – улыбнулась служанка. – Все мы Дарью Филипповну ждем, как солнышка.

– Акулина, – управляющий погрозил ей кулаком. Она поклонилась, юркунула в дом. А он уселся в шезлонге на террасе. – Пусть наше солнышко, Дарья Филипповна подольше не возвращается. Мне без нее вольготней…

Дмитрий Веретенников примчался в дом Расторгуева, забарабанил ногой в дверь, закричал:

– Открывайте немедленно!

Растолкал перепуганных слуг, влетел в пустую гостиную, остановился, перевел дыхание, спросил, ни к кому не обращаясь:

– Где она?

– Вы кого ищете, барин? – поинтересовался управляющий.

– Дарью Филипповну Аргунову, – ответил Дмитрий, глядя мимо него.

– Вы верно адресом ошиблись, барин, – улыбнулся управляющий. – В нашем доме кроме кухарки никаких женщин нет и отродясь не было. Павел Никитич замкнутый образ жизни ведет. Разве вам неизвестно, что он за человек?

– Известно, поэтому я здесь, – Дмитрий пробуравил его недобрым взглядом. – Доложи хозяину, что его Веретенников дожидается.

– Долго вам дожидаться придется, ваша милость, – улыбнулся управляющий. – Павел Никитич за границу уехали-с. Обещали-с к осени вернуться.

– К осени, – повторил Дмитрий, усаживаясь в кресло. – Он один уехал?

– Один, – улыбнулся управляющий.

– Прекрасно, – сказал Дмитрий, встал, пошел к двери. – За границу, значит, укатил. Ну-ну, проверим.

– Счастливого пути, барин, – крикнул ему в спину управляющий. Дмитрий его слов не расслышал. Он был поглощен своими мыслями.

Вначале Дмитрий намеревался поехать к Дашиной тетке, но передумал. Не хотелось выглядеть нелепо. Мария Степановна видела в нем будущего Дашиного мужа, поэтому его приезд она могла расценить, как намерение создать семью. Но это не входило в планы Дмитрия. Он сам не знал, что ему нужно. Он сам не мог понять, какая сила заставляет его разыскивать Дарью Филипповну. Он не любит ее, это факт. Значит, будет лучше собрать вещички и умчаться за границу, как Расторгуев.

– Да, завтра на рассвете уеду, – решил Дмитрий и поскакал в усадьбу.

Но утром он с легкостью отказался от своего намерения. Напала хандра. Дмитрий решил отложить свою поездку на денек-другой. Опомнился только через месяц. Увидел журавлей, летящих к югу, покрасневшие клены, вздохнул:

– Осень. Скоро дожди польют, дороги развезет. Тогда уж я точно никуда не поеду.

Нехотя поднялся, начал собирать вещи. Велел кучеру готовить экипаж.

– Далеко ли собрались, Дмитрий Макарович? – спросил управляющий Игнат.

– Не знаю, – улыбнулся Дмитрий. – Доеду до границы, а там видно будет. Может, вернусь через пару недель, а может, дальше поеду в теплые края.

– Зачем вам все это нужно, Дмитрий Макарович? – покачал головой Игнат.

– Зачем? – Дмитрий рассмеялся. – Вот когда вернусь, тогда и отвечу тебе.

Сел в экипаж, уехал. Но чем дальше от дома убегала дорога, тем тревожнее становилось на сердце Дмитрия. Он уже раскаялся в своем необдуманном поступке, но решил до границы доехать, чтобы дать отдых лошадям.

Остановились на постоялом дворе. Дмитрий сел поближе к камину. Он внимательно наблюдал за хозяином, который запекал на огне баранью ногу. Старался для немолодой, но очень привлекательной пышногрудой дамы. Дмитрий ей улыбнулся. Она подошла. Села напротив, спросила:

– Могу я скрасить ваше одиночество? – он кивнул. – У вас такой печальный взгляд. Что-то случилось? – и, не дожидаясь ответа. – Можете ничего не говорить. Я вижу, у вас сердечная рана, – подалась вперед, зашептала:

– Я могу вам помочь. У меня снадобье есть, – подмигнула, – дочь красавица. Увидите, про все невзгоды забудете.

– Сколько за просмотр возьмете? – Дмитрий оживился. Он понял, что перед ним обычная сводня. Это его подзадорило.

– Сколько сами дать захотите, – ответила она нежным голосом. Он бросил на стол кошелек. Она взяла его, поднялась, пошла к выходу. Дмитрий последовал за ней.

Она привела его в богатый, чистый дом. Здесь все было подобрано с изысканным вкусом: и старинная мебель, и дорогие портьеры, и фарфоровая посуда, и белоснежная скатерть на круглом столе, и прозрачный как слеза хрусталь. А звуки рояля, свечи в канделябрах и аромат свежевыпеченного хлеба заставляли поверить, что ты попал в усадьбу аристократов. И не оставалось сомнения, что девушка, которую обещала показать хозяйка, будет милейшим созданием.

Поэтому, когда портьеры раздвинулись, Дмитрий не смог сдержать свой порыв. Он шагнул навстречу девушке так стремительно, что опрокинул вазочку с фруктами. Хозяйка рассмеялась.

– Вот вы и исцелились.

– Дмитрий Макарович, – прошептала девушка, прижав обе ладони к лицу.

Дмитрий остолбенел. Он не сразу узнал в богато одетой барышне свою служанку. Слишком непривычно было видеть ее такой. Глаза подведены, губы ярко накрашены. Волосы струятся по плечам.

– Любка? – выдохнул Дмитрий. – Любаша! – порывисто обнял ее. – Быть не может, Любаша. Какое счастье, что я тебя нашел, – отстранился. – Постой, так ты…

– Нет, нет, Дмитрий Макарович, – замотала она головой. – Нет. Все не так, как вы думаете. Здесь живут люди порядочные. Евгения Никифоровна меня как дочь родную приняла. Я ей все про свою любовь к вам рассказала. Я вас ждала. Я знала, что вы меня отыщете. И вот… – опустилась на колени, прижалась к его ногам.

– Она правду говорит, – сказала хозяйка, поставив вазу с фруктами на стол. – Любушка чистая девушка, честная, добрая. Я ее хотела нашему ремеслу обучить, да решила вас дождаться. Теперь ее судьба в ваших руках. Вам решать, с кем Любаве жить, с нами или с вами. Только учтите, я без выкупа ее не отпущу.

– Что? – Дмитрий задохнулся. – Эта девушка моя беглая служанка. Если вы, Евгения Никифоровна, неприятностей хотите, то…

– Я хочу получить компенсацию за то, что девушка в моем доме проживала, – перебила она его. Скрестила на груди руки, улыбнулась приторно-нежно. – А еще и за то, что я невинность ее сохранила. Невинность сейчас в большой цене, Дмитрий Макарович.

– Спасите меня, барин, – прошептала Любава, крепче прижавшись к его ногам. – Я готова все ваши приказы выполнять, все…

Дмитрий достал деньги, протянул хозяйке. Она приняла их, сказала:

– Можете переночевать в Любашиной комнате. Здесь приятней, чем на постоялом дворе с клопами да тараканами. Доброй вам ночи, добрый человек, – развернулась, ушла.

Любава поднялась, потянула Дмитрия за собой наверх по скрипучим ступеням. Распахнула дверь, пропустила его вперед. Комнатка была небольшой, но очень милой. Все на своих местах. Ничего лишнего. Кровать накрыта покрывалом. Шторы на окнах задернуты. На прикроватной тумбочке лампа под абажюром. От нее льется теплый свет.

– Люблю вас, Дмитрий Макарович, – проговорила Любава, закрывая дверь на ключ. Дмитрий обернулся, задохнулся от ее близости. Очнулся, когда она, разжав объятия, прошептала:

– О, какое блаженство я испытала, Митенька. Люблю тебя еще сильней, чем прежде, еще неистовей.

Он уткнулся в ее обнаженную грудь, простонал:

– Молчи.

Ему было тошно от осознания того, что он только что обесчестил собственную служанку.

– Что теперь делать? Жениться на Любаве глупо. Выдать ее замуж за управляющего? Бред. Ах, как все это некстати, несвоевременно, так что хочется выть. Я ведь Дарью Филипповну искать поехал…

Мысль о ней полоснула ножом по сердцу. Дмитрий застонал. Любава принялась утешать его. Он не слушал ее слов. Их заглушало желание видеть в своих объятиях Дарью Филипповну, Дашеньку.

– Митенька, вы устали после долгой дороги. Спите, голубчик, спите, – доносился до его сознания голос Любавы.

– Да-да, самое лучшее – заснуть и увидеть Дашу во сне, – подумал он. – Это она лежит рядом. Она прижимается ко мне горячим телом и шепчет слова любви, слова утешения…

– Ах, какой вы умница, Дмитрий Макарович, Митенька…

Когда Дмитрий заснул, Любава высвободилась из его объятий встала. Надела шелковый пеньюар, заплела волосы, пошла вниз, в гостиную. Мадам Жужу посмотрела на нее вопросительно.

– Да, да, да, – рассмеялась Любава. – Все было так, как вы предсказывали. Теперь он спит сном младенца.

– А твоя задача собрать вещи и провести остаток ночи в другой комнате, – улыбнулась мадам Жужу. – Утром выйдешь к нему в своем привычном наряде. Пусть думает, что ему это все во сне привиделось.

– Пусть, – Любава расцеловала ее. – Какая вы чудесная, мадам Жужу. Как я вам благодарна за все, за все. Если бы не вы…

– Ладно, – отмахнулась та. – Хватит болтать, сорока. Помни, я тебя, как дочь родную люблю. Двери моего дома для тебя всегда открыты. Всегда, – поцеловала Любаву в лоб, погасила свет.

Дмитрий проснулся на рассвете. Комната пуста. Нет и намека на то, что было вчера. Он встал, оделся, сказал с усмешкой:

– Вы очень тонкий психолог, госпожа вымогательница. Посмотрим, какой вы мне еще сюрприз приготовили, – спустился вниз.

Мадам Жужу пригласила его к столу. Угостила парным молоком и теплым хлебом. Спросила:

– Хорошо ли спали, Дмитрий Макарович? С каким настроением проснулись?

– Настроение у меня прекрасное. Я решил домой вернуться. Любаву заберу и… А где она, кстати?

– Соскучились? – усмехнулась мадам Жужу. Крикнула:

– Любушка, барин зовет. Ехать пора.

Любава появилась в дверях в своем ярком сарафане с узелком в руках. Посмотрела на Дмитрия и тут же потупила взор.

– Была бы моя воля, я бы вам ни за что Любушку не отдала, – сказала мадам Жужу. – Погубите вы ее. Вам ведь, господам, верить нельзя. Вы все двуличные. А нам потом что делать с разбитым сердцем?

– Спасибо за гостеприимство, – сказал Дмитрий, подталкивая Любаву к двери. Ему хотелось скорее покинуть это дом, где каждая половица знала о его грехопадении.

Кучер широко улыбнулся, увидев Любаву.

– Куда прикажете, барин?

– Домой, – сказал Дмитрий, усаживаясь в экипаж. Любава села рядом, положила узелок на колени.

– И-и-эх, залетные! – весело крикнул кучер. Лошади резво побежали.

– Чем дальше мы уедем отсюда, тем легче будет обо всем забыть, – подумал Дмитрий, закрыв глаза.

У Любавы были другие мысли. Она думала о Дмитрии Макаровиче, о его особенном даре – читать человеческие лица. И все больше приходила к мысли о том, что дара у него никакого нет, что все это только слова. Потому что барин не мог разобраться в себе самом, в своих мыслях и чувствах. Значит, направить его мысли в нужное русло – теперь ее главная задача. Она, Любава, должна стать хозяйкой богатого дома Веретенниковых. Как? Очень просто. Дмитрию Макаровичу обязательно захочется новых ласок и тогда она, Любава, сделает все, чтобы он потерял голову от любви к ней, не зря же она столько времени провела в доме мадам Жужу. А пока она запасется терпением и будет вести себя, как служанка, чтобы барин ни о чем не догадался.

Дорогу экипажу преградили два всадника. Любава побледнела. Ярослав и Святослав обещали убить ее, если она вздумает вернуться к барину.

– Откуда они узнали? – застонало все у нее внутри. – Неужели им рассказала мадам Жужу? Но зачем, зачем? Она же обещала молчать.

– Вылезай немедленно, – приказал Ярослав, буравя Любаву огненным взглядом. Она не двинулась с места. Только сильнее прижала узелок к груди.

– Что вам угодно? По какому праву вы останавливаете наш экипаж? – нахмурился Дмитрий.

– По праву хозяев этих мест, – выхватив пистолет, крикнул Святослав. – Девчонка наша. Мы ее тебе не отдадим.

– Она моя жена, – сказал Дмитрий, положив свою руку на руку Любавы.

– Жена?! – Ярослав захохотал. – Барин взял в жены гулящую девку?! Да ты хоть знаешь, сколько у нее мужей было до тебя? Нет. Знай, что первым был я. Вторым стал мой брат. Ты подбираешь остатки, барин.

– Люба, что они говорят? – лицо Дмитрия искривилось. Он отшатнулся от нее. – Люба?

– Они говорят правду, – сказала Любава с вызовом. Выгораживать себя было бессмысленно. Она знала, что Ярослав и Святослав ее убьют, если она не пойдет с ними. Жизнь ей была дороже, чем роль жены Дмитрия Веретенникова. Барину Любава не доверяла. А за братьев могла поручиться головой. Она выбрала их. С ними она будет свободной, счастливой и богатой.

– Убирайся, – процедил Дмитрий сквозь зубы. – Пошла вон, дрянь.

В его взгляде было столько ненависти и презрения, что Любава не сдержалась, ударила его по щеке. Спрыгнула на землю. Дмитрий не успел опомниться, на него посыпались тяжелые удары увесистых кулаков. Сознание помутнело. Он даже не пытался защищаться. Обмяк, вывалился из коляски на траву.

Перепуганный кучер сбежал. Он сидел в кустах и трясся от страха. Он был стар и слаб. Ему было не под силу справиться с дюжими мужиками, которые волтузили барина, как тряпичную куклу.

– Забьют Дмитрия Макаровича до смерти, – шептал кучер, истово крестясь и вздрагивая от каждого удара. – Простите, барин, что не могу вас спасти.

– Хватит, оставьте его! – крикнула Любава.

У нее не было больше сил смотреть на распластанное тело Дмитрия Веретенникова. Ей стало жаль этого одинокого человека. Но Ярославу и Святославу чувство сострадания было неведомо. Они продолжали пинать безжизненное тело Дмитрия ногами. Любава схватила Ярослава за руку, закричала не своим голосом:

– Хватит! Он же барин, а не мужик. Он помрет здесь на дороге. Его волки съедят.

– Не съедят, – усмехнулся Ярослав, отступая от Дмитрия.

– Здесь волков отродясь не было. Это мы тебя волками пугали, чтобы ты не убежала от нас, – признался Святослав. Присел на корточки, выпотрошил карманы Дмитрия.

– Да знаю я, – сказал Любава.

Святослав поднял голову, с любопытством на нее посмотрел. Она расплела косу, тряхнула головой, рассмеялась:

– Я в вашу сказку поверила, потому что мне бежать было некуда. А теперь я и сама никуда бежать не хочу. Мне такая шальная жизнь больше нравится.

Она присела рядом со Святославом, достала из нагрудного кармана Дмитрия золотые часы на цепочке, приказала:

– Бросьте барина в коляску, чтобы он не замерз на дороге.

Братья подхватили тело Дмитрия, швырнули в коляску, ускакали. Когда дорожная пыль осела, из своего укрытия выбрался кучер. Он посмотрел на заплывшее лицо барина, перекрестился, тронул его за руку. Дмитрий слабо застонал.

– Жив, голубчик, – обрадовался кучер, смахнув слезу. Уселся на козлы, хлестнул лошадей. Одна мысль была у него: успеть бы довезти барина до дома, пока не помер.

К усадьбе подъехали глубокой ночью. Кучер неистово закричал:

– Помогите, барина убили!

Моментально зажегся свет во всех окнах. Высыпали слуги. Вытащили барина из коляски, отнесли в дом. Послали за доктором. Увидев Дмитрия, он нахмурился. Пощупал пульс, осмотрел тело, сказал:

– В рубашке вы родились, Дмитрий Макарович. В рубашке. Чудо, что живы остались. Чудо. Кто же это так постарался? За что вас так изуродовали? Челюсть свернута. Нос сломан. Сильнейшее сотрясение мозга. Множество ссадин, кровоподтеков. Да… Не меньше года потребуется, чтобы восстановиться. Не меньше…

Поднес к носу Дмитрия склянку с нашатырным спиртом. Тот шевельнулся, приоткрыл глаза, но тут же снова их закрыл.

– Вы меня слышите, Дмитрий Макарович? – спросил доктор. Дмитрий шевельнул губами. – Как вы себя чувствуете, голубчик?

– Плохо, – прошептал Дмитрий. – Умереть хочется. Да рано. Я должен отомстить мерзавцам, – закашлялся.

– Потом, потом отомстите, Дмитрий Макарович, – сказал доктор, растирая виски Дмитрия. – Сейчас вам покой нужен. Сейчас для вас главное – выздороветь.

– Поднимусь, убью всех троих, – прохрипел Дмитрий, пытаясь подняться.

– Убьете, непременно убьете, если все мои предписания будете четко выполнять, – сказал доктор с улыбкой. – И чем послушнее вы будете, тем быстрее поправитесь, мой дорогой. Выпейте лекарство.

Дмитрий с трудом сделал несколько глотков и впал в забытье. Доктор оставил лекарства, которые нужно было давать Дмитрию каждый час, приказал слугам никому не говорить о случившемся, уехал.

Но весть о том, что в округе появились разбойники, разлетелась молниеносно. На дороге, ведущей в город, появились конные патрули. Злодеи должны понести наказание. Они непременно попадутся. Непременно.

Расторгуев несколько месяцев жил в Париже. Издали наблюдал за Дарьей Филипповной. Знал, что после полудня она гуляет с маменькой в Люксембургском саду. Он несколько раз порывался подойти к ним, да в последний момент робел. Потом ругал себя, давал себе слово, что завтра непременно объяснится, но… Завтра переходило в послезавтра, рассветы – в закаты, а он все ходил и ходил поодаль, все откладывал желанную встречу.

Только тогда, когда завершились все дела, и был назначен день отъезда, Расторгуев решился. Он шел к Люксембургскому саду быстрой походкой. Хотел прийти раньше, чтобы дождаться Дарью Филипповну в ее любимой беседке. Но так получилось, что к воротам сада они подошли одновременно.

– Ах, вот так неожиданность! – воскликнула она. Щеки залил румянец. Глаза засияли. Рада его видеть и не скрывает этого. Протягивает ему обе руки. – Павел Никитич, какими судьбами?

– Здравствуйте, Дарья Филипповна, – он тоже не скрывает своей радости. Прижимает ее пальчики к губам. Все внутри поет:

– Даша, Дашенька, как я люблю вас! Какое счастье смотреть на вас, слышать ваш голос.

Смотрит в ее сияющие глаза, говорит:

– Я ведь давно в Париже. На ярмарку приезжал, да задержался. Неужели вы ничего не слышали?

– Нет, – призналась она. – Я затворницей была. Никого видеть не желала. Ничего слышать не хотела. Ни о чем не думала. А теперь… – улыбнулась. – Вы надолго?

– Нет, я завтра уезжаю, – сказал он со вздохом.

– Завтра? – она покачала головой. Высвободила руки. – Жаль, – пошла по аллее. Расторгуев за ней.

– Матушка сказала, что здесь в саду странный господин ходит и с меня глаз не сводит. А я никого не замечала. Сегодня решила прийти пораньше, и вот… – повернулась. – Павел Никитич, признайтесь честно, это вы тот самый господин?

– Он, он, – ответила вместо него Наталья Ниловна Аргунова. Она протянула Расторгуеву руку для поцелуя, улыбнулась. – Рада нашей встрече, Павел Никитич. Мы ведь с вашим батюшкой дружны были. Никита Саввич был прекрасным человеком. Вы по его стопам пошли? Дело купеческое продолжаете?

– Да, – ответил он.

– Это хорошо, – взяв его под руку, сказала она. – Хорошо, когда дети продолжают начатое родителями дело.

– Хорошо, – улыбнулся он. – Да вот только помощника у меня нет.

– Без помощника плохо, – покачала она головой. – Надо помощника обязательно найти. А лучше помощницу. Да?

– Да, – он остановился. – Я потому и здесь. Я Дарье Филипповне предложение решил сделать.

– Даше? – Наталья Ниловна посмотрела на дочь.

– Я люблю ее. Люблю давно, безнадежно. Ничего со своими чувствами поделать не могу, – глядя в глаза Дарьи Филипповны, выпалил Расторгуев. Знал, что другого случая для объяснений не будет. – Поедемте со мной, Дашенька.

– Нет, Павел Никитич, – покачала она головой. – Вы завтра уезжаете, а мне нужно еще платье подвенечное заказать.

– Что? – он растерялся. – Даша, вы… вы шутите?

– Да разве можно чувствами играть, Павел Никитич? – проговорила она. – Я ведь думала о вас. Мечтала, что вы в Париж примчитесь. Что меня отыщете, что… – потупила взор.

– Дашенька, Дарья Филипповна, я ведь следом за вами помчался. В тот же день, как письмо ваше получил. Радости своей скрыть не мог. Для меня счастьем было видеть вас, издали за вами наблюдать, – схватив ее руки в свои, признался он. – Я и мечтать не смел, что вы мне согласие дадите, что слова нежные проговорите, что…

– Знаете что, Павел Никитич, – перебила его Наталья Ниловна. – Приезжайте к нам на ужин. Не дело такие важные решения принимать на ходу.

– Благодарю вас, – он поклонился. Наталья Ниловна взяла дочь под руку, повела за собой. Павел обхватил голову руками, принялся отплясывать барыню. Вокруг собралась толпа зевак. Павел беззаботно рассмеялся, крикнул:

– Я – самый счастливый человек! Я люблю весь мир!

Побежал в цветочную лавку, скупил все цветы. Велел отнести их в дом Аргуновых. А к шести часам явился сам. Глава семейства Филипп Назарович Аргунов обнял его.

– Рад видеть тебя, Павлуша. Наслышан о твоих успехах. Хвалят тебя французы. Не уговаривали в Париж перебраться?

– Уговаривали, да не уговорили, – улыбнулся Расторгуев. – У меня, Филипп Назарович, слишком сильно чувство Родины.

– Приятно слышать такие речи, – Аргунов пожал руку Павла. – Красив, умен, богат, вот только не женат, – подмигнул Павлу. – Знаю, знаю о цели твоего визита. И одобряю твое решение. Дарьюшка наша засиделась в девицах, да и тебе, Павлуша, давно пора остепениться.

– Филипп Назарович, что же ты гостя в дверях держишь? – проговорила Наталья Ниловна с наигранной строгостью в голосе. – Потом, потом посекретничаете.

Взяла Павла за руку, повела в гостиную, усадила гостя за стол напротив Даши.

– Спасибо вам за цветы, Павел Никитич, – сказала та и зарделась. – Мы с матушкой вернулись, и дом свой не узнали. Не дом – оранжерея. Вы, наверно, весь Париж без цветов оставили.

– Весь, – улыбнулся он. – Жалко, что васильков не было. Я тот ваш веночек из васильков до сих пор забыть не могу. Жду не дождусь, когда мы с вами по лугу гулять будем.

Даша вспомнила их встречу, разъяренного Дмитрия и подумала, что он не даст им быть счастливыми. Она будет тяготиться мыслями о нем, а это неизбежно скажется на отношениях с Павлом.

– Павел Никитич, а что вы будете делать, если я здесь в Париже остаться захочу? – спросила, глядя в его глаза.

Он побледнел. Опустил голову. Минуту молчал. Думал. Оставаться здесь не хотелось. Здесь, в Париже, он, Павел, был чужим. Да и все вокруг было чужим, непривычным. Его тянуло домой также, как тянет к югу перелетных птиц. Но он прекрасно понимал, как будет непросто там Даше. Здесь ей будет легче. Значит, он должен принять ее условия.

– Ради вас, Дарья Филипповна, я готов на любые жертвы, – сказал он, посмотрев ей в глаза. – Захотите, дом в Москве продам и вам на Глисейских полях дворец построю.

– Не захочу, – покачала она головой. – Я так же, как вы, Павел Никитич, скучаю по России. Хочется по траве босиком побегать, венок из васильков сплести, в реку ледяную нырнуть, а потом до рассвета песню соловьиную слушать.

– А вы коней в ночное водили? – спросил Расторгуев.

– Нет, – призналась она. Глаза засияли. Вспомнила свою давнюю мечту.

– Вернемся, я вас непременно в ночное возьму, – пообещал он.

Но в ночное они так и не собрались. Не только потому, что погода испортилась, а еще и потому, что на всю округу наводила ужас шайка разбойников. Слуги проговорились, что больше всех пострадал соседский барин. Кто? Дмитрий Макарович Веретенников. Он чудом остался жив. Несколько месяцев из дома не выходил, но сейчас, как будто, все наладилось.

– Как будто, – повторила Дарья. Подумала: нужно поехать к нему немедленно. Но тут же пришла другая, отрезвляющая мысль: зачем? Дмитрию и без того плохо, а тут я со своим счастьем.

Дарья поднялась, пошла к себе в комнату. Взяла лист бумаги, перо, написала несколько строчек. В дверь постучали. Служанка сообщила, что приехал барин. Дарья ждала Расторгуева. Побежала вниз. В гостиной ее ждал Дмитрий Веретенников. Бледный, худой, злой.

– Не ждали, Дарья Филипповна? – усмехнулся он, усевшись в кресло.

– Здравствуйте, Дмитрий Макарович, – с улыбкой сказала она. Остановилась на последней ступени лестницы, прижалась к периллам. Все внутри пылало огнем. Сердце сжималось от жалости к этому потрепанному жизнью человеку. Дарья едва сдержалась, чтобы не броситься в объятия Дмитрия. Знала, он испытывает сейчас те же чувства. Безумная, неистовая сила влечет их друг ко другу, но неизменно она же заставляет их быть друг от друга вдали.

– Давно вернулись? Как поживает ваша тетушка? – спросил он, буравя ее взглядом.

– Тетушка? – Дарья нахмурилась. Она забыла о том, что приказала слугам говорить, и сейчас пыталась понять, о ком спрашивает Дмитрий.

– Подать вам чаю? – спросила служанка, наблюдавшая за происходящим из-за двери.

– Да, Акулина, подай нам чаю с вишневым вареньем, – сказала Дарья. – Давайте, Дмитрий Макарович, чай пить.

Подошла, села напротив. Акулина принесла самовар, чашки, варенье. Налила чай, подала Дмитрию. Он улыбнулся:

– Все, как в старые, добрые времена.

– Да, – Дарья потупила взор.

– Слышали про мои злоключения? – спросил Дмитрий.

– Слышала, но не поверила, – призналась она.

– И зря. Потому что все так и было, – сказал он. Поднялся. – Только не думайте, что я разжалобить вас приехал, Дарья Филипповна. Нет. Я решил прощения у вас попросить.

Дарья выронила из рук ложечку. Дмитрий бросился к ее ногам, уткнулся головой в колени, заговорил с жаром:

– Даша, Дашенька, какой же я безумец. Я не смел тебя обижать. Ты – ангел, ангел, а я… – он поднял голову. – Это все расплата за мой эгоизм, за мою гордыню, за те унижения, которые ты от меня терпела. Прости, прости, – вновь уткнулся ей в колени. Она провела рукой по его жестким волосам. Он поднял голову. – Знаешь, кто главарь напавшей на меня шайки? Служанка моя Любка, которую ты пожалела.

– Быть не может! – воскликнула Дарья.

– Может, Даша, – сказал Дмитрий поднявшись. – За время своей болезни я много думал о превратностях судьбы, и понял, что во всех неприятностях, во всех злоключениях мы виноваты сами. Да-да. Если бы я тебя тогда не обидел, то все по-другому могло бы обернуться. Ты бы никуда не уехала. Я бы не помчался тебя искать, не встретился бы с разбойниками, – усмехнулся. – Если бы… Дашенька, давай все сначала начнем.

Он вновь опустился перед ней на колени. Взял ее руки в свои, увидел обручальное кольцо, побледнел.

– Мы с Павлом Никитичем обвенчались в Париже, – ответила Дарья на его немой вопрос.

– В Париже, – повторил он. Встал. Пошел к двери. – Да-да, конечно, конечно, ваши родители давно в Париже живут. Вы к ним, а не к тетушке уезжали. Как же я сразу-то не сообразил? Но теперь уж поздно… – остановился у двери, повернулся, посмотрел на растерянную Дарью Филипповну. – Я рад за вас, душа моя. Искренне рад. Вы достойны счастья, Дашенька. Расторгуев любит вас. Это главное. А я никого не люблю, даже себя. Я сам себе противен, Дарья Филипповна. Я вас не достоин.

– Дмитрий Макарович, что нам мешает остаться друзьями? – спросила она. Встала.

Он подбежал к ней, прижал к груди, расцеловал пожар ее щек, зашептал:

– Я не желаю быть на вторых ролях. Я желаю быть единственным мужчиной, Дашенька. Ты должна принадлежать только мне. Я не смогу спокойно смотреть на тебя, зная, что ты проводила ночь в объятиях другого. Забудь меня. Прощай, – оттолкнул ее, пошел к двери.

– Куда вы, Дмитрий Макарович? – спросила она.

– Отыщу разбойников и убью, – повернулся. – А потом себе пулю в лоб пущу. Я ведь без тебя, Даша, жить не смогу. Я люблю тебя, люблю…