Текст книги "Исцеление для неисцелимых: Эпистолярный диалог Льва Шестова и Макса Эйтингона"

Дорогой Евсей Давидович!

Чтоб не откладывать – пишу открытку. Очень Вам благодарен за Ваши хлопоты. Бог даст придется еще раз побывать в Палестине. Вероятно, Елиз<авета> Исаак<овна> уже получила мое письмо и передала Вам, что я согласен на предложение Истадрута. Я отлично понимаю, что их дела не блестящи и Вам <sic> не толкаю быть им в тягость. Правда – при доп<лате?> в 30 ф<унтов> едва покроются расходы по путешествие <sic> – и придется отказаться опять от осмотра дальних далей Палестины. Но все же мне очень приятно будет вновь повидать Палестину, хотя бы и ту, что я уже видел, и вновь встретиться со всеми вами. Но вот вопрос. Может ли Ист<ад>р<ут> добыть мне визу – т. е. освободить меня от необходимости внести залог в 60 ф<унтов>. В прошлом году еще – и то с трудом – удалось устроить, что за меня залог внесли. Теперь – при настоящем кризисе – об этом не может быть речи. Я уже писал об этом сестре и Вам еще раз напоминаю. Нужно, чтоб Ист<ад>р<ут> поручился за меня и чтоб я здесь не должен был вносить залог – иначе я не смогу выехать. И нужно, чтоб это было сделано теперь же, безотлагательно – так как времени уже осталось немного – всего 2 месяца.

Приветствие от Dr. Bergman’a своевременно получил[106]106
  Самуэль (Шмуэль) Хуго Бергман (1883–1975), философ, уроженец АвстроВенгерской империи, в 1920 г переселился в Эрец-Исраэль. Первый директор Еврейской национальной библиотеки в Иерусалиме (до 1935 г.); в 1935-38 гг. ректор Еврейского университета в Иерусалиме. Юбилейное приветствие, отправленное им в связи с 70-летием Шестова, приведено в кн. Барановой-Шестовой, II: 143. Само это приветствие инициировал Шор, который 11 февраля 1936 г. писал Бергману (в подлиннике по-немецки):
  Дорогой г-н Бергман,
  13-го февраля исполняется 70 лет еврейскому философу Льву Шестову.
  В настоящее время он профессор Сорбоннского университета и живет в Париже. Его юбилей будет праздноваться в русских и французских философских кругах. Лев Шестов – мыслитель, который уже много лет с библейских позиций борется с ложной претенциозностью рационализма и идеализма. Его произведения были опубликованы на русском, немецком (Lambert Schneider), а также на французском языках.
  Я пишу Вам об этом, дорогой г-н профессор, в надежде на то, что голос Иерусалимского университета также прозвучит на этом торжестве. Адрес юбиляра: L. Chestov. 19 rue Alfred Laurant. Boulogne-sur-Seine. Frankreich.
  Весьма возможно, что Шестов весной будет в Палестине. Г-н д-р J. Sandbank, руководитель Waad L<e>tarbut, взял на себя инициативу по его приглашению.
  Сердечный привет от моего отца и меня
  Ваш


[Закрыть] и сейчас ему ответил.

Еще раз спасибо. Привет Вашему батюшке и всему Вашему дому.

Преданный Вам

Шестов

P.S. Ваше письмо от 14/XII, хотя и отправленное возд<ушной> почтой, пришло только сегодня, 28/XII.

Приписка-постскриптум проясняет, что письмо Шестова было ответом на послание Шора от 14 декабря, которое он, по-видимому, датировал от руки (2-й, машинописный, экземпляр, сохранившийся в его архиве, не датирован). Шор писал ему:

Дорогой Лев Иса<а>кович

решение вопроса о Вашем вторичном приезде в Палестину связано, как это ни печально, с материальным вопросом. Истадрут очень пострадал во время беспорядков; сейчас положение рабочего населения как будто немного улучшается, но все же остается очень тяжелым, и это в первую очередь отражается на бюджете Культурного Отдела. К своему глубокому сожалению, Истадрут не может ассигновать на Ваш приезд сюда больше 30 (тридцати) фунтов; но 30 ф<унтов> он, несмотря на «беспокойство времени», дает, и значит, дело может разрешиться в положительном смысле, если Вы согласитесь принять во внимание условия, в кот<орых> находится в настоящее время страна, и найдете возможным приехать сюда на тех же условиях, что и в прошлом году. На этот раз все будет сделано заблаговременно, и я уверен, что Ваши лекции в Ерусалиме, Тель-Авиве и Хайфе не только покроют эту сумму (30 ф<унтов>), но и, возможно, превысят ее. Конечно, все то, что Истадрут получит сверх 30 ф<унтов>, будет передано в Ваше распоряжение.

Ректор университета, профессор Бергман, просил Вам передать свое сожаление в том, что он не мог быть весною на Вашем докладе в Ерусалиме и не мог из-за начавшихся беспорядков пригласить Вас в университет, где он предполагал устроить заседание в Вашу честь. Университет сам никого не приглашает, так как у него на это нет средств. Но если Вы будете здесь, то он, конечно, надеется приветствовать Вас в университете и будет Вам очень признателен, если Вы прочтете в университете философский доклад. Между прочим, Бергман утверждает, что им было послано Вам от имени университета приветствие к юбилею.

Вообще я думаю, что труден был первый шаг и что во второй раз все вопросы разрешатся гораздо легче, чем весною этого года.

Должен ли я прибавить, что все Ваши слушатели с нетерпением ожидают Вашего возвращения и что Ваше слово на этот раз будет иметь еще больший отклик, чем тогда? Я не говорю уже о тех, для которых Ваш приезд будет философским праздником и к которым я причисляю и себя самого.

Итак, дорогой Лев Иса<а>кович, дайте скорее Ваше согласие, чтобы мы могли принять все меры к наилучшей подготовке Вашего второго приезда в Палестину.

Шлю Вам наши самые сердечные приветы

Слова Шора вовсе не были голой патетикой, однако реальных результатов его усилия, к сожалению, не принесли. Баранова-Шестова пишет, что

в 1936 г. или в начале 1937 австрийское издательство Шмидт-Денглер, близкое к кругу поэта Стефана Георге, обратилось к Шестову, возможно, по совету его немецкого переводчика Ганса Руофа, с просьбой о предоставлении ему права на публикацию книги Шестова по-немецки. Шестов дал издательству свою книгу Афины и Иерусалим (II: 164-65).

Сообщая Шору 12 января 1937 г. эту новость, Шестов не мог сдержать своего радостного изумления перед тем, какого издателя послала ему судьба:

Сейчас я получил от Verlag Schmidt-Dengler в Граце очень интересное предложение об издании по-немецки моих книг, – писал он. – Интересное вдвойне – так как в первый раз мне попадается издатель, который интересуется идейно моими книгами. Он сам знает, что на широкий сбыт при нынешних обстоятельствах нельзя рассчитывать, но его занимает не сбыт <.. >

Шестов, разумеется, не колебался в том, давать или нет принципиальное согласие на это предложение, но в связи с предпринимаемыми Шором усилиями заинтересовать его книгами кого-либо из немецкоязычных издателей испрашивал у своего корреспондента совета:

Вопрос теперь в том, какую из моих книг предложить ему? Конечно, лучше всего было бы предложить Киргегарда. Но Вы ведете сейчас переговоры с другими издательствами – и я не знаю, в каком положении эти переговоры. Судя по тому, что от Вас нет никаких вестей – они, должно быть, подвигаются туго. Поэтому я решил условно, в числе других моих работ, предложить ему и Киргегарда. Вас же я попрошу немедленно ответить мне по воздушной почте, чтоб мне не задерживать переговоры. Я, правда, не знаю, что это за издательство – но все же, возможно, что оно надежное. Его комиссионеры в Лейпциге – Брокгаиз <sic> и в Вене

Hair. Он пишет тоже, что мой прежний переводчик Ruoff[107]107
  См. прим. 2 к письму 40, от 4 июня 1927 г.


[Закрыть] предложил свои услуги по переводу. Может быть, если он решится издать сразу две книги – одну возьмете Вы, другую отдадим Руофу. Но – все это в будущем.

Мое предыдущее письмо Вы, конечно, получили и знаете, что я согласен приехать в Палестину при гонораре в 30 ф<унтов>. Напомню Вам только, что уже середина января и что если Ист<ад>р<ут> хочет, чтоб поездка состоялась, то нужно очень торопиться с визой: я не могу внести 6,000 фр<анков> залогу, и нужно похлопотать, чтоб меня от залога освободили. И. затем, мне нужно иметь ответ поскорей, чтоб успеть подготовиться. Всего Вам доброго. Привет Вашему батюшке и всей Вашей семье.

Ваш Шестов

Скорый ответ у Шора, однако, не получился: его письмо датировано 7 февраля 1937 г. В нем он писал о том, как наступившие в Германии смутные времена нацистского «нового порядка» фактически уничтожили почти достигнутое соглашение с издателем Ламбертом Шнейдером:

Дорогой Лев Иса<а>кович,

сердечно благодарю Вас за Ваше письмо от 12 января. Мои переговоры с Ламбертом Шнейдером должны были привести к положительному результату; дело было уже настолько налажено, что я по его просьбе послал ему несколько отрывков из Вашей книги на немецком языке, которые я для этого перевел; в конце января я ожидал получить от него проект договора, но вместо этого неожиданно пришло сообщение прямо-таки сенсационного характера: согласно последним распоряжениям немецких властей по делам печати, Шнейдер как христианский издатель не имеет права издавать еврейского автора, издательство же Шокена как еврейское издательство не имеет права издавать произведения еврейских авторов, посвященные христианским мыслителям; другими словами, Шнейдер не может издать Вашу книгу, Шокен же не может издать Вашу книгу о Киркегаарде! Шнейдер выражает свое глубокое сожаление, что ему приходится отказываться от издания Вашей книги, и пишет, что только швейцарское или австрийское издательство могут ее издать. В связи с этим предложение Шмидта-Денглера представляется мне благоприятным. Я очень признателен Вам, что Вы резервировали для меня перевод Киркегаарда и экз<истенциальной> философии, и буду очень рад, если возможно будет в скором времени договориться с этим издательством и заключить с ним договор.

Все вопросы, связанные с Вашим приездом в Палестину, должны решиться в ближайшие дни. Все зависит главным образом от внутреннего политического положения. Я знаю, что Вам необходимо как можно скорее знать окончательный результат всех хлопот, и настаиваю поэтому на скорейшем выяснении этого результата. Надеюсь, что в течение этой недели я получу окончательную справку от соответствующих органов и сумею Вам дать точное сообщение о положении дела. Весь вопрос в том, насколько реальна опасность повторения беспорядков. Если бы это было так, то нам пришлось бы просить переложить Ваш приезд на осень: во время сбора апельсинов все беспорядки затихают и можно спокойно предаваться культурной работе. Порою, действительно, кажется, что весь мир понемногу сходит с ума и что духовная работа уходит все глубже в катакомбы. Я все же надеюсь, что нам удастся осуществить Ваш приезд и Ваше пребывание здесь этой весной. Было бы бесконечно печально, если пришлось бы отложить свидание с Вами на осень.

Пользуюсь случаем, чтобы от нас всех поздравить Вас с днем Вашего рождения и пожелать Вам еще много лет продолжать Вашу творческую работу.

С сердечным приветом и с искренним уважением

Долгожданное письмо Шора – в той части, где речь шла о книгоиздании, – снимало волновавшую Шестова неопределенность и полностью проясняло ситуацию: все варианты пристроить его книги у немцев отпали сами собой, и поэтому Schmidt-Dengler Verlag оставался единственным и безальтернативным. Не мешкая, он 12 февраля отправил Шору письмо следующего содержания:

Дорогой Евсей Давидович!

Наконец, пришло Ваше письмо через месяц после отправки моего. Меня это очень смутило – в особенности в виду того, что дело было спешное. Мне пришлось, не дожидаясь Вашего ответа, подписать договор с Schmidt Dengler’ом, т. к. он очень торопил. Правда, я отдал ему Аф<ины> и Иер<усалим> окончательно, а Кирг<ергарда> условно. Но теперь, когда пришел ответ от Schneider’a – надо думать, что и Кирг<ергард> перейдет к нему. Не знаю, захочет ли он выпускать обе книги сразу (возможно, что захочет), но теперь, когда выясняется, что даже на обмен письмами уходит столько времени, у меня возникает вопрос, согласится ли, при таких условиях, S. Dengl<er> отдать Вам перевод. По подписанному договору, переводчик избирается по соглашению между автором и издателем. Если S. Dengl<er> решится выпустить Кирг<ергарда> – то, конечно, захочет, чтоб он вышел до лета. Но возможно ли это при том, что почта ходит так долго? И затем второе: нужно ему показать образец Вашего перевода. Вы писали мне, что послали Schnеider’у несколько глав, Вами переведенных. Надо думать, что он уже вернул их Вам или что Вы сохранили копии. Поэтому прошу Вас, не откладывая, переслать мне все, что у Вас переведено, с тем что я уже перешлю это S. Dengler’у. Я очень боюсь, что если он узнает, что Вы живете так далеко, он побоится, что из-за этого выйдет задержка. Но, может быть, если перевод Вам удался и он будет доволен (он сейчас как раз читает моего Кирг<ергарда> по-французски), дело как-нибудь уладится. Тут ведь еще и вопрос о корректуре – если и корр<ектуру> пересылать Вам – дело затянется на бесконечное время. Я сам не настолько знаю немецкий, чтоб взять на себя ответственность за корректора. Одна надежда, что если Ваш перевод понравится S. Dengler’у, он возьмет на себя корректуры. Поэтому очень прошу Вас поторопиться с высылкой переводных глав: иначе нельзя быть уверенным, что S. Dengler согласится доверить Вам перевод.

Что до моей поездки в Палестину, по всему видно, что весной она уже не состоится. Очень жаль и еще больше, конечно, жаль, что отношения с арабами не налаживаются. Но что же делать? Такое уже трудное время – всем приходится тяжело. Воображаю, какое у вас настроение в Палестине!

Всего Вам доброго. Привет Вашему батюшке и всем Вашим.

Ваш Шестов

В своем ответе Шестову от 4 марта Шор подтверждал его опасения о том, что поездка в Палестину в ближайшее время, скорей всего, не состоится: в стране снова начались арабские беспорядки, ставящие под угрозу культурную жизнь, да и просто спокойное существование людей:

Дорогой Лев Иса<а>кович,

сердечно благодарю Вас за Ваше письмо от 12 февраля. Вы совершенно правильно сделали, приняв приглашение от Радио[108]108
  Возможно, в предыдущее письмо Шестова была вложена копия письма-приглашения, полученного от парижского радио, по поводу чего Баранова-Шестова пишет:
  В феврале 1937 г. Шестов получает письмо от Луи Гийо (Louis Guilloux) из французского министерства почт, в котором последний сообщает Шестову, что французское радио организует цикл лекций по русской литературе, начиная от Пушкина и кончая современными писателями, и что Достоевскому будет посвящено пять лекций. Он просит Шестова взять на себя лекции о Достоевском и выбор текстов Достоевского для чтения. Читать тексты будет Жак Копо (Jacques Copeau), который когда-то играл роль Ивана в театральной постановке по Братьям Карамазовым. <…> Радиолекции Шестова и чтение Копо были переданы 3, 10, 17, 24 апреля и 1 мая 1937 г. по парижскому радио (II: 167–68).


[Закрыть]: за последнее время у нас снова начались волнения и вся культурная жизнь находится под сомнением. Будем надеяться, что к осени будущего года[109]109
  Шор, по-видимому, имел в виду Новый еврейский год, наступающий осенью.


[Закрыть], ко времени сбора апельсин, волнения снова улягутся и можно будет подготовить Ваши лекции в городах и в Эмеке[110]110
  Emek – долина (иврит); обычно, как и в данном случае, подразумевается Emek Izrael’ – долина на севере страны, лежащая перед Нижней Галилеей и протянувшаяся от Иордана до Средиземного моря.


[Закрыть].

Мы все очень заинтересованы Вашими лекциями по Радио; будьте добры сообщите мне, когда Вы их будете читать и как Вы распределите на пять часов тематику Достоевского. Я хочу поместить в здешнюю прессу соответствующие сообщения.

Мне очень жаль, что мне не придется поработать над переводом Киркергаарда, в особенности потому, что это было бы постоянным поводом для более непосредственного общения с Вами. Если Денглер хочет выпустить Кир<кергаарда> весною, то, конечно, надо передать перевод переводчику, который находится в непосредственной близости к типографии и издательству. В этом случае я мог бы взять на себя вторую книгу. Если только, конечно, это не послужит помехою для всего дела. Посылать издателю образец моего перевода я не считаю нужным; с моими переводами он может ознакомиться по изданиям книг Бердяева (Вита Нова и Готтхельфферлаг), которые ему несомненно будут охотно предоставлены издателями. Впрочем, я думаю, что его требование присылки образцов моего перевода является лишь замаскированным нежеланием передавать эту работу мне, так как у него, по-видимому, есть свой переводчик. Вопрос о корректурах не составляет проблемы: я даю издательству манускрипт, написанный начисто на пишущей машинке – так что корректура текста больше не нужна; нужно лишь сверить набор с машинописью и устранить ошибки наборщика; эту работу издательство легко может поручить любому сотруднику.

Очень, очень сожалею, что Ваш приезд откладывается до осени, и надеюсь, что осенью ничто не помешает его осуществить.

Шлю Вам наши самые сердечные приветы искренне преданный Вам

Спустя без малого месяц, 2 апреля 1937 г. (дата указывается по почтовому штемпелю), Шестов отправил Шору carte postale:

Дорогой Евсей Давидович!

Уже недели три как получил письмо Ваше, все собираюсь ответить и все что-нибудь мешает. Решил хоть открытку написать.

Вы напрасно не прислали мне отрывок из перевода моего Кир<гергарда>! Это не издатель требовал. У меня с ним разговоров об издании Кир<гергарда> еще и не было. Это я сам хотел на случай, если бы начались переговоры (начнутся ли они – не знаю: издательство, видно, не располагает большими средствами), иметь возможность, во исполнении условий, сговариваясь с ним о переводчике, сослаться на имеющиеся у меня уже отрывки. Но не похоже, чтобы он скоро решился издать вторую книгу.

И теперь еще маленькое дело. Издатель голландского фил<ософского> журнала Синтез попросил меня дать статью ему о Бердяеве. Но т. к. сейчас у меня нет совсем свободного времени, то я, с одобрения самого Б<ердяева>, рекомендовал ему Вам <sic>. Вероятно, он сам напишет или написал Вам. Думаю, что хотя гонорар у них скромный, Вам это будет интересно. Вы можете статью написать по одной кн<иге>[111]111
  Статья Шора в журнале Synthese не появлялась, см. след. письмо. Более подробное изложение истории сотрудничества Бердяева и Шора см.: S.G. Reichelt. Nikolaj A. Berdjaev in Deutschland 1920–1950. Eine rezeptionshistorische Studie. Leipzig, 1999, ss. 125-27, 170-84.


[Закрыть]. Всего Вам доброго. Привет всем Вашим и нашим.

Ваш Шестов

P.S. Что до лекций по радио (они происходят по субботам в 19 час<ов> после Radio-Paris) – то они вряд ли Вам будут интересны.

Следующее из сохранившихся в архиве Шора писем Шестова датировано 3 июня 1938 г. В нем философ реагировал на недавнее трагическое известие о смерти Л.Е. Мандельберга и возвращался к своему совету-предложению едва ли не годовой давности написать статью о Бердяеве, которым Шор так и не воспользовался:

Дорогой Евсей Давидович!

Простите, что отвечаю с запозданием. До сих пор – хоть мне и много лучше, но я еще не совсем оправился от болезни и писать мне – даже письма – очень трудно еще.

Да, у Вас была трудная зима. И у нас была зима не из легких, мы, кроме своих собственных огорчений, мучительно переживали доходившие до нас вести о болезни Льва Евсеевича. Натерпелся он, бедный. Еще когда – два года тому назад – я был в Тель-Авиве, он кое-как справлялся со своими бесчисленными недомоганиями, что тяжело было смотреть на него. А как было после? И сестре пришлось намучаться – а из нас никто не мог приехать: слишком далекая езда и все связаны, никто не свободен. Я писал Ел<изавете> Ис<ааковне>, но хотя Вы говорите, что письма ее утешают, все же это только письма.

Видно, и у Вас лично не все благополучно. Сужу по тому, что Вы так и не написали обещанную голландскому Synthese’у статью о Берд<яеве>. Они обратились ко мне за разъяснениями, но что я мог им ответить? Я посоветовал им прямо Вам написать, не знаю, сделали ли они это. Я очень жалел, что Вы не написали статьи: Вы хорошо знаете Б<ердяева>, любите его, и статья бы, наверное, Вам очень удалась. Но, очевидно, Вы не могли работать: это единственное объяснение, которое мне приходит в голову. Но я думал, что если Вы теперь себя чувствуете лучше, что могли бы еще написать, и, вероятно, Synthese не откажется напечатать (Ваше имя фигурирует в числе сотрудников этого журнала). Спросите их – очень было бы хорошо, если бы Вы статью написали и она появилась бы в Synthese’e. Вы можете по-немецки написать – они либо по-немецки напечатают, либо переведут. И Б<ердяев> был бы очень доволен.

Что до моей книги[112]112
  Речь идет об обсуждавшейся в предыдущей переписке с Шором немецкоязычном издании книги Афины и Иерусалим – Athen und Jerusalem (Graz: Verlag Schmidt-Dengler, 1938).


[Закрыть], то я мог бы получить для Вас экземпляр немецкого издания, недавно вышедшего в свет у Schmidt-Dolinger’a <sic> в Gras’e (Австрия), если бы я мог уверить его, что Вы напишите о книге для какого-нибудь немецкого издания (о еврейских после Anschluss’a[113]113
  Т.е. после аннексии Австрии Германией 12–13 марта 1938 г.


[Закрыть], конечно, нельзя говорить). Есть у Вас какие-нибудь связи с нем<ецкими> журналами или газетами? Сообщите мне, и я постараюсь устроить так, чтоб книга к Вам попала. Думаю, что и для Вас лучше читать ее по-немецки, чем по-французски; Вы немецкий лучше знаете, к тому же в нем<ецком> издании все гречес<кие> и лат<инские> цитаты переведены, а во французском не переведены.

Всего Вам доброго. Желаю поскорей поправиться. Привет Вашему батюшке и, если Ел<изавета> Ис<ааковна> в Т<ель-> А<виве>, то и ей, и брату Ал<ександру> Ис<ааковичу>[114]114
  Брат Шестова, см. прим. 17 к письму Шестова Эйтингону 28, от 27 января 1926 г.


[Закрыть].

Ваш Шестов

Шор, нужно полагать, был тронут неизменным шестовским вниманием к себе и 16 июня отвечал ему большим письмом:

Дорогой Лев Иса<а>кович,

сердечно благодарен Вам за Ваше доброе и ласковое письмо, которое доставило мне большую радость и в то же время огорчило меня сообщением о том, что Вы до сих пор еще не оправились окончательно от своей болезни. От души желаю Вам скорейшего выздоровления. Надеюсь, что мое письмо застанет Вас на пути к полному восстановлению Ваших сил.

Мне очень совестно, что своими письмами я невольно затрудняю Вас. Если Вам трудно писать, дорогой Лев Иса<а>кович, то не спешите отвечать на мои письма; может быть, на деловые вопросы мог бы мне ответить за Вас милый Герман Леопольдович, который так тепло относится к Вам; а когда Вы оправитесь окончательно, то черкните мне, пожалуйста, несколько слов – это будет для меня большим утешением.

Болезнь Льва Евсеевича была тяжелая, но, к счастью, не очень мучительная. Он был очень слаб, и это, по-видимому, смягчало его страдания. Духом же он был до последней минуты бодр. Он медленно, спокойно и с большим благородством уходил из этой жизни. Елизавета Иса<а>ковна сделала все, чтобы облегчить ему последние месяцы. Она очень устала и от работы, и от нервного напряжения. Месяц, проведенный ею в Гедере[115]115
  Город (в то время поселок) в центре страны, примерно в 30 км южнее Тель-Авива.


[Закрыть], среди природы, ее немного успокоил. Сейчас, после кратковременного пребывания в Тель-Авиве, она переехала в Бет-Акерем[116]116
  Поселок (в настоящее время один из районов города) вблизи Иерусалима, упоминаемый в Библии (Неем. 3: 14; Иер. 6: 1).


[Закрыть], где проведет все лето до конца октября. Я предполагаю быть на днях в Ерусалиме и посетить Елизавету Иса<а>ковну. Тогда я сумею дать Вам самые последние сведения о ее самочувствии.

Благодарю Вас за Ваши добрые советы по поводу работы в Синтезе. Месяц тому назад я написал им, что не оставил мысли участвовать в их журнале и написать о Н.А. Бердяеве; для того, чтобы не откладывать дела, я послал им статью Трагедия немецкого творчества, составленную мной из имевшихся у меня материалов. В ближайшее время я надеюсь послать им статью о Бердяеве (или, быть может, даже несколько статей о его мировоззрении). Кроме того, я предполагаю написать для Синтезе также и о Вашей философии, к которой я в течение последних лет все время возвращаюсь, и я надеюсь, что эта работа послужит предпосылкою для философского общения с Вами, более интенсивного, чем это было до сих пор (если только это не помешает Вашей работе).

Вы правы, дорогой Лев Иса<а>кович, что последний год был и у нас очень тяжелый. Состояние моего здоровья и необычайно трудные материальные условия существования мешали моей философской работе. Не могу сказать, что я себя чувствую значительно лучше теперь; было бы заблуждением утверждать также, что внешние условия стали лучше. Но именно потому, что это состояние грозит затянуться, я решил все же сделать прорыв к философской работе, и, кажется, начинаю осуществлять это намерение. Для того, чтобы иметь возможность сделать это, мне необходимо принять меры к тому, чтобы оплата работы моей, литературный гонорар, был бы повышен; сделать это можно лишь в том случае, если одну и ту же статью использовать для различных журналов (в различных странах). В связи с этим я был бы Вам очень признателен за совет: возможно ли рассчитывать на участие в каких-либо французских философских журналах и платят ли эти журналы гонорар? Сейчас у меня «в портфеле» есть статья, которую я послал в Синтезе, и в ближайшее время я готовлю статью о Ничше (из своего Дамаска[117]117
  Об этой книге см. в приведенном выше письме Шора Эйтингону от 28 мая 1936 г.


[Закрыть]); после этого будут окончены статьи о Бердяеве и о Вас. Думаете ли Вы, Лев Иса<а>кович, что я мог бы печататься также и во Франции? Если бы я не боялся затруднить Вас чтением, то послал бы Вам свою статью Трагедия немецкого творчества. Но я думаю, что Вы и без этого можете дать мне совет, каким образом – да и возможно ли это – попасть мне во французскую философскую прессу.

Месяц тому назад я начал работать также для Швейцарии. В журнале________________[118]118
  Из-за отсутствия в пишущей машинке Шора латинского шрифта название журнала во 2-м экземпляре его письма отсутствует.


[Закрыть] появится в скором времени моя статья

Исторические воззрения Кон. Леонтьева и будущее Германии, статья историко-философская и актуальная, затем статья О Станиславском (к его юбилею)[119]119
  По-видимому, речь идет о миновавшем в январе 1938 г. 75-летии К.С. Станиславского, статью о котором Шор подготовил, но была ли она опубликована или нет, установить, к сожалению, не удалось; в его архиве (Ehoshua and David Shor Coll., Dept. of Manuscript and Rare Books of the National Library (Jerusalem), Arc 4° 1521/314) хранится ее рукопись, причем на двух языках: по-немецки (K. Stanis-lawsky und sein Werk) и по-английски (K. Stanislavsky and his work).


[Закрыть]. Может быть, и этот материал мог бы пригодиться для Франции.

Я отнюдь не хочу затруднять Вас этими вопросами. Хотел бы только услышать Ваше мнение в самой общей форме, которое Вы, как я думаю, могли передать мне через Германа Леопольдовича. Но если это Вам почему-либо неудобно, то прошу Вас не утруждать себя письмом до тех пор, пока совсем не оправитесь.

Для___________[120]120
  См. прим. 2 на предыдущ. странице. По-видимому, Шор указал журнал Synthese, см. далее ответную открытку Шестова.


[Закрыть] я могу поместить также статьи о Вашей последней книге. Может быть, этого достаточно, чтобы издательство Шмидт-Долингер[121]121
  Шор вслед за Шестовым (см. предыд. письмо) повторяет ошибочный вариант названия издательства.


[Закрыть] выслало бы мне 1 экз<емпляр> ее. Если теперь оттуда неудобно посылать в Палестину, то он мог бы прислать на мое имя по адресу ____________

Шлю Вам наши самые сердечные приветы.

Получив это письмо, Шестов, чтобы, по его словам в ответе Шору, «себе сократить труд и чтоб Вам не задерживать ответ на деловые вопросы», предпочел почтовую открытку (дата на штемпеле – 29 июня 1938 г.).

Отвечу по пунктам, – писал он своему корреспонденту. – Сотрудничество во французских изданиях не только ничего не приносит, но сопровождено с расходами: надо оплачивать перевод. Так что об этом хлопотать не стоит – тем более, что это и не легко устроить. Рад, что Вы надеетесь возобновить работу и что пишете для Synthese о Бердяеве. Обо мне едва ли у Вас Synth<ese> возьмет статью; они уже много писали обо мне, и в последнем номере у них была статья об Аф<инах> и Иерус<алиме> (по франц<узскому> изданию). Но если Вы можете написать и напечатать об Аф<инах> и Иер<усалиме> для Entscheidung[122]122
  Имеется в виду австрийский общественно-политический журнал Entscheidung.


[Закрыть], это вполне Schmidt-Dolinger’a <sic> удовлетворит. Он даже прислал в Швейцарию уже два экземпляра для швейцарских критиков, и я попрошу, чтоб один из них был оттуда переслан прямо Вам, так что, верно, Вы в близком будущем получите книгу.

Письмам Вашим буду рад, конечно, хотя сам и не могу много писать. Увидите сестру и брата – передайте им мой родственный <?> привет. Пока всего Вам доброго.

Ваш Шестов

Фрагмент из ответа Шора на эту открытку, датированный 17 июля, приведен в книге Барановой-Шестовой (II: 184):

Сердечно благодарю Вас за открытку и за книгу, которую я на днях получил. Книга необычайно хороша. Вместе с На весах Иова это одна из самых значительных философских работ последних 100 лет. Лишь только я ее проработаю, сейчас же напишу Entscheidung[123]123
  Отзыв Шора на книгу Шестова в этом журнале не появлялся.


[Закрыть] и в различной прессе. Кроме того, я буду читать о ней доклады в Тель-Авиве и в стране[124]124
  О докладах Шора о Шестове см. далее.


[Закрыть]. Я уверен, что она найдет здесь резонанс. В Synthese я послал статью Трагедия немецкого творчества. Затем предполагаю послать статью о Нитше, после этого – о Бердяеве и о Вас.

Следующее письмо Шора датировано 12 октября 1938 г. В нем он просил Шестова выступить в качестве рекомендателя перевода его книги Deutschland auf dem Wege nach Damaskus на английский язык (забегая вперед, скажем, что этот проект не состоялся). В письме, в частности, говорилось:

Дорогой Лев Исаакович,

я знаю, что моя книга Германия на пути в Дамаск по взглядам своим не совпадает с Вашими воззрениями, но помню, что в свое время в Тель-Авиве Вы одобрительно отозвались о ней. Это дает мне смелость просить Вас о следующем: один мой друг в Лондоне предпринял шаги для перевода и издания этой книги на английском языке; дело это находится еще в стадии переговоров, и он пишет мне, что отзыв<ы> Ваш и Николая Александровича <Бердяева> могут иметь влияние на издателя. Если бы Вы нашли возможным написать несколько слов о Дамаске в порядке частного письма ко мне, которое я мог бы использовать для указанной цели, я был бы Вам очень признателен. Если же взгляды наши настолько расходятся, что Вам трудно было бы исполнить мою просьбу, то я прошу Вас безо всякого стеснения мне об этом написать.

Мы живем здесь все еще в состоянии войны. Мировые события отражаются непосредственно на положении Палестины, и сейчас мы находимся в напряженном ожидании выяснения дальнейших судеб нашей страны. Несмотря на все это, мы не оставляем нашей культурной работы; то обстоятельство, что ее подчас приходится производить, действительно, под звуки выстрелов, раскрывает, кажется мне, лишний раз ценность такого рода деятельности.

В конце сентября Вы пережили во Франции очень тревожные дни. Мир был спасен, но какой ценой![125]125
  Речь идет о Мюнхенском соглашении сентября 1938 г., в котором приняли участие крупнейшие европейские державы: на его основании от Чехословакии отходила к Германии Судетская область; в марте 1939 г. Гитлер полностью оккупировал Чехословакию.


[Закрыть] Мне кажется, ч<то> все происходящее свидетельствует о глубочайшем потрясении нравственного сознания современной Европы. Где предел этому падению и когда – и будет ли – возврат к заветам подлинного гуманизма, гуманизма религиозного, в этом вижу я основной вопрос нашего времени.

На это, полное тревоги – и в политическом, и в экзистенциальном смысле – письмо Шестов 21 октября отвечал:

Дорогой Евсей Давидович!

Получил Ваше письмо: невесело у Вас. Правда, и без Вашего письма из газет мы достаточно осведомлены о том, какая теперь трудная жизнь в Палестине. Но где теперь не то что легко, а не очень трудно живется? И у нас, конечно, во Франции все напряжено до крайней степени. Мир заключен – но это даже не такой мир, о котором можно сказать, что он лучше доброй ссоры. А что дальше будет – кто может предугадать? Верующие люди ждут чуда – и действительно только чудо может положить конец всем ужасам, от которых содрогается мир.

Но лучше об этом не говорить: все равно делу не поможешь. Хотя, может, Вам и не до того теперь, но мне хочется Вам сказать, что я вновь недавно перечел Вашу книгу Германия на пути в Дамаск – и читал ее с большим удовольствием. Правда – я не со всем, что Вы говорите, согласен. Но книга написана так интересно, увлекательно и талантливо, что о расхождениях забываешь. Я очень рад за Вас, что книга Вам так удалась. Жалею только, что сейчас, при ужасных условиях Вашего существования, Вы не можете спокойно работать – наверное, написали бы еще не одну хорошую книгу.

Всего Вам доброго. Привет Вашему батюшке.

Ваш

Л. Шестов

Следует думать, что именно этими «ужасными условиями <…> существования» и невозможностью «спокойно работать», о которых пишет Шестов, – невольном молчании муз при грохоте пушек, – как бы сами музы ни пытались доказать свою несмиренность перед лицом насилия, отчасти можно объяснить то, что Шор не написал, по крайней мере, еще одну «хорошую книгу» – о Шестове.