Текст книги "Исцеление для неисцелимых: Эпистолярный диалог Льва Шестова и Макса Эйтингона"

22

ШЕСТОВ – ЭЙТИНГОНУ

5/III. <19>25

41. Rue de l’Abbé Grégoire

Paris (VI)

Дорогой Макс Ефимович!

Слава Богу, что предназначенные для М<ихаила> О<сиповича Гершензона> деньги могут пойти для его семьи! Очень меня судьба семьи беспокоит. И при его жизни им было трудно – как же будет после. ^[1] Я уже здесь начал хлопотать – но не знаю, что из моих хлопот выйдет. Да и трудно мне много бегать! Два года тому назад всетаки я был крепче. Но авось все-таки кой-что удастся сделать. Хорошо, что есть несколько месяцев впереди – ведь нескоро эти дела делаются…

Не знаю, как с моей поездкой в Берлин будет. На июль и август приехать невозможно, к сожалению. В июне нужно в Châtel обязательно ехать – иначе опять может прошлогодняя история повториться. А после Châtel’а, вместо Nachcur’а <sic> ^[2] начать в Париже хлопоты о визе (на это нужно минимум 10 дней), потом путешествие – А<нна> Е<леазаровна> думает, что все лечение насмарку пойдет. Так что приходится выбирать одно из двух: либо приехать в апреле, либо от поездки отказаться. Я думаю, что все-таки, если возможно будет, то поеду в апреле. Ф<аня> И<сааковна> пишет, что я могу у них жить. Все зависит только от того, удастся ли устроить лекции, о которых Ф<аня> И<сааковна> писала мне. Если удастся и если покроет расходы, я поеду в апреле. Все-таки – повидаемся. Конечно, это не так будет, как было в прошлом году, когда я у Вас жил. Но что же делать? Приходится иной раз мириться, хоть и не хочется, с необходимостью. Я и Ф<ане> И<сааковне> написал в этом смысле и теперь жду от нее ответа. Как только выяснится, что лекции состоятся, я начну хлопотать о разрешении и тогда в первых числах апреля смогу выехать.

Получил вчера от miss Coventry письмо с приложением копий письма Hugh Dent’а, одного из лучших издателей в Лондоне. ^[3] Я, чтобы не писать много, прилагаю его Вам. Условия, видите, очень неважные. Сама miss Coventry это признает и советует не спешить с решением, хотя говорит, что и отказываться не следует. Я хочу ей предложить попытаться сделать то, что делают теперь немцы. Я, кажется, Вам писал, что Nietzsche Gesel<lschaft> печатает Гефс<иманскую> ночь, что N<eue> Merc<ur> – печатает отрывки из Potestas Clav<ium> ^[4] и т. д. Может, ей тоже удастся пристроить в каком-нибудь журнале мои работы. А на таких условиях, как Dent предлагает, не стоит печатать.

Отчего Вы о себе ничего не пишете?

Как Ваше здоровье? Как Мирра Яковлевна себя чувствует <?> Непременно напишите. Наши все и я шлем Мирре Яковлевне свои приветы.

Обнимаю Вас.

Ваш Шестов

1. М.О. Гершензона не стало 19 февраля 1925 г.

2. Правильно: Nachkur – долечивание (нем.).

3. Hugh Railton Dent (1874–1938), глава старейшей лондонской издательской фирмы Dent&Sons, в которой увидел свет английский перевод книги Шестова На весах Иова, см. прим. 6 к письму 18, от 27 октября 1924 г.

4. Cм. прим. 5 и 7 к предыд. письму.

23

ШЕСТОВ – ЭЙТИНГОНУ

17/III. <19>25

Paris (VI)

41. Rue de l’Abbé Grégoire

Дорогой Макс Ефимович!

Очень рад, что все-таки возможно будет во время пребывания моего в Берлине жить у Вас. Вы так заняты, что, возможно, если бы я у Вас не жил, нам бы не пришлось много видеться. Конечно, все же встречались бы, но всегда бы приходилось спешить, и так, как было в прошлом году, не было бы.

Выехать я отсюда могу не раньше 5-го апреля, т. к. у меня 4-го еще лекция в Сорбонне. Отказываться от нее – неудобно: я и без того отказываюсь от чтения лекций после Пасхи. Таким образом, я рассчитываю попасть в Берлин 7-го апреля утром, если не встретится никаких задержек (теперь такие «если» всегда нужно иметь в виду – одни визы на этот раз три – фр<анцузская>, бельг<ийская> и нем<ецкая> – чего стоят!)

В Кельне я всего задержусь на день, чтобы повидаться с Марканом, Шеллером ^[1] и ред<актором> Der Querschnitt. ^[2] Жаль, что Мюнхен не по пути – хорошо было бы тоже с ред<актором> N<eue> Mercur ^[3] и Nietzsche-Gesell<schaft> ^[4] познакомиться. Но в Мюнхен – большой объезд.

Итак – до скорого, надеюсь, свидания.

Привет от нас всех Мирре Яковлевне. И от меня – и Вам, и Мирре Яковлевне большое спасибо за предложенное гостеприимство.

Обнимаю Вас.

Ваш Шестов

1. См. прим. 4 к письму 15, от 12 сентября 1924 г.

2. Шестов имеет в виду немецкого писателя Германа (также Ганс) фон Ведеркопа (Hermann von Wedderkop) (1875–1956), редактора кельнского журнала Der Querschnitt (1924–31), который основал Альфред Флехтхейм в 1921 г. и до 1923 г. его редактировал.

3. Редактором N<eue> Mercur (1914–25) являлся прозаик, драматург и журналист Эфраим Фриш (Efraim Frisch) (1873–1942). См. о нем: Guy Stern, “Efraim Frisch: Leben und Werk”, in Efraim Frisch. Zum Verständis des Geistigen: Essays / Hrsg. und eingeleitet von G. Stern. Heidelberg; Darmstadt: Lambert Schneider Verlag, 1963, ss. 13–38; “Когда уже в овраге…: Письма М.М. Пришвина Ф.Е. Фриш / Публ, подг. текста и коммент. Е. Ильиной, Jews and Slavs, vol. 17. Jerusalem: The Hebrew University of Jerusalem; Center for Slavic Languages and Literatures, 2006, pp. 26–54. См. к этому прим. 7 к письму 21, от 15 февраля 1925 г.

4. Шестов ведет речь о редакторе альманах мюнхенского Общества Ф. Ницше (Nietzsche-Gesellschaft) исследователе духовного наследия немецкого философа, в будущем активном пропагандисте нацистских идей д-ре Фридрихе Вильгельме Адольфе Вюрцбахе (Friedrich Wilhelm Adolf Wurzbach [Würzbach]) (1886–1961); см. к этому прим. 5 к письму 21, от 15 февраля 1925 г. Сам Шестов состоял членом президиума (Vorstand) Nietzsche-Gesellschaft, см. в письме Эйтингона к нему (№ 30, от 9 марта 1926 г.), в котором автор, несмотря на фактическое в него вступление, испрашивает рекомендацию у своего корреспондента.

24

А. ШЕСТОВА – ЭЙТИНГОНУ*

5 апреля <19>25

41, rue de l’Abbé Grégoire

Многоуважаемый Макс Ефимович,

Лев Исаакович уехал, ^[1] и я могу вам написать без его ведома.

Для него как морально, так и материально было бы очень важно, чтобы собрание его сочинений вышло по-французски. Для этого издания нужно от 60 000 – 70 000 франков; деньги эти вернутся затратившему их, потому что имя Л<ьва> И<сааковича> известно во Франции, и его сочинения интересуют очень многих.

Познер ^[2] говорил с Найдичем, ^[3] тот хотел как будто бы составить общество для издания, но пока из этого ничего не выходит; не могли бы вы принять участие в этом деле? Вы бы лучше могли объяснить значение Л<ьва> И<сааковича> и почему евреям особенно следовало бы его поддержать. ^[4]

Я потому решилась написать Вам, что вижу, как пропадает работа Л<ьва> И<сааковича>. По его собственному выражению, «душа работает как никогда», и, может быть, теперь он мог бы дать лучшее из всего им написанного раньше, как плод 30-летней неустанной работы; но силы его, к сожалению, уходят на материальные заботы, а сил мало. Он очень поправился в Châtel; благодаря Вашему авансу, я могла создать ему подходящую обстановку, он лучше чувствовал себя эту зиму, чем прошлую, но почти все его время ушло на переписку, корректуры, поддержку отношений с нужными людьми. А для настоящей работы ему нужна душевная свобода и не такая материально трудная обстановка, в какой мы живем.

Хотя мы все работаем, но зарабатываем мало, так что дети и я не можем его избавить от материальных забот, дать ему возможность отдать последние годы жизни его работе. Я пишу об этом вам, потому что знаю, как вы понимаете и цените его труд и, может быть, не захотите, чтобы Л<ев> И<саакович> ушел от нас, не давши того, что он еще может дать, самого ценного из всего его труда. Л<ев> И<саакович>очень не любит говорить о себе, оттого я решилась сказать за него; об этом письме он ничего не должен знать.

Мой сердечный привет Мирре Яковлевне и желаю Вам обоим хорошо провести время с Л<ьвом> И<сааковичем> и быть здоровыми.

А. Березовская-Шестова

* Исключая обращение и последний абзац, полностью приведено в кн. Барановой-Шестовой, I: 352-53.

1. Именно эта поездка Шестова в Берлин и прочитанная им там лекция Наука и Библия прихотливо исказилась в воспоминаниях А.З. Штейнберга (1891–1975), который много лет спустя писал о том, будто бы она происходила в доме Эйтингона.

Приезды Шестова в Берлин, – вспоминал А.З. Штейнберг, – давали поэтому доктору Эйтингону желанный повод собирать у себя, наряду с людьми собственной школы, также и эмигрантскую интеллигенцию из разных стран. Иногда хозяйке этого «психоаналитического» салона Надежде Эйтингон <sic> удавалось склонить Шестова прочесть гостям «что-либо из своего». В тот вечер, о котором идет речь, среди гостей нежданно-негаданно оказалась прославленная русская певица Надежда Васильевна Плевицкая, сопровождаемая генералом Скоблиным и прочей свитой. Она еще не завершила своего пышного цветения и, заигрывая то с тем, то с другим из своих поклонников, не пропустила и Льва Шестова. Остановившись в середине обширной гостиной против кресла Шестова, она низко, в пояс, поклонилась ему и то ли сказала, то ли пропела в истинно народном стиле: «Мудрейшему из мудрых, Исаакию Львовичу (!) Шестову – честь и слава!» Ее прекрасный, полный голос прозвенел и замер, и… и всем, или так, по крайней мере, мне показалось, стало стыдно. А Шестову?..

Шестов смутился, как мальчик. Он привстал и снова сел в почетное свое кресло, замахал длинными руками, коричневыми пальцами вытащил из кармана скомканный платок и ответил не то на прославление Плевицкой, не то на предложение хозяйки «прочесть что-либо из своего»: «Хорошо, – сказал он, – я сейчас принесу что-нибудь сверху». Послышались вздохи облегчения. Неловкость рассеялась. А сильно нарумяненная певица, «руки в боки», оглядывала всех победоносным взглядом.

Мне стало очень обидно. Лев Шестов! Какая-то балаганная фигура для ублажения Бог знает какого калибра публики! Мне это показалось нестерпимым издевательством.

Во время лекции, по словам мемуариста, произошел инцидент, виновником которого якобы явился он сам:

В гостиную внесли небольшой стол, покрытый скатертью, поставили с двух сторон свечи и засадили за него не «Исаакия Львовича», конечно, а Льва Исааковича. Покуда публика передвигала кресла и стулья поближе к «кафедре», Шестов разложил перед собою свои листки (почтовой бумаги, как мне показалось) и стал подбирать и складывать их в каком-то своем особом порядке. Все еще сердясь и возмущаясь, я насторожился и стал слушать.

Первый отрывок (афоризм!) был озаглавлен, как сообщил глухим замогильным голосом явно сконфуженный чтец, «Философ из Милета и фригийская пастушка». Усевшаяся неподалеку Плевицкая не могла удержаться и с напевным шепотом снова как бы низко поклонилась Шестову: «Ах, как хорошо, ха-а-ра-а-шо!» <…>

Суть афоризма состояла в том, что о Фалесе из Милета рассказывали, будто голова его всегда была занята возвышенными мыслями, которые не давали ему замечать то, чем занимались обыкновенные люди, что происходило вокруг него. Взоры его всегда были обращены вверх, к звездам. Так, однажды вечером, прогуливаясь в окрестностях родного Милета, прародитель досократовской метафизики, привыкший пренебрегать тем, что у него под ногами, не заметил, как подошел к самому краю глубокой цистерны, оступился и грохнулся в воду. Тихий вечер огласился звонким смехом. То была молодая фригийская девушка-пастушка, гнавшая коз с пастбища в город. «Спрашивается, – закончил свою первую притчу Шестов, – кто же прав? Мудрец, не смотревший себе под ноги, или фригийская девушка, которой Фалес своей нарочитой слепотой дал повод звонко рассмеяться? История философии считает, что прав был Фалес; весьма возможно, однако, что мудрее мудреца из Милета оказалась смешливая пастушка, гнавшая на ночлег милетских коз». <.. >

Мой вопрос состоял в том, правильно ли мое впечатление, что Лев Шестов как бы на стороне и заодно с насмешницей, простодушной пастушкой и против мудрствующего, заглядывающегося на звезды чудака Фалеса? Однако если предпочесть здравый смысл метафизическому умозрению, то надо вспомнить и то, что «смеется тот, кто смеется последним». И разве отзвук смеха эллинской девушки дошел бы до нас и до Льва Исааковича, если бы ее смех был «последним», если бы за ним не последовала эллинская философия, ведущая свою родословную от Фалеса из Милета? А как это случилось? Погруженный в думы о единой сущности всех вещей, об их «архп» <начале, сущности (греч.)>, Фалес споткнулся, упал в воду и, не отвлекаясь даже в столь жалком положении от своей высокой мысли, тут же открыл, что вода и есть та искомая первоначальная, изначальная сущность. Кто знает, не разразился ли он сам, на дне своего колодца, радостным смехом по поводу своей неожиданной находки? Как бы там ни было, находка его стала первым звеном дальнейшей цепи подобных же догадок о единстве всего сущего, и смешное, на первый взгляд, приключение его, быть может, указывает на то, что если у человечества в целом нет счастья в поисках философской истины, то помогают ему несчастья отдельных рассеянных философов. Над кем же мы смеемся?

Мой «вопрос», – продолжает далее мемуарист, – вызвал крупнейшее недоразумение. Лев Исаакович подумал, что я издеваюсь, что я сам смеюсь над ним, тем более что публика, в большинстве своем, сочувствовала явно мне, и даже Плевицкая громко сказала: «Ишь ты, такой молодой, а как он это ловко повернул!» (Было же мне тогда не под двадцать, как в свое время в Гейдельберге, а под сорок). Льву Исааковичу показалось, что я ни с того, ни с сего стал ему врагом, что я мщу ему за что-то. На вопрос мой он ответил, но как!.. С дрожью в голосе Шестов сказал, что я, очевидно, не понял его мысли и отождествил его с расхохотавшейся молодой девушкой. «Что же? Это даже лестно, – пошутил он с кривой усмешкой, – но, к сожалению, это ни на чем не основано». Шестов против Фалеса и его находки, но вовсе не за беспечное веселье или за безответственное остроумие, «чему мы все тут были свидетелями». Одним словом, мне досталось… (А.З. Штейнберг. Литературный архипелаг/ Вступ. ст., сост., подг. текста и коммент. Н. Портновой и В. Хазана. М.: Новое литературное обозрение, 2009, сс. 258-61).

Однако, вопреки этому рассказу, лекция Шестова проходила не в доме Эйтингона, а совсем в другом месте, и аудиторию составляли не Плевицкая с генералом Скоблиным, а цвет русской философии, оказавшийся в это время в Берлине. Согласно газетного отчета, Шестов прочитал свою лекцию на открытом заседании религиозно-философской академии в Hutmannsaal (Bulowstr. 104). В прениях по докладу приняли участие А. Штейнберг, Г. Виленский, В.Н. Ильин, Л.П. Карсавин, С.И. Гессен, Я.М. Гордин, С.Л. Франк. Именно здесь Шестов, согласно тому же отчету, говорил:

История не сообщает нам, что стало с девушкой, смеявшейся над Фалесом, – разум, смеющийся над метафизикой, – какие пропасти ждали ее в будущем, кто прав оказался в конечном итоге. Математика, наука не могут разгадать человеческое существо, познать сверхъестественное его начало. Нельзя принять философию, оглядывающуюся на науку и думающую, что она будет сметена с лица земли, если с ней, с наукой, не поладят. Надо принять сверхъестественное начало в человеке, забывая угрозы разума. И тогда только начнется чтение Библии и откроется, что она, Библия, есть истина.

Штейнберг, отмечалось там же, «указывает, что мудрец, упавший в колодец, нашел в нем “истину” – в колодце была, разумеется, вода, а вода играла в философии Фалеса первенствующую роль, как та праматерь, из которой создан мир» (Е. К-н, “Наука и Библия”, Руль, 1925, № 1336, 26 апреля, с. 6).

2. Соломон Владимирович Познер (1876–1946), юрист, публицист, издатель, общественный деятель; в эмиграции с 1921 г. Многолетний секретарь парижского Союза русских писателей и журналистов, секретарь Комитета помощи русским писателям и ученым во Франции. В дни празднования 60-летия Шестова выступил с биографическим очерком о нем в парижских Последних новостях (1926, 25 февраля), а когда философу исполнилось 70 лет, помимо того, что подписал коллективное поздравительное письмо ему от Кружка русско-еврейской интеллигенции, обратился к юбиляру еще и с личным посланием (публикуется по автографу, хранящемуся в АШ, MS 2119; частично приведено в кн. Барановой-Шестовой, I: 142):

Париж, 11 февраля 1926 14, rue de l’Armarique <Paris>15

Дорогой и глубокоуважаемый

Лев Исаакович,

Хотя я и подписал уже общее поздравительное письмо, посланное Вам кружком русско-еврейских интеллигентов, все же снова пишу Вам, чтобы ото всей души поздравить Вас с днем рождения и пожелать здоровья и всего, что необходимо для Вашей работы. Мы, Ваши современники, с гордостью называем Ваше имя, наши преемники будут с жадностью читать Ваши книги, ища в них ответа на мучительнейшие запросы духа. Вы давно уже заняли видное место в истории русской философской мысли, западноевропейские мыслители Вас знают и уважают, признание Вас широкими кругами интеллигенции ширится и должно стать всеобщим.

Живите, дорогой Лев Исаакович, в добром здравии еще долго, долго и дарите нас плодами Ваших размышлений.

Сердечно Вам преданный

С. Познер

P.S. Жена от всей души присоединяется к моим поздравлениям.

Ошибается О. Табачникова, путая С.В. Познера с его сыном, Владимиром Соломоновичем (1905–1992), см. комментарий к письму № 22 Шлецера Шестову от 4 декабря 1927 г. в кн.: Переписка Шестова с Шлецером, сс. 54, 55.

3. Исаак Адольфович (Ицхак-Ашер) Найдич (1866–1949), промышленник, еврейский общественный и сионистский деятель, член Комитета еврейских делегаций на Парижской мирной конференции; член Всемирного еврейского конгресса; один из основателей Керен ха-Иесод (основного финансового фонда Всемирной сионистской организации и Еврейского Агентства); входил в его правление; в 1920-27 гг. председатель финансово-экономической комиссии Всемирной сионистской организации. Происходил из хасидской семьи. Родился в Пинске, где еще в юности познакомился и подружился с будущим президентом Всемирной сионистской организации и первым президентом государства Израиль Х. Вейцманом (их дружба, несмотря на разницу в возрасте, – Найдич был старше на 7 лет – продолжалась всю жизнь). В детстве получил традиционное еврейское и общее образование. В 15 лет примкнул к сионистскому движению Ховевей-Цион. В 1903 г. основал в Палестине еврейскую колонию Мигдаль (об одном из посещений Палестины см. его воспоминания Из Порт-Саида в Яффу, напечатанные в однодневной московской газете Еврейство и Палестина, 1918, 19–26 мая, с. 8). В 1911 г. был избран в Центральный комитет сионистской организации России (см.: Мирон Шескин. Мой долгий путь в Иерусалим. Иерусалим, 1980, с. 30). Во время Первой мировой войны был представителем русского правительства по торговле с Западной Европой индустриальным спиртом. Бежал из Москвы летом 1918 г. на юг, в апреле 1919 г. отплыл из Одессы в Константинополь, оттуда – через Италию – во Францию, где жил до Второй мировой войны. При этом практически потерял все свое состояние, вновь восстановив его в изгнании (эта история повторилась еще раз после эмиграции в США перед немецкой угрозой оккупации Франции). Один из тех, кто широко поддерживал беженскую русскую и еврейскую культуру. Проявлял глубокий интерес к литературе: среди его близких друзей и приятелей было много литераторов, сам всю жизнь писал стихи на иврите, основная часть которых пропала вместе с его богатейшим архивом в оккупированном немцами Париже. «Старый сионист, – писал о нем М.В. Вишняк, – он выделялся из своей среды склонностью к поэзии и литературе, общался с видными представителями русской и еврейской интеллигенции» (Марк Вишняк. Годы эмиграции. 1919–1969. Париж – Нью-Йорк (Воспоминания). Stanford University, 1970, с. 37). После Второй мировой войны вернулся в Париж, где умер в госпитале после операции. См. о нем в кн.: Be-halom u-be-ma’ase: Yitzhak Asher Naidich: Sefer zikaron. Tel-Aviv, 1955 (Hebrew); см. также: М. Новомейский, “Ицхак Найдич”, Вестник Израиля, 1960, № 1 (8), январь, сс. 29–30. Часть архива Найдича находится в New York Public Library.

Упоминание о его сестре, С.А. Найдич, см. в письме 4, от 16 января 1924 г. и соответствующее прим.

4. О возникновении комитета по сбору средств для издания сочинений Шестова см. прим. 9 к след. письму.

25

ШЕСТОВ – ЭЙТИНГОНУ

8/IX. <19>25

Châtel-Guyon

Дорогой Макс Ефимович!

Получил Ваше письмо – и очень порадовался за Вас, что Вы, наконец, уезжаете в отпуск. Только по-моему, ни Вам, ни Мирре Яковлевне не нужно так торопиться во Флоренцию, а лучше посидеть подольше в Тироле. Во Флоренции – будете работать: хождение по музеям ведь тяжелая и утомительная работа. А в Тироле – отдохнете. И, право, там есть тоже что посмотреть. Ведь Божье искусство не хуже, чем искусство Бо<т>тичелли или Тициана. Я вот здесь в Auvergne, где только небольшие холмы и нет совсем снеговых вершин – и то никак не могу налюбоваться красотой здешних мест. А в Тироле – я там был когда-то – дивно хорошо. И Вам, и Мирре Яковлевне, которая, как Вы пишете, опять хворала – лучше всего подольше в Gossensass^, ^[1] где действительно теперь Вас никто и ничто тревожить не будет. Очень рад тоже, что Вы с Миррой Яковлевной собираетесь – хоть и не скоро, только в марте – к нам в Париж. В марте в Париже много интересного – Вам не скучно будет, и повидаемся…

О моих делах Вам подробно расскажут Ф<аня> И<сааковна> и Г<ерман> Л<еопольдович>. Была неприятность – Маркан, ссылаясь на застой в делах, отложил на неопределенное время печатание А<пофеоза> б<еспочвенности>. ^[2] Но, может быть, нет худа без добра. У меня начались переговоры с Otto Reichl’ом (Darmstadt) ^[3] и Dr. Wtirzbach’ом по поводу Вл<асти> ключей и Стр<анствования> по душам. Правда, переговоры только начались, и я еще не знаю, к чему они приведут. Окончательный ответ обещан мне только к концу сентября. Но, если бы удалось сговориться – то о Маркане не пришлось бы жалеть. ^[4]

С печатанием по-франц<узски> Т<олстого> и Н<итше> опять задержка. В чем дело – не знаю: издатель молчит. Приеду в Париж, узнаю. ^[5]

Статья о Гуссерле, по-видимому, уже набирается и появится в ближайшей книжке Revue philosophique. ^[6]

Сегодня я получил известие, что miss Coventry уже окончила перевод Rev<elations> de la mort – значит, что она сговорилась с издателем. Дней через десять она будет в Париже, зайдет, конечно, ко мне, и тогда я буду знать все точно. ^[7]

Итальянский перевод – хотя уже все набрано – все-таки не печатается. ^[8]

От Шифрина никаких новых известий не получал. ^[9] Когда вернусь в Париж (10-го сентября), повидаю его и, может быть, если он в Париже, Слиозберга. ^[10] И на этот раз, как всегда, скоро сказывается сказка, а дело делается медленно.

А<нна> Е<леазаровна> сейчас в Виши. У нее был трудный год, она себя чувствовала неважно, и я убедил ее поехать полечиться. Числа 22–25 и она вернется в Париж. Таня и Наташа уже сегодня вернулись. Таня была в Pontigny – и писала оттуда восторженные письма. И действительно, для нее Pontigny – самое лучшее, что можно придумать. И Наташа довольна: шесть недель она проработала в горном электрическом заводе, две недели прожила в горах и под конец поехала в Гренобль осматривать электрическую выставку.

Теперь едем все в Париж. Не знаю, как с квартирой будет! А с По нужно еще подождать. А<нна> Е<леазаровна> зимой поедет туда на рекогносцировку: она собрала уже и рекоменд<ательные> письма. Когда она там наладит, а я в Париже все устрою, можно будет и мне туда поехать. ^[11]

Кажется, обо всем рассказал. Напишите мне из Gossensass’а подробнее (там Вы, ведь, свободнее будете) о себе и о Мирре Яковлевне. И, главное, не торопитесь уезжать оттуда: во Флоренцию не опоздаете. Всего Вам доброго. Искренний привет Мирре Яковлевне. Обнимаю.

Ваш Шестов

1. Gossensass – высокогорный городок в северной Италии.

2. Немецкий перевод Апофеоза беспочвенности в Marcan Verlag, как и ни в каком другом немецком издательстве, не выходил.

3. Otto Reichl (1877–1954), владелец основанного в 1909 г. немецкого издательства Reichl&Co., Verlag GmbH.

4. Переговоры с Ф. Вюрцбахом (см. о нем прим. 4 к письму 23, от 17 марта 1925 г.) оказались успешными: книга Potestas clavium oder die Schlüsselgewalt (Власть ключей) вышла в 1926 г. в мюнхенском издательстве Nietzsche-Gesellschaft (пер. Н. Ruoff). Вторая книга, о которой пишет

Шестов, На весах Иова: Странствования по душам, в переводе на немецкий язык – Auf Hiobs Wage: Über die Quellen der ewigen Wahrheiten (пер.

H. Ruoff и R. von Walter) – увидела свет в берлинском Lambert Schneider Verlag в 1929 г.

5. Книга вышла осенью, см. прим. 3 к письму 4, от 16 января 1924 г.

6. Об Э. Гуссерле см. прим. 2 к письму 41, от 3 апреля 1928 г. Статья, о которой пишет Шестов, Memento mori: A propos de la théorie de la connaissance d’Edmund Husserl, была опубликована во французском журнале Revue philosophique de la France et de l’étranger (1926, № 1, janv.-févr., pp. 5–62). По свидетельству Н.М. Бахтина (статья Шпенглер и Франция), имя Гуссерля узнали во Франции именно по этой статье Шестова (Н.М. Бахтин. Из жизни идей: Статьи, эссе, диалоги / Сост., послесл., коммент. С.Р. Федякина. М.: Лабиринт, 1995, с. 119).

7. По всей видимости, C. Coventry осуществляла английский перевод по русскому оригиналу, а не по Révélations de la mort. Впоследствии (см. письмо 58, от 12 сентября 1931 г.) этот перевод был ею утерян и пришлось делать новый, теперь уже всей книги На весах Иова (1929) – In Job’s Balances, – который она осуществила вместе с C.A. Macartney.

8. См. прим. 6 к письму 13, от 4 августа 1924 г.

9. Яков Шифрин (Jacques Schiffrin) (1892–1950), издатель, переводчик, член ремизовской Обезьяньей палаты, см.: Е.Р. Обатнина. Царь Асыка и его подданные. Обезьянья Великая и Вольная Палата А.М. Ремизова в лицах и документах. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2001, с. 365. Родился в Баку. Учился в Женевском университете, где окончил факультет права. Жил в Италии, а затем, с 1921 г., в Париже. В конце 1922 г. – начале 1923 г. создал Editions de la Pléiade, в котором (в серии Bibliothèque de la Pléiade) увидело свет множество произведений классической французской литературы в карманном формате. Основал серию русских классиков в переводах на французский язык Les Auteurs classiques russes. В 1941 г. переехал в США, где продолжал издательскую деятельность.

В 1925 г. Шифрин предложил Шестову издать по-французски собрание его сочинений. Поскольку финансирование такого издания потребовало бы больших затрат, друзья и поклонники философа решили собрать необходимую сумму. С этой целью был даже создан специальный комитет по сбору средств, в котором приняли участие известные предприниматели, меценаты и влиятельные общественные фигуры: И.А. Найдич, Д.С. Пасманик, Г.Б. Слиозберг, С.В. Лурье, С.В. Познер и др. Шифрин выпустил в свет несколько задуманных томов (все – в переводе, выполненном Б. Шлецером): в 1926 – La Philosophie de la tragédie: Dostoïewsky et Nietzsche, в 1927 – Sur les confines de la vie: L’Apothéose du dépaysement, в 1928 – Le pouvoir des clefs. Однако главными «донорами» этого издания явились Макс и Матвей Эйтингоны (о Матвее см. упоминание во вступительной статье). Книги Шестова расходились с трудом, и Шифрин был вынужден отказаться от дальнейшей работы над ними и оставшиеся тома передал в издательство Sans Pareil (см. о нем прим. 4 к письму 48, от 22 сентября 1929 г.).

10. Генрих Борисович Слиозберг (1863–1937), юрист, публицист, еврейский общественный деятель. С 1920 г. жил в эмиграции во Франции.

11. По (Pau) – французский горный курорт в Пиренеях. А. Шестова планировала открыть там кабинет лечебного массажа.