Текст книги "Последний путь под венец. В костюме голой королевы"

Ирка потупилась виновато и тут же встрепенулась:

– Но я запомнила синие глаза!

– В смысле, светлые, да?

– Да не светлые, а именно синие! Очень яркие на фоне черной маски, они аж блеснули, как ксеноновые лампочки! Огромные сверкающие глаза, какие-то совершенно инопланетянские!

– Допустим, – я снова закрыла и опять открыла свои совершенно человеческие глаза. – А у мымры Костиной очи какого цвета, ты не запомнила?

– Кажется, голубые, – неуверенно ответила Ирка. – Или серые. Но точно светлые.

– То есть такие, которые теоретически могли бы показаться синими, да? Тогда как черные или карие точно не могли…

– А у кого черные или карие? – заинтересовалась подруга.

– Да мало ли у кого! – отмахнулась я и еще немного полежала с закрытыми глазами, размышляя. Ирка мне не мешала: ушла на кухню, поставила чайник и загремела посудой.

Я задала себе тему для размышлений: шерше ля фам. Ищите женщину! И почти сразу же сбилась на мысли о пропавшей Аде-Миладе.

Ее дочь Катерина, с которой я говорила по телефону, была очень удивлена сообщением о том, что мы с Адой лежали в одной палате после пластической операции. По словам Катерины, у ее матушки всегда имелось стремление любой ценой сохранить и приумножить свою женскую красоту, вот только этой самой любой цены у нее никогда не бывало. Я не стала скрывать, сколько стоила операция блефаропластики, и Катя уверенно заявила: такими деньгами Ада не располагала.

– Может быть, она нашла спонсора? – осторожно предположила я.

– В смысле, мужчину, который заплатил за ее операцию? – Катерина задумалась. – Я не знаю… Какой-то перспективный кавалер у матери действительно завелся, но я не знаю, кто он такой. Мать его скрывала, только хвалилась, что этот-то не рохля, а «настоящий мужик». Вообще-то я думала, что она сейчас именно с ним…

– Ну уж нет! – уверенно возразила я. – Об этом забудьте! Сразу после блефаропластики мужикам показываться никак нельзя, разбегутся даже самые настоящие!

– А где же она тогда, если не у кавалера? Другого жилья, кроме нашей общей квартиры, у мамы нет.

– Может быть, она временно живет у какой-нибудь родни или у подруги?

– Вся мамина родня – это мы с Вадиком, а от подружек она на всякий случай избавилась еще в период первого замужества. Что, впрочем, не помогло, потому что папочка мой всё равно ушел к другой…

– Тогда она могла переселиться в отель.

– Что вы! Не могла! – Катерина искренне ужаснулась. – Это же страшно дорого!

«Но не дороже, чем пластическая операция», – подумала я, хотя вслух ничего такого не сказала.

Мне не хотелось дополнительно расстраивать собеседницу предположением, что ее дорогая матушка скрывала от единственных родственников не только свои планы, но и средства.

– И фотографии все, как одна, пропали, даже ее любимая, которая у нее в комнате на стене висела, – там мамуля красавица редкая, на Клеопатру похожа. Вот, спрашивается, зачем она фотографии свои спрятала?

– Чтобы не напоминали о прожитой жизни и, соответственно, о возрасте? – предположила я.

– Может, и так. Но главное, я не понимаю, зачем она сама прячется не только от чужих людей, но и от нас с Вадиком? – высказала свое недоумение Катерина. – Нам-то совершенно неважно, красивая она или не очень, мы ее всякую любим! А после операции, наверное, особенно нужна забота близких людей.

– Это точно, – согласилась я, чутко принюхиваясь: из кухни потянуло на редкость вкусными запахами.

Близкий мне человек Ирка, заботясь о послеоперационной больной, готовила фирменную запеканку.

Закончив разговор с Катериной, я побегала по комнате кругами – на ходу мне всегда лучше думается – и нагуляла-таки дельную мысль. Для ее воплощения пришлось нарушить врачебные предписания и сесть за компьютер. Благо моя личная сестра милосердия Ирина Максимова, занятая благородными поварскими трудами, не сразу это заметила и не успела мне помешать. И то сказать – я действовала быстро, четко и грамотно.

В нашей стране даже дети знают простую истину: «Кто что охраняет, тот то и имеет». Помните, кот Матроскин в мультфильме говорил: «У нас этого гуталина – завались, потому что у нас дядя на гуталиновой фабрике работает!» У меня вовсе нет гуталина, потому что я работаю на телевидении. Зато именно поэтому у меня есть доступ к рычагам и ресурсам, определяющим картинку на нашем голубом экране.

Первым делом я выяснила, кто из моих сотрудников монтировал нехитрую «висячку» с объявлением о розыске Милады Ульянцевой. Затем потребовала прислать мне по электронной почте исходную фотографию пропавшей дамы и получила ее. Потом загрузила фото зрелой Барби в программу компьютерного подбора причесок и за две минуты превратила гламурную блондинку с золотыми локонами в деревенскую ведьму с нечесаными патлами, видом и цветом напоминающими космы кукурузного початка.

В картинках Яндекса по лаконичному запросу «Мичурин» я нашла колхозного вида соломенный головной убор, и наконец в детской рисовальной программе, которую освоила по ходу жизни вместе с Масяней, прилепила на шляпу небольшой лохматый подсолнух.

– Как живая! – посмотрев на женский вариант Страшилы на экране, сказала моя подруга.

Она пришла, когда я уже заканчивала свою особо творческую работу, и не стала отгонять меня от компьютера – заинтересовалась. Впечатляющий результат своих трудов я отправила монтажеру и велела немедленно переделать ролик, заменив старое фото на новое и домашний телефон Катерины на мой мобильный. И сразу же выдать модифицированное объявление в эфир!

– Что хочу, то и ворочу, – со смесью одобрения и укора в голосе прокомментировала мои самоуправные действия Ирка.

– На нашей гуталиновой фабрике я главная, – похвалилась я, устало отодвигаясь от компьютера.

– Ладно, я понимаю, есть смысл обновить в объявлении фотографию, но зачем менять телефонный номер?

– Затем, что у Катерины нет мобильника, и дома она бывает только по вечерам, а я нацелена на скорейший результат!

– Ну-ну, – сказала подруга. – Тогда как насчет того, чтобы, пока есть время, результативно нацелиться на запеканку с клубникой?

Я посмотрела на часы.

– Новый ролик выйдет в эфир минут через сорок. Давай, тащи свою запеканку!

Тем же вечером по измененному объявлению мне позвонили четверо.

Первый звонок был откровенно дурацкий, из серии телефонных хулиганств.

– Видал я такое чучело… в гробу, в белых тапочках! – хрюкая от смеха, сообщил мне юношеский голос и превратился в короткие гудки.

Вторым позвонил сильно нетрезвый гражданин, который был уверен, что по телевизору показали его тещу. Он только не понял, почему ее при этом назвали чужим именем? Она никакая не Ульянова-Ленина, она эта… Как ее? Шевченко. Зинаида Шевченко. И кто это, интересно, ее разыскивает? Чего ее искать, когда она прямо сейчас на кухне зеленый борщ варит. Забирать-то тещу будете? Нет? А почему? Не-е-ет уж, давайте, забирайте, раз искали! От зятя, желающего сбагрить кому попало нелюбимую тещу, я отделалась с большим трудом.

Третьим позвонил вежливый старичок, который честно признался, что не уверен в остроте своего зрения, но ему кажется, что женщина на фото очень похожа на его новую соседку по дачному кооперативу. Он смотрит на эту соседку прямо сейчас и, поскольку в данный момент она прореживает клубнику и стоит согнувшись, соломенная шляпа на ее голове представлена в наилучшем ракурсе и видна во всех деталях. Она точь-в-точь такая, как на фото!

Я представляла себе, что это такое – прореживать клубнику. В молодости, отягощенной наличием мучительницы-свекрови, я получила незабываемый опыт многочасового согбенного ползанья по грядкам с секатором в руке и нарастающей болью в спине. Поэтому я совершенно точно знала, что моя соседка по палате никак не может быть огородницей, за которой наблюдает старик сосед. После операции нам с Адой на целый месяц строго-настрого запретили любые физические упражнения, так что о долгой серии наклонов и приседаний на грядках и речи быть не могло.

Зато четвертый звонок попал «в яблочко»!

Девушка, которая мне позвонила, представилась горничной мини-отеля «Приват». Женщину, очень похожую на ту, которую показали по телевизору, она видела в коридоре гостиницы сегодня утром. Дама в шляпе очень спешила.

Я спросила, в котором часу это было, узнала адрес отеля и поняла, что торопыгой вполне могла быть Ада, которая спешила туда же, куда и я – в клинику имени Федина, снимать швы.

Я нашла на сайте в Интернете телефон гостиницы и позвонила туда. Мне приветливо ответила особа с теплым шоколадным голосом, который застыл и покрылся изморозью, едва я поинтересовалась постоялицей в темных очках и соломенной шляпе.

– На такие вопросы мы не отвечаем, – холодно сказала она. – Это конфиденциальная информация.

И отключилась.

– «Приват», «Приват»… Где-то я уже слышала это название? – вслух задумалась Ирка. – А, вспомнила! На ресепшене клиники, где тебя оперировали, лежала целая стопочка рекламных бумажек этого отеля.

– Все понятно с этим их «Приватом», – пробурчала я в пустоту. – Полагаю, его правильнее было бы назвать «Интимом»! Не удивлюсь, если номера там сдаются за почасовую оплату, а у постояльцев даже документы не спрашивают!

– На месте разберемся, с применением спецсредств, – сказала Ирка, с намеком помахав в воздухе бумажником.

Приступить к разбирательству – или разборкам? – на месте мы решили с утра. А перед сном еще раз полюбовались в эфире поправленным объявлением и заодно посмотрели новости.

Милейшие ребята Козлевич и Баранов живо и с юмором рассказали нам с подругой и другим телезрителям о сегодняшнем антитеррористическом шоу на площади Революции. Ирке, которая обожает хеппи-энды, особенно понравилось сообщение о том, что телефонного хулигана-террориста уже нашли и привлекают, а меня здорово порадовала картинка. В драматическом театре в момент повальной эвакуации мирных граждан шла генеральная репетиция спектакля «Король Лев», и актеры в костюмах представителей африканской фауны очень занятно смотрелись в одной тусовке с банкирами и мэром.

– Все мировое зло от баб! – убежденно сказал капитан Морозов.

– Это ценная мысль, господин офицер, – язвительно сказал полковник из управления. – А по сути дела есть какая-нибудь информация? Или под следствие у нас все бабы мира пойдут? Стройными рядами, сверкая подштанниками?

В нестройных рядах господ офицеров послышались смешки, приправленные зубовным скрежетом. Полковник из управления был слишком молод и залетел в верха краевого ГУВД по горизонтали – из смежной структуры, которую в милиции, которая теперь называлась полицией, никогда особенно не любили.

Смежники держались высокомерно, полагая себя белой костью и голубой кровью, и постоянно норовили выскочить в последний момент и приписать себе результаты тяжкого труда оперов. То есть одни поливали своим потом и кровью дерево, плоды с которого срывали другие – так это выглядело в представлении Лазарчука и его товарищей.

Вот и сейчас лощеный полковник прискакал на белом коне средь темной ночи, когда замотанные до крайности опера мечтали лишь о том, чтобы разойтись по домам, где у кого старушка-мама, у кого жена, а у кого только хилый кактус на подоконнике, но в холодильнике все-таки найдется какая-никакая еда, можно разуться и вытянуть гудящие ноги, а потом рухнуть в подушки и спать, спать…

Журналисты – еще одна группа товарищей, не вызывающая у оперативных работников какой-либо симпатии, раструбили о найденной в реке машине грабителей и дали гражданам лишний повод думать, будто наша милиция-полиция – это толпа бестолковых лодырей и дармоедов. Вот, мол, хорошо, что им счастливый случай помог, а то ведь сами-то ни на что не годятся!

Низы на привычный уже раздражитель отреагировали слабо, но верхи, конечно, показали характер. Губернатор, «лично котролирующий дело», позвонил начальнику краевого ГУВД, и тот, аки Зевс-громовержец, метнул по вертикали ветвистую молнию, которая наэлектризовала все милицейское начальство. Лощеный полковник прибыл, чтобы самолично передать бодрящий заряд группе Лазарчука.

– Электрошок, – пробормотал майор.

– Вы что-то хотите сказать, Сергей Иванович?

Лазарчук поморщился – надо себя лучше контролировать, а то вот подставился, как юнец, – и откашлялся. Морозов посмотрел на него сочувственно, Лазарчук ответил ему взглядом: «Спокойно, сейчас отобьемся».

– Насчет баб – это капитан Морозов не случайно сказал. Не только на основании богатого личного опыта.

На сей раз смешки в рядах послышались одобрительные и добродушные. Майор был свой, а шутка не обидная, даже лестная.

– Эксперты установили причину смерти мужчины, находившегося на водительском сиденье автомобиля «Лада – Приора», обнаруженного при патрулировании парковой зоны и поднятого из воды в присутствии наших людей, а именно старшего лейтенанта Петрова и…

– Давайте без лишних подробностей, – поморщился полковник.

В рядах понятливо хмыкнули. Всем было ясно, что бдительный патруль и старлея Петрова майор Лазарчук приплел именно потому, что это были отнюдь не лишние подробности, показывающие: никакие мы не бестолочи и не лодыри, что бы там ни думали по этому поводу господа журналисты и умеренно уважаемое начальство.

– Если без подробностей, то погибший не просто утонул, а захлебнулся во сне.

– Уснул за рулем? – по неистребимой привычке съязвил полковник.

– Так точно.

Лазарчук кивнул и, чувствуя поддержку публики, перешел на более вольный стиль изложения.

– Речной воды он наглотался уже после того, как выпил несколько чашек кофе со снотворным. Нам снова повезло, мы нашли на отмели термос с остатками ядрёной смеси крепкого кофе по-восточному и димедрола.

Майорское «нам снова повезло» было откровенной дерзостью, но полковник пропустил ее мимо ушей.

– Теоретически почти пустой термос могло вынести водой из открытого окна затонувшего автомобиля, однако специалист-гидролог, к которому мы обратились за консультацией, уверяет, что в таком случае емкость уплыла бы вниз по течению. Больше похоже на то, что термос бросили в реку с обрыва, и он застрял в подмытых ивовых корнях.

– Понятно, понятно! Мы ведь уже установили, что на месте происшествия был и второй фигурант, – снова перебил майора полковник.

Его «мы установили» тоже было определенной дерзостью, точнее, очередной наглой попыткой сытого трутня примазаться к трудам рабочих пчелок.

В рядах сердито засопели.

– Так вот, возвращаясь к бабам, – сказал дипломатичный Лазарчук.

Ряды хмыкнули и задышали свободно.

– Термос несколько суток пролежал в речной воде, и никаких следов рук на нем не сохранилось. Однако на внутренней части крышки, использовавшейся в качестве чашки для питья, наши эксперты обнаружили слабый след губной помады.

Майор развернул в бумажку, которую держал в руке, и с выражением озвучил с листа:

– Стойкая губная помада производства фирмы «Дориаль», цвет «Дикий шиповник».

В рядах зашумели, соотнося очевидную дикость напомаженного шиповника и совершенного преступления.

– Ну? И что мы тут сидим? – досадливо спросил полковник. – Ищите же ее! Ищите эту бабу!

И он снова не удержался от банальной шуточки:

– Шершите ля фам!

Ларочка Лазарчук позвонила утром.

Я стояла у зеркала, старательно втирая в веки и щеки гель с интригующим названием «Василек с бодягой». Производители этого косметического средства твердо обещали, что его регулярное использование быстро уменьшит припухлости и синяки под глазами. Жаль, не написали – насколько быстро? Поэтому я намазывалась и внимательно смотрела – уменьшаются мои синяки и припухлости или нет? Казалось, что уменьшаются.

У меня даже появилась надежда, что с помощью тонального крема сегодня я добьюсь почти нормального цвета кожных покровов. Во всяком случае, производители тоналки обещали, что небольшое количество этого косметического средства бесследно уничтожит любые синяки. Жаль только, не написали, небольшое количество – это сколько? Похоже было, что в моем случае – примерно полкило.

– Ты хочешь вылепить себе новое лицо? – поглядев на приготовленный к нанесению скифский курган тоналки в моей ладони, жестоко пошутила Ирка.

Оценив степень моей занятости, она протиснулась мимо меня к телефону и включила громкую связь.

– Алло, Лен, доброе утро! – бодро приветствовала меня майорша.

– Привет, Лариса! – дружно ответили мы с Иркой.

– Привет, девчонки, нужна ваша помощь, Тимоня, не трогай, брось немедленно, это кака!

– Привет, Тимоня! – сказала Ирка от себя лично.

Я сосредоточенно штукатурилась тоналкой.

– Девчонки, меня ночью муж пытал по поводу помады, Тимоня, это тоже кака, брось ее, а я, вы же знаете, не в мейнстриме, а в декрете, так что обращаюсь за помощью к вам!

– Гламур и дети – вещи несовместные, – охотно поддакнула Ирка, у которой вообще-то нет детей, да и с гламуром отношения сложные. – Давай, спрашивай! Что тебя интересует?

– Помада «Дориаль», цвет «Дикий шиповник», я сказала – это кака, брось ее, а то как дам атата по попе!

– Про попу – это она Тимоне, – зачем-то пояснила мне Ирка.

– Я поняла, – я похлопала пальцами по щекам, разглаживая штукатурку, и подошла поближе к телефону. – Лар, а почему Серегу эта кака интересует? Помада, то есть?

– Он ищет бабу, которая ею пользуется!

– Как – ищет бабу, при живой жене?! – ужаснулась Ирка. – И ты сама ему в этом помогаешь?!

– Я сказала, брось!!!

– И ведь точно бросит! Уйдет от Лариски к другой, напомаженной! – сказала Ирка, сокрушенным взглядом призывая меня в свидетели Ларочкиного неразумия.

Я осторожно потрогала пальцем кожу под глазом – отвалится моя замазка или не отвалится? – и нарочито неэмоционально, чтобы не гримасничать и тем самым не провоцировать отвал и отпад штукатурки, сказала:

– Лариса, ты толком объясни, зачем Сереге понадобилась баба в дориалевой помаде?

– Секундочку…

В трубке брякнуло, стукнуло и обиженно заревело. Очевидно, атата по попе все-таки состоялось.

– Сплошные драмы у людей! – напряженно прислушиваясь, заметила Ирка.

Примерно через минуту драма с какой, из-за которой случилось атата, завершилась, и рев в трубке стих, уступив место бодрому голосу победоносной майорши.

– Вообще-то это секретная информация, но вам я, конечно, все расскажу, – сказала Ларочка. – Тем более, раз вы мне помогаете, а я помогаю Сереге, а он интересуется не просто так, а по служебной надобности, и, значит, все мы одна команда…

– Одна большая дружная семья, – пробормотала я, прислушиваясь к остаточным всхлипам Тимони.

– Значит, так, слушайте.

Ларочка по-военному кратко и быстро, почти не отвлекаясь на сынишку с его каками, объяснила нам природу Серегиного интереса к дориалевой помаде.

– Так, понятно, – я собралась.

Было ясно, что в роли эксперта по помаде надлежит выступить именно мне. За десять лет в прямом эфире я извела на себя такое количество декоративной косметики, что парочке охочих до боевой раскраски индейских племен хватило бы его на год-другой междоусобной войны.

– Ну, что я могу сказать? «Дориаль» – марка неплохая, широко разрекламированная и относительно недорогая, – сообщила я. – И помада у них действительно стойкая, продержится несколько часов, если только жирного не есть. Теперь насчет тона. «Дикий шиповник» – это такой холодный светло-розовый цвет, я подобным пользовалась редко, только когда была серебристой блондинкой. И притом глубокой зимой.

– Почему – зимой? – заинтересовалась Ларочка.

Ирка слушала меня, открыв рот.

– Да потому что только зимой и в самом начале весны я бываю белокожей! А холодный розовый совершенно не сочетается с моим обычным загаром.

– Вот-вот, что-то такое Серега и хотел у меня узнать! – обрадовалась Ларочка.

– Полагаю, он хотел знать, какая женщина могла выбрать такую помаду, – уточнила я. – Суммируя свои знания по данному вопросу, отвечу так: белокожая и светловолосая. Причем не золотистая блондинка – таким больше подходят абрикосовые, персиковые и коралловые тона, а платиновая. Кроме того, светлая атласная помада придает губам сочность и объем, поэтому ее предпочитают женщины с узкими, тонкими губами, это тоже надо учитывать.

– То есть Сереге надо искать бледнолицую тонкогубую бабу с платиновыми волосами, – подытожила Ларочка.

– Или вообще седую, – добавила я. – К благородной седине «Дикий шиповник» тоже подойдет. К тому же это ведь не матовая помада, так? Она атласная, то есть с блеском, что особенно рекомендуется красавицам в возрасте.

– Класс! – искренне восхитилась Ирка.

Я почувствовала себя польщенной и выдала «на бис»:

– И последнее. Помаду светлых тонов советуют использовать тем, кому нужно скрыть несовершенство улыбки. Холодные тона не подчеркивают неровность зубов и делают их цвет немного белее.

Я перевела дыхание и суммировала сказанное:

– Итак, вот тебе мое экспертное заключение: вероятно, это не очень молодая женщина среднего достатка, которая в курсе модных тенденций и следит за своей внешностью. У нее белая кожа, платиновые или седые волосы и тонкие губы… А, ч-черт!

– Что такое?! – испугалась Ларочка.

Ирка вздрогнула и захлопала ресницами, спрашивая меня о том же самом встревоженным взглядом. Я приложила палец к губам и покачала головой. Мы, конечно, одна большая дружная семья и все такое, но делиться своей сумасшедшей догадкой с верной женой майора Лазарчука я пока не стану.

– Ничего страшного, я палец прищемила, – соврала я в трубку. – Пока, дорогая, побегу, сделаю себе холодный компресс!

– Ну? – сурово сказала Ирка, когда я положила трубку. – Мне-то хоть не ври! В чем дело, ты чего всполошилась?

– А ты вспомни, кто у нас платиновая блондинка?

– Мэрилин Монро?

Вот уж эксперт по гламуру…

– Я сказала – у нас!

– В России? – уточнила подруга.

– В числе наших знакомых!

Ирка задумалась.

– Да Костина же! – нетерпеливо подсказала я. – Она блондинка, и именно платиновая!

– Точно! – Подружка всплеснула руками, но на полувзмахе остановила их и переместила к затылку, чтобы озадаченно почесать в нем. – Погоди-ка… А почему ты решила, что Костина может быть связана с ограблением «Буренушки»?

– Потому что у нее явные криминальные наклонности, она же влезла к нам с отмычками – это раз! Второе: она сбежала из больницы с разбитой головой, а это очень подозрительно! Ну и, наконец, она идеально подходит под описание, которое я сама дала Ларочке!

– По-моему, этого маловато, – усомнилась Ирка. – Но, может быть, имеет смысл рассказать все это Лазарчуку…

– Все-все? – фыркнула я. – Вдруг она ни в чем таком не виновата? А мы ей голову разбили! Сейчас растреплем все родной милиции, и неизвестно еще, кого и за что потом привлекут к ответственности!

– Логично. Тогда давай и с Костиной тоже сами разберемся, – предложила моя энергичная подруга.

– Только в порядке очереди. Сначала разберемся с Адой, а то у нее дочка, внук, и они волнуются.

– Благородно, – оценила Ирка.

И, благословив меня на подвиг, она осталась дома, потому что сама же с утра пораньше вызвала слесаря: решила, что надо обязательно поменять замки. Ни против визита слесаря, ни против одинокой прогулки я не возражала.

Было чудесное майское утро. Дворничиха тетя Даша в оранжевом жилете поверх цветастого халата скребла метлой сизый асфальт, обходя припаркованные во дворе автомобили, с капотов которых наблюдали за происходящим невозмутимые уличные коты. За забором, во дворе детского сада, разноголосо вопила и визжала малышня. За прутьями ограды, заплетенной вьюнками, на огромной скорости мелькали яркие пятна детских одежек – как разноцветные кубики овощей в электрическом миксере.

С улыбкой человека, который в общем и целом согласен с постулатом «Жизнь хороша, и жить хорошо» я прошествовала по липовой аллее до перекрестка, прямо на светофоре поймала такси и поехала в отель «Приват».

Водитель, услышав адрес, посмотрел на меня с интересом, но ничего не сказал, только всю дорогу косился на мои ноги. Наверное, прикидывал, гожусь ли я в дневные бабочки, принимающие вахту у ночных. У меня заранее сложилось вполне определенное мнение об отеле с выразительным названием «Приват», и, кажется, таксист его разделял.

Искомая гостиница расположилась в глухом закоулке еще недавно шумного и многолюдного района вещевого рынка. Пару месяцев назад городская администрация наконец приступила к реализации собственного мужественного решения снести это некультурное торжище, и теперь территорию бывшего рынка окружал бетонный забор, за которым царила поистине кладбищенская тишь. Торговые точки вынужденно переместились в новый шопинг-центр, покупатели мигрировали следом за ними, десятки наемных реализаторов азиатского происхождения растворились, как вьетконговцы в джунглях, а отель «Приват» неожиданно стал действительно тихим местечком. Понятно, почему его рекламные афишки раскладывают в богоугодных заведениях типа глазной клиники – для приезжих пациентов заведение стало в самый раз.

Судя по архитектурному ансамблю, объединившему под общей вывеской гостиницу, ресторан, баню-сауну, бильярдную и автомойку, разнопрофильное, как сама жизнь, заведение знавало лучшие времена. Добрые и не очень люди приезжали, купали своих стальных коней, мылись сами и с подругами, рубились в бильярд, ели, пили, спали – и все это в одном месте, буквально не отходя от кассы, зримо представленной выставленным на тротуар щитом с прейскурантом на услуги.

Я подошла и посмотрела: на пожелтевшем выцветшем листе крупной оспиной пламенела овальная наклейка: «Скидки на все!» С учетом пятидесятипроцентного снижения цен приватные услуги сделались заманчиво дешевы.

Я внимательно оглядела ту часть сложносоставного фасада, в которой множество близко посаженных окон выдавало собственно «нумера».

На двери, украшенной псевдобронзовой табличкой «Отель «Приват», облупилась краска, а сама табличка заметно покосилась. У гипсового херувима, обнимающего неработающий фонтанчик, отвалились одно ухо, кончик носа и крутые завитки локонов, так что прелестный ангелочек сделался здорово похож на чумазого беспризорника, умыкнувшего тазик из соседней бани. Петунии в пластмассовых горшках наполовину засохли, к высящейся на длинной журавлиной ноге табличке «Добро пожаловать!» кто-то, явно недовольный уровнем комфорта, мстительно приписал от руки постфикс «ся».

Я спрятала в бамажник заранее приготовленную пятисотку, заменив ее парой сторублевок, произведя переоценку информационных услуг с учетом общего бедственного положения заведения. Резонно было предположить, что местный персонал уже подзабыл вкус сладкого слова «чаевые» и будет рад даже малому.

Холла как такового в отеле «Приват» не имелось. В кособоком закутке под лестницей приютилась конторка, за которой в данный момент никого не было. Простенок украшали остатки былой роскоши – три циферблата, подписанные названиями мировых столиц, откуда, надо полагать, ожидалось нашествие иностранных гостей, охочих до нашего провинциального привата: Нью-Йорк, Париж, Токио. Печальной действительности максимально соответствовали японские часы, стрелки которых пе– чально и безнадежно застыли в анекдотической позиции «на полшестого». Рядом красовалась мечта йога – утыканная гвоздиками доска с ключами от номеров. Голых гвоздиков я насчитала всего пять. Нашествия гостей из всех волостей, очевидно, не наблюдалось.

Я поискала глазами электрический звонок, колокольчик, стучалку – хоть какое-то средство оповещения и, не увидев ничего подобного, покричала по-деревенски:

– Ау! Есть тут кто живой?

Кто-то живой в отеле определенно был: сверху доносилось монотонное гудение пылесоса. Я еще покричала, пылесос недоверчиво затих, лестница заскрипела, и в воображаемый холл сошла девица в странном наряде, состоящем из черной мини-юбочки, белой блузки, фартука из зеленой больничной клеенки и резиновых перчаток.

Стягивая их на ходу, девица юркнула за конторку, подергалась, сбросила с себя лягушачью шкурку фартука и в один миг стала выше ростом. Сменила тапки на каблуки, догадалась я.

– Я тут одна за всех! – улыбнувшись, объяснила мне мастерица перевоплощений. – А вы номерочек хотите? Двухместненький? На сколько часиков?

И она выглянула за дверь, которую я оставила открытой, высматривая сопровождающее меня лицо.

– Девушка, как вас зовут? – проникновенно спросила я.

– Вика, а что? – девица насторожилась. – Не, я не лесбиянка!

– Я тоже! – успокоила ее я. – И номерочек мне не нужен, я к вам совсем по другому делу пришла. Помогите мне, пожалуйста.

Я одну за другой положила на конторку сторублевки.

Девица смела их одним махом.

– Я сестру ищу, – просительно улыбнулась я. – Моя старшая сестра несколько дней назад поскандалила с мужем и ушла из дома. Телефон не взяла и сама не звонит, куда подевалась – никто не знает, я беспокоюсь, ищу ее! Мне ваша сменщица-горничная сказала, будто видела тут похожую женщину: в соломенной шляпе с подсолнухом, в черных очках, с длинными волосами…

– Такую? – девица снова засмотрелась в дверной проем.

Я оглянулась и успела увидеть уплывающий за угол желтый диск. Непонимающе взглянула на собеседницу:

– А как же?

Она легко поняла мою растерянность:

– У нас есть черный ход. Со второго этажа, где комнаты, можно спуститься по винтовой лестнице во внутренний дворик, а оттуда выйти на улицу через сквозной проезд автомойки или…

Не дослушав подробности местной топографии, я выскочила за дверь и побежала вдогонку за шляпой.

Оставшись одна в квартире подруги, временно исполняющая обязанности хозяйки Ирина Максимова стойко держала оборону. Поскольку угроза вторжения вооруженного украденными ключами врага еще не миновала, Ирка на всякий такой случай снова бронировала фасад щитовидной крышкой, которую сверху прикрыла фартуком, и вооружилась скалкой, которую пока что задействовала по прямому назначению – стала раскатывать тесто для хачапури. В результате, когда за дверью уже привычно захрустели пограничные скорлупки, руки у Ирки были вымазаны мукой и маслом, их надо было мыть, и с марш-броском в прихожую она замешкалась.

Слесарь Геннадий, не имеющий представления о том, по какой причине ему не открывают, досадливо цыкнул, перекинул из одного угла рта в другой перо зеленого лука и согнулся пополам, приблизив испещренное багровыми прожилками лицо к дверному замку, предположительно, нуждающемуся в починке.

Слесарь Геннадий спешил осмотреть фронт предстоящих работ, чтобы прикинуть, успеет ли он справиться за полчаса-час. Больше одного часа своей многотрудной жизни Геннадий на данное мероприятие выделить не мог. Не опохмелившись до обеда, он всерьез рисковал скончаться.

– Щас помру, – пожаловался похмельный слесарь замочной скважине, после чего застонал и зажмурился. Острый белый свет в конце замочноскважинного туннеля больно сверлил мозг.