Текст книги "Последний путь под венец. В костюме голой королевы"

– Ну-у-у-у… Тут, конечно, уже много чего сделано… Но потолок вот еще совершенно не охвачен! Можно, например, пострелять в него шариками с краской.

Я молча шагнула в комнату и переложила с пола на шкаф игрушечное пейнтбольное ружье.

– Еще на шторах покачаться можно, – добавила Ларочка, посторонившись, чтобы пропустить в помещение Тимоню.

Я проследила направление, в котором Лазарчук-младший припустил на четвереньках, и своевременно подхватила длинные хвосты занавесок.

– Лучше всего будет намотать их на карниз, – невозмутимо посоветовала Ларочка. – И тюлевую занавеску тоже… А шкафчики, я помню, привинчены к стенам?

Я кивнула и добавила:

– Розетки закрыты заглушками, ящики на стопорах, телевизор закреплен намертво, игрушки все качественные, сертифицированные, без использования анилиновых красителей. А на тот случай, если малыш надумает пожевать ковер, он выстиран гипоаллергенным шампунем с добавлением безвредной горечи.

– Вот это, я понимаю, ясновидение! – уважительно пробормотала в коридоре Настя Круглова, не имеющая своих детей.

– Отлично. – Лариса потянула меня за рукав, попятилась, и мы вышли из комнаты. – Тимочка, деточка, поиграй тут, мой хороший, пока мамочка с тетеньками поговорит!

– Если мамочка сердится на тетенек за то, что они вчера задержали на работе папочку, то тетеньки дико извиняются, но у нас был форсмажор! – сообщила я заранее, не дожидаясь, пока майорша Лазарчук начнет ругаться, как сапожница.

– Ага, я знаю.

Ларочка удобно устроилась на кухонном диване, сладострастно повозила затылком по мягкому подголовнику, успокоенно закрыла и снова открыла глаза.

– Я, собственно, потому и пришла. Вот, послушайте!

Она вытянула из кармана мобильник, придавила кнопочку и снова сложила руки и смежила веки, как меломан в ожидании начала великолепного концерта.

Телефон немного потрещал, как разогревающийся электрический камин, а потом заговорил человеческим голосом майора Лазарчука:

– Лена… Лена!

– Это Серега во сне разговаривает, – безмятежно пояснила Ларочка, не открывая глаз.

– У меня с твоим мужем ничего не было, нет и не будет! – на всякий случай ответственно заявила я.

– Я знаю, знаю. У тебя все, что надо, было, есть и будет со своим собственным мужем. Так что ты вне подозрений, – кивнула Ларочка и приоткрыла один глаз, ориентировав взгляд куда-то мне за спину.

– Ирка! – громко сказал в телефоне майор Лазарчук.

– У меня тоже все было, есть и будет только с моим Моржиком! – ответственно заявила Ирка.

– И ты тоже вне подозрений, – благодушно согласилась Ларочка. – Я вот этого не поняла, послушайте-ка…

Она замолчала, как учительница музыки, мысленно считающая такты, и резко кивнула:

– Вот!

– Харе Кришна! Харе, Харе! – грянул майорский голос в записи.

– Вот это откуда взялось? – строго спросила Ларочка и открыла глаза. – Что за бред? Мой Серега здравомыслящий мужик! Во что вы его втянули, девочки?

– Ты не волнуйся, Лариса, Кришна и его хари тут совсем ни при чем! – заверила Ларочку Ирка, не позволив высказаться Настасье, которая попыталась было объяснить, что Кришна и иже с ним фактически при всем, а как же иначе, а кто же сотворил мироздание?

– Божественное – это вообще не наша тема, это совершенно случайно приплелось, из-за Настасьи – вот она, познакомься, она шибко верит во всякие чудеса и удивительности, – сказала Ирка. – А у нас с Ленкой вообще-то самая обыкновенная детективная история случилась: в меня стреляли, ее ограбили, ключи и деньги сначала украли, а потом подбросили и еще детскую зачем-то разгромили, мы думаем, там что-то искали.

– Вы снова во что-то впутались, девочки? – весело удивилась любознательная майорша.

– Опять двадцать пять! – пробормотал в телефоне майор.

– А это он к чему? – насторожилась я.

– К тому, что мы снова впутались? – предположила Ирка.

– Нет, это Серега уже о своем, о сыщицком! – свободно махнула рукой Лариса. – Там дальше про вас с Ленкой ничего нет, один только редкий пунктир дедуктивного мышления. А двадцать пять – это сумма, которую вооруженные преступники в масках похитили из управления рынка «Буренушка». Двадцать пять тысяч рублей.

– Каких двадцать пять тысяч? Они оттуда тридцать лимонов унесли! – возразила я.

– Точно, точно, тридцать миллионов рублей! Мне Козлевич с Барановым рассказали, а они на брифинге были, так что информация из надежного источника! – подтвердила Круглова.

– Не знаете вы, девочки, что такое надежный источник! – усмехнулась майорша. – Вот я вам сейчас все расскажу.

Она благодарно кивнула, принимая из рук хлебосольной Ирки тарелку с блинчиками, затолкала в рот самый верхний – пухлый, дырчатый, еще дымящийся, и восторженно сказала:

– Ум-м-м-м-м!

– Ум, честь и совесть нашей эпохи, – пробормотала я, догадываясь, что Ларочкин надежный источник информации – это не иначе как бедолага Лазарчук, еженощно пытаемый любопытной супругой в состоянии беспробудного сна.

– Так вот!

Ларочка повозила вторым блинчиком в лужице сметаны, снова упомянула «умммм» безотносительно эпохальных чести и совести и наконец продолжила:

– Чтоб вы знали, продовольственный рынок «Буренушка» ограбили дважды!

– Доить вам, не передоить! – восхитилась Ирка.

– Причем о первом ограблении широкую общественность не информировали, так как там и кража пустяковая была, каких-то двадцать пять штук, и администрация рынка сор из избы выносить не хотела.

– А в администрации рынка, как известно, присутствуют выходцы из силовых структур, – вспомнила я. – Попросили, наверное, кого надо, из бывших коллег, и информация об ограблении дальше полицейских сводок не пошла.

– Наверное, – легко согласилась Ларочка. – Но после второго налета о первом, естественно, вспомнили. А там ведь какая история была? Двое вооруженных преступников в масках зажали в темном углу на пути к конторе администрации рынка владельца винно-водочного магазина. Он, кстати, так и не смог объяснить, зачем потащился со своими деньгами в управление. Мой источник полагает – эти двадцать пять штук винно-водочник кому-то в администрации на лапу положить собирался. У него, видите ли, большие проблемы были с продлением аренды и разрешением на строительство нового магазина.

– Тогда понятно, почему информацию о первом ограблении не хотели пускать в СМИ, – хмыкнула я. – Ну, хоть дело-то завели или вообще все замяли?

– Завели, конечно! Ты про нашу полицию слишком плохо-то не думай! – вступилась за честь мужнего мундира верная полицейская жена. – Хотя лучше бы и в самом деле не заводили, пожалуй. Глядишь, тогда и Санька был бы жив.

– Какой такой Санька? – осторожно спросила Ирка, стирая с лица улыбку, чтобы быстренько скривить физиономию в сочувственной гримасе, если окажется, что этот самый Санька нам знаком.

– Да Миронов Санька, уполномоченный из Чернореченского ОВД, – объяснила Ларочка. – Вы его, наверное, не помните, он на нашей с Серегой свадьбе со свекровью моей отплясывал, чуть не уморил пожилую даму сложными па и приятным волнением.

– Помню! – обрадовалась Ирка. – Свекровь твоя в желтом платье была, а Санька этот в голубой рубашке, и Лазарчук все шутил, что эта пара олицетворяет собой украинский флаг и служит зримым напоминанием о его корнях. Он же из Киева родом, так ведь?

– Серега – да, из Киева, а Санька местный был оболтус, – Ларочка вздохнула. – Хорошо хоть, ни женой, ни детьми не обзавелся, а то остались бы сиротами. Его, Миронова-то, как раз и бросили разбираться с ограблением винноводочного торгаша с «Буренушки». Санька за государеву службу душу не рвал, небось начальство думало, он это дело тихо похоронит.

– А он что – погиб? – спросила Круглова.

Мы с Иркой как раз молчали, сделав подобающие скорбные лица.

– Убили его, – снова вздохнула Ларочка. – Застрелили во время второго ограбления! Санька в тот день как раз на «Буренушке» был, все с тягомотным винно-водочным делом разбирался. Пришел в сто первый раз в контору, то есть в администрацию рынка, а там-то его лицо уже запомнили, и дверь бронированную открыли без вопросов.

– И грабители в масках ворвались в контору на его плечах?! – догадалась я.

– Ворвались, – подтвердила Ларочка. – А там беднягу Саньку сразу же застрелили, три лимона у перепуганных конторских забрали и бесследно смылись в неизвестном направлении!

– Так вот на чьи похороны Серега торопился в тот день, когда мы с ним забирали тебя из больницы! – кивнула мне Ирка.

– А журналистам на брифинге о том, что в ходе ограбления был убит полицейский, почему-то не сказали! – обиделась за все наше «смишное» племя Настасья Круглова.

– И я вам тоже, считайте, ничего об этом не говорила! – спохватилась майорша. – Все строго по секрету, между нами, девочками!

– Мы будем молчать, как партизаны на допросе! – пообещала Ирка.

– А нас еще будут допрашивать? – испугалась Настя.

– Уже нет, – успокоила ее я. – Лазарчук ведь сказал, что не хочет заниматься нашей ерундой, потому как у него своих серьезных дел выше крыши. Нашу детективную историю мы как-нибудь сами распутаем, без профессиональных сыщиков, в частном порядке.

– Может, я чем помогу? Вы звоните, если что, – вставая с дивана, предложила Ларочка.

Ей было совестно, что профессиональный сыщик Лазарчук проявил душевную черствость и бросил нас с нашими проблемами на произвол судьбы. Я хотела сказать Ларисе «спасибо», но тут из комнаты донесся пронзительный поросячий визг.

– Иду, Тимоня, иду! – подхватилась Ларочка.

– Это не Тимоня, – догнав ее на пороге детской, объяснила я уже очевидное.

Ярко-розовый меховой поросенок на батарейках бодро шаркал по полу, утробно хрюкая и заливисто визжа. Тимоня, запустивший Пана Солонинку в многотрудный поход по заваленному разным хламом ковру, восторженно хохотал и раскачивался на попе, как Ванька-встанька.

– Иди к мамулечке, мой зайчик! – присев на корточки, позвала его Ларочка, и зайчик порысил к мамулечке на четвереньках, с легкостью обойдя на дистанции буксующего поросенка.

– Ой, Лен, какие интересные у вас игрушки! – простодушно восхитилась Настасья.

– Это Пан Солонинка, я его Масяне из Чехии привезла, – мне вдруг захотелось похвастаться, какая я хорошая мать. – А вон того белого кролика – он тоже самоходный, и у него глаза сверкают красными огнями – я привезла из Германии. А эту собаку купила в самолете, возвращаясь из Ниццы. Она сама по себе ничего не делает, но у нее внутри диктофон, можно записывать короткие фразы. Мы с Масяней оставляем друг другу сообщения, вроде записок, типа: «Привет, мамочка, я тебя очень люблю!» Вот послушай!

Я подняла с пола игрушечного щенка с очаровательно придурковатым выражением тупой рыжей морды, нажала на лапку с надписью «play», и встроенный механизм послушно воспроизвел последнюю запись.

Только это было вовсе не «Привет, мамуля, я тебя люблю!». Некая мать упоминалась в коротком тексте отнюдь не с нежным чувством, да и голос был совсем не Масин.

– Это кто же так ругается?! – шокировалась Ларочка, отпрянув от игрушки вместе с майорским отпрыском, которому было еще очень рано знать такие слова.

– Не знаю. Голос женский…

– Ну, мы пошли. – Ларочка заторопилась, и я не стала ее задерживать.

Мне хотелось поскорее еще раз без помех прослушать ругательную запись.

«Твою мать!.. Да где же?.. Господи, помоги мне! Неужели все напрасно, вот ведь сука…»

– Судя по интонации, она сказала еще не все, что хотела, – заметила Круглова, кое-что понимающая в дикторских начитках. – Просто запись оборвалась.

– Там памяти всего на 15 секунд звучания, – объяснила я, думая о другом.

Чтобы включить запись, надо нажать на правую заднюю лапку собачки. Новый текст автоматически стирает предыдущий и воспроизводится при нажатии на левую песью лапку. Скорее всего, игрушка лежала на полу, и эта женщина, бормоча ругательства, сама не заметила, как наступила на нее. Ей не до этого было, она что-то искала и уже почти отчаялась найти…

– Так, значит, это был не он! – сказала Ирка, опередив мои мысли на шаг. – Не рыжий мальчик. Квартиру громила какая-то баба!

– Дело ясное, что дело темное! – выразила общее мнение Настя Круглова.

И тут же встрепенулась:

– А хотите, девочки, я вам на кофейной гуще погадаю? Вдруг это поможет?

– А вдруг нет?

Я вздохнула, присела и пошла на корточках, собирая с пола разбросанные игрушки.

– Правильно, сделаем уборку в этом свинарнике! – Ирка подхватила и вырубила натужно гудящего Пана Солонинку. – Может, между делом найдем под завалами и то, что искала та баба!

– Найди то, не знаю, что! – фыркнула я, не разделяя подружкиного оптимизма.

Зато я в полной мере разделяла ее жгучее любопытство.

Катька посмотрела на небо – голубенькое и мелкое, как фаянсовое блюдечко.

По блюдечку жиденьким творожком расползлись облака, и Катька с сожалением вспомнила: а молоко-то скисло! Вадик с вечера забыл поставить бутылку в холодильник, и к утру оно, конечно же, скисло. А почему бы ему было не скиснуть? Погоды, как сказали бы в девятнадцатом веке, чудные стоят! Инда взопрело все!

Ночью было плюс двадцать пять, инда взопреешь, в самом деле… Косой солнечный луч поскользнулся на полированной завитушке мраморного постамента и взбрыкнул, угодив Катьке прямо в глаз.

– Премного благодарствуем, Ваше Императорское Величие! – пробормотала Катька, без должного почтения кивнув своей тезке.

Императрица Екатерина Какая-то – Катька забыла ее порядковый номер – равнодушно смотрела поверх голов одинаковых, словно игрушечные солдатики, молодых голубых елей на высокое крыльцо Законодательного Собрания.

Катька в сотый раз порадовалась тому, что всю дорогу от работы до дома с удовольствием идет по красивейшим местам краевого центра. По некрасивейшим она ходила бы безо всякого удовольствия. Качественным дорожным покрытием могла похвастать только главная улица города, а у Катьки на ногах были двенадцатисантиметровые каблуки, – Катька считала, что у нее короткие ноги.

– Зато их у тебя две! – успокаивал ее любящий сын. – А этим не каждый может похвастаться!

В подтверждение своих слов Вадик потрясал пухлым томиком Стивенсона: на книжной обложке был нарисован одноногий пират, заметно уступавший Катьке как по количеству нижних конечностей, так и по их длине.

Нормальные у Катьки были ноги, никакие не короткие. Это ей мать когда-то внушила, что она не суперпупермодель.

Мать всегда была пессимисткой. Моменты, когда она скрепя сердце соглашалась с оптимисткой Катериной, что «жизнь хороша, и жить хорошо», были редкими и приходились на пик романтической увлеченности очередным «идеальным мужчиной». Катькин личный опыт утверждал, что таковых в природе просто не существует, с чем она в свои тридцать лет мирилась с легкостью – как с перманентным безденежьем, например. А мать ни с чем таким мириться не хотела. Без устали проклиная несовершенство мира и свою собственную в нем злую долю, она и в пятьдесят не прекратила деятельных поисков своего Единственного и Неповторимого. Что и говорить, пессимизм у матери был своеобразный. Деятельный такой пессимизм, редкое явление природы.

Катька усмехнулась, и какая-то бабулька-огородница, притулившаяся на парапете подземного перехода с нехитрым товаром, посмотрела на нее с надеждой. Катька притормозила и с прищуром взглянула на бледно-зеленые восковые перцы, которые можно было бы потушить с капустой и луком, и получилось бы вкусное блюдо, ничем не хуже пшенной каши, которую она думала сварить на ужин, пока не вспомнила, что молоко-то, черт его побери совсем, скисло.

– Помидорчики, перцы, морква – все свеженькое, только с грядки, покупай, красавица! – заискивающе сказала бабка.

Она так и сказала: «морква», и за одно это смешное слово, а вовсе не за то, что ее назвали красавицей, Катька скупила бы весь бабкин фураж мелким оптом. Но в кошельке застенчиво мялась последняя десятка, а в доме не было не только молока, но и хлеба.

Не сказать, что Катька с Вадиком к этому не привыкли. Привыкли! Катькиной зарплаты детсадовского психолога мало на что хватало, а финансовой помощи им ждать было неоткуда. Родни, кроме матери, у них не имелось, а мать и сама в миллионерши и олигархини до сих пор не вышла, хоть и старалась изо всех своих женских сил. Собственно, эти ее старания почти все материны заработки и съедали. Катька отвела жадный взгляд от морквы и перцев и заторопилась в переход.

Там царили приятная прохлада и не слишком приятные запахи, и, сморщив нос, Катька снова вспомнила: а ведь молоко-то скисло! Значит, сегодня в доме есть простокваша, и на ней можно замесить отличное тесто для пирожков, а в начинку как раз милым образом пойдет капуста безо всяких там перцев!

Решив головоломный вопрос с ужином, она совсем повеселела и вынырнула из подземного перехода с расправленными плечами и высоко поднятой головой. А коварный сквозняк тут же бросил ей в лицо пригоршню щекотного тополиного пуха, от которого Катька моментально расчихалась. У нее, как и у матери, на этот противный пух была жуткая аллергия.

Глаза заслезились, нос зачесался, пришлось остановиться и лезть в сумку за влажными салфетками, которые она, разумеется, уронила (закон подлости!). А нагнувшись, чтобы поднять, вдруг увидела в канавке у тротуара сложенный квадратиком носовой платочек – белый, как лилия.

Загнутый ветром уголок встопорщился, демонстрируя аккуратно вышитый вензель: «МУ», что вряд ли было уменьшительно-ласкательным от полного имени любимой собачки немого Герасима. Это «МУ» на сто процентов означало «Милада Ульянцева»!

Миладой Ульянцевой после третьего и на данный момент последнего брака звалась Катькина мать, и это самое комичное «МУ» на лилейном лепестке батистового платочка Катька вышила собственноручно.

– Вот мамаша-растеряша! – беззлобно выругалась любящая дочь, подобрав мамин платочек.

Сквознячок очень любил эту шутку – швырять тополиный пух в аллергиков на подъеме из перехода. Очевидно, мать приступ неуемного кашля настиг на том же месте, что и дочь. Вот она и полезла в карман за платочком…

– А говорила – раньше осени меня не ждите! – пробормотала Катька, уже понимая, что родительнице снова не повезло с прекрасным принцем.

Королевы-матери из нее опять не получилось.

Эх…

Катька сокрушенно вздохнула. Ей было жалко непутевую мать, потому что на этот раз та особенно серьезно настроилась заарканить идеального мужчину. И без промедления въехать в рай на его широких плечах. И всю семью на них туда же вывезти…

– Ты меня сейчас ни о чем не спрашивай, Катюша, – голосом рассыпчатым, колючим и твердым, как черствые хлебные крошки, сказала она дочери в последнем телефонном разговоре с неделю назад.

Колкие крошки забивались в дыхательные пути и не давали Катьке влезть в монолог королевы-матери с возражениями.

– Какое-то время я буду отсутствовать, но ты за меня не волнуйся, со мной все будет хорошо. А потом я вернусь, и тогда мы все заживем совсем по-другому, – пообещала мать.

– Когда ты вернешься? – спросила Катька, благоразумно пропустив мимо ушей заманчивые и нереальные посулы.

– Не скоро, – уклончиво ответила мать. – Пожалуй, не раньше осени.

И вот прошла всего неделя, на дворе конец мая, а мать уже тут как тут – опять, значит, ее постигло жестокое разочарование. Ну, ничего. Домашние пирожки с капустой ее утешат. Пирожки с капустой кого хочешь утешат!

Катька заспешила, зацокала каблуками с опасным ускорением и домой примчалась разрумянившаяся, с блестящими глазами.

– Явилась? – открыв ей дверь, снасмешничал Вадик – большой, умный мальчик неполных двенадцати лет.

– Не запылилась! – легко ответила Катька и сунула голову в комнату. – А мать где?

– Так это же тайна, покрытая мраком неизвестности! – напомнил умный мальчик. – Ты же сказала, что этот страшный секрет откроется только осенью!

– Так ее и не было, что ли? – Катька перестала улыбаться и привалилась плечом к косяку.

Лилейный платочек, подобранный на улице, был чист и свеж. В канавке он пролежал совсем недолго!

Катька ощутила беспокойство.

Где же все-таки мать?

В добрую хозяюшку я играла недолго, сразу же после завтрака вошла в роль злой начальницы и прогнала Настасью на работу.

Однако Круглова уже прониклась духом товарищества и братства, то бишь сестринства, и в обед позвонила, чтобы поделиться с нами бесценной информацией.

Оказывается, авторитетный кришнаитский гороскоп твердо обещал мне на ближайшие дни черную полосу, обесцветить которую можно было только путем срочной раздачи бедным девочкам отварного риса со специями и коричневых шерстяных одеял!

– Нет, ну, крупа в доме есть, так что каши наварить не проблема, – сказала на это Ирка, озабоченно похлопав дверцами кухонных шкафчиков. – Но где ты в наших широтах по-быстрому найдешь бедных девочек, охочих до перченого риса?!

– Спроси еще, где я возьму коричневые одеяла? – подхватила я. – И какой дурак в здравом уме и в твердой памяти станет укутываться в колючую шерсть в такую жару?!

И я непререкаемым командирским тоном велела энтузиастке Кругловой придумать что-нибудь поумнее.

Она и придумала – прислала мне по электронной почте картинку с эпическим названием «Куда не надо прятать ценные вещи». Этот шедевр инфографики наш студийный дизайнер сваял для передачи «Ваш дом», в очередном выпуске которой предполагалось осчастливить телезрителей полезными советами по защите ценного имущества. На картинке была изображена в высшей степени абстрактная квартира-студия, где унитаз стоял бок о бок с платяным шкафом, рояль соседствовал с ванной-джакузи, а холодильник помещался на персидском ковре, длинный язык которого вылез на открытый всем ветрам и ливням балкон, украшенный башенными часами в резном краснодеревянном корпусе.

Такую оригинальную планировку породила необходимость разместить в привязке к конкретным предметам интерьера кусочки пояснительного текста. Содержащие их аккуратные овалы с прилепленными к ним треугольничками походили на куриные яйца, пробитые острыми клювиками выбирающихся наружу птенцов.

Ирка, взглянув на картинку, вполне резонно поинтересовалась:

– Это еще что за помесь инкубатора с дурдомом?

– Это такое наглядное пособие для начинающих буржуев, – объяснила я, как сама поняла. – Смотри, тут показано, где именно в квартире не надо прятать ценные вещи.

И я прочитала с экрана:

– «Бачок унитаза только кажется надежным местом, так как требует времени и сноровки на вскрытие». И вот еще: «Зеркала, картины и настенные ковры – ненадежные тайники, они легкодоступны и проверяются в первую очередь». А это мудро: «Видео– и аудиоаппаратуру могут унести вместе с ценностями»!

– По-моему, это больше похоже на ликбез для начинающего квартирного вора! – с нескрываемым подозрением сказала Ирка и потеснила меня у монитора. – Читаем: «6 % россиян считают надежными тайниками холодильник, духовку и банки с крупами», «7 % россиян хранят деньги в матрасе или под ним», «10 % прячут ценности в вещах на антресолях», «20 % держат деньги в книгах или между нами», «26 % используют для хранения своих сокровищ стенки, комоды, письменные столы, секретеры, тумбочки и пианино» и «только 4 % россиян устраивают мини-тайники в полу и стенах, на которые воры обращают внимание в последнюю очередь»! Натуральная инструкция для вора!

– Вот именно! – согласилась я. – То есть грамотный домушник, следуя данной инструкции, первым делом должен обшарить полки и ящики, переворошить белье и одежду, перевернуть и выпотрошить матрас, скатать ковры, сорвать со стен зеркала и картины, опустошить банки с припасами и взломать унитазный бачок… Ты понимаешь, что получается? Получается, что баба, разгромившая Масину комнату, выполнила только малую часть обязательной программы домушника!

– И слава Кришне, – пробормотала Ирка.

– По-моему, одно из двух: либо она не знала, как правильно вести поиски скрытых ценностей в типовой российской квартире, либо ей кто-то помешал развернуться как следует.

– Либо и то, и другое вместе! – заключила Ирка.

– Может, это я ей помешала? – задумалась я вслух. – Спугнула ее, когда лезла в дом по оборванной балконной веревке?

– Ой, да ты так лезла! – Ирка пренебрежительно фыркнула. – Со скоростью три сантиметра в минуту вверх, три метра в секунду вниз! Улитки, и те ловчее ползают! Кого ты там могла спугнуть?!

Я сначала надула губы, но посмотрела на себя в зеркало и передумала обижаться. Иркино категорическое утверждение, будто я никого не могла напугать, с некоторой натяжкой можно было засчитать как комплимент. Лицо мое сегодня выглядело не так страшно, как сразу после операции, и я уже предвидела наступление того во всех смыслах светлого дня, когда я смогу показаться на люди без темных очков. Недели через две, пожалуй.

И тут я вспомнила: мне же завтра швы снимать! Надо же – чуть не забыла! Одна мысль о том, что завтра я избавлюсь от чертовски неудобных, колючих, как проволочки, ниток на веках и сразу же стану лучше видеть, подняла мне настроение.

Я с аппетитом съела приготовленный подругой обед, чем порадовала и ее тоже. Улыбаясь, мы сели пить кофе с конфетками и мирно болтали о разных женских пустяках, пока Ирку вдруг не потянуло на подвиги.

– Ну, какие у нас еще есть важные дела? – спросила она, покончив с таким безусловно важным делом, как истребление крайне вредных шоколадных конфет.

– Надо бы до возвращения Масяни три тысячи рублей бумажками на пятаки поменять, – вспомнила я. – Но это не срочно.

– Вот интересно, – Ирка в задумчивости постучала ложечкой по зубам. – Зачем кому-то понадобились ваши шестьсот пятаков? Для чего они вообще нужны?

– Ну… – задумалась я.

Вопрос был вовсе не праздный.

– На прошлой неделе по всему городу расставили новые автоматы с квасом, они как раз только пятаки принимают, – напомнила я. – За два пятака можно купить стаканчик квасу или лимонада.

– А за шестьсот пятаков – аж триста стаканчиков, на все лето хватит, хоть залейся, – нетерпеливо кивнула Ирка. – Еще версии есть?

– Еще? Вот я читала, из пятаков, сложенных столбиком в капроновый носок, получается прекрасное оружие ближнего боя, – сообщила я. – Увесистая металлическая колбаска, не хуже кастета.

– Шестьсот пятаков – это примерно двадцать сборно-разборных кастетов, можно вооружить целую банду хулиганов, – Ирка снова кивнула. – Что еще? Ты думай, думай, на люмпенах – любителях кваса и уличных потасовок – не зацикливайся.

Я еще немного подумала и вспомнила:

– Тележки для багажа в зарубежных аэропортах и супермаркетах доверчиво принимают наш пятак за монетку в два евро! Наши люди этим часто пользуются, я знаю.

Ирка заерзала на диване, захихикала:

– Ой, я представляю себе это экстренное сообщение в новостях! «Пассажиры трех бортов из России вступили в преступный сговор и совершили одновременный угон шестисот багажных тележек! Деятельность крупнейшего авиапорта Германии парализована!» Пожалуй, это сойдет за теракт!

Мы дружно похихикали, воображая себе эту картину – сеанс одновременного угона эшелона багажных тележек, а потом Ирка решительно помотала головой и сказала, что версия с тележками принимается только «до кучи».

Просто потому, что три – это счастливое число, а вообще-то надо придумать что-нибудь поумнее.

Тем более что у нас утащили не только пятаки, но и рублики с «двушками» – считай, всю Масянину коллекцию монет, за исключением только медной мелочи. И, если придумать, зачем кому-то понадобилась оптовая партия пятаков, еще кое-как можно, то толково пристроить куда-то тяжкий груз монет помельче сложновато даже в фантазиях.

– Ирка, ты гений! – вскричала на это я. – Ну, конечно, как же я сразу не подумала! Коллекция! Ирка, всякие разные монеты ведь страшно интересуют нумизматов, а они ребята азартные до фанатизма, и за какую-нибудь потертую металлическую денежку продадут родную маму!

– Или ограбят чужую квартиру! – Подруга победно хлопнула в ладоши. – Ленка, ты тоже гений!

Она прищурилась, почесала висок и спросила меня прямо, как гений – гения:

– Ну, и что из этого?

Я отодвинула чашку, встала и пошла к телефону.

– А много ли в наших краях отчаянных нумизматов? – Ирка, оставшаяся в кухне, повысила голос.

Я на этот риторический вопрос не ответила – я уже набирала нужный номер.

Хобби – это как течение Гольфстрим: оно подхватывает несет, согревает и по мере того, как набирает силу, становится все более глобальным.

Иной клуб по интересам обгонит по численности какую-нибудь партию. И, право, странно, что наши ушлые политики до сих пор не используют такие мощные ресурсы, как Ассоциация Вышивальщиц Тамбурным Крестом или Объединение Выпиливателей Лобзиком, а военное ведомство не проводит массовую мобилизацию любителей ролевых игр! В случае чего, спецподразделение боевых гномов в эльфийской броне и со специально обученными огнедышащими драконами на коротких поводках наделало бы немало шороху.

Телефончик городского клуба нумизматов мне подсказали в справочной службе. Я позвонила по указанному номеру, чин чином представилась и попросила порекомендовать мне самого что ни на есть крупного и авторитетного в наших краях специалиста по нумизматике.

Мне нужен был мастодонт и корифей. По опыту общения с представителями разных более или менее творческих объединений я точно знаю, что именно они – возвышающиеся над толпой мастодонты и корифеи – бывают информированы о кипучей жизни своих соратников гораздо лучше, чем непосредственное руководство союза, занятое докучливыми вопросами сбора членских взносов, аренды площадей и организации выставок.

Мастодонтом и корифеем в наших широтах числился некий Костин Игорь Николаевич. Я получила в секретариате Союза продолжателей дела Кощея Бессмертного его телефончик и адресок и, поскольку телефончик упорно молчал, решила наведаться к мастодонту в гости. Ирка, естественно, увязалась со мной.

Мы спрятали свои синяки за темными стеклами солнцезащитных очков и вызвали такси.

Эльза Альбертовна была немного старомодна. Не в смысле внешности, конечно, «на глазок» ей даже самые злые завистницы не дали бы больше тридцати пяти. Просто у Эльзы были несовременные взгляды на взаимоотношения между полами.

Модного феминизма она не признавала, женскую хитрость ставила выше мужского ума, и всех представителей так называемого «сильного» пола делила на две категории: «годен» и «негоден». Компромиссов, как у военкомов с их иезуитской формулировкой «годен условно», у Эльзы не было. Мужчину либо можно было использовать с выгодой для милой дамы, либо никак нельзя.

«Негодных» Эльза или просто не замечала, или без церемоний выталкивала на обочину своей жизни, а на «годных» ехала с большей или меньшей скоростью, на то или иное расстояние. Ибо давно уже и не нами, изрядно испорченными феминизмом, чтоб он вовсе провалился, придумано и сказано, что мужчина – это не роскошь, а средство передвижения по жизни!