Текст книги "Лето в пионерском галстуке"

– Ир… – Он решился спросить то, что его давно интересовало.

Она уже отвернулась, собираясь уйти, но вопросительно посмотрела на него через плечо.

– Почему отношения с Женей – секрет? Что тут такого?

Ира натянуто улыбнулась:

– А ты разве не знаешь? Весь лагерь, по-моему, в курсе.

– Нет, сплетни не слушаю.

– Ладно, скажу. Все равно ведь выяснишь. Женя женат. Нет, он собирается развестись, но когда это будет… Не говори никому, хорошо? Не хочу слухов. Ладно – узнают о нем, но если обо мне, что я чужую семью рушу… Дело житейское, но может выставить меня в очень невыгодном свете. Мы же в лагере, тут дети, мы все пропагандируем семейные ценности, и какой я им пример подам?

Юрка опешил от такой честности, но решил, что переварит эту информацию позже.

Ира вздохнула и напоследок сказала:

– Ладно, возвращайся на репетицию, а то скоро уже горн к ужину будет. Пообещай мне, что возьмешься за ум.

– Хорошо.

Уходя, она добавила:

– И перед Володей извинись.

В кинозал Юрка возвращался с твердым намерением сейчас же поговорить с Володей. Прежде всего – действительно извиниться. Но, увидев, как худрук носится по сцене, потрясывая сценарием в руках, услышав его дрожащий от напряжения и усталости голос, Юрка понял, что сейчас не время. Вспомнил слова, которые пару минут назад произнесла Ира, и решил вести себя как взрослый.

Сигнал горна, зазывающий на ужин, застал труппу врасплох. Актеры во главе с Володей ринулись искать свои отряды и строиться в столовую. Но договорились, что после ужина все, чья игра вызвала недовольство у Ольги Леонидовны, вернутся в театр и продолжат репетировать.

Когда выходили из кинозала, Юрка ткнул Володю в бок и улыбнулся – хотел как-нибудь обозначить свое присутствие и интерес. Володя тоже улыбнулся, но уж очень сконфуженно и натянуто.

Эта улыбка окончательно сбила Юрку с толку. Володя почти поцеловал его, а теперь был дерганым и нервным, то бледнел, то краснел. Почему? Вдруг на самом деле не хочет? Вдруг он это из жалости? Но разве целуют из жалости? Ну, почти целуют… Надо было как-то пережевать все это, переварить, осознать.

На полпути к столовой Юрка понял, что у него совершенно нет аппетита, хотя не ел он с самого завтрака. Из-за этой улыбки все стало еще запутаннее. У Юрки в голове роилось столько вопросов, мыслей, догадок и сомнений, что он чувствовал себя жутко уставшим. И последнее, чего ему сейчас хотелось, – торчать в столовой среди гомонящей толпы, снова видеть неподалеку Володю, не сметь к нему подойти и только задаваться новыми вопросами.

Быстро перекусив, Юрка вернулся в пустой кинозал. Сперва хотел снова усесться за пианино, попробовать наиграть что-нибудь, но на зрительском кресле в первом ряду увидел забытую тетрадку. Он сразу узнал измятую обрисованную обложку – это была рабочая тетрадь Володи. Неужели забыл ее, когда в спешке собирался на ужин?

Юрка поднял тетрадь, без особого интереса стал листать. Нашел много карандашных заметок на полях. В основном технические: «Уля переигрывает», «пров. декор. лес.», «костюм для бабушки?» и подобные. Юрке почему-то было очень любопытно рассматривать эти заметки, хотя он и так знал многое – Володя озвучивал эти задачи на репетициях. Дочитав сценарий почти до конца, Юрка добрался до сцены с немцем и заметил перед ней надпись всего в одно слово: «Юрчка». Сердце пропустило удар, на мгновение сбилось дыхание. Володя написал здесь его имя, когда решил отдать эту роль ему, но как написал! Он хотел написать «Юрочка», но в спешке пропустил букву? Неужели про себя Володя называет его именно вот так ласково? Вслух он никогда его так не называл!

Пока остальной лагерь ужинал, Юрка читал и учил свои слова. Их было немного – всего несколько реплик, но сложных. Гестаповец Краузе был отрицательным, негативным персонажем, и этот злой образ никак не вязался у Юрки в голове с нежной карандашной надписью над его репликами.

Но Юрке хотелось приятно удивить Володю, и он начал репетировать. Ходил по сцене, читал свои слова пустому залу, воображал, что вот он: сидит за столом, перед ним Зина, и он ведет допрос… Юрке казалось, что у него даже неплохо получается. Но потом заскрипела ступенька, и в зал вернулись актеры.

Компания собралась немаленькая: сам Юрка, ПУК в полном составе, Настя и Саня. К аутсайдерам присоединился и Олежка, хотя его игрой были довольны все. Еще очень хотела прийти Маша, но Ира Петровна утащила ее в отряд – репетировать танцевальный номер первого отряда для праздничного концерта на день рождения лагеря. Маша брыкалась, но пришлось идти, а Юрка порадовался тому, что вечер пройдет без ее заунывного бренчания.

Пока малышня готовилась к прогону сцены с фашистами, Юрка с ПУКами и Володей сидели в зрительном зале на соседних креслах. ПУКи молчали, но все равно мешали Юрке, при них он обязан был делать вид, будто ничего особенного не произошло и не происходит, хотя внутри Юрки уже больше часа визжали сирены, гудели поезда, все дымилось и грохотало: «Хватай Володю и беги!»

– В чем-то Ольга Леонидовна права, – задумчиво произнесла потенциальная жертва похищения. – Партизаны находились там под постоянным подозрением. В Оболи две тысячи немецких солдат, колонна карателей. Смерть под пытками партизанам была обеспечена, только попадись… а мы играем так, будто герои вообще страха не испытывают!

– Ей не пионеры нужны, а актеры драматического театра! – возмутился Юрка. – «Мораль этого спектакля в том, чтобы показать, что каждый человек может быть героем», – повторил он слова воспитательницы. – Знаешь что? Мы настоящие не смогли бы воевать и тем более победить, как те дети, которые сражались в войну. А она просит, чтобы мы это сыграли.

– Ой, не болтай, Конев, накаркаешь. Все мы сможем, – скривилась понурая Ксюша.

– Я же говорила, что надо современное ставить, – протестующе заявила Ульяна и негромко запела приятным голосом: – «Ты меня на рассвете разбудишь…» [11]11
  Текст песни «Я тебя никогда не забуду» из мюзикла «Юнона и Авось» (либретто А. Вознесенского, муз. А. Рыбникова).


[Закрыть]

Полина равнодушно пялилась в пол.

Володя не обратил на протест никакого внимания, взглянул на Юрку и пожал плечами.

– Смогли бы. Война же – так и так убьют, тут либо сдаться, либо мстить за тех, кого уже убили. Ладно, это лирика. К делу.

В зале царила напряженная атмосфера. Володя, который и так в этих стенах всегда становился натуральным требовательным худруком, теперь и вовсе стал безжалостным: не обращал внимания ни на что вокруг и полностью погрузился в репетицию. Срывался на крик, ругал актеров, гонял малышню, хотя те и без того сегодня были тише воды ниже травы.

А Юрке было откровенно скучно. До сцены с Краузе было еще далеко, не факт, что Володя вообще собирался прогнать ее. И вот чем ему было заняться? Томиться в ожидании окончания репетиции и надеяться, что Володя будет в настроении поговорить с ним? Ну нет, Юрка устал все надеяться и ждать – ему последние три часа казались вечностью.

Посреди репетиции казус случился с Ульяной. Она жутко переигрывала, и после очередного повторения одного и того же монолога Володино терпение лопнуло. Он оборвал Ульяну на полуслове криком:

– Неужели ты не слышишь, как ужасно играешь? Ты понимаешь, что ты мститель? Ты партизан, Уля! Почему ты говоришь свой текст так, будто со стульчика на утреннике в детском саду?

Володя, конечно, перегнул палку. Юрка нахмурился – сейчас, среди общего напряжения, после критики Ольги Леонидовны, это было уже слишком. Неудивительно, что Ульяна разревелась. И Володя, конечно, тут же пожалел о своем поведении и бросился ее утешать. Сконфуженно приобнял, а та не упустила возможности тут же уткнуться ему в плечо, пачкая рукав рубашки слезами, соплями и тушью.

– Ульяна, извини меня, я не хотел так… Глупость сказал. Ну все, ну перестань.

А Ульяна вздохнула и прижалась еще крепче.

Юрку охватила злоба и ревность – еще одна такая же, как Маша, ревет только затем, чтобы Володя бросился лебезить перед ней. И ведь это работает! Совестливый, добренький Володя тут как тут с извинениями, унижается перед ней! «Жалостливый ты наш! – мысленно возмутился Юрка. – Танцует с Машами из жалости, небось и меня из жалости хотел поцеловать!»

Он зло потопал в угол зала, уселся на крайнее кресло, спрятавшись в тени занавеса, и, насупившись, уставился на бюст Ленина, пылящийся в углу. Вспомнив, как пару дней назад Володя заставил его стаскивать этот тяжеленный бюст со сцены, будто какого-то грузчика, Юрка фыркнул и нахмурился еще сильнее. Украдкой осмотрелся по сторонам и понял, что на его метания никто и внимания не обратил, один лишь Владимир Ильич из угла понуро глядел на него гипсовыми глазами.

– Что смотрите? – тихо спросил Юрка. Его никто не услышал – со сцены все еще раздавались надрывные всхлипы Ульяны и виноватое бормотание Володи.

Ленин ему ничего, конечно, не ответил.

Юрка встал и подошел к бюсту – высотой тот был примерно такого же роста.

– Никому я не нужен, – пожаловался Юрка и протянул руку ко лбу Ленина. Провел по шероховатой гипсовой лысине, тяжело вздохнул. – Мы с вами похожи, да? Вы тоже стоите в углу тут и пылитесь, никому не нужный… Эх, только вы меня и понимаете, Владимир Ильич. – Юрка взял голову бюста в обе руки и, потянувшись вперед, поцеловал Ленина в лоб. – Спасибо, что выслушали, мне даже полегчало…

– Юра! – зашипел Володя за его спиной. – Ты что творишь?! – Судя по тону, он был в ярости.

Юрка повернулся, взглянул на худрука. И правда, тот был разозлен не на шутку – его глаза метали молнии.

– Чего? Я репетирую! – и начал читать с листа Ленину в ухо: – Милая фройляйн, в стволе этой штуки, – он сложил пальцы пистолетом и ткнул ими Ленину в висок, – находится всего лишь один маленький тупоносый патрон. Его вполне достаточно для того, чтобы сделать ненужными все наши дискуссии и поставить последнюю точку в вашей жизни. Подумайте, милая фройляйн, последнюю точку в человеческой жизни! [12]12
  Цитата из книги «Когда смерть не страшна» В. Николаева и А. Щербакова.


[Закрыть]

– Юра, что это за антисоветские выходки?!

Юрка обернулся и растерянно посмотрел на него. Он сердился на то, что Володя упрямо его игнорирует. На сцене ревела Ульяна, а подруги и малышня хором ее успокаивали.

Володя подошел к нему и сказал в самое ухо:

– Ты ведь понимаешь, как это выглядит, да? Ты оскорбляешь память вождя революции.

– Ой, да было бы что оскорблять! – насупился Юрка.

– Как это понимать?

– Да к черту эту революцию! К черту Леонидовну с ее партизанами и фашистами! Они с Санычем только и делают, что одних обеляют, а других очерняют…

– Чего? Ты хочешь сказать, что фашизм очернили? Свихнулся? Что, так ролью проникся, что фашизм теперь не зло?

– А может, наоборот, коммунизм – не добро? А что? Володь, ты никогда не задумывался о том, почему нам так мало рассказывают о фашистской Германии? Все только об одном: война, истребление, концлагеря, а как же социальная и политическая структура? Почему про них – ничего? Не потому ли, что в СССР в то время все было точно так же, только вместо евреев в лагерях – несогласные, а вместо арийцев – партийные? У них даже своя пионерия была. Следовательно, то, что мы тут ставим, – неправда хотя бы только потому, что тут утверждается, что все немцы – мрази.

– К чему ты клонишь? – нахмурился Володя.

Юрка и сам не понимал. Он снова как маленький ребенок нес полную околесицу только ради того, чтобы на него обратили внимание. Юрке это не нравилось, он был противен сам себе, но ничего не мог с собой поделать. Не мог дать Володе снова вернуться к Ульяне.

– К тому, что немцы – такие же люди, как мы, а не мрази.

– Ой, да тебе-то откуда знать, мрази они или нет? Оттого, что у тебя дядя там живет? Ну и что? Это сейчас они нормальные, а тогда целая нация превратилась в убийц!

– Не вся, – воскликнул Юрка.

– Ну ясное дело, что не вся! Но Юра… Ох, нет, ну ты совершенно несистемный человек! Свободным быть можно и даже нужно, но не здесь! И если не можешь перестроиться, научись врать. Так, как говоришь ты, даже думать нельзя!

– Где-то я это уже слышал, – огрызнулся Юрка. – Но я о другом, Володя. Наш почетный коммунист Леонидовна требует от нас патриотизма только для галочки. Наши полукомсомолки кивают, а потом ревут. Но ты посмотри вокруг, им всем наплевать на этих героев! Эти девки здесь только из-за тебя.

– А ты разве нет? – Володя сверкнул глазами и развернулся, собираясь уйти.

Вообще-то Юрка тоже был здесь ради него, но, пожалуй, только одному ему было стыдно это признать. Стыдно не из-за отсутствия патриотизма, а из-за Володи, ведь ему единственному тут не наплевать. Володя делал спектакль не для галочки, не для того, чтобы привлечь чье-то внимание, – ему просто хотелось показать, донести до людей подвиг пионеров-героев. Он один был искренним и, наверное, чувствовал себя очень одиноко.

– Нет! Мне не все равно, – твердо заявил Юрка.

Как бы то ни было, свои ошибки он решил исправить потом, а сейчас Юрка просто не мог позволить, чтобы последнее слово осталось за Володей. ***

Время тянулось и тянулось, будто это были не жалкие тридцать минут, а тридцать часов. Секундная стрелка будто издевалась над Юркой – ползла медленно, запинаясь за каждое деление, так что казалось, между каждым ее шагом можно было отсчитать еще пять.

Наконец Володя громко хлопнул в ладоши, встал с места и сказал:

– Все на сегодня, ребята. – А Юрка отметил, что на часах было только без десяти девять, а заканчивать раньше совсем не в характере худрука, тем более сейчас, когда важна каждая минута. – Идите отдыхайте. Поля, Уля и Ксюша, вам задание между собой еще несколько раз прорепетировать диалог мстителей. Особенно ты, Уля. Пусть девочки подтянут тебя. Все уже не так плохо, но ты еще переигрываешь. Так, а ты, Саня, – мертвый фашист, запомни это и перестань храпеть, когда лежишь! Мертвый – не спящий! Понятно?

Все, к кому он обращался, закивали.

– Расходитесь.

Детвора разбежалась, девчонки, шушукаясь между собой, тоже вальяжно прошествовали к выходу, последней со сцены спустилась Ксюша. Юрка в этот момент был в другом конце зала и видел, как она подошла к Володе, но не слышал, о чем спросила. Володя отрицательно помотал головой.

Когда Ксюша ушла, Юрка потребовал ответа от Володи с ревнивыми нотками в голосе:

– Что она хотела?

– На дискотеку звала.

– А ты что?

– Ничего. – Володя легкомысленно пожал плечами. – У нас тут еще куча работы. Пойдем-ка, кстати, я хотел с тобой декорации обсудить.

Он поднялся на сцену и позвал Юрку за собой. Тот аж бровями зашевелил: «Он что, серьезно решил сейчас декорации обсуждать?» – но таки поплелся следом.

– Смотри, – указал Володя на левый угол. – Вот тут у нас будет реквизит базы: письменный стол, стулья, тут агитплакаты, в общем, база. А вот тут, – он отошел к правому краю сцены, – мы не до конца откроем занавес, и тут будет локация улицы. Тут будет полое бревно – тайник. Правда, нужно придумать, как спрятать оружие, чтобы его не было видно, бревно-то у нас не полое, как было у них, а обычное.

Юрка слушал его вполуха. Он бы и хотел сейчас вдаться в подробности, но не получалось сосредоточиться ни на чем, кроме того факта, что они с Володей наконец-то остались одни в пустом зале.

– А, ну хотя, в принципе, можно же положить его совсем вплотную к занавесу, а оружие засунуть под него… – Володя скрылся за занавесом, дернул плотную портьеру, и с нее тут же посыпалась пыль. – Тьфу ты, черт, нужно будет еще и их выбить перед…

Юрка больше не мог терпеть. Стремительно приблизился, толкнул Володю так, что тот, прижав собой занавес, уперся спиной в стену. Юрка взял края шторы и завернулся в пыльную ткань, спрятав себя и Володю от пустого зала.

– Что ты делаешь? – то ли возмущенно, то ли удивленно спросил Володя.

– Продолжаю с того места, на котором нас прервали. – Юрка хотел обнять его, но заглянул в обескураженные глаза и оробел. А Володя покачал головой:

– Я здесь не буду. Вдруг кто придет…

– Нас же не видно!

– Да… да, – прошептал Володя и коснулся руками его плеч.

Юрка, зажмурившись, устремился к его губам. Коснулся их и так и остался стоять, задержав дыхание и закрыв глаза, боясь, что сейчас случится то же самое, что и тогда у щитовых, что Володя оттолкнет его. Но он не оттолкнул. Юрка почувствовал его руки у себя на предплечьях и собрался было упорно не дать отодвинуть себя, но Володя сжал пальцы и притянул его к себе. И эти несколько невинных касаний губами к губам вызвали такую бурю чувств в Юрке, что ему казалось, в душе одновременно заиграли и нежный романтичный «Венский вальс», и стремительно-грациозный «Полет валькирий». Юрку закружило и подбросило куда-то ввысь, прямиком в небо, почти как пару часов назад из-за музыки. Но до сих пор он и не догадывался о том, что, чтобы взлететь, вовсе не обязательно играть. Что небо начинается в каких-то ста семидесяти сантиметрах от земли, там, где Володины губы. Еще он понял, что отныне все будет по-другому, все поменяется в нем, вокруг него тоже: и ночи теперь станут светлыми, и зимы – теплыми.

Вдруг Володя напрягся, спина натянулась струной, он отвернул лицо, но прижал Юрку еще крепче, до боли стиснул. Тот понять ничего не успел и вдруг оглох – Володя чихнул так громко, что зазвенело в ушах. Потом еще раз чихнул и еще раз. Выпутываясь из пыльного занавеса, оба смеялись: Юрка – запрокидывая голову, а Володя – сгибаясь пополам то от чиха, то от хохота.

Возвращаясь в пятый отряд, глупо хихикали, а Юрка вдобавок икал.

Малыши в этот вечер не буянили и даже не выпрашивали страшилок – наверное, Володя их слишком загонял. И впервые Юрка совсем не был рад тому, что они так быстро уснули, ведь это значило, что и ему пора уходить.

Прощались немного неловко. Молчали, Володя долго не отпускал Юркиной руки, будто чего-то ждал. Но Юрка не мог действовать – он хотел задать один мучивший его весь сегодняшний вечер вопрос, но никак не решался.

Но когда Володя отпустил его руку и негромко произнес «Пока!», то не оставил ему выбора. Юрка запаниковал – ждать до завтра сил не было.

– Нет, не пока! Я хочу поговорить с тобой, спросить.

– О чем?

– Я не понимаю. Ты говорил, что у тебя есть любимая девушка и что…

– Разве я говорил такое? – Юрка уставился непонимающе. Володя улыбнулся. – Я не говорил «девушка», я говорил «человек».

– Но… тогда кто это?

– Это старая история с очень скучным концом. Забудь о ней, – попросил Володя. И вдруг обнял его, но тут же отпустил. – Тогда и я забуду о «девушке со двора».

– Сложно такое забыть, – пробормотал Юрка.

– И не говори, – невесело усмехнулся Володя. Снова стиснул его руки и с сожалением сказал: – Юр, тянуть больше нельзя, а то Ирина тебя потеряет. Да и на самом деле спать уже пора. Теперь главное – дожить до завтра, да?

– Нет. Я приду к тебе сегодня, – перебил Юрка. – Ночью, когда все уснут. В двенадцать или, может быть, чуть попозже.

– Нет. Нам не стоит рисковать, тем более после сегодняшнего.

– Я не спрашиваю, а предупреждаю. Я приду. Постучу в окно.

– Не надо…

– Даже если не будешь ждать, я все равно приду.

– Ну… ну ладно. Все равно после сегодняшнего долго не усну. Только аккуратно, чтобы комар носа не подточил.

Подождать, когда уснут дети, труда не составило, но ждать отбоя у взрослых пришлось долго. Накопленная за день усталость всей тяжестью навалилась на Юрку, как только он лег в кровать. Несколько раз его затягивало в сладкий и вязкий сон, но каждый раз Юрка делал невероятное усилие над собой и заставлял себя проснуться – слишком сильно хотел увидеться с Володей снова.

Когда лагерь вместе с тишиной накрыла и темнота – часть фонарей выключили, – Юрка понял: пора, поднялся, оделся и вышел.

Он впервые видел, чтобы в лагере было так пусто и тихо. Юркино воспаленное недосыпом и тревогами прошедшего дня сознание представляло, будто враги Советского Союза таки сбросили атомную бомбу где-то неподалеку и все вымерло. Не слышалось ни уханья сов, ни лая собак из Горетовки, только сверчки ужасающе громким стрекотом выдавали себя. Впрочем, Юрка слышал, что некоторые насекомые могут пережить ядерную войну, тараканы например.

В окнах отрядов не мелькало ни света, ни тени. Пятый отряд, такой же темный и тихий, наконец предстал перед ним.

Юрка мигом нашел нужное окно, забрался на ступеньку цоколя и постучал. Спустя несколько секунд из темноты показалось бледное лицо в очках. Юрка указал пальцем себе за спину, в кусты, прошептал одними губами, что будет ждать его там.

Володя вышел к нему весь в черном спустя пару минут, но даже это короткое ожидание показалось Юрке вечностью. Он бросился ему навстречу и схватил за руки, но Володя отпрянул:

– Ты чего, увидят же! Не здесь.

– Ладно, – недовольно буркнул Юрка и, сжав его запястье, бросился через кусты к спортплощадке.

– Да что же за ящик Пандоры я открыл? – прошипел бегущий за ним Володя.

Преодолев корты и баскетбольную площадку, они вышли к бассейну, дальше которого был только густой лес. Сейчас, в ночной темноте, здесь было жутко. Плещущаяся в бассейне вода казалась черной, лунный свет отбрасывал на нее тени высоких деревьев. У дальнего борта бассейна – там, где находились тумбочки для прыжков, – спинами к лесу стояли статуи фигуры пионеров-пловцов. Два гипсовых белых силуэта – девушки в купальном костюме с веслом и юноши, готовящегося к прыжку, – белели на фоне мрачного леса, как призраки. Но Юрке было плевать на устрашающие виды, он лишь краем глаза, подсознательно, замечал и фиксировал все это. Он потянул Володю дальше, обошел бассейн по кругу, спрятался за пьедестал статуи.

Шагнул к Володе, желая его обнять, но Володя оттолкнул его:

– Погоди, нас видно. Давай сядем.

Он опустился на колени прямо на траву у постамента и потянул Юрку вниз. Юрка повиновался, но жутко обиделся:

– Если еще хотя бы раз оттолкнешь меня, я пропаду из твоей жизни навсегда. Я… тогда я точно сбегу!

– Ладно, – кивнул Володя, в темноте было сложно разглядеть эмоции на его лице. – Извини. Ты же понимаешь, почему я так… Больше не буду. Значит, днем ты хотел сбежать? И где был?

– Там, – Юрка махнул в сторону дороги, – на остановку ходил.

Володя глубоко вдохнул и протяжно выдохнул, будто пытался совладать с собой, успокоиться.

– Пять часов? Юра, я чуть не свихнулся, пока искал тебя! – зашептал он пылко. – Носился по лагерю как ненормальный. Каждую комнату оббежал в новострое, каждую! А их там штук сорок! И тебя нет нигде. И спрашивать о тебе боялся, вдруг поймут, что ты опять творишь черт-те что, Леонидовне доложат – слухи ведь быстро разносятся. А как только она узнает, все, считай, тебя уже из лагеря выгнали. И это если ты найдешься, а если нет?! – Теперь Володя пытался кричать на него. Шепотом.

– Да ладно тебе! Ну что со мной могло произойти, я же тут не первый раз, я все зна…

– Да мало ли что? Мне какие только мысли в голову не лезли!

– Например? Что я пошел топиться? – Юрка хохотнул.

– Это, по-твоему, смешно? Не хочешь оказаться на моем месте? Я ведь это мигом устрою. Давай прямо сейчас? – Володя явно едва сдерживался, чтобы не закричать в голос: дышал тяжело, чувствовалось, что руки, а может, даже все тело дрожит.

– Ладно-ладно, успокойся. Я здесь, ничего не случилось, все хорошо.

– Я думал, увижу тебя, задушу!

– Не надо так переживать. Это же всего лишь я. Нет, я понимаю, ты несешь за меня ответственность…

– Да какая к черту ответственность! Ты – живой человек и мой… друг. А тем более после того, что случилось вчера…

– Так задуши уже, если хочешь! Только хватит психовать…

Юрка запнулся на полуслове, он растерялся – вдруг Володя обнял его.

– Уже не психую. Перестал, как только увидел, что ты играешь.

Он разомкнул объятия, и Юрка чуть не простонал от досады – ему хотелось еще, ему хотелось обниматься всегда, вообще не отпускать Володю. Юрка подполз на коленях ближе, стиснул его дрожащие руки.

– Если бы ты не только видел, но и слышал, как я играю, то снова захотел бы задушить.

– Не говори глупостей. Ты очень хорошо играешь, – сказал Володя и нежно и очень медленно, будто каждой клеточкой кожи стараясь ощутить тепло Юркиной руки, провел пальцами по его ладоням и прошептал: – Юра, береги руки. Они у тебя и правда хрустальные. – Поднес их к лицу, склонил голову и нежно поцеловал.

Юрка страшно смутился. Лицо обдало жаром, он почувствовал, что заливается краской до самой макушки. Щеки горели, да что щеки – пальцы дрогнули, а потом будто окаменели, не разогнешь. Это заставило застесняться окончательно. Нужно было что-то ответить. Хотя бы только затем, чтобы Володя не вздумал продолжить смущать его еще больше. Юрка лихорадочно думал, что сказать, но выдал первое, что пришло в голову. Оно же оказалось и самым глупым:

– У тебя тоже! Ну, то есть мне тоже очень нравятся твои руки. Такие мягкие, как у… как будто… Будто ты их кремом мажешь.

– Нет, – хмыкнул Володя. Похоже, он наконец расслабился. – Ничего особенного с ними не делаю.

От его близости у Юрки все плыло перед глазами. Он страшно хотел поцеловать его, но стеснялся просить и настаивать. Ерзая на месте, пододвигался к нему аккуратно, исподтишка и лепетал что-то, совершенно не понимая, что говорит.

– Совсем ничего?

Главное было не молчать, отвлекать Володю разговорами, неважно о чем, а тем временем приблизиться еще чуть-чуть.

– Нет… – протянул Володя растерянно. – Ну, разве что иногда мою в очень горячей воде.

Юрка готов был поклясться, что разглядел в темноте, как Володя поднял брови. Теперь он был очень близко, всего в паре сантиметров, но все так же не спешил целовать Юрку. Будто чего-то ждал. Может быть, стоило прямо спросить чего?

Но в нетерпении Юрка прошептал другое:

– Очень-очень горячей? – и пододвинулся еще чуть-чуть.

Володя сидел на том же месте в той же позе, гладил его по руке, смотрел на Юрку, сверкая глазами.

– Почти в кипятке. – Он улыбнулся. – А что?

– Может, мне тоже надо? – Володя был уже слишком близко. У Юрки перехватило дыхание.

– Нет, тебе это навредит, – сказал тот серьезно и вдруг усмехнулся: – Юра, о чем мы вообще говорим?

– Не знаю… – с усилием выдохнул тот и, наплевав на стеснение, прижался губами к его губам.

Задыхаясь от волнения и восторга, Юрка боялся, что Володя снова его оттолкнет, но этого не случилось. Поцелуй был невинным и очень долгим. Но даже если бы он длился вечность, Юрке бы не хватило.

Вдруг Володя протянул руку, коснулся прядки челки на Юркином лбу и сказал:

– Давно мечтал это сделать.

И заправил прядку назад, нежно погладил ухо и висок. Это было щекотно, но так приятно, что Юрка качнул головой и прижался виском к Володиным пальцам. Вышло, будто поластился, как кот.

Володя тихо усмехнулся.

В ответ он снова взял его руки в свои. Молча провел носом по Юркиной щеке. От удовольствия и нежности, которой в этом жесте было больше, чем во всех поцелуях вместе взятых, Юрку распирало изнутри.

Они пробыли здесь, прячась за памятником, сидя на коленях друг перед другом и держась за руки, до тех пор, пока небо из черного не стало чернильно-синим. Володя оборачивался на каждый шорох, хотя отчетливо слышалось, что это не люди ходят, а в лесу падают шишки, или дует ветер, или далеко-далеко отсюда хлопает ставня. Но, как бы ни было опасно и страшно, ему, наверное, не хотелось уходить отсюда так же сильно, как и Юрке.

Потом Юрка долго не мог уснуть – от полных сумасшедшего счастья мыслей сердце выбивало чечетку. Уснешь тут, когда внутри грохочет, а внутренний голос отказывается замолкать, притом не шепчет или бурчит, а верещит от радости. Руки так и тянутся открыть окно, а ноги – помчаться в вожатскую, и хочется обвиться всеми конечностями вокруг Володи и никогда не отпускать. Хотя нет, лучше сначала украсть его, утащить в темный уголок и уже там обвиться. А вообще-то все равно где обвиваться, хоть посреди площади, лишь бы никто не мешал! Юрка так и не решил, при каких обстоятельствах собирается превращаться в плющ, как провалился в сон, такой же путаный по содержанию. ***

Юра несколько раз моргнул, оглянулся по сторонам. Дождь начался снова, ветер немного усилился, бросая в лицо холодные капли. Потрескавшаяся асфальтовая дорожка вела дальше – к спортплощадке, на которой раньше проходила утренняя разминка. Здесь все выглядело не многим лучше, чем в остальном лагере. Разве что на подиуме, где стояли, показывая упражнения, физруки, на удивление неплохо сохранился большой плакат-растяжка. От ветра и дождей его прикрывал длинный навес, поэтому на выгоревшем полотне можно было разглядеть нарисованных спортсменов, пересекающих финишную прямую, и надпись «Все мировые рекорды должны быть наши».

С другой стороны спортплощадки раньше находился бассейн под открытым небом на двадцать пять метров. В нем часто устраивали заплывы на скорость, и Юра помнил резкие свистки, всплески и голоса командующих вожатых так хорошо, будто это было вчера. Но в реальности от бассейна осталась только большая и глубокая яма, обвалившаяся у дальнего края. Со стенок осыпалась мелкая плитка, на дне скопилась дождевая вода, которая уже позеленела и заболотилась. Только возвышения для прыжков с полустертыми номерами дорожек могли сказать случайному путнику о том, что когда-то тут был бассейн.

А вот потемневшие, покрытые зеленым налетом сломанные статуи пионеров-пловцов все еще стояли на своем пьедестале. Лес за их спинами значительно поредел, Юра слышал грохот экскаваторов и вой бензопил, доносящийся из-за деревьев. Пройдя немного вглубь чащи, он увидел большие проплешины посреди когда-то густого хвойного леса – тут полным ходом шла вырубка, а вдалеке виднелась стройка. А еще дальше – треугольные крыши уже построенных домов.

Юра вздохнул и вернулся к статуям пионеров. Подошел вплотную к пьедесталу, встал на то самое место, где в тот вечер, двадцать лет назад, они с Володей полночи просидели, держась за руки, не в силах отпустить друг друга. Юра усмехнулся – как же у него потом болели ноги и спина, но улыбка тут же померкла – и совсем скоро это место исчезнет с лица Земли. Юрино детство, самые счастливые воспоминания, неумолимо стираются не только временем, но и прогрессом. Заброшенный пионерлагерь, конечно же, никому уже не нужен, он лишь занимает место. Юра представлял, как на «Ласточку» огромной ногой великана наступает «новое». Скоро тут ничего не останется. Ничего из того, что ему было так дорого.

Он стоял у подножия статуи и смотрел в землю. Тут они сидели. Володя держал его за руку, обнимал и обещал, что никогда больше не оттолкнет. Юра улыбнулся сам себе, в его груди потеплело от этих воспоминаний. Каким же он был тогда наивным. Глупым мальчишкой, совершенно не понимающим серьезности происходящего. Тогда все для Юрки было одной сплошной эмоцией – восторг от первой любви, радость от того, что она не безответна, сладость взаимности… Может, хорошо, что Юра тогда был абсолютным ребенком. Ведь благодаря такому невинному и ребяческому взгляду на вещи он не казнил себя так, как это делал Володя. Не ненавидел себя, не причинял себе вреда, а главное – не совершил страшной ошибки, которую только предстояло сделать тогдашнему вожатому Володе в недалеком будущем, спустя несколько лет после работы в «Ласточке».