Текст книги "Лето в пионерском галстуке"

Юрка, не задумываясь, написал на каждом, не разбирая, где чей: «Спасибо за лучшую смену в „Ласточке“. Конев, вторая смена 1986 года». Но вдруг его кольнула совесть – девчонки ему что-то выводили, старались, сочиняли.

– Что написать ему, Поль? – спросила Ксюша.

– Я написала: «Вдохновения нашему пианисту!»

– Тогда я напишу: «Лучшему подвожатнику. Так держать!»

Юрка засмущался. Он заметил, что за эту смену ПУКи очень изменились. Или изменился все же сам Юрка, а девчата были такими всегда? Вдруг они перестали казаться занозами и змеями, ну разве что самую малость. И Юрке подумалось, что надо спросить у них хотя бы номер школы, ведь они тоже учатся в Харькове. И у Ваньки с Михой спросить, и у Митьки.

Он и спросил.

– В тринадцатой, – почти хором сказали девчата.

– О, а мы в восемнадцатой, – услышав их, обрадовался Ванька, – тоже Ленинский район! Недалеко!

– Правда? Да это же район ЮЖД, можно будет как-нибудь погулять вместе! У вас есть телефоны?

Юрка сдержался, чтобы не присвистнуть, – нет, ПУКи действительно изменились! Раньше они нос воротили от Ваньки и Михи, а сейчас, кажется, даже заигрывают.

– Кстати, Юр, ты мне один адрес обещал, – подмигнув, протянула Ксюша.

– Кого? – вклинился Миха.

– Чей? – поправил его Ванька.

– Вишневского, – хмыкнула Ульяна, а Ксюша насупилась.

– Ну… у меня есть, – заявил Митька, похлопав себя по карману. – С собой… Да. И телефон, – добавил он, видя замешательство на лицах ребят.

Митька в последний день смены явно осмелел – только закончил диктовать Ксюше адрес, как отвел Ульяну в сторону и зашептал ей на ухо что-то такое, отчего та принялась улыбаться и млеть.

– Смотри-ка, Поль. – Ксюша лукаво подмигнула, покосившись на этих двоих.

Предвидя какой-нибудь нахальный выкрик со стороны Ксюши, Юрка проявил мужскую солидарность и решил ее отвлечь. Вот только чем?

– Кстати, Ксюш, ты не знаешь, где Маша?

Юрка мигом сообразил, что может убить двух зайцев одним выстрелом: и Митьке подсобить, и получить ответ на мучивший вопрос.

– А что, уже соскучился? – ухмыльнулась Змеевская. – А вы с ней случайно не того?

– Что?! Я с ней? – вспыхнул Юрка. – Да никогда!

– Да ладно тебе. Вы же все время вместе.

– Да я только рад, что ее нет. Не представляешь, как заколебала!

– Ну-ну, «мы с Тамарой ходим парой, мы с Тамарой санитары»? Видно ведь, что…

– Мы видели Машу на площадке для костра, – негромко произнесла Полина, перебив Ксюшу.

Но Змеевская, очевидно, собиралась поддеть Юрку еще раз и снова, хитро прищурившись, открыла рот.

Но и на этот раз ее прервали. С площадки, где девочки из пятого отряда под контролем Лены играли в бадминтон, донесся до боли знакомый детский голос:

– Ты ведь что-то недоблое опять плидумал!

«Ну вот, – подумал Юрка, – звонкого „р“ как не бывало!»

Прямо по корту, мешая девочкам играть, путаясь между ними, несся Пчелкин, а его догонял Олежка.

– Эй, Юла! – Завидев Юркину компанию, Олежка бросился к ним и чуть не врезался в Ваньку. – Юла! Я видел, как Пчелкин стылил с кухни спички! – запыхавшийся Олежка выглядел очень обеспокоенным.

Но Пчелкина уже и след простыл, а к их компании подкатились жующий что-то Сашка и сердитая – руки в боки – Лена.

– Что опять случилось? – спросила вожатая у Юрки.

Он пожал плечами:

– Олежка говорит, что Пчелкин снова диверсию задумал, спички с кухни украл.

Лена закатила глаза и вздохнула:

– Ну проказник! Заколеб… – начала она и замолкла на полуслове. Но под лукавыми взглядами ребят добавила: – И в последний день покоя не даст!

Юрка ухмыльнулся:

– Ему бы в инженеры-конструкторы податься, вечно что-то мастерит, Самоделкин.

– Лишь бы его самоделки ничего ему не оторвали! Юр, сходи, пожалуйста, за Володей, скажи ему, а? Я тут отряд не могу бросить.

– А где он? Почему ты одна с детворой?

– Он в лесу, помогает площадку для костра готовить.

Юрке не хотелось идти за ним. Перед смертью не надышишься, а рядом с Володей дыхание собьется окончательно: не вспомнишь потом, как это – дышать. К тому же народу там собралось много, да еще и эта шпионка Маша явно крутилась возле него… И что же Юрке останется – опять только смотреть на него, как было все эти дни? А сегодня, в последний день смены, вконец замучиться от мыслей о разлуке? Нет, ему так только тяжелее. Но Лене-то отказать нельзя!

– Кстати, а почему вы, здоровые лбы, сидите тут, вместо того чтобы помочь вожатым делать костер? – нахмурилась Лена.

Она так сильно напомнила Иру Петровну, когда та не в духе, что Юрка даже растерялся. Он и не ожидал, что она тоже может быть по-вожатски строгой.

– А нас никто и не звал, – виновато промямлил Миха.

– Разве помощь нужна? – удивился Ванька.

Юрка заметил боковым зрением, что Митька с Ульяной, пытаясь удрать, пятятся в кусты.

– Помощь всегда нужна! Марш на костер, – рявкнула Лена и крикнула вдогонку удаляющейся компании: – И Володе передайте про Пчелкина!

Юрка твердо решил, что не пойдет на костер. Объяснился с ребятами и направился к тропинке, ведущей к реке. Но вдруг, повинуясь внезапному порыву, вернулся к Олежке, положил руку ему на плечо и сказал:

– Ты большой молодец! Я верю, что из тебя получится отличный пионер, а потом – лучший комсомолец!

Олежка расплылся в широченной, гордой улыбке и заявил:

– Спасибо, Юла! А из тебя получится отличный фолтепианист! Я тоже в тебя велю! Обещай, что не блосишь музыку, а я тогда пообещаю, что не буду, как ланьше, лениться на занятиях с логопедом, а буду сталаться изо всех сил!

– Ладно, обещаю!

– И я обещаю!

Юрка подмигнул ему, потрепал по волосам и пошел к реке.

Вышел с кортов и не торопясь отправился вниз по дорожке, ведущей к пляжу. В голове было пусто, на душе – почему-то тихо. Юрка будто замер и онемел изнутри, но это состояние ему нравилось. Он просто брел через подлесок, шагал по квадратным плитам.

Впасть в отчаяние ему не давала надежда. Яркая и теплая, она горела в нем, как факел в кромешной темноте. Юрка был уверен: они обязательно встретятся. И пусть это случится уже не в летней «Ласточке», а в сером и пыльном городе. Да где угодно, ведь главное – с Володей! И Маши там не будет, и никто не запретит Юрке быть рядом так, как он того хочет.

Когда дорожка из серых бетонных плит закончилась, перед Юркой открылась узкая песчаная тропинка, недлинная, метров десять, и ровная. Он спустился по ней на пляж. Свернув к лодочной станции и собираясь сократить путь до ивы, Юрка не смог пройти мимо памятного места. Он отодвинул деревянную калитку, скрылся в складском помещении и вышел через него на скрипящий под ногами пирс. На воде покачивались лодки. Юрка устремился к той самой, в которой они с Володей прятались от дождя. Казалось, что это случилось целую вечность назад, но до чего же отчетливо помнился тот поцелуй. Юрка коснулся кончиками пальцев губ – от воспоминаний их будто согрело теплым дыханием.

Чтобы развернуться и уйти со станции, потребовалось сделать над собой усилие. От мыслей, которые нахлынули на него здесь, было одновременно и сладко, и больно. Вот что хотелось оставить в капсуле времени – все эти моменты: лодку под брезентом, поцелуи в занавесе, Володины теплые слова, его радостную улыбку и тихие, но такие честные признания… Оставить, закрыть крышкой и закопать в землю, чтобы не сомневаться, что сохранится и не забудется. Чтобы через десять лет, встретившись вновь, достать все это и снова оказаться тут – в последнем лете уходящего детства.

До ивы Юрка добрался без проблем – ночной дождь, вопреки опасениям, не намного поднял уровень воды в реке, но, чтобы перейти брод, Юрке пришлось высоко задрать шорты. Земля под ивовым куполом была сырая, потому что редкие лучи, пробивающиеся сюда, еще не успели ее прогреть и высушить.

Время близилось к ужину, но Юрка не хотел возвращаться. Хотел сидеть здесь один, совсем один, и незряче смотреть на реку. Он с изумлением заметил, что в ней поразительно много движения: ленивое течение, плавные перекаты волн и яркие вспышки вечернего солнца на них. Он думал, что все это будто бы не хаотично и бессмысленно. Гадая, как определить системность и взаимосвязь волн в течении реки и какой тут вообще может быть смысл, Юрка остался на берегу до самого горна. Но потом все же поднялся с земли и решил вернуться – обещал же Володе сообщить.

Пока перебрался обратно через брод и дошел до лагеря, новый звук горна оповестил о конце ужина. Юрка бросился к столовой. В выходящей на улицу толпе заметил Володю – тот, окруженный мальчишками из своего отряда, оглядывался по сторонам, а увидев Юрку, махнул ему рукой.

– Держи. – Володя протянул ему два пирожка с маком. – Почему на ужине не был?

Юрка сглотнул слюну – до этого он и не замечал, что нагулял такой аппетит.

– Спасибо! – И тише добавил: – К иве ходил. С бродом все в порядке, но земля под ивой холодная и сырая.

– Понял. Я договорился с Леной, чтобы она одна малышей увела с костровой и спать уложила. Кое-как, но отпустила, так что все в порядке. Немного посидим на костре со всеми, а потом пойдем с капсулой к иве. Только у Ирины отпросись!

Из столовой вышла Маша. Заметила их, стоящих рядом, насупленно зыркнула прямо на Юрку. Но тот лишь закатил глаза и, вспомнив, спросил у Володи:

– Тебе про Пчелкина доложили? Про его диверсию…

Володя улыбнулся:

– Ага. На самом деле там весело вышло: Алешу Матвеева попросили взять спичек, чтобы принес, когда костер будем разжигать. Про это каким-то образом узнал Пчелкин, стырил их на кухне и понес нам. А Олежка решил, что Петя планирует диверсию, и захотел поймать хулигана. Олежка, оказывается, тот еще партизан! Видимо, в роль вжился.

– Надо же! Пчелкин? И помог? Как-то подозрительно.

– Я тоже сперва так подумал. Но потом Пчелкин заявил, мол, несправедливо, что все лавры достались Рылееву – тот и в спектакле молодец, и все его со вступлением в пионерию поддерживают и хвалят. А Петя тоже так хочет, и его тоже есть за что хвалить.

– Ух ты! Как ты его воспитал! – Юрка хихикнул.

– Да я-то что? Вряд ли я…

– Да-да. – Юрка горячо закивал. – Ты же вожатый, можно сказать – старший брат. Ты им пример подаешь. Все люди меняются, а когда рядом такой вожатый, как ты, меняться можно только в лучшую сторону.

На Володиных щеках заиграл румянец, а Юрка смутился. Он хотел бы сказать ему другие слова, среди которых, конечно же, не было бы «вожатый» и «старший брат». Но рядом сновали люди. И Маша. Юрка пытался сказать «люблю», не произнося этого слова. Как же эта проклятая конспирация ему опостылела… ***

«Взвейтесь кострами, синие ночи…» – пели пионеры.

Наступил вечер, и он действительно был синим. А костер без преувеличения взмывал в чернильное небо, разбрасывая искры так высоко, что они мешались со звездами – не сразу и догадаешься, искра потухла, или сгорел метеор.

Отряды долго собирались в строй, долго шли на обширную поляну в лесу и долго рассаживались на расставленные кругом скамьи.

Открывающую песню, гимн смены, уже спели и теперь снова затянули «Синие ночи», сидя как первоклассники с прямыми спинами, ручки на коленки – шла официальная часть. Пока администрация в лице директора, старшей воспитательницы, физруков, музрука и других взрослых присутствовала на прощальном костре, пионеры скучали и чувствовали себя скованно. Но Юрка знал: скоро они уйдут, и начнется не то чтобы разгул, но станет поживее. Пока даже подняться с мест не давали, только и оставалось петь и искать глазами Володю.

Как полагалось, пятый отряд посадили по левую руку от руководства, а первый – по правую. Так что тянуться, выглядывая, Юрке не приходилось, только голову чуть поверни. Володя на него не смотрел. Его строгий взгляд был обращен на малышей из отряда, но те сидели смирные и грустные – им тоже, наверное, не хотелось расставаться с друзьями. Но они-то еще обязательно сюда вернутся!

Вскоре руководство пожелало всем хорошего вечера и удалилось. Перед уходом Ольга Леонидовна пригрозила, что, если пионеры вернутся в лагерь позже одиннадцати, а октябрята – половины десятого, не возьмет на следующую смену.

Все присутствующие вмиг оживились, пересели так, как им хотелось, но не разбивая отрядов. Кто-то достал гитару. Инструмент гулял между несколькими умеющими играть ребятами. Сперва пели веселые детские песенки – и было действительно весело. Потом перешли на эстрадное. ПУКи хором потребовали «Модерн Токинг», но, как оказалось, если кто-то и знал ноты, то никто толком не знал слов. Володя предложил «Машину времени», на что получил возмущенные «фу» от большей половины пионеров. А Юрка ничего не предлагал. Поэтому пели опять Пугачеву и «Веселых ребят».

Несмотря на все это показное веселье, грусть буквально рвалась наружу, как бы Юрка ни пытался упрятать ее поглубже. И грустно было не только ему, а большинству присутствующих. Ведь этот вечер последний не только для него, а для всех, и все грустили вместе с ним.

Последний вечер особенный многим: все становятся добрее и мягче, все стремятся думать о самом главном и быть с самыми дорогими людьми. Все воспринимается чуть-чуть по-другому: небо такое звездное, запахи такие пряные, лица – добрые, песни – глубокие, а голоса – красивые. Все так, потому что видишь это в последний раз.

Гитару передали Митьке.

– Прощаться всегда очень грустно, – сказал он, беря инструмент в руки. Провел большим пальцем по струнам, задумчиво протянул: – А давайте вот эту… – Откашлялся, обвел взглядом сидящих вокруг костра, задержавшись на смелых парочках, которые держались за руки или обнимались. Усмехнулся, ласково посмотрел на Ульяну. – Всем, кто влюбился этим летом, посвящается.

Услышав первые аккорды известной песни, лагерь запротестовал, по рядам прошлась волна негодования.

– Митя, не надо. Давай другую! – взмолилась Ира Петровна, сидящий рядом с ней Женя угодливо кивнул.

Юрка тоже узнал песню и громко, истерически хохотнул – он и саму шутку оценил, и степень ее жестокости. Когда-то сам бы догадался так поиздеваться, но Володя… Если бы не Володя.

Митька затянул низким хрипловатым голосом:

Ты меня на рассвете разбудишь,

Проводить, необутая, выйдешь,

Ты меня никогда не забудешь,

Ты меня никогда не увидишь… [18]18
  Здесь и далее – текст песни «Я тебя никогда не забуду» из мюзикла «Юнона и Авось» (либретто А. Вознесенского, муз. А. Рыбникова).


[Закрыть]

У Юрки будто что-то оборвалось внутри. И больно стало, и издевательски смешно над самим собой. Эта песня – последняя капля, контрольный выстрел, будто ему собственных мыслей мало. Захотелось заткнуть уши, да выглядеть это будет глупо.

Звучал только второй куплет, а Юрке казалось, что прошла вечность. У него не получалось больше контролировать свою грусть, она захватывала его в свои объятия, и единственное, что мог сейчас приказать себе Юрка, – не смотреть на Володю.

Я буду сердцем бурю предвещать.

Мне кажется, что я тебя теряю…

Девочки ПУК прижались друг к дружке, легонько покачиваясь. Ульяна сияла счастливой улыбкой – наконец ей дали спеть песню из «Юноны и Авось» – и пела партию Кончиты. Даже сидящий рядом с Юркой Миха то ли вздохнул печально, то ли всхлипнул.

…Не мигают, слезятся от ветра

Безнадежные карие вишни.

Возвращаться – плохая примета.

Я тебя никогда не увижу…

А у Юрки глаза карие. Он не выдержал – посмотрел ими на Володю. Тот слушал как завороженный, глядя прямо перед собой, в пустоту. Шептал губами слова, подпевая, и Юрка отчетливо прочитал по ним: «Я тебя никогда не забуду». Володя не отправлял это послание ему, он говорил это сам себе, и в его взгляде сквозило полное, кромешное отчаяние – он не был рад тому, что никогда не забудет, и Юрка понимал. Сердце больно сжалось от этого понимания и на несколько секунд будто остановилось. Как бы оптимистично он ни заявлял, что всегда будет помнить, никогда не забудет – разве это хорошо? После того, что Володя сказал ему в новострое? Может, лучше и правда забыть, хотя бы постараться выбросить это из головы, заставить себя… Нет, конечно, нет. Он не сможет.

А Митька все тянул и тянул эту бесконечную песню. Лица вокруг костра, освещенные багровыми всполохами, были переполнены печалью и светлой, теплой грустью. Казалось, только Юрка чувствовал, что для него все светлое на этом закончилось.

Володя сфокусировал на нем взгляд, их глаза встретились.

И качнутся бессмысленной высью

Пара фраз, залетевших отсюда… —

хором, перекрикивая гитару, пропели пионеры.

– Я тебя никогда не забуду, – прошептал Володя. Юрка никак не смог бы расслышать его, но эти слова прозвучали именно его голосом, отчетливо и ясно, в самом сердце.

И вдруг до Юрки дошло: они строчки перепутали! И теперь он должен был ответить это, сказать эти слова, пообещать…

Но Юрка не хотел! Не хотел это петь, говорить, даже думать, а губы сами по себе прошептали:

– Я тебя никогда не увижу…

Песня закончилась, у Митьки с возмущенными возгласами забрали гитару, «чтобы больше не пел такой кошмар». Володя не моргая смотрел на Юрку, и казалось, что мира вокруг них просто не существует. Юрка не мог разобрать, какие сейчас у Володи глаза, что там внутри за эмоции. Это было больше, чем отчаяние и грусть, Юрке было почти физически больно заглядывать в них.

Володя стремительно поднялся с места, подошел к нему, потянулся, будто бы хотел взять Юрку за руки, но одернул себя.

– Я все-таки помогу Лене, отведу малышей в отряд и сразу вернусь… – И, понизив голос до шепота, сказал: – Выйди минут через двадцать на дорогу, которая ведет к пляжу, но смотри, чтобы никто тебя не заметил. Сделаем крюк, пойдем через лес, чтобы за нами никто не увязался.

Когда Володя с Леной увели пятый отряд, за гитару снова взялся Митька, но Ира Петровна уговорила его больше не петь грустное.

– Тогда пусть будет белый танец! Дамы приглашают кавалеров! – и заиграл узнаваемого с первых нот «Паромщика».

Юрка хотел было пересесть куда-нибудь в дальний угол поляны и тихо дождаться возвращения Володи, но к нему подошла Ксюша.

– Юра, пошли потанцуем?

У Юрки сил не осталось, чтобы удивиться. Не думая, он кивнул, взял Ксюшу за руку и вывел к костру, туда, где танцевали другие пары. Ксюша обняла его за плечи и в этот раз совсем не так, как на той дискотеке, не по-пионерски. Случись такое раньше, Юрка бы уже лопнул от гордости, но сейчас он не чувствовал ничего. Просто кружился, топал ногами в ритм музыке, приобнимал Ксюшу за талию, как робот. До него даже не сразу дошел смысл вопроса, который она задала.

– Юрчик, слушай… Нам тут сказал кое-кто, что у вас с Машей, оказывается, все непросто и вы…

– Еще бы было просто! – воскликнул Юрка, перебив. – Только никаких «нас» нет.

– Да? – делано удивилась Ксюша. – А это правда, что вы поругались тогда из-за того, что она за тобой следит?

– За мной Маша просто ходит, а следит она за Володей.

– Да ладно? – Ксюша удивилась настолько, что толкнула танцующих рядом красного до корней волос Петлицына и Настю и наступила Юрке на ногу.

– Ну да, – просто ответил он. Пробежался глазами по поляне и увидел, что Маша одна-одинешенька сидит на скамейке у костра, сложив руки на коленях, смотрит в землю. Юрке на секунду даже стало жаль ее – настолько одинокий и грустный был у нее вид. Но тут же он понял, что Машина грусть – ничто в сравнении с расставанием, которое предстоит им с Володей. И мысли о ней мигом вылетели из головы.

– За Володей? Какой кошмар! И как ей это в голову пришло? – возмущалась тем временем Ксюша, для нее это действительно было новостью. – Это ж какой нужно быть дурочкой, чтобы следить за вожатым? Да пусть даже не за вожатым, а просто… Где вообще ее гордость?

– Влюбленные люди иногда поступают очень безрассудно, – ответил Юрка и почему-то улыбнулся этой мысли. Вспомнил свой самый первый и самый безрассудный поступок – как поцеловал Володю тогда, на дискотеке, у щитовых. И чем все это теперь заканчивается? Стоило ли это мимолетное быстротечное счастье того, чтобы теперь так болезненно расставаться, а потом всю жизнь вспоминать?

После танца пионеры стали играть в «ручеек», а потом кто-то собирался прыгать через костер. Юрку звали тоже, но он отказался, внимательно наблюдая за тем, чем занята Маша. Та вроде бы немного повеселела, когда Светка из третьего позвала ее играть к костру. Благодаря ей получилось незаметно улизнуть. По крайней мере, Юрке так показалось.

Володя задержался минут на десять. Только Юрка подумал, что они разминулись, как увидел в темноте знакомый силуэт с рюкзаком за плечами.

– Ну что, готов? – спросил Володя. – Никто тебя не видел?

– Вроде нет, там все играют в «ручеек», специально ждал, когда Маша потеряет меня из виду. А что в рюкзаке?

– Лопатка, капсула и вещи, которые туда положим. И плед еще… если решим посидеть там. Идем?

Они свернули на петляющую тропинку, ведущую в обход пляжа. В лесу было темно. С поляны доносились голоса пионеров и треск костра. Обычно, когда они ходили к иве, Юрка шел впереди, потому что лучше знал лес, но сейчас, освещая дорогу фонариком, путь прокладывал Володя. А Юрку не покидало ощущение, что его ведут на казнь.

Они шли прощаться. Они шли туда, чтобы провести последние минуты вместе, сказать последние слова. И сейчас даже огонек надежды, который весь день грел Юрку, едва теплился и норовил погаснуть совсем.

«Перестань! – приказал себе Юрка. – Мы же еще встретимся, мы расстаемся только на время!»

Он знал, что обычно минуты перед тем, чего очень не хочешь, тянутся долго и дорога к иве должна была показаться Юрке длинной, но вот они уже миновали болотистую заводь и вышли из леса к обрыву. Осталось обойти его, опять свернуть в лес, а там – минут пять и брод.

Захотелось остановиться и повернуть назад. Будто если сейчас они никуда не пойдут, то ни расставаться, ни прощаться им будет не нужно. Юрка протянул руку к Володе, хотел вцепиться в пальцы, но запнулся от испуга – сзади окликнули:

– Володя! Юра! Эй! – Ира Петровна, светя фонарем, стремительно их догоняла. За Ирой шли Ксюша и Полина, а за ними – Маша. – Вы куда?

Володя не растерялся. Молча стащил с плеч рюкзак, вынул капсулу – замотанную в целлофан железную коробку с крышкой, в таких хранят крупу.

– Мы идем закапывать капсулу времени. Вот. – Он протянул коробку.

– А мне почему ничего не сказали? – рассердилась Ира.

– Юра, ты что, не отпросился?

Юрку будто обухом по голове ударили – забыл! Стало стыдно, ведь Володя предупреждал его, что надо…

– Нет… Извините, Ира Петровна, я опять не подумал.

– Не подумал он! Я же за тебя отвечаю! Вдруг что-нибудь случится, а я даже не знаю, где ты!

Володя вздохнул и тихо попросил:

– Ирин, давай отойдем?

Вожатые отошли на несколько шагов. Девочки молчали. Юрка хмуро глядел на Машу – да как она только уследила, куда они с Володей пошли? Он же видел, что она отвлеклась! И мало того что опять выследила, так еще и сдала Ирине, стерва! И хвост привела – вот зачем эти две любопытные змеючки за ней увязались?

Спорящим вожатым не пришло в голову, что, пусть они стояли на отдалении, ветер дул в сторону Юрки и девчонок и их разговор был отчетливо слышен всем.

– Вова, если у Конева в голове ветер, то уж ты-то мог бы мне сказать! И капсула эта. Идея-то ведь отличная! Мы бы отрядом свою заложили. Не по-товарищески это, Вов, мы же комсомольцы, мы должны помогать друг другу!

– Извини, Ирин, я не со зла. Просто эта идея пришла в голову совсем внезапно – буквально сегодня днем. А там куча дел была, сама знаешь… Извини, ладно?

– Ладно-ладно… Может быть, завтра с утра успеем… – Ира немного смягчилась.

– Ну так что, отпустишь его под мою ответственность? Честное комсомольское – верну тебе Конева не позже часа ночи в целости и сохранности.

Ира скрестила руки на груди и, переминаясь с ноги на ногу, с сомнением покосилась на Володю.

– Вов, в час – это слишком поздно.

Порыв ветра от реки унес следующую часть разговора, а когда вожатых снова стало слышно, Ира Петровна, уже куда более сговорчивая, интересовалась:

– Ольге Леонидовне не говорил? – Володя отрицательно помотал головой. – Ну смотри, если кто из руководства заметит, я ничем не смогу тебе помочь.

– Думаешь, им есть до меня дело?

– Ну… по правде говоря, это вряд ли. Но! Вов, если заметят, припомнят это тебе в характеристике.

– Да черт с ней. Пусть пишут что хотят. Ирин, так что, прикроешь? Мы будем тут недалеко, в лесу.

– Ну… ладно, прикро…

Володя уже развернулся и сделал шаг, когда Маша закричала во весь голос:

– Не отпускай их! Я знаю, зачем они туда пошли! Ирина, они ненормальные! Они целуются и обнимаются! Надо, чтобы их наказали, надо рассказать Ольге Леонидовне!

Ее крик отразился звоном в Юркиных ушах, в глазах потемнело. Володя так и замер в полушаге, одни только зрачки бегали. Его полный паники взгляд метался по лицам присутствующих. Ирина, разинув рот, смотрела то на Володю, то на Юрку. Вдруг она уставилась на Машу и нахмурилась.

– Ха! – хохотнула, будто рявкнула, Ксюша.

В поглотившей лес тишине это прозвучало так громко, что все вздрогнули. После секундной заминки Змеевская залилась издевательским смехом. И, захлебываясь им, стонала:

– Ну дает! Совсем чокнулась! Поля, ты слышишь? Нет, ты слышишь, что несет?

Полина, в отличие от подруги, была серьезна.

– Ксюша, это ведь мы виноваты. Надо было дружить, а мы… У меня… я знаю, что люди от одиночества с ума сходят. Бредят и искренне верят в то, что говорят! У меня бабушка так…

– Чего?.. – пробормотал Юрка, не веря своим ушам. Несмотря на злость из-за предательства Маши, ему очень не понравилась реакция девчонок. Но те Юрку проигнорировали.

– Ты серьезно? – икая и всхлипывая, спросила Полину Ксюша. – Думаешь… думаешь, она сбрендила?

– А разве нормальный человек будет следить, а потом говорить такое? – ответила та. – А Маша все время одна и не спит по ночам – сколько раз видели, что с отбоя сбегала!

– Я… – Вид у Маши был напуганный. Она заикнулась и выдавила: – Я же правду…

– Ирин, а она ведь действительно следила за Володей, – кивнула, успокоившись, Ксюша. – Я и сама поначалу не верила – ну сбегает из отряда, подумаешь. Мне казалось, она к Коневу. А тут вон что…

– Сбегала? – прошептала растерянная Ира Петровна.

– Да, – подтвердила Полина, подозрительно оглядывая Машу. – Половина отряда то же самое скажет!

– Да, Ирин, – закивала Ксюша. – Надо, наверное, про это Ольге Леонидовне рассказать. Такие враки плести – это подло! Ее за такое из пионерии выгнать нужно!

– Не надо! Это же какое клеймо на ней будет! А так, ну… помешалась немного, это бывает. Поспит и успокоится. И одну я тебя больше не оставлю, Машка, так что… – вмешалась Полина, но ее никто не слушал.

Маша всхлипнула. Ира Петровна подошла к ней и строго спросила:

– Маша, что ты такое говоришь? Это же переходит все границы…

У Маши задрожали губы, она шмыгнула носом, но не смогла сдержать слез и расплакалась.

– Это правда, И… Ири…

– Это бред несусветный! – закричала Ира. – Распространять такую клевету про вожатого! Про образцового комсомольца! Как ты такое вообще придумала? Целоваться с… Боже! Как у тебя язык повернулся такое сказать? Ведь даже вообразить… вот это – ненормально!

Маша заплакала навзрыд. Услышав Иру, Юрка обомлел: да, Володя – ее товарищ и друг, да, она думает, что знает его. Но неужели то, что происходит между ними, настолько дико, что люди не верят даже в гипотетическую возможность такой любви? Ведь такие люди действительно есть – вот же он, Юрка, «такой» человек, а вот другой «такой» стоит, поправляет дрожащей рукой очки и молчит в ступоре.

Юрка вздрогнул: в каком мире он живет? До чего же неправильном, глупом, неправом, ведь это мир неправ, а не Юрка.

Впрочем, если бы еще какой-нибудь месяц назад он оказался на месте Иры, то тоже не поверил бы.

Тем временем Маша уже плакала навзрыд, Ира укоризненно качала головой, а Ксюша снова подала голос и начала издевательским тоном:

– Ты смотри, сама же наврала, а теперь хнычет! У кого что болит, тот о том и говорит, да, Маш? Расскажи-ка давай, чего мы о тебе не знаем?

– Хватит! – рявкнул Юрка. – Зачем ты ее травишь?! Чего бы она ни говорила, нельзя так унижать!

Он отошел от шока, и ему стало ее жаль. Он ничем не оправдывал ее, она поступила подло и нагло. Но еще Юрка видел, как переменился в лице Володя, когда Маше никто не поверил: его брови удивленно изогнулись, а уголки губ на мгновение дернулись вверх.

Ира Петровна перевела дыхание, взяла Машу под локоть:

– Пойдем-ка, дорогая, в отряд спать. На первый раз прощаю, но если ты продолжишь свои россказни, я сразу отведу тебя к Ольге Леонидовне и расскажу ей всё про твои ненормальные фантазии… – Она потащила Машу обратно к костру. – Ксюша, Поля, идете с нами. И чтобы тоже держали рот на замке. Володя! Чтобы в час Юра был в отряде!

– Ирин, не говори Леонидовне, – звучал, удаляясь, голос Полины. – Это все мы виноваты, не дружили с ней, не слушали…

– Вообще-то в том году она правда нормальной девчонкой была, когда с Анькой дружила… – едва слышно заметила Ксюша.

– Посмотрим, как будет себя вести. Маша, хоть слово брякнешь… – Конец фразы Иры Петровны утонул в лесной тишине.