Текст книги "Лето в пионерском галстуке"

– Я этого не хотел! – вслух раскаялся Юрка и, глядя в ошарашенные глаза Володи, опомнился и залепетал по теме разговора: – Во-первых, меня никто не спрашивал. Во-вторых, я был маленьким и ничего не помню. И в-третьих… это… не воображай тут! Это вообще никого не касается! И никакой это не ужас!

– Нет-нет, что ты. Я ничего такого! – Володя замотал головой, краснея до корней волос. – И вообще, в этом на самом деле нет ничего особенного, это старая традиция, ей несколько тысяч лет, это нормально… в принципе… А ты религиозный?

– Дурак, что ли?

– Тогда тем более…

Юрка фыркнул и оглянулся, лишь бы отвлечься. Вокруг не было ни следа цивилизации: ни домика среди зарослей, ни крыши на горизонте. Они проплыли уже не первый километр. Лагерь и станция давно скрылись за крутым поворотом реки, и теперь ребят окружал красивый, но скучный пейзаж – одинаковые редкие леса и дрожащие в жарком мареве поля. Взгляду было не за что зацепиться. Пожалуй, только за виднеющийся вдалеке высокий холм и крохотную беседку на нем. Но их путь лежал не туда. Юрка прикинул: уже совсем скоро они прибудут к месту назначения.

Негромкий Володин голос вырвал его из размышлений:

– И все же я очень рад, что ты рассказал мне об этом. В смысле, о музыке. Оказывается, я совсем тебя не знаю.

– Как и я тебя, – пожал плечами Юрка. – Я рассказал тебе про музыку не потому, что ты спросил… Точнее, ты, конечно, спросил, но я мог бы умолчать или как-нибудь обойти этот вопрос. Но тебе решил довериться.

Володя посмотрел на него с благодарностью.

– Знаешь… – тихо сказал он, – я тоже могу открыть тебе самую страшную тайну, но о ней никому никогда ни в коем случае нельзя узнать. Обещаешь?

Юрка кивнул, недоумевая: разве он успел дать повод для недоверия? Конечно же, он не расскажет, в чем бы Володя ни признался.

– Вот ты, Юра, отказываешься жить так, как велят. – Володя склонился к нему ближе и совсем понизил голос, хотя их некому было услышать посреди реки, в шуме камышей: – Говоришь, у тебя родственники в ГДР… А сам ты никогда не хотел из страны уехать?

Этот вопрос походил на риторический, но Юрка ответил:

– Ну… бабушка пыталась вернуться в Германию, это ведь ее историческая родина. Но не пустили. У меня там дядя, но двоюродный, так что вряд ли…

– А я хочу уехать, – перебил Володя. – Вернее, не просто хочу, а это и есть моя главная цель!

У Юрки отпала челюсть:

– Но ты же комсомолец, ты же такой… правильный, партийный, ты же…

– Именно поэтому я, как ты говоришь, «правильный» и «партийный» – чтобы добиться этой цели! Юр, логика ведь проста: из СССР свободно выпустят только коммунистов, еще свободнее – «проверенных» коммунистов и, само собой, «проверенных» коммунистов-дипломатов с дипмиссией.

– А чтобы стать дипломатом, ты поступил в МГИМО… – закончил за него Юрка.

Володя кивнул.

Пусть на несколько километров вокруг не было ни души, от его тихого голоса, от взволнованного тона и от того, что он несколько раз опасливо оглянулся по сторонам, по Юркиной коже пробежал мороз и зашевелились волосы. Услышь кто-нибудь Володю, его бы мигом выгнали из комсомола с позором. Вся жизнь и цели под откос! А он рассказал о таком Юрке. Не потому он просил молчать, что не доверял, просто правда слишком опасная.

– И куда ты хочешь? – спросил Юрка.

– В Америку.

– На мустанге по прериям? – нервно хохотнул.

– На мотоцикле. «Харлей Дэвидсон» – слыхал о таком?

Юрка не ответил. О таком мотоцикле он не слышал, а про работу дипломатов ничего не знал, но за Володю стало тревожно. Тут же вспомнилось его «не при Сталине живем» – но ведь это так себе отговорка.

Все еще пребывая в легком шоке, Юрка чуть не пропустил нужный поворот.

– О, а вот и оно! Вот тут, – воскликнул он и указал пальцем на стену камышей.

Весло ударилось о дно – глубина в этом месте была небольшой. Юрка развернул лодку и направил ее аккурат в камыши.

– Ты чего делаешь? – удивленно спросил Володя.

– Все в порядке. Помоги мне. Раздвинь камыши перед носом, только не порежься.

Лодка прочесала дном по отмели, прошла сквозь заросли, и взору ребят открылась небольшая заводь, густо покрытая ряской и кувшинками. Течение сюда не заворачивало, и вода застаивалась, давая водной флоре разрастаться. Весла путались, Юрке то и дело приходилось их доставать и снимать налипшие куски осклизлых водорослей. Но он знал это место и знал, зачем привез сюда Володю. Оно того стоило, несмотря даже на специфический запах заболоченной воды и тучи жужжащей мошкары.

По поверхности воды сновали водомерки, из камышей раздавалось надрывное кваканье, а некоторые особенно наглые лягушки расселись прямо на восковых листьях кувшинок, наблюдая за проплывающей мимо лодкой. Кувшинки тут были желтыми, такие везде встречаются, и Юрка внимательно всматривался вдаль, обшаривая заводь взглядом.

– Смотри, цапля! – крикнул он, махнув рукой в сторону заросшего густым камышом берега.

– Где? – Володя ткнул пальцем в переносицу и прищурился, глядя в указанном направлении.

– Да вон же она. Маскируется хорошо, зараза, от камышей почти не отличить. – Юрка схватил его руку, навел на стену бурых растений, откуда торчал длинный клюв, и скомандовал: – Палец вытяни!

Володя послушно вытянул палец, и Юрка окончательно скорректировал направление.

– А… Вон, вижу! – воскликнул Володя радостно. – Ух ты!

– Что, никогда не видел раньше?

Тот покачал головой:

– Не-а. Какая забавная, на одной ноге стоит! Притворяется, что ее тут и нет вовсе.

Володя следил за цаплей, а Юрка поймал себя на мысли, что все еще держит его руку и отпускать совсем не хочет… Впрочем, и Володя руку не убирал… Но разомкнуть пальцы все же пришлось, чтобы снова взять весла и направить лодку ближе к берегу.

– Приехали, – объявил он. – Смотри, какая тут есть красота.

Володя оглянулся по сторонам, непонимающе посмотрел на Юрку, а тот кивнул на воду. Он развернул лодку поперек заводи, бросил весла и расслабился, разминая плечи.

Повсюду, куда ни глянь, на воде качались белые цветы. Десятки крупных белоснежных кувшинок с густо-желтой, точно яичная, сердцевиной плавали посреди темно-зеленых лопухов-листьев, а над ними то замирали, то стремительно пролетали перламутрово-голубые стрекозы.

Володя любовался заводью, его взгляд то замирал на цветах, то устремлялся за насекомыми. А Юрка любовался им. Завороженно наблюдая за нежной улыбкой, которая блуждала на его губах, Юрка готов был хоть сто раз грести сюда против течения и терпеть жалящую мошкару, лишь бы хоть еще один раз увидеть такое же восхищение в его взгляде.

– Речные лилии! Как здорово! – Володя перегнулся через край и пальцами коснулся белых лепестков – так нежно и трепетно, будто трогал нечто хрупкое и драгоценное. – Как их много… Они прекрасны. Будто из сказки о Дюймовочке.

Юрка вскочил со своего места, лодка под ним опасно качнулась.

– Давай сорвем одну? – предложил он. Потянулся к цветку, взял его под соцветие и собирался дернуть, но Володя шлепнул его по запястью.

– Ну-ка перестань! Ты вообще знаешь, что эти цветы занесены в Красную книгу?

Юрка испуганно моргнул, уставился ему в лицо.

– Вот поэтому ты и искал их так долго, – нравоучительно продолжил Володя. – Плавают всякие, обрывают, а потом такие кувшинки оказываются вымирающим видом! А смысла в этом, между прочим, никакого нет! Это же лилии – водные растения, только вытащи их из воды, мгновенно вянут. Прямо у тебя в руке сжимаются и умирают. Их не получится держать в горшке или в вазе, как какие-нибудь розы.

– Ладно, ладно. – Юрка примирительно выставил руки перед собой, как бы показывая, что вот они – пустые, ничего не сорвали и не погубили. – Я просто хотел оставить тебе… на память.

– Я и так их запомню. Спасибо. Это на самом деле стоило того, чтобы плыть сюда.

Любуясь цветами, они посидели еще немного. Юрка слушал кваканье лягушек, жужжание перламутровых стрекоз и думал о том, что ужасно устал жить в тишине. Не внешней, разумеется, а внутренней. Но, несмотря на печальные мысли, здесь ему было до того спокойно и легко, что хотелось остаться до самого вечера, однако Володя взглянул на наручные часы и забеспокоился:

– Уже час прошел, наверное, не успеем сегодня к барельефу?

– Доплыть доплывем, но от берега до барельефа прилично топать…

– Жаль… – грустно вздохнул он. – Тогда что, сразу обратно?

– Это уж как хотите, у нас есть еще полчаса до горна.

– Тогда давай посидим в теньке хотя бы десять минут? Вон там, у берега есть, видишь?

– Вижу, – угрюмо кивнул Юрка. Он и сам хотел бы охладиться, от жары все тело горело изнутри. – Но если поплывем туда, мы лилии повредим…

Юрка ожидал, что Володя покорится судьбе, а вернее – жаре и велит плыть обратно, но тот вдруг воспрянул духом и воскликнул, сверкая горящими глазами:

– Юр, а давай искупнемся? Тут есть где? Река же, должно быть…

Юрка задумался. Кажется, вон там за поворотом было местечко. Пляж – громко сказано, но лодку пришвартовать можно. Одна проблема – у него не было с собой плавок.

– Мне не в чем, Володь. Плавки в отряде, а трусы… – Юрка замялся. Семейники… Искупаться в них значило насквозь промочить шорты. – Ну… не голышом же в шорты потом.

– Зачем голышом в шорты, если можно голышом в реку? – подмигнул Володя, в предвкушении расстегивая рубашку, хотя ребята еще не двинулись с места. – А что? Ни одной девчонки за километр, никто не увидит.

– Резонно, – признал Юрка и повернул лодку в сторону пляжика.

Но все-таки он растерялся. Раздеться… Нет, в действительности и правда ничего такого в этом не было, мальчики же. Юрка сто раз купался нагишом. И не только купался – и в душ ходил, и в раздевалку, и никогда при этом не стеснялся перед товарищами. Но то товарищи, а то – Володя, это совсем другое. Впервые в жизни такое – другое.

Но нет, он ничуть не стеснялся. Несмотря на все эти рассказы про религиозные традиции и кажущийся непристойным Володин интерес, стыдно не было, было до онемения волнительно. Но отказаться? Ну уж нет!

Юрка кивнул. Но, помня вчерашний конфуз, отвернулся от раздевающегося Володи, а сам снял одежду, только когда тот нырнул.

Окунувшись с головой и вынырнув, Юрка едва успел протереть глаза, как Володя рванул на другой берег и уже почти что его достиг. Он бил по воде так сильно, что из-под рук фонтаном взлетали брызги и, переливаясь в солнечных лучах, появлялись и тут же исчезали маленькие радуги. «Вот это брасс! Бодрый, резвый, мне бы так уметь!» – позавидовал Юрка, и его взгляд упал на Володины плечи. Сама собой возникла полная искреннего восхищения мысль – он вроде худой, а плечи какие сильные!

Юрка так и стоял в теплой, как парное молоко, воде. Не шевелясь, любуясь тем, как Володя плывет, как грациозно и естественно он выглядит – такой свободный, такой раскрепощенный. Смотрел, как Володя остановился, снял и сжал в кулаке очки, нырнул, и над водою на одну секунду показалось не прикрытое тканью то, чем вчера утром залюбовался Юрка. Одно мгновение, он и разглядеть ничего не успел, но к горлу пробрался ком, а тело свело приятной, каких еще никогда не было, судорогой. Юрка окоченел.

И тут осознание всего, что происходит с ним, рухнуло на голову и пригвоздило ноги ко дну. Осознание столь чистое и простое, что ошарашило Юрку: как же он раньше не догадался и почему только сейчас нашел этот единственный ответ на миллион вопросов сразу? Он же так прост! Ведь кто ему Володя? Друг. Конечно же, друг. Такой, при мыслях о котором сладко засыпать и радостно просыпаться. Тот, на кого так приятно смотреть, тот, от кого взгляда не отвести, любуешься им и любуешься. Самый красивый человек на свете, самый добрый и самый умный, во всем – самый. Тот, с кем интересно даже молчать – такой Володя ему друг. Друг, который «нравится» в том странном, глупом, общепринятом смысле.

«Нет, не может этого быть!» – не поверил Юрка. Такого не бывает в природе, он никогда и ни от кого о таком не слышал. Даже ребята со двора об этом не шутили, а они знали всё обо всем и шутили над всем. Юрка попросту не верил в то, чтобы друг так сильно стремился к другу, что…

Он думал, что раньше ему было страшно. Вот, например, после зарядки, но на самом деле тогда это была так, тревога, а настоящий страх появился сейчас. Почему это произошло и что это такое? Есть ли у этого название? Юрка – единственный, с кем такое случилось? Нет, чем бы это ни было и как бы оно ни называлось, это противоестественно, такого не бывает и не должно было произойти с ним! Может, болезнь какая психическая? Или просто усталость? Юрка ж за эту смену так извилины напрягал, так утомился и выдохся, что, видимо, мозг забарахлил. Домой вернется, поплюет в потолок, и все у него снова станет отлично. Вот бы уже домой, только с Володей расставаться совсем не хотелось.

Хотелось другого – поделиться своим страхом и открытием с лучшим другом. Хотелось сказать ему заветное: «Ты мне нравишься, я счастлив, что ты есть». Но даже просто представить, как Юрка будет говорить ему это, страшнее, чем прыгнуть с тридцатиметровой вышки в ледяную воду, хуже, чем нырнуть в бездну. Но если все-таки решиться? Если все-таки окунуться в омут с головой и сказать как есть – что тогда будет? В глубине души Юрка знал, что именно: Володя рассмеется, думая, что смеется с ним, но на самом деле – над ним. Вот что будет.

И даже если у Юрки откроется дар красноречия и он сможет объяснить, что на самом деле значит «нравишься» и «счастлив» и что Юрка ничего от Володи не требует, а говорит это от радости и только затем, чтобы он просто знал… Володя все равно не сможет этого понять. Он сделает все, чтобы понять, но не поймет, не уложит в голове. Конечно, не сможет, ведь даже Юрка все еще не мог.

Как это объяснить Володе и как самому понять? Ясно пока было только одно: теперь Юрка точно его не покинет, не бросит и не забудет. Километры не будут помехой, Юрка останется ему преданным другом всегда и везде, куда бы жизнь его ни забросила, хоть на другой континент, хоть на Луну, хоть на астероид Б-612. Теперь Юрка станет нуждаться в Володе еще больше и еще острее ощутит одиночество и пустоту, когда его не будет рядом. А еще он непременно познает горе. Оно настигнет его, когда Володя тоже переживет это чувство, но обращено оно будет не к трудному Юрке, а к понятной другой.

Юрка стоял как вкопанный. Боясь пошевелиться, смотрел на Володю и думал, думал, думал. Голова кружилась, глаза слепило – брызги воды, будто искры, пылали на солнце, плеск стоял шумом в ушах. Ошарашенный, Юрка смотрел, как самый лучший и особенный его друг пыхтит, отдувается и смеется, а сам не мог сделать и шагу. Замер всем телом по пояс в воде, руки по швам.

Володя вскоре заметил его странное поведение и подплыл. Юрка испуганно уставился ему в лицо и сделал полную глупость – прикрыл руками пах. Зачем прикрыл? От чего прикрыл? Инстинктивно и от стыда – голый все-таки. Но только ли телом теперь?

Володя нахмурился:

– Юра, все нормально? – И коснулся холодного даже на солнце плеча. – Что-то с ногой?

Что ему соврать? Порезался? Нет. Володя попросит посмотреть, а предъявить нечего. Голова кружится? Тогда отправит в тень, а чем это лучше? От чего ему теперь вообще может стать лучше?

– Ничего. Нормально, – вяло пробормотал Юрка.

– Ты белый весь… Судорога? Давай помогу… – Володя приблизился и сунул руку под воду, намереваясь коснуться его ноги.

– Нет, не надо, сейчас само отойдет. Это не судорога, просто… просто я… устал и вообще все как-то не так. К барельефу, например, не успели. – Юрка покраснел. Точно покраснел – щеки опалило жаром, будто к ним приложили грелку.

– Нашел о чем переживать, – недоверчиво протянул Володя.

Спустя несколько минут, когда оба оделись и уселись в лодку, Володя, так и не добившись от Юрки правды, попытался успокоить его:

– В другой раз успеем. Давай мне весла. – На что Юрка лишь вяло улыбнулся.

Назад плыли куда быстрее, потому что течение само несло лодку вперед. Володя тихонько напевал какую-то песенку, Юрка ее не узнавал. Он и не старался прислушаться и узнать, смотрел на воду и думал о «нравится».

– Вот это ива! – вдруг воскликнул Володя, тыкая пальцем в сторону берега. – Видишь? Вон та огромная, как шатер… нет, как целый дом! Никогда таких не видел!

Там, куда он указал, берег плавно спускался вниз, к самой реке. Небольшая песчаная отмель, с хорошим подходом к воде, наполовину скрывалась в густых ветвях плакучей ивы, склонившейся кроной в самую реку.

– Давай остановимся, Юр, – попросил Володя.

– Тогда мы к подъему не успеем, сам же сказал, – поспешил ответить Юрка, но, увидев воодушевление в глазах Володи, предложил: – Может, завтра?

– А если завтра у меня не получится взять лодку?

– Тогда я постараюсь запомнить, как дойти туда по берегу. Сто процентов можно добраться без лодки. – Юрка внимательно вгляделся в обрыв и в его верхнюю часть: – Я знаю, что вон там должна быть тропинка. Она начинается от брода, который возле нашего пляжа. Вожатые не пускают на нее детвору, но оно и понятно – это опасно. Берег песчаный, сыплется под ногами, а грохнуться с такого обрыва будет ого-го.

– Давай завтра попробуем туда добраться? – в нетерпении предложил Володя.

Юрка опешил:

– С каких это пор ты такой авантюрист? На приключения потянуло?

Володя пожал плечами:

– Не знаю. С тебя вот пример беру. ***

Вечером Юрка отправился искать иву. Пытаясь отвязаться от назойливых пугающих мыслей о «нравится», он запоминал каждый поворот тропинки, каждый подъем и спуск, каждый бугорок и камушек и на поиски пути потратил немало времени.

Вернулся в кинозал спустя целый час после начала репетиции. Актеры отыгрывали достойно, Володя был всецело поглощен процессом, а Юрка, скучая, шатался по кинозалу.

В кои-то веки пианино молчало. Видимо, Володя попросил у Маши немного тишины, и теперь она, насупленная, сидела в зале недалеко от сцены.

Юрка то и дело поглядывал на инструмент и жалел о том, что вспомнил ту историю. Теперь ему очень хотелось подойти к пианино, открыть крышку и хотя бы на мгновение коснуться клавиш. Даже звуков не извлекать, просто ощутить прохладное лакированное дерево под пальцами. Пока все были заняты действом, происходящим в левой половине сцены, Юрка осмелился подойти к инструменту, в правую. Открыл крышку. Световой блик пробежал по клавишам, и вдруг Юрку охватила паника. В долю секунды он оказался в паре метров от пианино.

Кусая губы, посмотрел на него затравленно, по старой привычке «потянул» пальцы. Вдруг в голове грянул внутренний голос, только чужой, не Юркин, – экзаменаторши, старой толстой тетки с химзавивкой. Юрка даже удивился, что смог его вспомнить. Он постарался отвлечься или проигнорировать голос, но не смог. Он не хотел слышать, но слушал, и от этого было больно: «Протяни руку и коснись инструмента, вон он стоит. Играй что хочешь и сколько хочешь, все будет без толку. Все равно ты – бездарность и посредственность, и у тебя нет музыкального будущего. Играя, только сыплешь соль на рану». Конечно, именно этих слов она ему никогда не говорила. Это Юрка говорил себе сам.

– Ну все, привет, шизофрения, – ядовито прошептал он и скрылся за кулисами.

Пока не кончилась репетиция, Юрка бесцельно бродил по кинозалу и скучал. Мечтал попасть в рубку киномеханика, но она, как обычно, была закрыта. В огромном здании удалось отыскать всего одно более или менее интересное место – подсобку за сценой. Он забрался в нее и нашел там коробку с диафильмами и проектором, а после репетиции предъявил находку Володе.

Несмотря на переживания, возникшие из-за Юркиного пугающего открытия, и на плохое настроение, мучившее весь последующий день, после отбоя он, конечно же, отправился к Володе и его малышне. Вместо страшилок всем пятым отрядом выбирали диафильмы. Мальчишки голосовали за «Приключения Чиполлино», а девочки очень хотели «Спящую красавицу». Спустя четверть часа жарких споров юные кавалеры приняли волевое решение: уступить дамам.

Как только дети улеглись и сделали вид, что спят, Юрка с Володей вернулись на «их» место. Юрка был хмурым как никогда. Даже разговаривать о чем-нибудь, а тем более переписывать сценарий ни сил, ни желания у него не было. Володя снова пытался узнать правду, но Юрка был тверд и молчал как партизан. После нескольких бесплодных попыток Володя попытался поднять ему настроение, и весь оставшийся до общего отбоя вечер он только и делал, что мычал, причем весьма фальшиво, вальс из балета Чайковского «Спящая красавица» и раскачивал карусель в такт. Юрка сначала молчал. Потом ворчал: «Слишком медленно. А тут – еще „м-м“. А тут медленнее…» Но потом все-таки растаял и принялся учить Володю правильно мычать вальс.

Домычался Юрка до того, что всю последующую ночь ему снились балерины, а в голове впервые за полгода зазвучали не слова, а музыка. Таких трудных дней и сладких снов у него не было очень давно.