Текст книги "Лето в пионерском галстуке"

Игра продолжилась. Юрка махал ракеткой так, будто собирался не воланы отбивать, а порубить на щепки солнечные лучи. Лучи остались в целости и сохранности, но мошкары всклокоченный и потный Юрка поубивал прилично.

Их команда вела счет. Ванька и Миха почти всю игру простояли на месте, Юрка же скакал как угорелый и, прежде чем отправить волан в победный полет – можно снова Ире Петровне в лоб, – он обернулся и снова среди кустов увидел Володю.

Теперь это точно был он. Задумчивый, с робкой улыбкой на губах, Володя приблизился к коробке корта, но, остановившись в метре от входа, не решился зайти внутрь. Вместо того, шагнув Юрке за спину, замер за сеткой, просунув пальцы между металлическими ромбиками.

– Юр, ты почему не пришел? – спросил негромко, но Юрка расслышал.

Не глядя, он отбил воланчик и вплотную приблизился к сетке, с вызовом посмотрел Володе в глаза.

– У меня все равно нет роли, что мне там делать?

– Как это – что делать? – Володя грустно посмотрел на него, но, качнув головой, собрался и объяснил привычным «вожатским» тоном: – Ольга Леонидовна велела – есть у тебя роль или нет, ты должен приходить на каждую репетицию. Ты мне помогаешь, а я за тебя отчитываюсь.

– Ну и отчитывайся, я-то тут при чем?

– Уже домой захотелось? Тебя ведь и глазом не моргнут – выгонят.

– За что меня выгонять? Я играю со своим отрядом и, кстати, со своей вожатой. Ира Петровна тут как тут, она подтвердит.

В ожидании ответа, которого так и не последовало, Юрка постучал ракеткой о мысок кроссовки, оглянулся по сторонам и потопал к лавке взять стаканчик кипяченой воды. Володя отправился следом за ним.

– Ты обиделся на меня, – догадался он и потупился виновато.

– Вот еще! – фыркнул Юрка. – Не обиделся. Просто понял, что с тобой можно говорить далеко не обо всем.

– Это неправда! Говори о чем хочешь!

– Ага, конечно. – Юрка отвернулся, стал пить воду.

– Ну чего ты? Я… знаешь что, Юр? – Володя задумчиво провел ладонью по сетке – та тихонько звякнула. – Я ведь тоже видел такие журналы.

– Да ну? И откуда они у тебя? – Юрка обернулся и недоверчиво уставился на него.

– Я в МГИМО учусь, там есть ребята, у которых родители – дипломаты, они иногда умудряются достать…

– Где-где ты учишься?! – Юрка аж крикнул. – В МГИМО?!

– Да. Только очень прошу: про журнал никому ни слова! Юра, это очень серьезно. Если о подобном появится хоть один даже самый глупый слух, меня турнут.

– Да ну, быть не может!

– Очень даже может. Однокурсник, который носил тот журнал с собой, попался на этом. Месяца не прошло, как его отчислили.

– Ну если вылететь так легко, как ты поступил? Ты что, блатняк?

– Вот еще! Думаешь, сам не смог?

– Не в уме дело, туда же пробиться почти невозможно: и конкурс большой, и уж больно «идейным» надо быть. Разрешения собирать: комсомольского совета школы, райкома комсомола, райкома партии, на все заседания ходить…

Слушая его, Володя кивал, а Юрка продолжал перечислять, загибая пальцы, сколько всего нужно сделать, где состоять, в чем, как и сколько раз участвовать, куда ходить. И вдруг осекся: кто, кроме Володи, вообще может туда поступить?

– Ну… Честно сказать, приняли меня еле-еле, – скромно улыбнулся тот, когда Юрка соизволил закончить. – На медкомиссии завернули, представь, из-за зрения. Я давай спорить – в военкомате же пропустили, для армии я годен, а тут учиться не берут. В общем, история долгая и неинтересная.

– И как оно – там учиться, сложно?

– Не сказать, что легко, главное – интересно. Я почти каждый день в общежитие к ребятам забегаю, они такие веселые посиделки устраивают.

– Чай пьете? – Юрка припомнил Володе его возмущение и насупился.

– На посиделках есть все, – ответил Володя шепотом.

– И разврат? – Юрка прищурился.

– Что ты, мы же комсомольцы! – Володя взглянул строго, но тут же улыбнулся: – Да ладно, я шучу. Все есть: преферанс, девушки, портвейн, самиздат.

– Погоди, какой еще портвейн? У вас и алкоголь есть? – Юрка теперь тоже шептал. – Где вы его берете? Когда наша соседка замуж выходила, на свадьбу даже бутылки водки добыть не смогли, спирт пили – батя с работы утащил.

– Это я его так называю – «портвейн», – принялся объяснять Володя. – Мой одногруппник возит. Он живет в деревне в области, там у него варят отличный самогон. По вкусу кому-то коньяк напоминает, мне – портвейн. Быстрей бы этот сухой закон кончился. Страшно за Мишку, рискует все-таки.

В этом диалоге потерялась Юркина обида. Он забыл о ней так быстро, будто ни ее, ни разлада, ни даже повода ссориться никогда не было. Словно они, откровенные как всегда, сейчас говорили о том же, о чем всегда, и вели себя и выглядели при этом обычно: Юрка – растрепанный и заинтересованный, Володя – аккуратный и чуть надменный. Было только одно отличие: высокая, будто до самого неба сетка, натянутая между ними.

– Пойдем на репетицию, Юр? После нее расскажу все что захочешь, – предложил Володя. Его лицо посветлело, морщинки на лбу разгладились. – Только Ирине сообщи, что уходишь со мной.

Юрка кивнул. Сбегал к Ире, отпросился, косясь на крутящегося рядом физрука, положил ракетку на скамью и вышел с корта.

– То есть ты так вот всех там бросил и пошел искать меня? – поинтересовался он, когда свернули с главной площади к танцплощадке.

– Я Машу оставил за главную. Она, конечно, молодец, но не сможет провести репетицию, а поработать сегодня надо усердно. Завтра занятий не будет.

– Точно. Завтра же «Зарница», – расстроился Юрка.

Ведь это значило, что сегодня из-за приготовлений к игре им не удастся побыть вдвоем: после репетиции Юрка будет занят пришиванием погон, вечером у первого отряда запланирован смотр строя и песни. А завтра все работники и отдыхающие лагеря с раннего утра до самой ночи будут всецело поглощены масштабной игрой. Все-таки зря Юрка не отправился разведчиком в штаб.

Глава 7
Утренний конфуз

Пустая, без единого стеклышка оконная рама скрипнула так протяжно и громко, что Юра вздрогнул. Дождь давно кончился, но редкие капли все еще падали с крыши и гремели, ударяясь о крошево тротуара, шелестели травой, звенели, разбиваясь о лежащие на земле осколки. Порывы ветра разносили эти звуки по одуванчиковой площадке. Казалось, сама природа имитировала жизнь, заполняла пустоту и обманывала. И Юра хотел бы обмануться, но не мог. Здесь было не просто пусто, а мертво. Особенно для того человека, который видел и слышал, какой яркой, веселой и гомонящей была жизнь пятого отряда. Теперь же все, что осталось от нее, – это окна мальчишеской спальни, зиявшие провалами справа от крыльца, и узкая бойница крохотной вожатской спальни, что чернела слева. Когда-то это была Володина комната, когда-то Володя там засыпал и просыпался, но – Юра улыбнулся – никак не мог выспаться.

Он живо вспомнил, как мечтал оказаться в Володиной комнате. Однажды он даже заглянул туда украдкой, но настоящим гостем никогда не был.

Но почему же совсем никогда? Ведь если не стал в прошлом, он мог стать им сейчас, пусть Володя уже не хозяин этой комнаты.

Не в состоянии заставить себя отвести взгляда от этого окна, Юра поднялся с карусели. Он станет гостем этой комнаты без хозяина.

Прикидывая, можно ли перепрыгнуть через дыру в полу на крыльце, Юра оказался возле прохода. Размышляя, выдержат ли его прогнившие доски, когда он приземлится, он удрученно вздохнул: нет, не выдержат. Даже если он спустится в подпол, не сможет забраться обратно – слишком высоко, и под рукой нет ничего, кроме лопаты, а ею попросту не за что зацепиться. Но Юра решил, что если спустя столько лет смог заставить себя приехать в «Ласточку», то попасть внутрь вожатской комнаты он просто обязан. Вдруг Володя оставил там что-нибудь на память о себе: смешной рисунок на обоях, пару нацарапанных слов на столе, приклеенную к изголовью кровати жвачку, может, конфетный фантик в тумбочке, может, ниточку в шкафу, должен же он был оставить хоть что-нибудь? Но Володя не рисовал на стенах, не царапал мебель и не жевал жвачек. А Юре очень хотелось верить: вдруг Володя догадывался, что он вернется.

Повернув налево, Юра прошел по затоптанным клумбам к окнам.

Корпус пятого отряда высился на широком фундаменте, как на подиуме. Зеленый деревянный цоколь выступал наружу, образовывая узкую ступеньку. Скользя по мокрым доскам резиновыми подошвами, еле устроившись, Юра заглянул в разбитое окно. Темная узкая комната показалась еще меньше, чем раньше, но расстановка и даже мебель не изменились: стол, притиснутый к дальней стене спальни, справа от стола дверь, слева – платяной шкаф, две простые тумбочки, две узкие кровати друг напротив друга у окна. Володина правая. Юре страшно захотелось сесть на нее. Узнать, мягкая она или твердая, скрипучая или тихая, удобная или нет.

Боясь пораниться о рассыпанное по подоконнику стекло и отчаянно ругаясь, что не догадался взять перчатки, Юра смахнул осколки и, ухватившись за хрупкую деревяшку, подтянулся и перелез.

Не обращая внимания на лужи на полу, на пыль и грязь вокруг, он опустился на колени и открыл Володину тумбочку. На единственной полке лежал мятый от сырости журнал «Крестьянка» за май 1992 года, очевидно, оставленный какой-то вожатой. Под ним спряталась книжка. Прочитав название, Юра улыбнулся: вот это было похоже на Володю – «Теория и методика пионерской работы». Больше в тумбочке не нашлось ничего.

Юра перевел взгляд на кровать. Металлическая, узкая, не кровать, а койка, прикрученная ножками к полу. По слою грязи на винтах он догадался, что ее вряд ли когда-то меняли. Видимо, она и правда была Володи. Панцирная сетка оказалась скрипучей, упругой и ржавой. «Когда он спал на ней, хотя бы ржавчины не было – и то ладно, – улыбнулся Юра, – подумать только – здесь он спал!»

Юра коснулся рукой сетки – в ответ она жалобно звякнула и своим звоном подчеркнула царившую тут тишину. Впрочем, не только тишину, но и пустоту. Кроме крупной мебели, здесь не было ничего: ни штор, ни какой бы то ни было тряпки, ни книжки, ни листа бумаги, ни оторванного куска обоев, ни плаката на стене – а Юра помнил, что на ней висел плакат группы «Машина времени», помнил, что Володя ее любил. Здесь не было даже мусора, только пыль, вода и грязная жижа на полу, а под окном – осколки стекла. Шагая в дальний угол комнаты, к единственному необследованному предмету мебели – платяному шкафу, Юра думал, что обрадовался бы даже мусору: его наличие хотя бы создало иллюзию, что Юра не зря явился сюда, что не зря залез в окно развалины, как сентиментальный ребенок, как полный дурак.

Зачем он залез сюда, зачем он вообще сюда вернулся? А раз уж он здесь, зачем шатается по лагерю, тратя время, а не идет целенаправленно туда, куда собирался, для того, ради чего приехал? Но он не мог не заглянуть в его комнату, а будучи в ней, не мог просто так уйти.

Распахнув дверцы шкафа, Юра обомлел – в шкафу валялась куча скомканной одежды. Сердце стиснулось от боли, когда за множеством старых кофт и пиджаков в дальнем углу нашлось несколько коричневых кителей с черными погонами, на которых красовалась вышитая белой нитью надпись «СА». Руки дрогнули, когда в куче тряпья он отыскал единственный китель с блестящими пуговицами.

Военную форму они надевали на «Зарницу». Вожатым выдавали кители, детям – простые гимнастерки. И этот с блестящими пуговицами китель тоже был солдатским, но маленьким. Пионерам он оказался велик, коммунистам – мал, лишь одному комсомольцу он был впору.

Циничность, скепсис, самоирония – все это мигом исчезло, отбросилось куда-то далеко, за обвалившуюся ограду лагеря. Стало неважно, сколько Юре лет, неважно, чего достиг, в чем талантлив, насколько умен, имеет ли право быть смешным – все эти вещи имели значение в другой жизни, далеко отсюда, в настоящем. А здесь, в лагере своего детства, Юре можно быть таким же, как прежде: уже не пионером, так и не комсомольцем, ведь, как ни смешно, все это до сих пор про него. С одной лишь разницей: раньше он думал, что это очень важно. Теперь же важным осталась лишь старая коричневая тряпка в его постаревших руках. И память о том человеке, на чьих плечах красовались черные погоны с надписью «СА» и на чьей груди блестели золотистые пуговицы. ***

– Здравствуйте, пионеры, слушайте «Пионерскую зорьку», – разносилось из динамика, пока Юрка чистил зубы. – После завтрака по сигналу горна к «Зарнице» будь готов! Сбор отрядов на главной площади лагеря…

Начиналось это утро как обычно – как очередное физкультурное, которое Юрка не очень-то и любил: ему проснуться толком не давали, как тут же заставляли бежать на зарядку. В этот раз он даже явился вовремя и оттого сердился вдвойне – пришлось с другими ребятами из отряда ждать Иру Петровну, когда большинство вожатых были тут как тут. Например, Володя уже разминался со своей малышней. Юрка хотел подойти поздороваться, но передумал: вожатый был занят. Стоя к нему спиной, показывал упражнения малышне – усердно, на совесть. Разминка шеи и плеч, затем – локтей и суставов, махи руками вверх-вниз, в стороны. Краем уха слушая, как стоящие рядом девчонки щебечут о вчерашней дискотеке, Юрка наблюдал за Володей, как тот командует:

– Ноги на ширину плеч! Выполняем разминку туловища. Наклоны вперед, тянемся ладонями к полу. – Володя выполнял свои же указания. – Саня! Не нужно так резко, ты же сломаешься!

Юрка хмыкнул про себя: «Что же такое делает Саня?» – но даже не попытался найти его. Перед Юркиными глазами развернулось куда более любопытное действо: Володя медленно и грациозно наклонился вперед и коснулся пола, притом не пальцами, а ладонями. Его футболка сползла, оголив поясницу, а спортивные красные шорты обтянули стройные бедра, затем – ноги, а затем и мягкое, округлое место, что повыше.

Юркины мысли рассыпались на междометия, затем собрались в слова и предложения и заскакали от «ничего себе он гибкий» до «кто им вообще разрешает в шортах ходить, тут же дети и… девки!».

Володя снова выпрямился и снова наклонился. Хаос в Юркиной голове сменился звенящей тишиной, тело оцепенело. Он не мог отвести взгляда. Лишь спустя несколько долгих мгновений опомнился и поймал себя на том, что уже с минуту, скрючившись в полунаклоне, бесстыдно пялится на обтянутые красной тканью ягодицы.

Тело как кипятком окатило, кровь прилила к лицу, даже на лбу выступили капельки пота – и вовсе не от жары, на улице еще было по-утреннему свежо.

«Да куда же ты смотришь?!» – внутренне взвыл Юрка. Стало неловко от всего: от глупой позы, от того, что раскраснелся, от того, что пялился, а тут еще эта непонятная реакция – легкий приятный спазм. Нет, реакция была вполне себе понятной, Юрка не раз испытывал ее. Но непонятно было: почему к Володе? Почему не к девушкам? Ведь их, красивых, стройных, гораздо более интересных, чем Володя, тренировалось здесь немало. Но если девушки были «интереснее» Володи, то почему же Юрка смотрел так именно на него? Может, во всем виновато утро, Юрка попросту не успел проснуться?

Вряд ли кто-то обратил внимание на его поведение – все это продлилось недолго, – но после вчерашнего разговора о журналах и откровенных и нелепых вопросов Юрке стало невероятно стыдно перед самим собой. Но от жуткого смущения и новых мысленных укоров его отвлек голос физрука Жени, вместе с которым на площадку явилась и Ира:

– Доброе утро, пионеры! Начинаем зарядку! ***

Юрка был настолько ошарашен тем, что произошло на зарядке, что вот уже час не мог прийти в себя. Как будто сквозь слой густого тумана он брел на завтрак, потом – возвращался в корпус, собирался на торжественную линейку, надевал форму для «Зарницы», повязывал галстук.

Он посмотрел на настенные часы – опаздывает. Из корпуса уже все разошлись, с улицы слышались отдаленные звуки проходящей линейки – голос Ольги Леонидовны, усиленный динамиками. А Юрка в одиночестве стоял перед зеркалом и никак не мог соорудить правильный узел из красной тряпки на шее. Начал злиться.

– Ты чего это на линейку не идешь? – Голос Володи так внезапно разорвал повисшую в комнате тишину, что Юрка вздрогнул. А внутри его будто молнией ударило – Володя появился слишком неожиданно, и совсем некстати было видеть его сейчас.

– Я… я скоро. А ты чего тут?.. Сюда?..

– Моих Лена повела на линейку, тебя на площади не было, вот и пришел. Мой отряд в штабе остается, ты с нами?

Искоса поглядывая на подбородок Володи в отражении зеркала, Юрка даже не повернулся к нему – не хотел поворачиваться и смотреть в глаза… А когда сообразил, что сегодня целый день его не увидит, будто гора с плеч свалилась. Хорошо, что вчера от Алешки Матвеева отвертелся и не согласился остаться в штабе.

– Юра, ау! Чего молчишь? Что-то случилось?

Юрка раздраженно дернул концы галстука и отпустил их запутанными. Повернулся к Володе и, стараясь не смотреть ему в лицо, сказал куда-то в сторону:

– Не с той ноги встал, наверное. Теперь еще и опаздываю. Ты иди, я догоню. – И ему на самом деле в этот момент больше всего на свете хотелось, чтобы Володя поскорее ушел.

Но он, наоборот, шагнул ближе, понимающе улыбнулся и хмыкнул.

– Ну как так, Юр? Ты всю пионерию прошел, взрослый уже человек, а галстук завязывать не умеешь, – сказал он и, протянув руки, ловко принялся перевязывать Юрке галстук.

– Я не… – захлебнулся тот собственными словами. В горле пересохло, Юрку снова бросило в жар.

Володя справлялся с узлом до того ловко, будто всю жизнь только этим и занимался. Тут намотать, там продеть, затянуть – и готово. Заправляя галстук под воротник, он легонько коснулся Юркиной шеи. Казалось бы, случайное секундное прикосновение, а Юрку будто током ударило.

– Нужно будет научить тебя повязывать галстук, – решил Володя.

– Что? – Юрка его вроде и услышал, но за гулом в ушах не понял смысла сказанного.

Володя вздохнул:

– Научу тебя плохому, говорю! – и хитро подмигнул.

– А-а? – Юрка изумленно изогнул бровь.

– «Научи меня плохому. Ну научи!» – это в «Ералаше» было.

Юрка насупился: у него тут сердце колотится, как в припадке, а Володя шутить вздумал?

– Ну так что, пойдешь со мной в штаб? – снова спросил Володя, будто не замечая, что с Юркой что-то происходит.

– Нет, я со своими в лес. На отрядном собрании решили, что буду разведчиком.

– А, ну ладно…

Блеск в его глазах померк, Володя погрустнел, а Юрку кольнула совесть.

– Я просто обещал! – поспешил оправдаться он. Хотя на самом деле никому ничего не обещал. Попроситься в разведку он только собирался… И зачем он врет? Снова! И кому? Володе!

Но времени на размышления не оставалось – Юрка слышал, что на площади замолк микрофон и протрубил горн, призывающий пионеров строиться и выдвигаться к месту проведения «Зарницы».

– Ладно… Идем. – Володя пошел к выходу из корпуса и помахал Юрке рукой. – Вечером, может быть, свидимся, моя малышня тоже в лес просилась, но мы с Леной пока не придумали, как все устроить.

Юрка только агакнул и унесся в сторону площади – туда, где колонны пионеров под началом физруков и вожатых расходились в разные стороны – две команды, каждая на свою локацию.

Но, избежав общества Володи, Юрка не смог избежать собственных мыслей. Он не мог не думать обо всем, что произошло, о своих реакциях. Он не мог не думать о Володе. Так получалось, что, даже если Юрка пытался не вспоминать об утреннем конфузе, все равно рассуждал о чем-то, что так или иначе касалось Володи. Например о том, как он там, справляется ли с малышней в штабе. И еще о том, что обещал вечером прийти к ним в палаточный лагерь с ребятами. А потом – о вчерашней ссоре, о разговоре. Каким виноватым Володя вчера выглядел там, у сетки корта! И таким искренним, что теперь Юрка корил себя! Как он мог усомниться в нем? Как только мог – пусть лишь мысленно – назвать его вруном и не поверить в искренность его дружбы?

А мысли о дружбе так или иначе возвращали Юрку к тому, что случилось на зарядке и позже – в корпусе. Искренность дружбы… А сам-то Юрка искренен? И если да, то почему так испугался случайного прикосновения?

То, что это был вовсе не испуг, Юрка совсем, ну вот совсем-совсем не хотел признавать.

За этими тяжкими думами интереснейшее действие, одно из самых долгожданных и важных событий в пионерлагере – «Зарница», – прошло как в тумане и запомнилось лишь отрывками.

Юрка пытался сосредоточиться, но ничего не выходило. Он злился: «Сколько можно думать о посторонних вещах! Соберись! – И тут же бросался оправдываться: – Ну как это о „посторонних“? Разве Володя – посторонний? Нет, он очень… очень…» Но так и не мог подобрать точного определения тому, насколько и в чем Володя для него «очень».

Ира Петровна разрешила ему быть разведчиком и даже обрадовалась Юркиному стремлению, убежденная, что он обязательно раскроет диспозицию вражеской базы. Юркина команда расположилась на отведенной для них территории. В компании Ваньки и Михи Юрка принялся ставить палатку, как вдруг его огорошили совершенно безрадостной новостью – Маша напросилась в разведку с ним. Просилась она долго, хныкая и заламывая руки, – Ира не хотела оставлять их наедине, но все-таки сдалась и отпустила. Застегивая гимнастерку, Юрка поглядывал на них искоса и задавался всего одним вопросом: на кой черт, спрашивается, Маша к нему в пару?

Ее мотивы прояснились совсем скоро. Стоило оказаться посреди леса, где уже могли шнырять вражеские шпионы и бойцы, как Маша, помявшись несколько минут, скромно спросила:

– Юр… Вы же с Володей дружите?..

Юрка закатил глаза и цокнул языком – ну, все ясно. Зачем же еще он нужен девчонкам? Чтобы выполнять функцию рупора, разумеется, – трещать про вожатого пятого отряда!

– Юр, а почему он на дискотеки не ходит?

Сначала Юрка пытался ее игнорировать. Решил, что, если станет показательно молчать и не будет отвечать на вопросы, она поймет… И Маша, наверное, поняла. Вот только не успокоилась:

– Ну Юр, но я же не прошу тебя делать что-то там или… Ну просто расскажи! У него девушка есть, да?

Спустя вопросов десять, которые стали повторяться заезженной пластинкой, Юрка начал злиться.

– Юр, ему Полина нравится? Он же наверняка делился с тобой… Он так на нее посмотрел на прошлой репетиции…

– Как «так»?! – вспылил Юрка. – Ни на кого он никак не смотрел! Он сюда вообще-то работать приехал!

От неожиданности Маша остановилась, уставилась на него и испуганно моргнула. Юрка кивнул ей идти и добавил тише:

– Маш, мы на разведке, понимаешь? Если нас с тобой заметят и возьмут в плен или убьют, наши потеряют целую кучу баллов!

И она успокоилась. Минут на двадцать.

– Юр… А он что-нибудь обо мне говорил?

От раздражения у него на загривке зашевелились волосы.

– Ну Юр… Тебе что, сложно сказать? Понимаешь, просто… – Она покраснела, подошла ближе, дернула Юрку за рукав. – Понимаешь, Володя… он мне нравится… Но он какой-то непонятный. Как будто никого не замечает вокруг, как будто ему никто не интересен… Поэтому ты – моя единственная надежда, чтобы с ним сблизиться…

– Сблизиться? Маша, вот только не надо впутывать меня в свои дела! Мне и так из-за тебя досталось. Хватит.

– Ну Юр, разве я много прошу? Просто узнай у него про меня. Ты же можешь. Вы ведь с ним часто бываете вдвоем. Ночью, например, или днем в отбой просто скажи ему… то есть спроси…

– Постой-ка, – велел Юрка и остановился сам. – Откуда ты знаешь, что в отбой я ухожу к нему?

– Тоже мне секрет! Все об этом знают. И что по ночам ты тоже с ним.

– А сама-то ты по ночам с кем и где шатаешься?

Маша опешила:

– «Шатаюсь»? Сам ты шатаешься! И вообще, это не твое дело!

– Это мое дело! Потому что Ира думала, якобы мы с тобой какие-то шашни крутим. Вдобавок из-за этого она с Володей поссорилась, так что твои прогулки теперь касаются и его. Почему она так подумала? С кем ты шатаешься и где? И при чем здесь я?

– А мне-то откуда знать? Ирину об этом и спроси. И про меня спроси. Только не ее, а Володю… Я ведь сама не могу: во-первых, это неприлично, что он обо мне подумает? А во-вторых, у меня даже случая нет, чтобы просто поговорить. Ты все время рядом. Помоги, а? Давай не за просто так. Давай я уступлю тебе пианино? Не на весь спектакль, а на какую-нибудь композицию. Не «Сонату», конечно, а на что-нибудь попроще…

Юрку страшно раздражали такие расспросы. Но он держал бы себя в руках, если бы не последнее.

– «Попроще»? – повторил он. – Попроще! Мне послышалось или ты удумала ставить себя выше меня?

– Да что ты? Конечно, нет, я просто…

– Размечталась! Ты ведь ставишь себя выше не только меня, а всех остальных. Думаешь, ты – единственная, кто его достоин? Пуп земли? Вот Володя взял, разогнался и влюбился в тебя!

– Я себя выше не ставлю! – начала сердиться Маша. – Но почему бы и не в меня? Ты оглянись вокруг! В кого еще-то? – Она прыснула. – В тебя, что ли?

Юрка закатил глаза и от досады хлопнул себя ладонью по лбу.

– Ты про Полину говорила, например.

– Так значит, это она…

– Я не знаю! И вообще, с чего ты взяла, что он в кого-то…

Юрка так разозлился и так разошелся, что не заметил слез, навернувшихся ей на глаза. Зато заметил мелькнувшие неподалеку в кустах за Машиной спиной желтые пятна – вражеские погоны.

– Прячься! – прошипел он и сорвался с места.

Разведчики вражеского отряда – в одном из них Юрка узнал Ваську Петлицына – протопали мимо. Ни Машу, ни его не увидели. Юрка определил по примятой ребятами траве, когда следует свернуть с тропинки, чтобы выйти к их базе, и отправился в путь.

Маша, всем видом показывая, что дуется на него, шла молча. И наслаждающийся тишиной Юрка спустя минут двадцать вывел их к вражескому лагерю.

Желтая команда расположилась на территории, где лиственный лес переходил в хвойный. Песчаник под палатками был усыпан шишками и иголками, а в воздухе пахло смолой. Юрка в очередной раз нырнул в густые кусты и принялся наблюдать за врагами издали. Но ничего исключительно интересного не заприметил – там происходило все то же самое, что и в Юркиной команде. Пара девчонок хлопотала у костра, Петлицын с напарником пересекали лагерь по центру – судя по всему, топали к палатке командира. Физрук Семен принимал у ребят спортивные нормативы: прыжки, приседания, отжимания, растяжку. Большинство ребят стояло на стреме вокруг желтого флага.

Юрка посидел в укрытии еще недолго: отметил на самодельной карте местоположение врагов относительно собственной базы и, сверившись с компасом, обрисовал путь. Теперь им с Машей предстояло целыми и невредимыми вернуться в свой лагерь, чтобы отдать информацию командиру Ире и начать штурм.

Он чувствовал себя выжатым лимоном. Грязным, пыльным и замученным лимоном! До базы он кое-как добрался, но на его пути трижды встречались вражеские бойцы, по перешептыванию которых Юрка с Машей узнали, что все остальные разведчики их команды были обезврежены. Поняв, что они остались совсем одни и что теперь от них зависит очень многое, Юрка по-настоящему испугался. Но страх, что их поймают и штурм задержится, был «хорошим» – рациональным. И на время перекрыл собой другой страх – «плохой», иррациональный, глубинный, стыдливый – подозрение, что с Юркой что-то не так.

Когда они явились в лагерь и отдали разведданные Ире Петровне, деловитая вожатая, крутясь на месте и демонстрируя капитанские погоны на солдатском кителе, разделила бойцов на три группы: первая должна была остаться в лагере, чтобы охранять синий флаг, вторая во главе с нею – идти напрямик к вражеской базе, а третьей во главе с Женей она приказала пробраться к базе с тыла, то есть по обходному маршруту. К большой Юркиной радости, Ира взяла с собой Машу, а его отправила к Жене. Путь был долгим и муторным, потому запомнился перепутанными картинками бесконечного леса, гимнастерками товарищей, перешептыванием и волнением, что из-за шума, производимого десятком ребят, их засекут и поймают. Но все-таки войска были благополучно переброшены и оставлены в засаде ждать, когда другая половина явится на передовую. Женя лежал под кустом рядом с Юркой и лихорадочно шептал: «Желтые не ждут нападения с тыла, у нас есть преимущество, мы возьмем флаг раньше Ирины». Юрка прыснул в кулак, ему хотелось добавить: «И бросим его к ее ногам».

Как только был получен первый сигнал о прибытии войск, ребята выступили, но начался не организованный штурм, а какая-то детская драка. Все столкнулись, все смешалось в кучу-малу. То кружась в этой куче, как в центрифуге, то выныривая из нее и снова ныряя, Юрка сорвал погоны у двоих ребят. Одного ранил – это был Митька, его левый погон остался на месте. А второго – Петлицына – убил, сорвав с него сразу оба.

Когда Ириными молитвами и Ванькиными руками желтый флаг был взят, синий отряд встал строем и отправился восвояси, распевая военные песни. Ира светилась радостью. Женя, расстроенный тем, что первым к флагу подошел не его, а ее боец, плелся в стороне и тихо матерился. Юрка хохотал и пел вместе со всеми:

Спой песню, как бывало, отрядный запевала,

А я ее тихонько подхвачу.

И молоды мы снова, и к подвигу готовы,

И нам любое дело по плечу! [4]4
  Текст «Песни о первом пионерском отряде» (слова С. Рунге, муз. А. Долуханян).


[Закрыть]

Но радость радостью, а от усталости подкашивались ноги. Хотелось покоя и тишины. Вернувшись в победно гомонящий лагерь и наскоро поужинав, Юрка скрылся от шума в своей палатке и распластался на жесткой подстилке звездой.

Пытаясь задремать, он закутался в спальник с головой, но сон не шел, ведь уснуть мешали не звуки с улицы, а собственные мысли. Теперь, как Юрка ни старался, заглушать их не получалось. Если днем, занимая себя делами, он кое-как гнал эти мысли, то теперь, оставшись в одиночестве, больше не смог: надо набраться смелости и прекратить обманываться – то, что произошло на зарядке, не могло быть обычным утренним конфузом. Ведь интерес и желание смотреть на Володю оказались столь сильными и глубокими, что до сих пор от воспоминания об этом приятно щекотало в груди. Да что это? Как же так… Ведь неправильно засматриваться так на людей, а тем более на него… И неловко от того, что, если отбросить все отговорки и быть честным, взгляд отводить совсем не хотелось! Юрке стало тошно от самого себя.

Он резко сел. Скинув спальник, потер лицо руками, с остервенением принялся чесать голову. Не потому, что она чесалась, а потому, что хотелось содрать с себя все эти постыдные мысли – не нужны они!

Снаружи смеркалось, доносились звуки лагеря: кто-то бренчал на гитаре, лилась негромкая веселая песенка. Со всех сторон галдели десятки пионерских голосов, и Юрке даже показалось, что он отчетливо слышит, как неподалеку пухляк Сашка делится мнением о гречневой каше, которую подавали на ужин.

– Вечер только начинается, а ты уже спишь, боец?

Сперва Юрке показалось, что голос Володи ему снится. Но над ним действительно стоял он. В таком же, как у Иры кителе, но с двумя отличиями: на Володином сверкали блестящие пуговицы, а погоны на плечах были не капитанскими. Совершенно растерянный – мысли о причинных местах еще не до конца выветрились из головы, – Юрка попытался поприветствовать его спокойно, но нервозные нотки в голосе все равно проскочили: