Текст книги "Лето в пионерском галстуке"

Юрка аж подпрыгнул от неожиданности, убежденный, что все актеры вышли из кинозала. Но проворный Олежка выскочил из-за бюста Ленина, как чертик из табакерки.

Володя отшатнулся от Юрки, сам поправил свой галстук и, натянуто улыбнувшись, объяснил:

– Олежка у нас мечтает, чтобы его первым в классе, а лучше – во всей школе приняли в пионеры.

– А-а-а… – протянул Юрка и повернулся к Олежке: – И как, клятву уже выучил?

– Ага! – Олежка покраснел, стал по стойке смирно и с выражением начал: – Я, Лылеев Олег Ломанович, вступая в ляды Всесоюзной пионелской олганизации имени Владимила Ильича Ленина, пелед лицом своих товалищей толжественно обещаю: голячо любить свою Лодину. Жить, учиться и болоться, как завещал великий Ленин, как учит Комму… – Олежка жадно вдохнул, – …стическая палтия. Свято соблюдать Законы Пионелии Советского Союза!

– Молодец! – похвалил Володя. – А как отдавать пионерский салют, знаешь?

– Знаю! Показать?

Юрка цокнул языком – ну нашли время! Откровенно скучая, он уселся на сцену, свесил ноги и показательно всхрапнул. Володя его проигнорировал.

– Покажи, – кивнул вожатый и выкрикнул призыв: – К борьбе за дело Коммунистической партии будь готов!

– Всегда готов! – рявкнул Олежка и вскинул руку в пионерском салюте.

Володя поправил его ладонь – так, чтобы оказалась выше лба, а не на уровне носа.

– Руку нужно держать выше головы. Это значит, что ты блюдешь интересы пионерской организации выше своих. А еще во время присяги тот, кто повязывает тебе галстук, задает каверзные вопросы.

– Мамочки! – испугался Олежка. – Сложные? А ты задавал?

– Задавал. Я спрашивал будущего пионера, сколько стоит пионерский галстук.

– Пятьдесят пять копеек! – отчеканил, очухавшись, Юрка.

– Юр, ну ты же прекрасно знаешь, что этот ответ неправильный. Зачем человека с толку сбиваешь? – с досадой спросил Володя. – Пионерский галстук бесценен, потому что он – частица красного знамени. Запомнил, Олеж?

– Ага, запомнил! – Олежка закивал. – Ну я пошел. Еще поучу клятву пелед сном!

– Лучше сценарий поучи!

– И сценалий тоже!

Олежка умчался, а Юрка задумался о том, что зря Володя обманывает мальца. Ведь пионерский галстук столько и стоил – пятьдесят пять копеек, не больше, потому что на самом деле был всего лишь крашеной тряпкой. В этом были убеждены все Юркины ровесники. Ребята носили галстук как попало, будто издеваясь над ним: рваным, мятым, исписанным, истыканным значками, по-ковбойски – подобно тому, как только что он был повязан на шее у Володи.

Может быть, еще лет десять-двадцать назад галстук что-то и значил, символизировал ценности и идеалы. Но сейчас все это ушло в прошлое. Сам же Юрка впервые заподозрил, что ни идеалов, ни ценностей у людей не осталось, когда его завалили на экзамене. Скоро и Олежка непременно убедится в том же самом, но уже на своем примере. Юрке стало заранее жалко Олежку за то, какое жуткое разочарование его, такого одухотворенного и мечтательного, ждет впереди.

Юрка хотел поделиться с Володей своими размышлениями, но не успел: двери кинозала снова отворились, и ребята из художественного кружка внесли несколько ватманов декораций.

– Вот водонапорная башня и паровоз, – сказал Миша Луковенко – руководитель рисовальщиков. – Как ты и просил, с нас контуры, а разрисовываете вы.

– О, спасибо огромное, – поблагодарил Володя. – А краски принес?

– Да, вот тут. – Миша протянул ему большую коробку с банками и кистями и предупредил: – Завтра заберу.

Только художники ушли, Володя повернулся к Юрке и сказал:

– Ну что? Будем разрисовывать?

Юрка обреченно застонал:

– Сейчас? Володь, ты вымотанный и уставший, я тоже хочу спать…

– Время не ждет! Тут работы минимум на два дня – пока раскрасим, пока высохнет. А там еще и поправлять что-то придется…

– Может, все-таки потерпит до завтра? – безо всякой надежды спросил Юрка.

– Нет! Но если ты устал, то я могу и сам. – И в его тоне не слышалось подвоха. Юрка знал, что Володе хватит энтузиазма остаться ночевать в театре, но сделать все самому. А разве мог Юрка позволить ему такое?

И они остались рисовать. Разложили огромные листы прямо на полу сцены и, ползая по ней, как партизаны по полю, орудовали кистями. Работа была несложной, но долгой и местами тонкой. За окнами давно стемнело, горн уж час как протрубил отбой, а они все рисовали и рисовали.

На часах было за полночь, когда Юрка, посмотрев, что они сделали около половины, сдался. Отбросил в сторону кисть и распластался по полу.

– Все, устал. Володь, давай заканчивать, так же и коня двинуть можно. Конев двинет коня! Представляешь?

Но Володя, как заведенный, продолжал мазать кистью по ватманам:

– Нет, нужно сегодня доделать. Ты же слышал, завтра краски отдадим…

– Нужно, нужно, нужно, – огрызнулся Юрка. Он рывком вскочил на ноги, подошел к нему и вырвал кисть из рук. – Нет, не нужно!

Володя сердито посмотрел на него, попытался забрать кисть обратно, но Юрка отскочил назад и спрятал руки за спину.

– Смотри-ка, а ты уже мимо контуров мажешь! Ты устал!

– Нужно…

– Да у нас еще целых полтора дня впереди!

– Всего лишь полтора дня!

– Да никуда не денутся твои декорации!

Юрка швырнул кисть в сторону и сделал три шага, оказавшись с Володей нос к носу. Посмотрел ему в глаза и намного тише сказал:

– А вот мы еще как денемся… Напомнить, что будет послезавтра, кроме спектакля?

Володя нахмурился и отвел глаза. Но тут же поднял взгляд, и в нем промелькнуло и понимание, и сожаление одновременно.

– Я помню… – печально ответил он. – Ты прав, да.

Юрка положил руки ему на плечи. Погладил их, затем – шею и зарылся пальцами в волосы на затылке. Володя обнял в ответ: обвил руками талию и прижал Юрку к себе, потянулся к его губам. Но поцеловал вовсе не так, как рассчитывал Юрка.

– Нет, поцелуй меня как в лодке, – попросил он, прижимая Володю еще крепче.

– Не стоит, – серьезно ответил Володя и, задумавшись, добавил чуть позже: – Юр… Юра, может, зря мы это делаем?

– Зря? Почему? Ты больше не хочешь? – Юрка ожидал, что Володя начнет убеждать его в обратном, но он только молча пожал плечами. Юрка разволновался не на шутку: – Володя, но я не хочу прекращать. Мне это нравится! Неужели тебе больше нет?

Володя отвернулся. Посмотрел сначала в потолок, потом на пол и только после этого ответил:

– Нравится.

– Тогда почему зря?

– Вдруг руки опять распущу? Да и все-таки это странно. Это против природы, это неправильно и гадко.

– Тебе гадко? – оторопел Юрка.

Он задумался. Да, возможно, со стороны они и правда выглядят странно. Но это только со стороны. Быть «внутри» их отношений, их дружбы и, может быть, даже любви казалось Юрке совершенно естественным и прекрасным. Ничего не было и не могло быть лучше того, чтобы целовать Володю, обнимать и ждать встречи с ним.

– Не мне, – понуро кивнул Володя, – остальным гадко. Но дело даже не в этом. Мне кажется, что всем этим я сбиваю тебя с правильного пути, Юр.

Юрка рассердился:

– Напомни, кто кого у щитовой поцеловал? – Он сложил руки на груди и насупился.

Уголки рта Володи поползли наверх, но он сдержал улыбку и чуть погодя снова серьезно спросил:

– Юр, а ты-то что об этом думаешь?

– Я стараюсь не думать, – в тон ему ответил Юрка. – Какой смысл – сдерживаться ни ты, ни я не можем. А тем, что целуемся, мы никому не причиняем вреда.

– Кроме себя.

– Себя? Что-то я не вижу, чтобы от меня убыло. Наоборот, мне это приятно. А тебе?

Володя сконфуженно улыбнулся:

– Ты и так знаешь ответ.

Юрка не стал больше просить или уговаривать, а просто взял инициативу в свои руки. Это был их второй настоящий взрослый поцелуй – и он оказался совсем не таким, как первый. Тогда, в лодке, было жарко и волнительно, она плавилась под биение сердец и стук дождя, а теперь было тихо. Совершенно тихо. За окнами – ночь, в огромном зале – пустота, все будто бы замерло, и только они вдвоем плавно, медленно и тягуче снова узнавали друг друга через движения губ.

Но вдруг что-то грохнуло у входа, застучало и покатилось вниз. Ребята отпрянули друг от друга так быстро, будто между ними ударила молния, отбросив их в разные стороны. По ступеням зала вниз катился небольшой фонарик. А в дверях, округлив глаза, пятилась Маша.

Первой Юркиной реакцией была паника, потом – парализующий ужас. Казалось, что земля ушла из-под ног, что сцена ломается, что все вокруг переворачивается вверх дном. Затем пришло непонимание и неверие – может, у него фантазия разыгралась? Ну откуда тут, почти в час ночи, взяться Маше?

Но она была – живая и настоящая. И собиралась как можно быстрее исчезнуть – уже нащупывала за спиной ручку двери.

– Стой! – крикнул Володя, первым отошедший от шока.

Маша замерла, а он побежал со сцены и в несколько прыжков по ступеням оказался рядом с ней.

– Не убегай. Пожалуйста.

Маша не могла сказать ни слова – открывала и закрывала рот, глотала воздух, как рыба, выброшенная на берег.

– Маш? – Володя протянул к ней руку, но она дернулась от него, как от чумного. Только пискнула, задыхаясь:

– Не трогай меня!

– Ладно, хорошо… – Володя судорожно выдохнул. Он пытался говорить спокойно, но в голосе звенели натянутые нервы. – Только не паникуй. Спустись, пожалуйста. Я все объясню.

– Что? Что вы мне объясните… Вы… Вы… Что вы тут вообще… Это отвратительно!

Юркино сознание будто отключилось, он не мог решать что-либо, делать выводы. Он даже не чувствовал рук, а ватные ноги не гнулись. Но медлить было нельзя. Невероятным усилием воли Юрка заставил себя подойти к ним. Маша уставилась на него еще более дико и испуганно, чем на Володю.

– Маш, – произнес Юрка, с трудом выговаривая слова, – ты только не думай ничего плохого.

– Вы ненормальные, вы больные!

– Нет, мы нормальные, просто…

– Зачем вы это делаете? Это же неправильно! Так не бывает, так не делают, это совсем… совсем…

Маша задрожала и всхлипнула. «Еще чуть-чуть, – понял Юрка, – и у нее начнется истерика. Прямо сейчас она пойдет и всем…»

Он не закончил мысли. Тут залихорадило его самого. Перед глазами поплыло и потемнело. Казалось, Юрка вот-вот упадет в обморок, а потом сразу под землю – от ужаса ноги не держали. Худо-бедно сохраняя хотя бы внешнее спокойствие, он не мог отвязаться от страшных картин, непрерывно всплывающих в воображении, картин того, что ждет их с Володей, когда Маша всем расскажет: позор и осуждение. Они станут изгоями, их накажут, страшно подумать – как!

– Это баловство, понимаешь? – нервно хохотнул Володя. – Шалость от нечего делать, от скуки. И в этом нет ничего серьезного. Ты права, такого не бывает, у нас ничего на самом-то деле и нет.

– Тебе девушек мало? Что ты в нем ищешь такого, чего в нас нет?

– Конечно нет! Сама подумай: природой заложено, что парни любят девушек, мужчины – женщин, так и есть… Машенька, я ничего не ищу и не собираюсь. И не найду. Мы же… мы же с Юрой просто… мы друг другу никто, разъедемся из «Ласточки» и забудем. И ты забудь, потому что эта ерунда ничего не стоит, это придурь, блажь…

Юрка слышал его глухо, будто через стену. Не в состоянии ровно дышать, он закрыл тяжелые веки и вздрогнул от боли. Она жгла его всего, не концентрируясь в одном месте; она растеклась повсюду, кажется, даже за пределы тела. Ведь Володя мог бы сказать, что они это сделали на спор, да что угодно мог сказать, хоть «учимся целоваться», вдруг она бы поверила? Юрка открыл глаза, посмотрел ей в лицо и прочел: нет. Машу не провести отговорками, шутками и обещаниями. Чтобы поверить, ей нужна была правда, хотя бы крупица, но правды. А в словах Володи правда была: законы природы, расставание, «мы с Юрой просто…».

Юрка уставился на Володю, ища ответ на страшный вопрос: «В том, что ты говоришь, есть хотя бы капля лжи?» Ему было больно слышать все это и еще больнее понимать, что сказать именно так – единственный выход.

– Пожалуйста, Маш, не говори об этом никому. Если о таком узнают… Это пятно на всю жизнь и испорченное будущее. Понимаешь? – продолжал Володя. Юрка стоял немой, как и прежде.

– Ла… ладно… – всхлипнула Маша. – Поклянитесь, что вы больше никогда такого…

Володя глубоко вдохнул, будто собираясь с мыслями:

– Клянусь. Больше никогда.

– И ты. – Маша повернулась к Юрке. Ее взгляд из умоляющего стал злым. – Теперь ты!

Юрка перехватил на мгновение Володин взгляд и увидел в нем чистое, абсолютное отчаяние.

– Клянусь. Никогда, – задохнулся Юрка.

Глава 15
Горькая правда

«Поклянитесь, что вы больше никогда…» Голос Маши до сих пор звучал у Юрки в ушах. И Володин ответ, и собственная клятва – никогда, никогда, никогда… Как они могли пообещать такое? Разве можно было? Но Маша не оставила им выбора. Чертова Маша! У них с Володей и без того оставалось мало времени, и даже эти крохи отобрала какая-то выскочка!

Прошел всего один день, всего день они не были вместе, всего день прожили в оторванности друг от друга, но Юрке, мучимому одиночеством, этот день показался месяцем. Он не раз порывался наплевать и на Машу, и на то, что она может рассказать, потому что в груди клокотала буря, которой нужно было дать выход, иначе она его разорвет! Юрку тянуло к Володе, хотелось его увидеть, услышать, коснуться… Но он останавливал себя. Понимал, что единственный такой порыв может стоить слишком дорого им обоим.

Конечно, в театре они виделись. Заканчивали с декорациями и репетировали часами напролет – Ольга Леонидовна официально отпустила труппу со всех мероприятий и работ, чтобы ребята полностью сосредоточились на премьере. Конечно, Володя всегда находился рядом, и Юрка слышал его, видел его, руку протяни – мог коснуться. А нельзя. Нельзя было даже позволить лишний раз взглянуть друг на друга. Маша постоянно мельтешила где-то рядом, будто тюремный надзиратель, не спускала с них глаз. Стоило только подумать, только понадеяться, что вот он – шанс, как Юрка тут же натыкался на ее подозрительный взгляд.

А Юрка чувствовал себя так, будто у него забрали жизненно важный орган. Он вроде бы жил, решал поставленные перед ним задачи, выполнял указания, ходил, ел, говорил. Дышал, а надышаться не мог. Не хватало воздуха, будто перекрыли часть кислорода, будто подмешали в него ядовитый газ. И каждый новый час без Володи отравлял его существование. Ему казалось, будто весь мир погрузился в сумерки, цвета смешались, тени поблекли и расплылись. Жить одному в этом мрачном, пустом мире становилось страшно. Но страшнее всего было видеть, как больно от всего этого Володе.

Тот старался не подавать виду. Вел репетицию, как обычно, прикрикивал, командовал актерами, раздавал указания, но… не осталось в нем былого энтузиазма. Володя будто бы погас изнутри и снова стал походить на запрограммированного робота. Он больше не переживал, не паниковал и вроде даже не заботился об успехе спектакля, а единственной его эмоцией была грусть – когда он нет-нет да кидал взгляды на Юрку. И столько там, в его глазах, было этой грусти, что хватило бы на полжизни вперед.

Даже засыпая, Юрка видел как наяву его подавленное, измученное тоской лицо и сам с тоской понимал, что пролетел еще один день. Целый день, который они могли бы провести вместе, ушел в никуда. Целый вечер – в никуда и ночь – в никуда. ***

Утром перед Юркой была поставлена задача съесть кашу даже через «не хочу». Он возил ложкой в тарелке клейстера, зовущегося овсянкой. Обычно она пахла приятно, но этим утром Юрку воротило от любой еды, исключая ватрушку. Вот она-то была отличной: пышная, начинки много, блестела румяными боками. А каши совсем не хотелось. Вообще-то Юрке многого не хотелось и больше всего не хотелось, чтобы в одном лагере, в одной плоскости, в одной с ним геометрии существовала Маша. Впрочем, по лицу ее было ясно, что ей тоже и невкусно, и несладко.

А Юрке в глаза будто песок насыпали: моргать больно, смотреть – тоже, но он не мог не смотреть. Во всяком случае, за стол пятого отряда.

Дети опять суетились: Сашка махал руками, Пчелкин жужжал что-то соседке на ухо, та вскрикнула и подскочила. Очередь смотреть за ними во время завтрака, то есть не кушать во время завтрака, выпала Володе. Лена сидела рядом, тоже приглядывала, но не срывалась с места по любому поводу. А Володя поднялся и пошел разбираться. Он выглядел сонно, бледно и блекло. Уставшим голосом начал допрашивать девочку, в чем провинился Пчелкин. Юрка видел, что эти разбирательства даются Володе очень тяжело. Пока Юрка ковырялся ложкой в каше, пока Володя разбирался с хулиганом, а Маша смотрела на них, обалдуй Сашка доел и понес убирать за собой тарелку, а сверху поставил стакан. Его одернул соотрядник, Саша остановился над Володиным местом, сказал что-то другу на ухо и расхохотался над своей же шуткой. Юрка понял, что Сашка сейчас махнет руками, что стакан качнется, вывалится из неглубокой тарелки и грохнется точно на Володину, стоящую на краю стола. Только Юрка открыл рот, чтобы рявкнуть, как стакан уже вывалился и полетел вниз. Брякнул об угол тарелки, та подлетела. Выплескивая кашу, снесла Володин стакан с чаем и лежащую сверху ватрушку, перекувырнулась в воздухе и упала на пол. Володя молча смотрел, как со страшным грохотом одна половина его завтрака разлетелась на куски, а другая размазалась по серому кафелю.

Юрка ждал, что Володя закричит, но он лишь обратил на Сашку полный беспомощности взгляд, устало вздохнул и даже слова против не сказал. Видно, не выспался и так устал, что сил на злость попросту не осталось. «А теперь еще полдня будет ходить голодным», – проворчал про себя Юрка. Ясно, что каша еще осталась на кухне, а вот ватрушки кончились – Юрка уже спрашивал, хотел еще одну умыкнуть. Да ладно голодным, Володя, наверное, уже привык не-доедать. А вот таким печальным и отчужденным Юрка не видел его даже вчера. У Юрки пропали последние остатки аппетита – так стало жалко Володю.

Пока вторая вожатая Лена, отчитывая Сашку, строила отряд на выход из столовой, а Володя звал дежурных, чтобы убрали разведенный бардак, Юрка завернул свою ватрушку в салфетку.

– Возьми. – Он протянул ее Володе, когда тот вернулся с дежурной из третьего отряда.

– Спасибо, ешь лучше сам. Ты же так их любишь.

– Не хочу, я наелся, – заупрямился Юрка, тыча ватрушкой Володе в лицо.

– Мне тоже хватит.

– Бери, это тебе!

Юрка хотел сказать ему больше. Надеялся, что сейчас уйдут ребята и выговорится: «Все тебе: ватрушка тебе, тебе даже компот сейчас раздобуду. Все тебе, улыбнись только». Но за спиной послышалось Машино «кхе-кхе».

– А тебе-то что надо? – спросил Юрка угрюмо.

– Ничего, просто тебя жду.

– Меня? Зачем?

– Так просто.

– На кой черт я тебе нужен? – Юрка начал сердиться.

– Вы обещали не встречаться и больше так не делать! – взвизгнула Маша.

Володя вздрогнул и залепетал не дыша:

– Маша, мы ничего не делаем. Но совсем не встречаться мы не можем. – Он развел руками. – Это же лагерь.

– Так ты что, теперь еще и разговаривать нам запрещаешь? – вклинился Юрка.

– Юра, не начинай, – попросил Володя напряженно. – Пожалуйста. Не ссорьтесь. Только этого не хватало. – Он нервно качнул головой, резко моргнул, развернулся и стремительно пошел на кухню.

Юрка принялся помогать дежурной собирать с пола крупные осколки, исподлобья глядя на Машу. Та стояла, уперев руки в бока, пока ее за локоток не дернула Ксюша и не оттащила в сторону – к остальным ПУК.

Воспользовавшись ситуацией, Юрка рванул следом за Володей.

На кухне было тихо, только булькала греющаяся в чанах вода для мытья посуды. Юрка сгрузил осколки в мусорный бак, прошел вглубь помещения и увидел Володю. Он стоял у плиты над огромным, будто котел, чаном. Лица было не разглядеть в клубах поднимающегося пара. Володя оцепенел, держа правую руку так низко над водой, что его кожа начала краснеть.

– Эй, ты чего? Горячо ведь! – Юрка шагнул к нему и уставился непонимающе.

Володя резко обернулся – лицо тревожное, будто сведенное судорогой, очки запотели. Следом за непониманием Юрку охватила тревога – чем бы он ни занимался, это очень странно! Потом нахлынул страх: «Что он делает? Зачем он это делает?»

Пар заволок линзы Володиных очков туманом, и Юрка не видел его глаз. Юрка сам будто плыл в тумане, растерянный, напуганный нереальностью происходящего. В какой-то миг ему даже показалось, будто пар холодный, и, чтобы проверить, Юрка тоже сунул руку к чану, опустил почти к самой воде…

– Ай!

– Убери! Обожжешься! – Володя рывком отвел его руку в сторону от горячего. – Я ничего, я… закаляюсь.

Его голос прозвучал так резко, что тут же вернул Юрку на землю. Еще секунда – и линзы Володиных очков отпотели, пелена схлынула с них, показался его неожиданно спокойный и даже чуть отрешенный взгляд.

– Но разве так закаляются?.. – усомнился Юрка, но договорить не успел.

– Я давно этим занимаюсь, а ты – непривычный, можешь навредить себе, – предостерег Володя в своем вожатском репертуаре, Юрка аж выдохнул и окончательно пришел в себя. А Володя аккуратно взял его за запястье, поднес к губам, нежно сжал кисть и подул на нее, шепча: – Береги…

– …руки. – Юрка закатил глаза.

– Себя, – улыбнулся Володя и быстро чмокнул его большой палец.

Юрка так смутился, что не нашел ничего лучше, чем отшутиться:

– О, я слишком сильно себя люблю, чтобы…

– Я тоже, – перебил Володя.

Но Юрка не успел понять смысла этих слов.

– Вы чего это тут?! – прокатился по кухне возмущенный визг. Маша стояла посреди зала, и казалось, пар валит у нее из ушей, а не от воды.

– Да ты заколебала уже!.. – Юрка только зашелся, чтобы выплеснуть на нее всю свою злость, когда почувствовал недолгое, но очень горячее прикосновение к предплечью – Володя быстро сжал и отпустил его.

– Хватит. Не надо опять, – негромко произнес он, но Юрка, не дослушав, вышел.

Ярость закипела в нем куда сильнее, чем вода в чанах, но, раз Володя попросил, он прекратил. Юрка бы что угодно для него сделал. Все бы отдал ему: самое вкусное – ему, самое лучшее – ему, небо – ему, воздух – ему, музыка – ему. Весь Юрка – ему. Все, что у него есть, было и будет. Все, что есть в нем хорошее и ценное, все лучшее и светлое, вся душа, все тело, все мысли и память. Все бы подарить, лишь бы Володя не был таким подавленным и нервным.

Но Маша… Маша посмела запретить им даже говорить друг с другом! Если на протяжении всего вчерашнего дня она постоянно оказывалась рядом, то после сцены в столовой, видимо, решила преследовать в открытую, ходить за Юркой по пятам, не стесняясь и не таясь.

Юрка брел от столовой, слыша Машины шаги позади, и раздражался больше и больше. У них осталось всего два дня – сегодня и завтра, но даже эти крохи времени им нельзя было провести вместе из-за нее. Из-за нее приходилось только смотреть друг на друга издалека и вместо обожания испытывать жалость, а после Володиного странного поступка еще и тревогу.

«Вот зачем он это сделал? – волновался Юрка. – Это он из-за нее. Все это из-за нее!»

Каждый удар ее каблука об асфальт гремел в Юркиной голове набатом. От каждого ее вздоха гадкой судорогой сводило тело, будто он слышал не дыхание, а скрежет мела по стеклу.

Нервы натянулись, как струны: «Теперь нам нельзя говорить…» За спиной стучали низкие каблучки. Шаг, еще шаг. «Решила, что может управлять нами?» Шаг, еще один и еще шаг. «Теперь ходит за мной. Запрещает стоять напротив него!» Шаг. Шаг. Еще один. «Нет уж. Хватит!»

Юрка больше не мог терпеть. Он рывком остановился посреди дороги.

– Да что тебе от меня надо? – не в состоянии сдерживаться, закричал он.

– Чтобы ты от него отстал. Он хороший человек, комсомолец, а ты урод и отморозок, ты его портишь!

– Кто, я? А сама-то ты кто тогда? Не тебе решать, какой он и что с ним делаю я!

– Не мне, а всем решать! Весь лагерь и так знает, каким он был хорошим, пока ты не прицепился к нему!

– Мы – друзья, а друзья…

– Это не дружба! – закричала она. – Ты сбиваешь его с пути, ты превращаешь его в психопата, ты совращаешь!.. Да, ты совращаешь его!

– Да что ты вообще понимаешь?!

Юрка и сам удивился, но этот вопрос поставил Машу в тупик. Она покраснела и уставилась на землю.

– Понимаю… представь себе.

– Да ты влюбилась в него! – злорадно хмыкнул он.

Маша уставилась на Юрку, стояла не шевелясь. Вокруг проходили пионеры, и, чтобы они не услышали, Юрка взял Машу под руку и отвел в сторону от дорожки.

– Не трогай меня! – воскликнула Маша, когда Юрка уже остановился.

– А ты не лезь не в свое дело, тогда мне даже смотреть на тебя не придется.

– Отстань от Володи, или все узнают!

– Влюбилась, да? Ответь, да или нет? Одно слово.

– Перед тобой не отчитываюсь!

– Да или нет?

– Да! Да! Доволен? Да!

– И что, ты думаешь, если будешь следить и шантажировать, он полюбит тебя в ответ? Думаешь, это так делается? – Юрка зло захохотал.

– Твоего совета не спрашиваю. В последний раз говорю – отстань, или я все расскажу!

– И чего ты этим добьешься? Ты хоть понимаешь своей тупой башкой, что с ним сделают, если обо всем узнают? Ты понимаешь, что сломаешь ему жизнь? Его из института, из комсомола, из дома выгонят. Он лишится всего, чего хотел, и все из-за тебя! Черт с институтом и комсомолом, а если хуже? Если дурдом или тюрьма, ты об этом подумала?

Юрка уже не мог остановиться, злоба больше не кипела внутри, а хлестала наружу диким потоком. До истерики остался один шаг. Юрку трясло, тело его вообще не слушалось, и, не понимая, что делает, он схватил Машу за плечи и сильно тряхнул. Заорал в голос:

– Ты думала о том, как он тебя возненавидит? Какими словами будет вспоминать? Этого ты хочешь? Так ты его любишь?!

Маша тоже закричала, но от страха и этим взбесила Юрку окончательно. Еще чуть-чуть – и он бы бросил ее на землю, но вдруг кто-то перехватил руку и грубо оттолкнул в сторону. Володя.

Юрка с Машей орали чересчур громко, неудивительно, что Володя услышал, доедая завтрак в столовой. Найти их тоже не составило труда – увидев среди кустов потасовку, сюда сбежалась половина детей со спортплощадки. Благо среди зевак не было руководства, только вожатые Лена и Ира Петровна.

Володя оттащил брыкающегося Юрку в сторону, Ира закрыла Машу собой.

– Конев, ты что, сдурел?! – рявкнула Юрина вожатая.

– Володя, расскажи ей все! Расскажи! – заметив Иру, взмолился Юрка.

– Успокойся! – приказал Володя.

– Ира, эта тварь в него влюбилась. Полсмены за ним бегала, а сейчас совсем с ума спятила – следит за ним и угрожает, что наговорит всяких бредней, если я не отстану.

– Конев, да что с тобой? Ты сам-то в своем уме?

– Володя, мне никто не поверит! Расскажи им все: что она за нами на реку бегала, как к тебе в комнату ночью лазила. Ну?!

Володя отвел его в сторону и заговорил очень тихо:

– У тебя истерика. Давай вдох-выдох, вдох-выдох, – пытаясь успокоиться, он и сам глубоко вдохнул и медленно выдохнул.

Но Юрка физически не мог дышать ровно, от злости трясло, глаза слезились.

– Расскажи им, прошу тебя, – пылко прошептал он.

– А ты выбора мне не оставил, теперь придется рассказать. А ты иди в медпункт, пей пустырник или что там Лариса Сергеевна даст.

– Я никуда не пойду!

– Юра, нам всем и так на ковер к Леонидовне. Пожалуйста, иди к врачу, пусть она подтвердит, что у тебя переутомление и нервный срыв. Скажем всем, что случилась истерика из-за спектакля и ты сорвался на Машу, потому что ходила за тобой.

– Да не устал я! Я соскучился. Пожалуйста, пойдем вместе, тебе ведь тоже к Ларисе надо! Вот что ты делал на кухне? Зачем?

– Сейчас это неважно. Иди в медпункт, надо, чтобы врач засвидетельствовала…

– Пойдем вместе! – перебил, повторяясь, Юрка. – У медпункта кусты есть, спрячемся там.

– Юр, сейчас не до этого, вдруг Маша все расскажет? Не могу я уйти! При мне она, может, не станет болтать. А если станет, у меня хотя бы шанс будет что-нибудь сразу соврать. Иди один, пожалуйста. Не подливай масла в огонь, только хуже сделаешь.

И Юрка не стал подливать – посопротивлялся еще немного, но все-таки послушался.

В медпункте рассказал, как и договорились: что у него, видимо, случилась истерика из-за спектакля и он накричал на Машу.

На ковер, конечно, вызвали. Юрка и там рассказал все по придуманной Володей легенде. Странных, лишних и личных вопросов не задали, смотрели сочувственно, и даже Ольга Леонидовна не сердилась. Сердились на нее – нечего так сильно детей перенапрягать. Юрка узнал в приемной, что Володя с Ирой тоже были. Что позже, конечно, приглашали и Машу. Но вроде бы руководство не стало поднимать шума. И это хорошая новость – значит, не проболталась. Пока.

Еще одно доказательство того, что о происшествии пока никому ничего неизвестно, предоставили ПУКи.

Только Юрка появился на крыльце кинозала после ковра, как Ксюша призывно замахала руками, крича:

– Юр, Юрчик, пойди сюда!

Юрка хмуро взглянул на нее и помотал головой, но Ксюша, а за ней и Ульяна с Полиной поднялись и побежали к нему. Взяли под локти и завели в уголок возле сцены.

– Что у вас случилось? – зашептала Ксюша.

– У вас что-то случилось! – закивала Ульяна.

Полина же молча уставилась полными азартного любопытства глазами.

– Да так. Не хочу говорить. Это личное, девчат.

– Да ладно, мы же все равно узнаем, – попыталась убедить Ульяна.

– Это ведь Сидорова что-то отчебучила, да? – спросила Ксюша.

Полина закивала, подбадривая.

– Да просто поссорились мы с ней, – махнул рукой Юрка. – Ничего особенного.

– Из-за пианино? – Ксюша сощурила хитрые глаза.

– Ой, ну тогда это скучно, – протянула Ульяна.

– Юра, но ведь завтра же последний день! – неожиданно вклинилась Полина. – Помиритесь! Обязательно помиритесь! Послезавтра ведь уже все, по автобусам и домой. Не надо расставаться на такой ноте.

– Кстати о нотах! Вам ведь завтра играть вместе! – поддакнула Ульяна.

– Не вместе, а по очереди. И всего один раз, – раздраженно объяснил Юрка. – Будто вы не знаете.

– Кстати, Юр! – оживилась Ульяна. – А ты можешь сыграть что-нибудь из мюзикла «Юнона и Авось»? Всего разочек, пока репетиция не началась.

– Нет, я ничего оттуда не знаю.

– Тогда что-нибудь из эстрадной музыки. «Последний раз» «Веселых ребят», например? Очень хочется попеть, ну сыграй, а! Давай: «Время пройдет, и ты забудешь…» – запела она, пританцовывая.

– Извини, Уль, совсем нет настроения. Как-нибудь потом, ладно? Или… или вон Митька пришел. – Юрка обернулся и заметил на себе полный зависти Митькин взгляд. – Его попроси, он тебе на гитаре что хочешь забацает.

Отвязавшись от ПУК, Юрка сразу бросился к Володе. Пока Юрка разговаривал с девчонками, тот вернулся в кинозал и уже сидел на зрительском кресле в центре первого ряда.

– Растрепала про нас? – спросил Юрка с ходу.

– При мне ничего такого не говорила.

– А у директора?

– Не знаю. Но если бы проболталась, меня бы тут уже не было. Директору рассказать у нее вряд ли смелости хватит. Меня другое волнует: потом они с Ириной вдвоем ушли…