Текст книги "Летящая по волнам"

Люди Дункана сами добывали себе пропитание: отправлялись на корабельной шлюпке рыбачить, в лесах стреляли из арбалетов в диких свиней. Фрукты, овощи и мелкий рогатый скот им привозили аборигены, которые иногда приплывали по реке в бухту на своих каноэ. Батат, бобы, ананасы, орехи и кукурузу индейцы обменивали на безделушки: пару пуговиц, кусок полотна, пригоршню гвоздей или бисерин. Моряки никогда не забывали принести часть еды мисс Джейн, перед домом которой разбили лагерь и чьими мостками пользовались как причалом. Они регулярно снабжали ее мясом и рыбой, получая взамен достаточно эля, который хозяйка варила сама.

Джейн Дуглас, вдову уэльского торгового капитана, несмотря на ее сорок лет и полноту матросы называли просто «мисс Джейн». Все любили ее за веселый характер и энергичность. Ее услужливость и гостеприимство не знали границ, а великодушная заботливость, с которой она приняла Дункана, Элизабет и остальных, просто поражала. Джейн Дуглас настояла, чтобы Элизабет и дети перебрались к ней в дом. Ее собственная дочь в прошлом году умерла от лихорадки, и мисс Джейн радовалась тому, что в ее обители снова кипит жизнь. В двух спальнях своего рубленого дома она обустроила место для Элизабет и детей. Дункан, Эдмонд и остальные мужчины спали во временных хижинах, которые построили неподалеку. У Деирдре, Анны и Фелисити был собственный маленький деревянный дом. У всех, таким образом, был кров над головой, всем было хорошо у мисс Джейн. Женщина не преминула окружить Элизабет заботой, чтобы та как можно скорее оправилась после тяжелых родов. Хозяйка получала соответствующее вознаграждение, но часто напоминала о том, что готова оказать помощь и безвозмездно.

Дом мисс Джейн был расположен в маленькой деревеньке у устья реки, которую переселенцы называли Индейской. У этого места не было устоявшегося названия. Для настоящей общины здесь жило слишком мало людей – стояло всего несколько хижин и мостки-причал.

По сравнению с прежними прибежищами дом, в котором жила Элизабет и ее дети, казался довольно просторным – покойный муж мисс Джейн хотел, чтобы его жене было комфортно. Он был зажиточным человеком – торговал с двумя батраками деревом, что приносило достаточно денег на жизнь. Три года назад мистер Дуглас внезапно умер от апоплексического удара.

Доминика была не похожа на Барбадос. Сюда не приплывали крупные торговцы. Корабли чаще всего бросали здесь якорь по пути из Европы в Карибское море, чтобы пополнить запасы и набить пустые трюмы тропическим деревом.

Тут не было таких обширных плантаций, как на Барбадосе, лишь несколько полей, принадлежащих индейцам. Но на торговле деревом можно было заработать хорошие деньги. Горстка бесстрашных (в основном французских и нескольких английских) переселенцев обустроилась в защищенной от ветров западной части острова. Оттуда они вели торговлю с грузовыми судами, которые становились здесь на якорь. При этом было не важно, какие суда причаливали – французские, голландские, английские или даже испанские, – главное, что мореходы прибывали с мирными намерениями.

Официальный протекторат над островом последние годы переходил от англичан к французам. Однако из-за неудобного побережья и гористого ландшафта остров мало подходил для колонизации. Он не представлял для европейских стран особого интереса. Это был всего лишь перевалочный пункт для кораблей, направляющихся по карибскому маршруту: из Европы в Вест-Индию. Поэтому Доминика представлялась Элизабет тем самым островом, на котором в будущем, как она мечтала, станет жить ее семья. Тут не было чернокожих рабов или измученных ирландских батраков, которых жестокие хозяева заставляли работать на полях. Аборигены Карибского моря облюбовали этот остров и мирно обитали в своих деревнях; также здесь жили и белые люди.

Элизабет сидела вместе с Дунканом за большим столом на веранде дома мисс Джейн. Сначала она поухаживала за мужем, а затем взяла себе с подноса хрустящую жареную рыбу и плошку риса. После этого Элизабет положила еду в тарелку Джонни, который сидел на коленях у Деирдре и ел своей маленькой ложкой. Как всегда, обед был превосходным. Элизабет дважды брала добавку. Пили вино из трюмов «Элизы», свежий эль и холодную родниковую воду. Элизабет охотно утоляла жажду водой, от эля и вина она чувствовала усталость, а этого сегодня ни в коем случае нельзя было допускать. Дункан под столом касался ее бедра. Иногда жена украдкой смотрела на него, и тогда в глазах мужчины мелькали искорки. Страсть закипала в душе Элизабет, и в один миг от прикосновений Дункана желание стало таким сильным, что у нее перехватило дыхание. Как давно она не была в его объятьях!

Пока Элизабет ела, ее муж неожиданно протянул руку под столом и дотронулся до ее колена. Женщина чуть не поперхнулась. Она испуганно огляделась, но никто ничего не заметил. Напротив нее сидели Фелисити и Анна и оживленно о чем-то болтали. Спустя несколько недель после прибытия на остров Анна заметно расцвела. На ее прежде удрученном лице появился румянец, а в глазах – блеск. Анну все еще время от времени охватывала меланхолия, но девушка почти никогда не оставалась одна. Рядом с ней всегда были другие женщины, которые подбадривали ее. Анна постепенно возвращалась к жизни.

Фелисити рассказала ей об ужасных эпизодах своей биографии. После этого они постепенно сблизились. Элизабет с облегчением наблюдала за этой зарождающейся дружбой. И не только потому, что воспринимала этих девушек как сестер. Важно было, что они находят между собой общий язык и будут делить одну каюту во время путешествия на борту «Элизы».

Кузина Элизабет, казалось, испытывала то же самое.

– Дункан, ты уже решил, когда мы отправляемся в путь? Ты ведь скажешь об этом заранее, правда? Нам, и мне, и Анне, нужно еще упаковать вещи.

Дункан задумался. Элизабет заметила, что ее муж не очень-то хотел говорить об этом с другими. Он даже ей еще не сообщил о том, когда собирается отчаливать. Элизабет лишь знала, что это случится скоро. Она понимала, что сама в любой момент могла бы спросить его об этом, но пока что они оба избегали этой темы. Вдруг у нее внутри все сжалось. Элизабет подозревала, что ответ Дункана ей не понравится.

– Через три дня.

Он повернулся к жене, словно просил ее о понимании. Но она лишь опустила глаза. Онемевшими пальцами женщина отодвинула тарелку. Обед, который еще секунду назад казался ей таким вкусным, неожиданно стал совершенно несъедобным.

13

В кухне Деирдре положила в корзину немного рыбы и кукурузного хлеба и отправилась к хижине Эдмонда. Она не видела, чтобы он ел вместе с остальными. Священник часто сторонился окружающих, грубых мужчин, матросов, которые не желали говорить о слове Божьем. Они подчинялись лишь приказам капитана, за которым пошли бы в самое пекло. Только некоторые из них были католиками, но даже они не считали нужным молиться. Большинству хватало воскресной мессы, однако и она не должна была продолжаться слишком долго.

По дороге к хижине, которую Эдмонд делил с матросами, Деирдре сопровождали жадные и тоскливые взгляды. Девушка не обижалась за это на мужчин, хоть и старалась не смотреть по сторонам, чтобы не давать повода для напрасных ожиданий. Кто-нибудь из них мог вообразить себе то, к чему она не была готова.

На Барбадосе было достаточно девушек, готовых услужить морякам, но здесь, на Доминике, в безымянных поселениях, состоявших из нескольких деревянных домов и хижин, вряд ли можно было найти портовых девиц, как в Бриджтауне. Некоторые матросы пытались соблазнять аборигенок, но безуспешно. Чтобы обменять товары, к лагерю белых приходили в основном местные мужчины; женщины, которые изредка появлялись вместе с ними, всегда держались в стороне. Кроме улыбок, от них ничего нельзя было добиться.

Некоторые поговаривали, что на острове уже случались вооруженные стычки между аборигенами в отдаленных друг от друга деревнях, где жило несколько тысяч человек. Но, наверное, эти конфликты происходили довольно давно. Люди, которые разговаривали с Деирдре, не помнили, чтобы индейцы нападали на поселения в западной части острова.

Туземцы, которые тут жили, были робкими, низкорослыми, с коричневой кожей. Большинство людей Дункана считали, что это карибы, которые в глубине джунглей совершают каннибалистические ритуалы. Но мисс Джейн объяснила: с тех пор как они с мужем здесь поселились, им не встречался ни один каннибал. Пока никто не пытался отнять у индейцев землю, те вели себя вполне миролюбиво. Воевали они лишь с испанцами, и то более ста лет назад.

Эдмонд не упускал ни единой возможности поговорить с аборигенами или хотя бы приблизиться к ним. Пастор пытался общаться с местными жителями с помощью жестов. Эдмонда ничуть не смущал тот факт, что его усилия пока что не увенчались успехом. Он был решительно настроен нести слово Божье на этом острове. Если для этого было необходимо выучить местный язык, он готов был пойти и на это.

– Знаешь, что я слышал? – обратился Эдмонд к Деирдре, когда та подходила с корзиной к его хижине. – До моего появления на этом острове уже был один священник! Он бывал в деревнях туземцев и даже составил небольшой словарь карибского диалекта.

– Да что ты говоришь!

Девушка, распаковав корзину, положила еду на принесенную с собой дощечку и протянула ее Эдмонду. Он поблагодарил и без лишних слов принялся уплетать за обе щеки. Заметив, как он проголодался, Деирдре не могла сдержаться, чтобы не упрекнуть его в излишней самоотверженности и гордыне. Долгое время Эдмонд жил в джунглях совершенно один. Приняв решение во что бы то ни стало сблизиться с дикарями, он отбросил застенчивость, но упорно избегал общества белых соплеменников. Священник неоднократно отказывался ужинать на веранде мисс Джейн вместе с Деирдре и остальными соплеменниками, хотя его часто приглашали.

Он сидел в тени раскидистого дерева, с ветвей которого свисал испанский мох. Вместо стула Эдмонд использовал старую перевернутую бочку. Положив дощечку с едой на колени, он восхищенно рассказывал о французском священнике, который многие годы прожил на Доминике. Во время разговора он проглатывал кусочки пищи. Деирдре старалась внимательно следить за повествованием, но ей самой очень хотелось кое о чем сообщить Эдмонду. Девушка слушала его рассказ, едва сдерживая нетерпение.

– За долгие годы работы этот пастор написал труд о карибском языке и об обычаях аборигенов. К сожалению, не на латыни, как я надеялся, а на французском, которым как назло я совершенно не владею.

– Мисс Фелисити разговаривает на французском как на родном. Ее воспитательница была родом из Франции. Впрочем, у нее уже не будет времени на то, чтобы перевести этот труд для тебя, ведь в следующую субботу ей нужно уезжать. Насколько я знаю мисс Фелисити, она использует каждую минуту, чтобы упаковывать вещи.

Девушка умолкла и напряженно наблюдала за реакцией Эдмонда. Как он воспримет новость о предстоящем отъезде? Хочет ли по-прежнему вернуться в Европу?

Но Эдмонд был слишком занят своими мыслями (возвращение в Ирландию, очевидно, к ним не относилось).

– Она все равно не смогла бы это перевести, – подумал он вслух. – Ведь у меня нет этого словаря. Во всяком случае, пока еще нет. Но все же я тешу себя надеждой, что мне удастся его раздобыть. После этого пастора (его, кстати, звали Бретон) на Доминику приезжало еще два французских священника, и я уверен, что он оставил им копию своего труда. Один из них до сих пор живет здесь, южнее, в деревне, где даже построена настоящая церковь. Наверное, скоро я туда отправлюсь и все выясню, если это не слишком далеко. Но остров-то должен быть не так уж велик. Предполагаю, потребуется совершить один дневной пеший переход, не больше. Некоторые слова из местного наречия я уже знаю, но мне хочется овладеть им как следует.

Преисполненный энтузиазма, Эдмонд развел руками:

– Если мне удастся выучить язык карибов, я смогу обратить их в истинную веру! Деирдре, я просто сгораю от нетерпения, мне хочется как можно скорее приступить к выполнению этой задачи!

Деирдре уже проклинала себя за то, что привезла его сюда.

– Эдмонд, ты вообще-то слышал, что я тебе сказала? – настойчиво спросила она.

– А что? – Он с удивлением взглянул на девушку.

– «Элиза» выходит в море в следующую субботу. Мы должны решить, ехать нам с ними или нет. Миледи снова спрашивала меня о том, как мы собираемся поступить, – ты и я. Отплываем мы или остаемся?

– Конечно остаемся, – решительно ответил Эдмонд.

Казалось, ему было совершенно непонятно, зачем Деирдре снова и снова поднимает эту тему.

– Мое предназначение – жить именно тут! И я благодарен тебе… – Его глаза блеснули. – Если бы ты не заставила меня понять, какие возможности открываются в этих землях для священника, я бы и сегодня все еще сидел в одиночестве в джунглях на Барбадосе.

Если смотреть на ситуацию с этой точки зрения, он, конечно, был прав. Нынешняя жизнь Эдмонда была гораздо лучше. Прежде всего, она была не такой опасной. Ему не нужно было голодать или батрачить. Власти не преследовали его. Здесь Эдмонд мог беспрепятственно проповедовать свою веру. Одним словом, он был свободным человеком. И все же Деирдре была убеждена, что на родине Эдмонда ждала гораздо более счастливая жизнь. Пастор говорил о своих родственниках мало добрых слов, однако девушка была уверена, что его семья радушно приняла бы истово верующего сына, если бы он вернулся. Но Эдмонд и слушать об этом не хотел. И она оставила попытки спорить с ним на эту тему.

Вздохнув, Деирдре взглянула на Эдмонда. Узкое лицо с юношескими чертами, неиссякаемая способность удивляться, простодушная доброта… Щемящая, почти болезненная тоска разлилась у нее в груди. Эдмонд был таким сильным и одновременно таким слабым; он умилял ее, и Деирдре всем сердцем тянулась к нему. Как бы она хотела обнять его и поцеловать маленькую поперечную морщинку у него на лбу! Ее любовь была совсем не сестринской. Иногда, проснувшись ранним утром от шума дождя, Деирдре представляла, как лежит в объятиях Эдмонда. В такие моменты ей казалось, что она ощущает, как крепко обнимает и целует его. Струи дождя текут по их телам, словно милостивый знак небес, словно благословение их любви. Но это были всего лишь грезы, которые часто повторялись. Иногда они были такими яркими, что девушка вспоминала о них целый день.

Эдмонд был пастором, он посвятил себя Богу, отрекся от плотской любви и брачных уз. Но Деирдре знала, что иногда священникам давали особое разрешение. Она никогда не говорила об этом с Эдмондом. Возможно, ее мысли напугали бы его, но они не выходили у девушки из головы. Почему он должен оставаться священником? На Карибах у Эдмонда не было ни прихода, ни общины. Здесь, на острове, не было никого, кто укорил бы его за желание вернуться к мирской жизни. Никого бы не взволновало, если бы он просто отказался от своего обета. Деирдре уж тем более ни в чем его не упрекнула бы. Напротив, она хотела этого больше всего на свете. Если Эдмонд так стремился остаться на Карибах, то почему бы не в роли простого ирландского поселенца, без груза целибата?

Деирдре знала, что он хочет ее, он ведь тоже мужчина. Всякий раз, приходя к нему, она читала желание в его глазах. Ее красота волновала Эдмонда, и он не мог этого скрыть. Он часто краснел, когда Деирдре улыбалась, а если она подходила к нему ближе, его дыхание учащалось. Девушка не сомневалась, что сможет сделать Эдмонда счастливым. Но он сам был настолько далек от этой мысли, что никогда даже намеком не выказывал стремления к этому.

– Ах, Эдмонд! – Деирдре вздохнула и убрала дощечку с остатками пищи.

В уголке его рта осталась крошка. Ирландка машинально протянула руку и смахнула ее. Когда ее пальцы коснулись его губ, по спине у Деирдре побежали мурашки. Казалось, Эдмонд ощутил то же самое. Яркий румянец залил его щеки и шею, выглядывавшую из воротника рубашки, заштопанной, но всегда чистой. Пастор откашлялся.

– Конечно, я не могу решать за тебя, Деирдре. Если ты хочешь вернуться в Дублин, я не стану тебя отговаривать.

– Ты действительно считаешь, что я могла бы уехать без тебя?

Эдмонд пожал плечами и ничего не ответил.

– Конечно, я останусь с тобой, – произнесла девушка.

Румянец на его щеках стал еще ярче, и Эдмонд молча кивнул.

– На самом деле я рада, что ты намерен остаться, – сказала Деирдре. – Ведь я тоже не хочу отсюда уезжать. Хоть и думаю, что в Дублине тебе было бы лучше. По крайней мере, лучше, чем здесь. Но мне и тут хорошо. Кроме того, я не хотела бы бросать миледи одну с детьми. И, в общем, здорово, что ты останешься. Ведь мы оба за это время стали добрыми друзьями.

– Да, несомненно, – хрипло ответил священник. – Я тоже очень рад, что ты остаешься.

Больше он ничего не сказал, но Деирдре знала: это самое откровенное выражение симпатии, которое можно было ожидать от Эдмонда.

– Еда была очень вкусной, – выпалил он, стараясь перевести разговор на другую тему.

Пастор указал на пляж и, замявшись, произнес:

– Сейчас очень жарко, но не согласилась бы ты… немного прогуляться со мной вдоль моря?

– Да, конечно. С удовольствием. – Деирдре указала пальцем на свою широкополую соломенную шляпу: – Кроме того, я хорошо защищена от солнца.

– У меня тоже есть шляпа.

Эдмонд вскочил и исчез в хижине и через некоторое время появился со сплетенным из тростника предметом, который больше напоминал миску, чем головной убор.

– Только взгляни! Я сам ее сделал. Большой киргиз показал мне, как плести…

– Олег?

– Да. У него очень умелые руки.

«Знаю, – хотела ответить девушка, – он может одной рукой завязать петлю». Но потом Деирдре решила промолчать, иначе пришлось бы рассказать Эдмонду обо всех ужасных подробностях тяжелых родов. О том, что она запустила руку в живот миледи. Об этом Деирдре до сих пор вспоминала с ужасом и благоговением. На какой-то миг они с Олегом стали повелителями жизни и смерти. Между ней и громадным молчаливым мужчиной возникла странная связь, взаимопонимание. Деирдре казалось, что она может слышать его мысли, словно он произносил их вслух. Они вместе спасли ребенка и его мать. На то, очевидно, была воля Божья. В этом девушка была уверена.

Но Эдмонд, скорее всего, назвал бы чертовщиной то, что делали они с Олегом. Лучше, чтобы он об этом вовсе не знал. Хозяин Дункан запретил Джерри болтать об этом. Он не хотел, чтобы его жена стала объектом для сплетен. Олег вообще не разговаривал, и Деирдре тоже решила помалкивать. Никто не должен был узнать о случившемся. Она знала женщин, которых обвиняли в чародействе по совершенно безобидным причинам. Всегда найдется человек, который решит очернить соседа, наговорив что-нибудь судье. Для того чтобы вынести обвинение, достаточно и ничтожного повода…

Эдмонд надел шляпу. Тростник свисал ему на лицо, и Деирдре не могла не рассмеяться – выглядел священник забавно.

– Думаю, на шляпника мне еще долго учиться.

Пастор лукаво улыбнулся; в этот момент он был просто неотразим. Деирдре изо всех сил сдерживалась, чтобы не обнять его. По дороге к пляжу она ненадолго взяла священника под руку, и он не нашел в этом ничего предосудительного. Эдмонд на секунду замер, быстро огляделся по сторонам, но никого не заметил. Постепенно ирландец расслабился, и они вместе отправились на пляж.

Море раскинулось сверкающей бирюзовой гладью от края до края песчаной бухты и протянулось до горизонта под лучистым безоблачным небом. Позади вздымались крутые горные цепи, переливаясь всеми оттенками зеленого. Эти вершины странным образом напоминали Деирдре невысокие холмы Барбадоса. Она слышала, что большинство из них извергают дым. А в глубине острова есть даже озера с кипящей водой, над которыми клубится пар преисподней.

На Доминике не было таких роскошных пляжей, как на Барбадосе. Эта бухта оказалась одним из исключений. Во многих местах здесь в море уходили отвесные утесы, побережье было скалистым, а водоемы изобиловали неожиданными мелями.

«Леди Элизабет придется отказаться от ныряния», – подумала Деирдре, идя с Эдмондом по песку и наслаждаясь этой неожиданной совместной прогулкой.

Он зашагал быстрее и вдруг показался ей очень целеустремленным, словно отлично знал, куда именно хочет попасть. А потом девушка заметила лодку.

Олег, удобно устроившись на утесе над бухтой, наблюдал за игуаной. Древнее животное покинуло насиженное место под ветвями дерева и отправилось на поиски корма. Олег следил за тем, как зеленая ящерица сняла улиток со скал, а потом опустошила содержимое птичьего гнезда. До этого киргиз был уверен, что игуаны питаются растениями, но эта вместе с фруктами и листьями не пренебрегала и животной пищей. Она даже включила в свой рацион дохлую лягушку, лежавшую неподалеку.

Киргиз завороженно наблюдал за тем, как ящерица величиной с невысокого человека ловко карабкается на огромные скалы – очевидно, в поисках очередной поживы. Крутой подъем требовал недюжинных способностей к лазанью. Но ничто не дается без трудностей: игуана соскользнула и плюхнулась на песок с высоты в добрых десять футов. Падение, казалось, не причинило ей никакого вреда. Ящерица сразу поднялась и рефлекторно схватила пролетавшую мимо бабочку размером с кулак. Насекомое исчезло в разинутой пасти, а игуана уже присматривала следующую жертву.

Внезапно животное замерло. Оставаясь абсолютно неподвижной, ящерица сливалась с окружающим пейзажем. Олег последовал ее примеру, когда услышал голоса. Пастор и Деирдре. Они приближались, бредя по пляжу. Игуана почуяла опасность и бросилась наутек, развивая завидную скорость. Она мчалась на всех четырех, но, к немалому удивлению Олега, спустя несколько мгновений поднялась на задние лапы и последние метры до моря пробежала таким образом. Для животного это был единственный путь к отступлению. Позади него возвышались крутые скалы, а сбоку на пляже лежало карибское каноэ. Большая ящерица с плеском бросилась в волны и, извиваясь, быстро уплыла прочь.

Олег впервые видел, как плавает игуана, и удивился ее скорости. В воде животное казалось более ловким, чем на скалах.

Но счастье отвернулось от ящерицы. Спасаясь от мнимой опасности, она упустила из виду настоящую. Просвистевшее в воздухе копье пронзило тело игуаны. Вода окрасилась красным. Ящерица забила хвостом, пытаясь уплыть. Но ее движения быстро становились вялыми. Когда молодой индеец, бросивший копье, весело забежал в воду и потащил свою чешуйчатую добычу и оружие к лежавшему на берегу каноэ, конвульсии уже прекратились. Темнокожий маленький охотник вытащил мертвую ящерицу на пляж. Восторженно крича, его соплеменники принялись рассматривать добычу. Игуаны считались деликатесом. Олегу тоже довелось попробовать их мясо. Оно было нежное и вкусное.

Внизу по берегу к индейцам приближались Эдмонд и Деирдре. Олег не мог видеть их лиц – они были скрыты под шляпами. Священник в своем головном уборе выглядел немного смешно, но он и сам об этом знал – ему и раньше приходилось носить шляпу. Все ирландцы становились красными как раки, если в жару не прикрывали свою светлую кожу от солнечных лучей. Деирдре же шляпа была очень к лицу. Медно-рыжие волосы спадали блестящими локонами из-под полей. Девушка была образцом элегантности. Во время работы она облачалась в серую бесформенную одежду, но на этот раз, как обычно по воскресеньям, на ней было платье из светлого ситца с корсетом, который подчеркивал тонкую талию и округлую грудь. Без сомнения, девушка принарядилась ради священника. Движения Деирдре были осторожными. Казалось, она не сама идет, а пастор тянет ее за собой.

Олег видел, как карибы отвернулись от убитой ящерицы и окружили Эдмонда и Деирдре. По позам аборигенов можно было сказать, что шестеро мужчин пребывали в ожидании, когда Эдмонд попытался разъяснить им что-то с помощью размашистых жестов. Сначала священник указал на себя, потом на Деирдре. Олег слышал обрывки фраз, но не понял, о чем шла речь, – Эдмонд стоял слишком далеко, и шум моря заглушал его голос.

Вдруг один из дикарей – самый старший, возможно вождь, – подошел к Деирдре и протянул к ней руку. Олег настороженно поднялся. Он решительно выбрался из своего укрытия и принялся слезать по каменистому склону.

Деирдре отпрянула, когда туземец схватил ее за волосы. Но тот упрямо не отпускал ее локоны, потирая их между пальцев. Он что-то сказал остальным, на что те рассмеялись. Эдмонд несколько растерянно наблюдал за происходящим, но не решался вмешиваться. Он продолжал объяснять аборигенам, кто он и чего от них хочет, используя несколько слов из их родного диалекта и язык жестов.

Индейцы не обращали на пастора внимания. Казалось, их интересует только Деирдре. Особенно того, кто щупал ее волосы и, очевидно, остался доволен. Мужчина спросил о чем-то Эдмонда. Тот приложил ладонь к уху, показывая, что ничего не понял. Дикарь нетерпеливо повторил вопрос и, словно подчеркивая свое нахальное требование, указал сначала на Деирдре, а потом на себя.

– Я не понимаю, – удивленно ответил пастор.

– Эдмонд, нам лучше уйти. Мне не нравится, как этот человек на меня смотрит.

Деирдре не поняла ни единого слова из сказанного дикарями. Но для их взглядов перевод не требовался. Темнокожие аборигены вселяли в нее страх. Они были невысокого роста, но у них были крепкие, мускулистые руки и ноги. Круглые лица с плоскими носами были татуированы. Из-под смолисто-черных свисающих волос блестели темные глаза. Одеяние мужчин состояло из кожаных шнуров, которые обвивали их тела, и из кусков грубого полотна, прикрывавших причинное место. Все были вооружены – каменными ножами, копьями, луками со стрелами, примитивными топорами. У одного был даже арбалет, выменянный, вероятно, у какого-то белого поселенца.

– Эти мужчины настроены дружелюбно, – попытался успокоить девушку Эдмонд. – Не волнуйся, они не причинят тебе никакого вреда. Наверное, они еще никогда не видели человека с такими рыжими волосами, как у тебя. Если бы я только знал…

Он повернулся к аборигену, который снова хотел протянуть руку к Деирдре. Девушка отступила на несколько шагов назад.

– Во-ло-сы, – протяжно произнес Эдмонд. Он снял шляпу, подергал за прядь и проделал то же самое с Деирдре. – Волосы.

Потом он обратился к девушке:

– Нужно использовать любую возможность, чтобы обучить их словам из нашего языка. Ведь как иначе они смогут произносить наши молитвы?

– Во-ло-сы, – произнес дикарь.

Он вытащил что-то из мешочка, висевшего на шее. Между пальцев аборигена блеснул предмет, который он поднял и протянул Эдмонду, а потом снова указал на Деирдре.

– Это золотой дублон, – удивился пастор. – Что же он хочет этим сказать?

Лицо Эдмонда вдруг просияло:

– Деирдре, мне кажется, этот абориген хочет получить твой локон! Они постоянно что-то выменивают.

Любезно улыбнувшись, священник повернулся к туземцу:

– К сожалению, она ничего не сможет тебе дать. – Он указал на волосы Деирдре и одновременно с сожалением покачал головой. – Никаких волос, – произнес пастор.

Но дикарь не мог примириться с отказом. Он недовольно зыркнул на Эдмонда и о чем-то быстро, гортанным голосом заговорил со своими соплеменниками.

Деирдре недоверчиво вслушивалась. Она ничего не понимала, но была начеку. Внезапно заметив Олега, девушка испуганно отскочила – она не слышала, как он подошел. Киргиз бесшумно приблизился к ней сзади и встал рядом, за ее спиной. Аборигены уставились на азиата, но явно не собирались отступать. Тогда Олег обнял Деирдре и притянул ее к себе. Девушка вдруг оказалась прижатой к большому, разогретому на солнце телу.

Киргиз сердито фыркнул и ткнул свободной рукой себя в грудь. Когда туземец предложил золотую монету ему, Олег покачал головой. Кариб пожал плечами, развернулся и забрался в каноэ. По его команде аборигены бросили ящерицу в лодку, столкнули лодку в море и запрыгнули в нее сами. Все взяли по веслу и в едином ритме начали грести. Каноэ заскользило с нарастающей скоростью, быстро удаляясь вдоль береговой линии.

Эдмонд разочарованно глядел вслед лодке.

– Так глупо, что ты слишком быстро захотела уйти. Я бы с удовольствием поговорил с ними еще немного.

На лице Олега отразилась смесь сочувствия и презрения. Он сделал несколько жестов, за которыми внимательно следила Деирдре. Наконец она кивнула.

– Да, – ответила девушка. – Я тоже так думаю.

– Что ты тоже думаешь? – поинтересовался Эдмонд. – Что он сказал? Ты понимаешь его жесты?

– Конечно, – рассеянно ответила Деирдре.

«Как хорошо, что Олег случайно оказался рядом!» – подумала она.

– Так что он сказал? – не унимался Эдмонд.

– Что дикари хотели меня купить. Если бы Олег не сделал вид, будто я принадлежу ему, аборигены забрали бы меня с собой.

– Я бы никогда этого не допустил!

– Возможно, они убили бы тебя, если бы ты попытался бороться с ними.

– Что за ерунда, Деирдре? Я же говорю, это дружелюбные люди! Иначе я не привел бы тебя сюда. В это время дня они обычно приходят в это место, чтобы порыбачить или совершить обмен. Я хотел, чтобы ты с ними познакомилась, чтобы ты увидела, какие они дружелюбные и любопытные. Почти как дети.

Олег фыркнул, и Деирдре интерпретировала это по-своему.

– Мне они не кажутся детьми, Эдмонд.

– Они даже не попытались нас схватить.

– Потому что испугались Олега.

По крайней мере, это утверждение священник не стал оспаривать. Рядом с аборигенами киргиз казался великаном. У него на поясе висели сабля, пистолет и абордажный кинжал – все на виду и под рукой. Если кто и выглядел как воин-победитель, то это Олег. Киргиз продолжал жестикулировать.

– Что он говорит? – спросил Эдмонд. В его голосе послышалось раздражение.

– Он считает, что это не те карибы, которые здесь живут. Олег думает, что они приплыли с другого острова.

– Как по мне, они выглядят как и все прочие, которых я видел до сих пор. Они говорят точно так же.

– И все-таки, Эдмонд, это похоже на правду. Мисс Джейн рассказывала, что в последнее время сюда все чаще приплывают карибы с других островов. Испанцы, французы, англичане выживают их с других островов Антильского архипелага. Там появляются новые колонии, плантации, а аборигенов гонят прочь. Мисс Джейн говорила, что индейцы не позволяют себя порабощать. Они скорее будут есть землю, пока не умрут. Поэтому либо белые люди их убивают, либо индейцы убегают и ищут для себя новую родину. Мисс Джейн утверждает, что сюда приплывают и черные рабы, которые прячутся в горах. На Доминике они пока что могут чувствовать себя в безопасности: на острове царит мир между туземцами и белыми. Здесь не сажают сахарный тростник.

Деирдре умолкла. Олег развернулся и зашагал по песку прочь. Эдмонд с сожалением покачал головой.