Текст книги "Летящая по волнам"

– Он всегда видит в людях только плохое, – произнес пастор.

На языке у Деирдре вертелся ответ: здоровое недоверие может спасти человеку жизнь. Но все же она промолчала, ведь вера Эдмонда в человеческую доброту была непоколебима. Его никогда не удалось бы переубедить.

– Давай вернемся, – произнесла девушка.

Совместная прогулка была окончательно испорчена.

14

Под присмотром Дункана матросы закрепляли деревья и погрузочным краном поднимали их по одному на палубу «Элизы». Капитан приказал распилить стволы, но и после этого они были все же довольно длинными и тяжелыми. Особенно дорогим было кампешевое дерево. Из этого ценного растения добывали сок, из которого потом получали синий краситель.

Стоя рядом с Дунканом на сходнях, Джон Иверс вытирал пот со лба. Его угловатое лицо светилось удовлетворением. Боцман не мог дождаться, когда же судно вновь выйдет в море. Он не был приспособлен для жизни на суше. Когда ноги Джона ступали по палубным доскам, у него поднималось настроение. Раньше Дункан чувствовал то же самое, он редко подолгу жил на берегу. Но с тех пор, как у него появилась семья, все изменилось. Теперь у Дункана наметилась цель: построить дом для детей и Элизабет. Раньше он и подумать не мог, что у него могут возникнуть такие чувства. Вся его жизнь отныне была подчинена желанию защитить Элизабет и сделать ее счастливой. Даже матросы думали, что сердце их капитана стало мягче. Но Дункана никогда не волновало, что о нем думают другие. Несмотря на подшучивания, он пока что не собирался оставлять «Элизу», по крайней мере добровольно.

Конечно, в будущем он был намерен вести другую жизнь. Она не будет так тесно связана с опасностями, как жизнь контрабандиста и пирата. Но ему нужно заработать достаточно, чтобы обеспечить достойное существование жене и детям.

– Следи за канатом! Он поизносился и может порваться, – крикнул Дункан матросу, который как раз завязывал веревку на шестифутовом обрезке ствола.

Мужчина тут же взял другой канат. Может, кто-то из команды и считал капитана мягкосердечным, но его приказы выполнялись беспрекословно.

– Посмотри-ка, какой-то корабль входит в бухту, – произнес Джон.

Он приложил ладонь козырьком, защищаясь от солнца.

– Это фрегат. Кажется, английский.

Дункан вытащил из-за пояса подзорную трубу и посмотрел в нее. Он увидел парусник, знававший лучшие времена. Корпус был изъеден соленой водой, надстройка побита древоточцем. Наверху, на мачте, развевался английский флаг.

– Ты прав, – ответил капитан. – Я еще никогда не встречал эту посудину, но она идет под флагом Английской республики.

Они вместе наблюдали за тем, как судно вошло в бухту и встало на якорь неподалеку от «Элизы». На воду спустили шлюпку. Трое мужчин спустились в нее по веревочной лестнице, один из них сел на весла и направил шлюпку к берегу.

– На одном из них униформа, – тихо произнес Джон Иверс, предупреждая Дункана. – Он мог приплыть прямо с Барбадоса!

– Тогда капитан вряд ли осмелился бы бросить якорь в непосредственной близости от наших пушек, – возразил Дункан.

У него промелькнула та же мысль, что и у Джона, но он сразу ее отбросил. Не только у корабля, но и у моряков вид был такой, словно они проделали многомесячное путешествие. Люди были усталыми, оборванными и удрученными. Соображения Дункана тут же подтвердились.

Самый старший из троих – тощий мужчина лет сорока пяти с выцветшими глазами и седыми волосами, собранными в хвост на затылке, – первым ступил на землю. За ним последовали остальные. На худощавом мужчине была грязная выцветшая куртка с многочисленными пятнами, которая все еще напоминала униформу Парламентского флота. Двое других были одеты как обычные моряки.

Расслабившись, Дункан сунул большие пальцы за пояс и стал наблюдать за тем, как незнакомцы приближаются. Подойдя к нему, тощий мужчина остановился и вопросительно взглянул на него:

– Сэр, может быть, вы могли бы мне сказать, к какому острову мы причалили? – Его голос монотонно скрипел, такой же бесстрастный, как и взгляд.

– К Доминике.

На лице моряка читалось облегчение.

– Хвала Господу, что это не испанский остров! – Он указал через плечо на обветшавший фрегат. – Я думал, за такое ужасное плаванье мне придется спустить шкуру с этого капитана-простофили. Мне уже показалось, что мы никогда не доберемся до суши. Наш корабль много недель дрейфовал во время штиля. У нас не осталось ни капли воды.

– Такое часто случается в этих широтах, – вежливо ответил Дункан.

Незнакомец расправил плечи:

– Простите мое недостойное поведение, сэр. Я забыл представиться. Меня зовут Артур Говард. Я командир этого корабля и военный комендант.

– Вы здесь, чтобы пополнить запасы провизии и воды? – спросил Дункан, благоразумно избегая называть свое имя. В том случае, если этот человек отправится на Барбадос, никто не должен узнать, с кем он встречался по пути.

– О нет. Я останусь здесь. Точнее сказать, я хочу основать со своими людьми укрепление. – Он бросил взгляд на холмы. – Может, оно уже есть здесь где-нибудь?

– На острове имеется лишь один гарнизон, и он находится южнее, полдня ходьбы отсюда. Вы сможете его увидеть, если поплывете вдоль побережья. Но, впрочем, гарнизон заброшен. Раньше там располагались английские солдаты, потом французские. Последний командир, как я слышал, был человеком осторожным, осмотрительным. Команда гарнизона бесцельно сидела там долгое время, а потом солдат отозвали. Большинство из них вернулось на родину, несколько человек поселилось на острове. Насколько я знаю, несколько лет назад Англия и Франция пришли к соглашению и остров стали рассматривать как нейтральную территорию. С одной стороны, он не слишком приспособлен для возделывания плантаций, с другой – здесь живет много карибов. И их прибывает сюда все больше и больше: индейцев прогоняют с других Антильских островов. Где-то же им надо вести мирную жизнь.

– Времена мира прошли, – произнес Артур Говард. – Между Англией и Нидерландами идет война. В последние несколько месяцев на море часто случались стычки.

– Я слышал об этом. Но как это связано с Доминикой?

Артур Говард уставился блеклыми глазами на Дункана.

– Английская республика намерена лучше охранять свои владения на Карибах.

– Парламент снова претендует на этот остров? Мне об этом ничего не известно.

– В Европе за последние несколько месяцев произошло много событий. Вполне может случиться, что Франция поддержит чью-то сторону в этой войне, как это уже раньше часто бывало. Испанцы тоже на это способны, как мы уже знаем по своему печальному опыту. Англии нужно защищаться от сильных врагов. Это может привлечь противников, которые не преминут воспользоваться представившейся возможностью. Всем ведь известно, что с ослабленным соперником справиться проще.

Комендант указал на возвышающиеся над бухтой горы:

– Это пока еще нейтральные земли, но, если мы не позаботимся об этом, вскоре ситуация может измениться.

Он немного снисходительно взглянул на Дункана.

– Англия может потерять свое влияние на Карибах гораздо быстрее, чем думают люди, которые живут тут на островах и ничего не знают о кровавых битвах на родине.

Дункан начал обдумывать этот сердитый ответ. Тон Говарда ему не понравился. Но Дункан все же предпочел промолчать. Какое ему дело до того, какую тактику избрали на другом конце света английские бюрократы? Может, просто позволить этому парню спокойно занять заброшенный гарнизон? Он и сам скоро поймет, что охранять тут нечего: ни испанцы, ни голландцы, ни французы не приплывут сюда, чтобы завоевать этот остров.

– Есть здесь где-нибудь поблизости пресная вода? – поинтересовался Артур Говард. – Я хотел бы напоить своих людей, прежде чем мы преодолеем пешком остаток пути.

– Пресную воду вам долго искать не придется.

Дункан указал на устье реки, расположенное в четверти мили от того места, где они находились:

– Вон там вы точно ее найдете.

Он постарался, чтобы его слова прозвучали не слишком язвительно. Артур Говард почему-то показался ему подозрительным – это был один из тех людей, которые с первого взгляда вызывают у собеседника неприязнь. После вежливого обмена ничего не значащими фразами разговор был закончен. Дункан продолжил заниматься погрузкой оставшейся древесины, а Артур Говард приказал доставить с видавшего виды корабля на берег бочки для воды.

– Своеобразный малый, – произнес Джон Иверс, наблюдая за Артуром Говардом, который скрипучим, но зычным голосом раздавал команды своим подчиненным. – Ходит так, будто палку проглотил, но готов в любой момент ее достать и поколотить любого.

– Карибское море иногда выносит на берег авантюристов всякого рода, – сказал Дункан. – Этот тип заблаговременно исчезнет, как только заметит, что, браво сражаясь здесь за Английскую республику, он не пожнет ни славы, ни чести. Этот остров не годится для того, чтобы вести войну или организовывать военную гавань. Да и что тут защищать? На здешней земле слишком тяжело выращивать сахарный тростник.

– А для тебя это было бы отличным поводом, чтобы на нем поселиться? Никакой работорговли, никаких плантаторов, никаких английских бюрократов. – Джон с любопытством взглянул на капитана. – Парни поговаривают, что ты подыскиваешь укромный уголок для своей семьи. Ты подумывал тут остаться?

– Возможно.

Больше Дункан ничего не сказал. Элизабет уже задавала ему вопросы по этому поводу. Ей нравился этот остров. Сам же капитан пока не мог решить, что он об этом думает. У Доминики было выгодное месторасположение, ветер гнал сюда корабли по пути на Карибы. Но для планов Дункана Антигуа тоже подходил, может быть, даже больше. Там, в глубокой бухте, располагалась естественная гавань, прекрасно защищенная от частых тропических штормов. Для постройки верфи эта бухта подошла бы идеально. Элизабет обязательно полюбит песчаные пляжи Антигуа. Еще нигде на Карибах Дункан не видел такого белого и мелкого песка. Вскоре ему придется принять решение, но прежде в Англию в целости и сохранности нужно доставить Анну и Фелисити. А потом позаботиться о том, чтобы Эскью опротестовал этот ужасный смертный приговор.

Вспомнив о случившемся, Дункан ощутил дыхание мрака. Прежде, думая о путешествии в Англию, он был полон энергии и оптимизма. Но за последние два дня его оптимизм заметно поиссяк. Вместо него в сердце поселилось щемящее чувство – плата за предстоящее расставание с семьей.

Вечером при свечах сидели на веранде мисс Джейн. Пили испанское красное вино, которое подливала вдова. Она раздобыла его у торговца, предложив тому бочонок кокосового масла, который выменяла у карибов.

Дункан рассказал о солдатах, которые хотели занять гарнизон, после чего мисс Джейн сообщила о новых прибывших.

– Эти люди высадились на берег вскоре после обеда, а потом поплыли дальше на север. Тридцать человек в одном каноэ, я видела их собственными глазами. Это была долбленая лодка, очень длинная, я редко встречала что-нибудь подобное.

– В последнее время карибы все чаще приплывают сюда с других островов, – вставила Деирдре.

Она сидела на скамейке у перил, окружавших веранду. От влажного вечернего воздуха волосы ирландки вились еще сильнее. Деирдре все время прихлопывала ладонью комаров, которые по непонятным причинам вились над ней больше, чем над кем бы то ни было из присутствующих. Возле девушки сидела Элизабет; в ее глазах отражались огоньки свечей. Она то и дело поглядывала на Дункана, и, хотя старалась не выдавать своего волнения, ей казалось, что каждый на веранде знает, как она хочет остаться наконец с мужем наедине. Дункан сидел прямо напротив нее, в каких-то трех шагах, на грубо отесанном стуле, который сделал собственноручно покойный муж мисс Джейн. Дункан взглянул на Элизабет, и у нее чуть сердце не остановилось от этого взгляда. В нем было и возбуждение, и голод. Остальные болтали, но Элизабет не вслушивалась в слова.

– На сей раз это были не только карибы, – сказала мисс Джейн.

Она несколько раз качнулась взад-вперед на своем кресле-качалке, обмахиваясь большим пальмовым листом, а после пригубила еще красного вина.

– Среди них были и негры – беглые рабы с других островов. Кажется, они действуют заодно с туземцами.

– Сдается мне, из этого не выйдет ничего хорошего, – сказала Анна. В ее голосе слышалась озабоченность. – Беглые рабы питают к белым лютую ненависть и могут подстрекать индейцев.

– Они наверняка просто хотят жить мирно, – возразила Фелисити.

Она выглядела немного удрученной. Фелисити снова и снова повторяла, что не ожидала такого скорого отъезда. Всякий мог заметить, насколько горечь прощания с Элизабет и детьми затмевала для нее предвкушение встречи с Никласом Вандемеером. Фелисити плакала по любому поводу и никак не могла успокоиться.

– Ты не видела, что негры сделали с нашим надсмотрщиком и его семьей, – сказала Анна.

Ее голос слегка дрожал. Она почти никогда не говорила о резне, которую устроили восставшие рабы в Саммер-хилл, но сейчас не смогла сдержаться.

– Они убили даже его беременную жену и детей!

– Я ведь знаю об этом! – Фелисити повернулась к Анне и взяла ее за руку. – Негры в гневе лишили людей жизни. Но те, кто желает здесь поселиться, наверняка просто хотят свободы. Они не станут все ставить на карту и нападать на белых. Зачем им вообще это делать? На острове достаточно места. Тут нет плантаций, на которых нужны рабы. Кроме того, завтра мы все равно уплываем. В Англии нет негров.

Она попыталась успокоить Анну улыбкой, но та в ответ лишь покачала головой:

– Ты думаешь, я беспокоюсь за себя? Я думаю о Лиззи и детях.

Элизабет услышала свое имя и вынуждена была отреагировать. Она неохотно отвела взгляд от Дункана и посмотрела на подругу:

– Анна, на самом деле тебе не стоит переживать из-за меня и детей. Олег, Джерри и Сид присмотрят за нами.

Дункан еще несколько дней назад решил, что эти трое останутся на острове, чтобы защищать его семью.

– Да, туземцы относятся к Олегу с уважением. Они боятся его. Я сама это сегодня видела.

Это решительное замечание Деирдре привлекло к молодой ирландке всеобщее внимание. Девушка смущенно опустила глаза и сделала вид, будто ей срочно нужно отогнать москита. Элизабет заметила это и слегка посочувствовала ей. По вечерам Деирдре с удовольствием сидела вместе с ними. Ей нравились эти спокойные часы угасающего дня, но из-за своего положения девушка не привыкла поддерживать беседу. Элизабет уже давно предложила ирландке называть ее просто «Лиззи», как делали Анна и Фелисити. Но Деирдре не могла привыкнуть к таким переменам. Она упрямо обращалась к ней «миледи», а как только Дункан входил в комнату, делала книксен, что всегда должна была делать служанка при появлении хозяина дома.

– Раз на Доминику приплывает все больше карибов и негров, то, может, это и к лучшему, что здесь объявился этот английский полковник, чтобы поддерживать порядок, – заметила мисс Джейн.

Ее седые пряди подрагивали, потому что она постоянно обмахивала лицо пальмовым листом.

– Как его, кстати, зовут, хозяин Хайнес?

Дункан встал и потянулся.

– Артур Говард. Я пройдусь немного вниз, к пляжу, разомну ноги.

И, повернувшись к жене, добавил:

– Ты не хочешь составить мне компанию, любимая?

Элизабет глубоко вздохнула. По ее щекам разлился жаркий румянец. Она стыдливо отвернулась, но тоже поднялась.

Не оглядываясь, Элизабет спускалась с мужем по ступенькам веранды. Дункан вежливо взял ее под руку и повел прочь от дома.

Они прошли немного по протоптанной глинистой тропе вниз, к морю. Дункан прихватил с собой один из фонарей. Беспокойно пляшущее пламя свечи слабо освещало окрестности, можно было видеть лишь на пару шагов вперед. На заднем плане раздавался монотонный стрекот цикад. Где-то закричала ночная птица. Элизабет прислушалась к пронзительному звуку и не проронила ни слова.

– Ты такая молчаливая, – произнес Дункан некоторое время спустя. – Тебе, наверное, было неловко?

– Да, – призналась Элизабет. – А тебе?

– Не очень. Другие супружеские пары уходят в дом и делят ложе там. Для нас это временно недоступно, ведь у нас нет общей спальни. Поэтому нам остается только дикая природа.

– Но теперь все узнают, чем мы занимаемся прямо сейчас…

– И что тут такого? Ты ведь хочешь этого не меньше, чем я, правда?

– Конечно! Больше всего на свете! Только вот… – Элизабет попыталась подыскать слова. – Они там все сидели и смотрели на нас, и…

Она не смогла сказать ничего, что бы в достаточной степени выражало ее смущение.

Дункан смотрел на все это с прагматичной точки зрения, но он не позволял себе ничего лишнего.

– Ты же моя жена. И это наша первая совместная ночь наедине после очень долгого перерыва. И одна из немногих перед предстоящей разлукой, мы ведь еще долго не увидимся.

– Не говори так. Я не хочу думать о том, что ты скоро уплываешь.

– Тогда и не думай об этом. Лучше поцелуй меня.

Они дошли до небольшой пальмовой рощи. Дункан поставил фонарь рядом с покосившимся деревом и притянул Элизабет к себе. Ее сердце бешено колотилось и стучало у нее в ушах так громко, что заглушало даже шум моря.

Элизабет заметила, что муж подготовил место для двоих, – соломенный тюфяк и покрывало. Дункан крепко обнимал ее, а она представляла, как он перед наступлением темноты пришел сюда с мешком соломы. Ей снова стало неловко. Наверняка его мог кто-то заметить. Но женщину переполняла любовь, такая неистовая, безграничная, что она больше ни на что не обращала внимания. Дункан был прав: она его жена и принадлежит ему телом и душой.

На глаза Элизабет навернулись слезы. Она крепко зажмурилась и обняла мужа, боясь его потерять. Вскоре их будут разделять тысячи миль. Атлантический океан не только был огромным, он еще и таил многочисленные опасности. Бури, рифы, пираты, морские сражения… Не стоило забывать и об ужасном смертном приговоре, который висел над ее мужем словно проклятье. Так много трудностей и опасностей подстерегало его на пути! На миг Элизабет закрыла глаза и затаила дыхание. Она не решалась даже думать об этом. Как ей жить дальше, если Дункан не вернется? Его руки скользили по ее телу. Он целовал ее шею. Элизабет ощущала тепло и твердость его плоти. Наконец все страхи были забыты и она утонула в страсти, кипевшей в ее душе. Элизабет страстно поцеловала Дункана, задыхаясь от возбуждения.

– Лиззи, – произнес он, стягивая одежду с ее плеч и пытаясь расстегнуть корсет. – О господи, как давно это было! Я не знаю, смогу ли сдержаться.

– Тогда не сдерживайся.

Он встал на колени и увлек жену за собой на тюфяк из соломы, повалил на спину, задрал юбки, а она лихорадочно обеими руками снимала с него сорочку, ощущая под пальцами обнаженную кожу. Лаская жену, Дункан громко застонал, почувствовав влажность ее лона.

В тот же миг все произошло будто помимо его воли. Все случилось очень быстро, когда Дункан вошел в Элизабет, так бурно и неудержимо, словно ураган, не знающий преград. Она вскрикнула, дрожа, подняла бедра и ощутила его глубоко внутри себя. Возбуждение было таким сильным, что прошли считаные мгновения – и женщина достигла вершины наслаждения. У нее внутри все, казалось, сжалось в крошечную точку, а потом лопнуло и рассыпалось мириадами сверкающих звезд. Понадобилось время, чтобы она смогла отдышаться. Дункан осторожно вышел из нее и лег рядом. Одну руку он положил под голову жены, а другую – властно и одновременно бережно – на ее тело.

– Я причинил тебе боль? – тихо спросил он.

Элизабет услышала озабоченность в его голосе и едва заметно покачала головой. Говорить она не могла.

– Мне очень жаль, – сказал Дункан. – Все случилось слишком быстро. Я хотел быть нежным, но у меня не получилось…

– Не стоит корить себя за это, – пробормотала Элизабет.

Ее голос дрожал, да и тело все еще трепетало после бурных ощущений. Она чувствовала себя так же, как в тот раз, когда судьба свела их с Дунканом в старом коттедже на берегу моря.

– Не стоит корить себя за это, – повторила Элизабет громче и уверенней. – Я ведь сама этого хотела.

Она повернула к мужу голову и уткнулась лицом ему в шею. Она нарочно прижалась губами к его пульсирующей артерии. Частый пульс говорил о том, что возбуждение еще не улеглось. Тело Дункана было влажным и слегка соленым. От него доносился запах кожи, свежего пота и ни с чем не сравнимый аромат тропической древесины, насыщенный и соблазнительный, как джунгли во время дождя. Женщина с наслаждением глубоко втянула знакомый запах.

Некоторое время они лежали молча, так тесно прижавшись друг к другу, что между ними не поместилась бы и соломинка. Элизабет прислушивалась к постепенно успокаивающемуся дыханию мужа.

– Дункан, – нерешительно начала она, – мы никогда не говорили… о том, как родилась Фейт. Ты же видел, как… Ты все видел. Ты не… ты не испытываешь отвращения к… – Элизабет подыскивала подходящее выражение, – к моей женственности? – немного неловко закончила она фразу.

Дункан еле слышно рассмеялся. Элизабет прижималась ухом к его шее, и этот звук напомнил ей тихие раскаты грома.

– Я не смотрел, – добродушно произнес ее муж.

– Ох! – воскликнула Элизабет, немного обидевшись на такой ответ.

Она ожидала услышать кое-что другое. Дункан поднял руку и нежно провел по ее волосам.

– Если бы ты знала, что Олег и Деирдре с тобой проделывали, то тоже зажмурилась бы.

Женщина немного отстранилась, чтобы взглянуть ему в глаза. В беспокойных отблесках свечи она с трудом различала черты его лица, но то, что заметила Элизабет, подтвердило ее догадки: он подшучивал над ней. Дункан озорно взглянул на жену.

– Святые небеса, Лиззи! Ты правда думала, что я испытываю отвращение к твоей женственности? – Он повторил все слово в слово, и его тон не оставлял сомнений в том, что ее опасения были напрасными.

– Большей чепухи я никогда не слышал, правда. – Голос Дункана стал более серьезным. – Я не все время закрывал глаза. Когда Фейт появлялась на свет, я смотрел на нее. Сначала показалась ножка, потом тельце и другая ножка, а после – все остальное, кроме головки. Понадобилось еще немного времени, и я чуть не закричал от ужаса, опасаясь, что она застряла. Но потом дочка все же появилась, такая невероятно крошечная, но целая и здоровая. В тот момент я подумал, что кто-то перед Богом замолвил за меня доброе словечко, иначе Он не проявил бы такую милость.

Грудь Дункана поднялась, и он глубоко вздохнул. Его голос был хриплым, когда он продолжил:

– Лиззи, учитывая обстоятельства, при которых ты рожала нашу дочку, для меня это было самое большое чудо, какое только происходило в моей жизни. И ничто в будущем не сможет его превзойти. Вот если бы я смог увидеть, как появлялся на свет наш сын… Я не мог быть в тот момент рядом с Джонни. Это и только это действительно очень волновало меня. А все остальное… Любимая, ничто из того, что происходило на столе в моей каюте, не могло затмить твою красоту, твою неотразимую прелесть. Я как никогда схожу по тебе с ума. И то, чем мы только что занимались, было невероятно.

Потом, подумав, он добавил:

– Плохо лишь то, что все так быстро кончилось. Но ночь ведь только начинается…

Элизабет облегченно вздохнула.

– Ты действительно считала, что я желал бы тебя меньше, если бы увидел все, что происходило во время родов? – поинтересовался Дункан.

– Да, я так думала. Очевидно, я ошибалась. – Переполненная нежностью, Элизабет погладила его грудь и плоский твердый живот. Когда ее пальцы коснулись мужского достоинства, Дункан снова испытал возбуждение.

– Вот видишь? – произнес он со спокойной иронией. – Достаточно даже того, что мы об этом говорим.

Он обхватил лицо жены ладонями:

– Лиззи, ты для меня всё. Я люблю тебя так сильно, что подчиненные за моей спиной уже шуточки отпускают и делают ставки на то, отправлюсь ли я в последнее плаванье на «Элизе», прежде чем окончательно превратиться в сухопутную крысу.

– Из тебя никогда не получится сухопутной крысы. – Элизабет хихикнула, но потом вдруг снова сделалась серьезной.

Дункану не свойственно было говорить о своих чувствах. Она знала, что он любит ее, но те случаи, когда Элизабет слышала от него эти слова, она могла бы пересчитать по пальцам одной руки. Когда Дункан завел речь о своей любви, женщину переполняли одновременно и радость, и печаль. Боль, которую сулил его отъезд, уже сейчас мучила ее. Элизабет отказывалась размышлять о том, как плохо ей будет, когда он все же уплывет.

– Не думай о моем отъезде, – попросил ее Дункан. – Думай о сегодняшнем дне. Думай о нас.

– Как мне пережить тот момент, когда «Элиза» будет медленно уходить за горизонт?

– Я уплывал уже много раз.

– Но это были путешествия в пару сотен миль. Ты ведь не пересекал океан. Не было никаких военных кораблей и смертного приговора. А Фелисити с Анной я, возможно, больше никогда не увижу! Мысли об этом не дают мне покоя.

– Мы ведь расстаемся не навсегда. Наверняка мы снова увидимся.

Элизабет задумчиво взглянула на мужа. Его лица уже не было видно в темноте. Свеча освещала лишь абрис его головы, которая словно тень нависла над женщиной. Над плечом Дункана сияла полная белая луна, такая невероятно большая, что, казалось, стоит лишь протянуть руку – и коснешься ее. Мерцало бесконечное множество звезд, словно некий великан щедрой рукой разбросал бесчисленные бриллианты по черному бархату. Никогда Элизабет не видела такой большой луны и такого количества звезд, как на ночном тропическом небе.

– Я часто думаю о своем отце, – произнесла она. – Я сказала ему тогда «прощай», и меня увез экипаж. Отец стоял на обочине и смотрел мне вслед. Я выглядывала из окна и махала рукой, пока видела его. И даже потом, когда его фигура уже давно исчезла из виду. Я плакала, мне было тяжело с ним расставаться. Но я совершенно не думала о том, что, возможно, больше никогда его не увижу. Какой же глупой я тогда была!

– Ты просто была молодой.

Тут Дункан был прав. Элизабет вспомнила о своей ребяческой уверенности. В семнадцать лет она покинула Англию. Конечно, ей было больно расставаться с отцом. Но в глубине души Элизабет считала, что разлука не продлится долго. Она увидит отца не позже, чем через год. Ведь добралась же она на корабле до Карибов всего за несколько недель! Если бы только она знала тогда то, о чем знает теперь, то никогда бы не оставила отца одного! И прежде всего не стала бы выходить замуж за Роберта…

В моменты, когда Элизабет, окутанная любовью, лежала в объятьях Дункана, она иногда страстно мечтала повернуть время вспять. Женщина как-то сказала об этом мужу, но он лишь рассмеялся и ответил, что тогда бы они никогда не встретились на Барбадосе.

– Нужно играть теми картами, которые сдает тебе судьба, – сказал он. – Иногда, чтобы добиться успеха, кто-нибудь решает достать крапленые карты.

Эта фраза характеризовала его как нельзя лучше. В прошлом году Фелисити была о Дункане невысокого мнения и хмуро утверждала, что, мол, у него всегда имеется пара лишних козырей в рукаве, шулерство у него в крови. Сначала Элизабет посмеивалась над ее словами, но потом поняла: что-то в этом есть. У Дункана были задатки азартного игрока. Но только не в тех случаях, когда речь шла о детях. Тут он был сама осторожность, избегал излишнего риска, если была такая возможность. Если бы он и к себе так относился!

– О чем ты снова задумалась? – тихо спросил Дункан.

– Ах, Дункан… – пролепетала Элизабет.

– Так много проблем? Давай я заставлю позабыть тебя обо всем.

Он погладил жену по щеке, ответил поцелуем на ее улыбку, потом поцеловал еще раз с нарастающей страстью. Спустя несколько мгновений желание вновь взяло верх. Дункан сдержал свое слово: в ту ночь Элизабет больше не вспоминала о скором расставании. Она лежала в его объятьях, и они любили друг друга так, словно это был последний день их жизни.