Текст книги "Проклятье рода Ротенбургов. Книга 3. Эхо чужой любви"

Глава 4

Я встречалась с Эгисом Ротенбургом в Саратове еще два раза.

Он был очень мил, любезен, каждый раз повторял с улыбкой свое предложение о замужестве, не обижался на очередной отказ и говорил, что рано или поздно все равно добьется своего. Мы даже с ним подружились.

Несмотря на свои блестящие внешние данные, он был умен, чрезвычайно язвителен и остроумен, с ним интересно было говорить. Его психика была чувствительной, как у женщины, он чувствовал малейшие нюансы моего поведения, интонации голоса, с какой было сказано то или иное предложение, и я, в свою очередь, ощущала то же самое в отношении него. Постепенно между нами установилась какая-то изумлявшая меня чувственная близость. Он вел себя так, словно мы были парой, хотя после того поцелуя на пляже на Северном Грэсе много лет назад, мы ни разу даже не коснулись губами щеки друг друга при встрече или прощании.

Я была в курсе всех его дел. Он покинул Советский Союз с дипломом врача-хирурга в кармане, и буквально за два года сделал себе головокружительную карьеру в Германии. В настоящее время он заведовал отделением хирургии в одной из частных клиник Гамбурга, занимался современной медицинской техникой в фирме своего немецкого деда и в качестве младшего партнера входил в состав другой фирмы, продававшей оборудование для бывшего Союза, и в частности, для нашей Саратовской больницы имени Лукачева.

Ему было тогда тридцать три года.

Накануне нового года, вначале декабря 1989, он внезапно позвонил мне домой из Гамбурга и пригласил провести с ним и его родителями неделю в Москве.

– Зачем? – изумилась я.

– Мама хочет познакомиться с тобой, – в его голосе звучала насмешка. – Хочет увидеть девушку, которая вот уже семь лет водит за нос ее сына. Сына, от которого все другие женщины без ума.

– От скромности ты, конечно, не помрешь, – уточнила я, просто чтобы выиграть время и подумать, что сказать.

– Несомненно. Итак?

– Где я там буду жить?

– Я с радостью предложу тебе свой номер.

– А сам?

– Но ты же не выгонишь меня на улицу?

– Еще слово, и я положу трубку!

– Хорошо, успокойся, – уже другим тоном сказал он. – Мама будет жить у своей подруги по институту. Она состоятельная дама с хорошей квартирой, так что места для тебя хватит. Приезжай, не пожалеешь. Я гарантирую тебе ужины в лучших ресторанах столицы.

– Еще чего!

– Я оплачу твой проезд туда и обратно и даже выдам тебе командировочные, – пообещал он.

– И заставишь их отработать?

– Ну, зачем же так плохо обо мне думать. И потом, с нами будет моя мама. Она не позволяет мне делать глупости. Но, если ты хочешь быть совершенно уверена в том, что я безопасен, то я скажу, что Крис и Ивар тоже собираются с нами. Итак?

– Я приеду.

– Спасибо, дорогая. Я буду тебя ждать.

Первое, что я увидела, сойдя с поезда на Казанском вокзале в Москве тремя днями позже, была его улыбка, чистая, белозубая, такая нетипично советская, что я даже поразилась, как заграница влияет на людей.

Рядом с Эгисом стояла высокая сухопарая женщина со строгим лицом и гладко зачесанными в замысловатую прическу волосами цвета неочищенного каштана. Она тоже улыбнулась мне, в то время как глаза ее настороженно изучали каждую черточку моего лица.

Через несколько минут к нам присоединился и отец Эгиса, красивый седой мужчина, от которого оба брата Ротенбурга унаследовали свои великолепные фигуры.

– Какая красивая девочка! – удивленно воскликнул он, обращаясь к своей жене по-немецки после того, как Эгис представил меня родителям. – А ты все пилишь его, что он не думает о своем будущем. Можешь считать, что мое благословение ты уже получил, сын.

– Папа, – мягко сказал Эгис, усмехнувшись и вытаскивая из моих рук спортивную сумку, с которой я приехала. – Она прекрасно говорит по-немецки, спроси пани Изольду, она сама ее учила, а по-английски понимает в пределах школьного курса. Так что, я думаю, нам лучше перейти на русский.

– По-латышски барышня тоже говорит? – спросил меня отец Эгиса, хитро улыбаясь.

– Нет. Но я понимаю! – сказала я.

Он засмеялся. Когда подошли Крис и Ивар, мы уже болтали с ним, как будто были знакомы всю жизнь. Я ему нравилась, я чувствовала это.

Крис налетела на меня как ураган, тормошила, расспрашивала, демонстрировала свои наряды, и в такой суматохе я не заметила, как меня погрузили в машину и отвезли на место поселения этой веселой семейки.

Ужинали мы в «Космосе», где, кстати, и поселился Эгис, а затем, глядя на него, Кристина и Ивар. Ради такого случая Крис предложила мне платье, которое купила в Гамбурге как подарок к моему дню рождения.

Это было черное с блестками вечернее платье, длинное, узкое, с высоким разрезом с одной стороны от полы до середины бедра, с сильно декольтированными плечами и спиной. Только Крис могла догадаться подарить нечто подобное человеку, вышедшему из семьи инженеров бывшего Союза. Но, как говорится, дареному коню в зубы не смотрят.

Когда мы с Крис были почти одеты к ужину и в номер зашли мальчики, Ивар галантно сделал своей жене дежурный комплимент и поцеловал ее в висок, а Эгис в молчании некоторое время разглядывал меня, а потом коротко сказал:

– Волосы надо поднять.

Он собственноручно поднял и заколол густую копну моих белокурых волос.

– Как здорово! – тут же закричала Кристина. – Тебе очень идет. Ты стала очень красивой, Элена, и даже чем-то похожа не нашу немецкую тетку со старого портрета в замке.

А я почувствовала, как пальцы Эгиса, в то время как он касался моих волос, скользнули одновременно беглой лаской по моей шее к плечам и коснулись щеки.

Во время ужина он не сводил с меня глаз. Когда Кристина и Ивар, немного поддав, пошли танцевать, он, проронив несколько ничего не значащих замечаний, вдруг положил передо мной на стол лист бумаги с гербовой печатью, готическими буквами и немецким текстом.

– Что это? – не поняла я.

Он пододвинул свое кресло ближе к моему.

– Это – брачный контракт, – помолчав, сказал он.

– Что-о?

– Прочитай. Может быть, тебе понравится.

– Ты с ума сошел! Я, по моему, ясно тебе сказала, что замуж за тебя не выйду. Никогда.

– «Никогда» – это страшное слово, – холодно ответил он, – не стоит бросаться им походя. Ведь мы же всегда нравились друг другу. Почему ты упрямишься? Я не понимаю.

– Потому что между нами всегда будет стоять Зигмунт. Ты сам все прекрасно понимаешь, и не стоит прикидываться идиотом!

Я кусала губы и уже жалела о том, что согласилась приехать в Москву, соблазнившись возможностью развеяться и увидеться с Кристиной.

– Но он умер, – Эгис накрыл мою ладонь, лежащую на столе, своей рукою. – Он умер, а ты жива. Жизнь продолжается.

– Заткнись! – не совсем вежливо сказала я. – Заткнись, или я надену эту салатницу тебе на голову.

К нам неожиданно приблизился какой-то молодой парень из-за одного из соседних столиков, которого я сначала приняла за официанта из-за его фрака, и пригласил меня танцевать. Я покачала головой, и он отошел, разочарованный.

– Это мой коллега из Гамбурга, – через некоторое время, разделываясь с бифштексом, небрежно сообщил мне Эгис, не отрывая глаз от тарелки.

– Я должна была пойти с ним танцевать? – уточнила я.

– Ты никому ничего не должна, – он поднял на меня глаза. – Просто он богат и очень разборчив. Я начинаю опасаться надолго оставлять тебя одну.

Я не успела ничего ответить – к столику вернулись Крис и Ивар. Кристина увидела валявшуюся бумажку с гербовой печатью, взяла ее, прочитала, и, ахнув, сияющими глазами взглянула на меня, а потом на Эгиса.

– Вы поженитесь? – радостно закричала она.

– Крис! – укоризненно сказал Ивар, улыбаясь. – Она еще не подписала ее, и я что-то не вижу коленнопреклоненного Эгиса с кольцом.

– Если дело только за этим, – внимательно наблюдая за выражением моего лица, произнес Эгис, отставляя в сторону свой бокал с вином. В следующую минуту его пальцы скользнули к верхнему карману его дорогого, хорошего пошива пиджака, и он, помедлив не секунду, вытащил оттуда маленькую кробочку, обтянутую черным с золотом сукном.

Мне сразу же стало нехорошо. Какого черта! Чего он добивается? Хочет, чтобы я опозорила его на глазах всей публики или, наоборот, надеется, что я не посмею этого сделать?

Он открыл коробочку, любопытная Кристина сразу же заглянула внутрь и снова ахнула:

Какая прелесть! Ты только посмотри!

Кольцо и в самом деле было великолепным. Золотое, тонкой работы, словно сплетенное из тончайшей паутины, с крохотными вкраплениями драгоценных камешков на поверхности с фронтальной стороны. Красивые вещи в самом деле завораживают – я не могла отвести от него глаз. И не смогла уследить, когда этот упрямый болван встал на колено и протянул коробочку к моему носу. Я невольно поднялась на ноги, на секунду замешкавшись, лихорадочно соображая, как бы поумнее выпутаться из этого дурацкого положения, в которое он меня поставил. Кристина истолковала моё замешательство по-другому.

– Официант, ручку! – потребовала она.

Когда ей услужливо и слишком быстро, не мой взгляд, принесли шариковую авторучку, она протянула ее мне и, подсунув бумажку, скомандовала:

– Ставь свою подпись, бери кольцо, и мы обмоем это сейчас же, немедленно. Мы все будем одна семья, мы станем сестрами, Элена, это замечательно!

Я растерянно посмотрела на нее, а затем перевела взгляд на Эгиса. Все еще коленнопреклоненный, он смотрел на меня в упор, молчаливо дожидаясь своей участи, глаза его улыбались.

Почему все, что делает этот красивый парень, он делает назло и вопреки мне? Почему он не хочет меня слушать? Почему, в конце концов, он ко мне прицепился, именно ко мне, уродине, которая равнодушна к его чарам?

В этот момент я с фотографической точностью на мгновение увидела четкий пробор в его густых чуть волнистых каштановых волосах, подрагивающие темные длинные ресницы, когда он опустил глаза, его гибкие сильные пальцы хирурга, обхватившие сукно коробочки с кольцом. Что я могла поделать? Только то, что он вынудил меня сделать.

Я положила ручку на бумагу и, глядя ему в глаза, сказала:

– Никогда!

Глава 5

– Ты просто идиотка! – выговаривала мне ночью в нашей с ней комнате Кристина. – У тебя шариков в голове не хватает. Ну что тебе еще надо, а? Он красивый, он тебя любит, деньги у него есть, отец-мать прекрасные, хотя для вас это не важно, все равно будете жить отдельно, там не наш «совок». Я просто отказываюсь верить в то, что все это из-за той глупой истории с моим братом! Да, это ужасно, что он погиб, это страшный удар для всех нас, но, в конце концов, вы с ним не были женаты, даже не крутили роман, ты была еще девчонкой, и это глупо и жестоко, что тебя обвинили в его смерти, сейчас это признают уже все. Ни ты, ни Эгис в этом не виноваты. У каждого своя судьба, понимаешь? Зачем же ты калечишь себе жизнь из-за какого-то воображаемого комплекса вины? Ведь он любит тебя, любит, он влюбился в тебя пять лет назад и помнит тебя до сих пор, он, Эгис Ротенбург, который обычно забывал о своих девчонках на следующий же день! Ты дурочка, точно, дурочка. У тебя никогда в жизни больше не будет такого парня, как он!

– Надеюсь, – вздохнула я, утомленная ее длинной речью. – Знаешь, давай махнемся в таком случае. Ты отдашь мне своего Ивара, он мне больше нравится, а себе забирай этого распрекрасного Эгиса Ротенбурга.

– С удовольствием! – хихикнула в ответ она. – Только в том случае, если он усыновит моего будущего ребенка!

– У вас будет ребенок! – теперь уже ахнула я. – Крис! Поздравляю!

Все семейство узнало об этом на следущее утро. Счастливый будущий дедушка принес шампанского, мы выпили его и сидели за столом, как добропорядочная немецкая семья на рождество: папочка рядом с мамой, Крис с Иваром, я – с Эгисом, у которого, к моему удивлению, вовсе не возникало желания убить меня за вчерашнюю сцену в ресторане. Потом фрау Ульрика, мать Эгиса, попросила его сыграть. Он охотно подсел к роялю, занимавшему центральное место в огромной гостиной комнате этой роскошной генеральской квартиры ее московской знакомой.

У него гибкие длинные и сильные пальцы хирурга, он играет великолепно, я несколько раз слышала его исполнение в Баку, когда была еще девчонкой, в доме у Литинских, но сейчас он превзошел самого себя.

– Почему он не стал музыкантом? – шепотом спросила я у фрау Ульрики, которая оказалась рядом со мной на его месте. – У него талант.

– У него много талантов. Он разбрасывается, – со вздохом отвечала мне она.

Последующие пять дней вместе с этими милыми людьми пролетели мгновенно. В субботу отправились в Гамбург поездом сначала Кристина с Иваром, которые по дороге хотели остановиться у родственников Кристины в Польше. Вечером того же дня мы с Эгисом провожали его родителей на самолет в Гамбург, вылетавший из Шереметьева.

При прощании в аэропорту фрау Ульрика неожиданно поцеловала меня в щеку, как прежде Кристину, посмотрела на меня, потом на Эгиса, хотела что-то сказать, но в последний момент удержалась, и лишь долго махала нам из очареди на регистрацию отправляющихся пассажиров. Сам Эгис должен был улететь завтра, в воскресенье вечером, проведя уикенд со мной и отправив затем меня в Саратов дневным поездом.

В субботу вечером мы вновь отправились в ресторан гостиницы «Космос». Эгис принес мне красное платье, очень короткое, но вполне приличное, с широкой расклешеной юбкой и туго перехваченное в талии, почти прозрачное и состоящее местами из одних очень красивых красного цвета кружев, образующих вставки на груди, в талии и чуть повыше локтя на рукавах. Он сам подбирал для меня макияж и, в конце концов, когда я взглянула на себя в зеркало, я увидела отражение, в котором с трудом узнала себя – отражение такой красивой стервы, что мне на минуту стало ни по себе.

В расторане он вел себя очень мило, мы мало ели, в основном танцевали и пили прекрасное темное выдержанное вино. Часов около двух-трех утра мы поднялись к нему в номер, чтобы переодеться перед тем, как ехать домой. Если он и был немного навеселе, то по его виду это было трудно определить. Я определенно поддала больше, чем следовало, но с ног пока не валилась. Мы смеялись, он подшучивал надо мной из-за этого, когда я, покачиваясь на высоких каблуках, порой теряла равновесие в коридоре. Наконец, с видимым облегчением опустившись в кресло в номере, он со вздохом признался, что сам чувствует себя так, словно на палубе в небольшой шторм и предложил нам обоим сначала немного протрезветь, а потом уже выходить на улицу, благо запас времени до моего поезда еще есть. Я согласилась. Проходя мимо него, чтобы пересесть с дивана, на который он меня как куклу предварительно посадил, и где меня непреодолимо тянуло упасть и уснуть немедленно, в кресло, я на секунду снова покачнулась, теряя равновесие, он инстинктивным жестом поддержал меня, его руки коснулись моей обнаженной спины и полуприкрытых этим проклятым коротким платьем бедер. Он вздрогнул, и вдруг все изменилось. Он исступленно прижал меня к себе, потом рывком встал и снова, уже удобнее для него, перехватил и сжал меня в своих объятьях. Я попробовала вырваться и закричать, но его губы заглушили мой слабый вскрик, его поцелуй был таким чувственным и грубым, что у меня захватило дыхание. В это время его сильные руки рвали платье на моей груди, крепко ласкали высвобожденные из-под тонкой материи груди, раздражая пальцами соски. Я выгибалась в его руках, пытаясь бороться, но, казалось, это еще больше разжигало его страсть. Я никогда не предполагала, что он так силен. Я не могла пошевелиться в его железных объятьях. Его руки постепенно дошли до моих бедер, он сорвал с меня тонкую полоску трусиков, и в этот момент его словно прорвало. Подхватив меня на руки, он отнес меня на кровать и, прижав своим телом, почти обнаженную, стал поспешно, одной рукой, выдирая с мясом пуговицы и запонки, раздеваться сам. По выражению его лица я понимала, что мне его не остановить. Кроме того, выпитое за ужином вино давало о себе знать. Руки точно налились свинцом, голова была ватной. Я снова попробовала закричать, но сделала только хуже – он обрушился на меня всей тяжестью своего тела, и сквозь ужас всего происходящего я внезапно почувствовала, как меня охватила какая-то сладостная дрожь от движений его великолепного тела. Он отвел мои руки за голову и, удерживая их одной рукой, стал целовать мою грудь, обводя языком вокруг сосков, а затем легонько прикусывая их губами, и вот тут я уже выгибалась и стонала от стыда и сладострастия. Чувствуя сопротивление, он не стал истязать меня дольше, опасаясь, видимо, что я смогу каким-либо образом освободиться. Разведя коленом мои ноги, он прижался к моим бедрам своими, сильно вошел в меня, и в тот же миг мы задрожали с ним словно охваченные лихорадкой, содрогаясь от сильных движений его тела. Его губы почти касались моего лица, я видела его полуприкрытые и словно подернутые дымкой глаза, его невероятно красивое порозовевшее лицо. Он отпустил мои руки, и они, как плети, бессильно лежали на одеяле. Я давно уже перестала сопротивляться, и все мои усилия были направлены на то, чтобы не показать ему моего постыдного наслаждения от его ласк, чтобы не обвить его шею руками и еще крепче прижать его к себе. Но мое тело предавало меня. Оно льнуло к нему, жаждало его близости. Я попробовала закрыть глаза, но он, оторвавшись от моих губ, хрипловатым от пережитой страсти голосом, приказал:

– Открой глаза! – и я вынуждена была взлянуть ему в глаза, причем именно в тот момент, когда мне больше всего этого не хотелось.

В этот миг, словно на вершине гребня волны, когда я уже видела блаженный берег далеко внизу и готова была с наслаждением соскользнуть в пучину навстречу ему, он внезапно остановился, в то время как мое тело не могло остановиться, оно продолжало вибрировать, словно призывая его продолжить начатое путешествие.

– Так как насчет моего предложения? – я видела, как его губы дрожали от страсти, в глазах проходили отблески и тени от какого-то внутреннего света, тело трепетало от сдерживаемого желания.

– Замолчи, – с трудом выдавила из себя я, так как мое голос, как и тело, отказывался мне подчиняться. – Доводи до конца, что начал и убирайся.

– Это совсем не обязательно, – он стал решительно отстраняться от меня, но я, вне себя от ярости и унижения, ударила его по рукам, которыми он опирался о постель, лишив, таким образом, опоры, и он всей тяжестью рухнул на меня.

Его движения возобновились вновь. Теперь они были резкие и короткие. Забыв обо всем от наслаждения, которое они мне приносили, я обхватила руками его плечи, прижала его грудь к своей, его губы были возле моего рта, я дышала его дыханием, время от времени его поцелуи лишали меня возможности дышать вообще. Наконец, когда я снова почувствовала себя в полной и счастливой зависимости от него, инстинктивно подлаживаясь к его движениям и сжимая руками его бедра, заставляя крепче и сильнее погружаться в меня, я вновь услышала его шепот:

– Если ты произнесешь хоть одно слово любви, тебе будет несравненно приятнее…

Он снова остановился. Кусая губы от раздирающего меня желания, я простонала:

– Чего ты еще от меня хочешь, господи!

– Самую малость, – его глаза светились, смеялись в темноте. – Признайся, что тебе хорошо, что ты хочешь меня, и это превратится из пытки в наслаждение. Признайся, и ты получишь все, чтобы никогда не забыть эту ночь.

– Я и так ее никогда не забуду! – из последних сил упрямо пробормотала я.

Он засмеялся, и я почувствовала, как от легкой вибрации в его теле, вызванной смехом, мурашки наслаждения поползли по моей коже.

– Ты – единственная и неподражаемая, любовь моя, мой упрямый и несгибаемый оловянный солдатик…

– Зачем тебе это надо? – я умирала от того, что он перестал двигаться.

– Это надо тебе, глупышка.

Он шевельнулся, и все звезды с неба внезапно со страшным грохотом словно посыпались мне на голову, так, что тело мое содрогалось до тех пор, пока в нем с ослепительным взрывом не разлилось блаженное наслаждение, как некогда в туманном детстве, на заре рождения.

Однако по мере того, как это зарево гасло, я снова ощутила свое тело действующим, вновь почувствовала на нем губы и руки Эгиса, и снова что-то натянулось во мне, как струна от наслаждения от его прикосновений. Теперь я могу сказать, что он был очень опытным мужчиной. Тогда же я чувствовала лишь стыд от того, что ему удавалось так играть на чувственной стороне моей натуры. Эта сладостная пытка продолжалась, не прекращаясь, до самого утра. Я не помню того момента, когда полностью обессиленная и опустошенная, я провалилась в сон. Зато хорошо помню, как я проснулась.

Звенел будильник, заведенный на час дня. В три от Казанского вокзала отходил мой поезд на Саратов. Проснувшись, как от толчка, я первым делом вспомнила почему-то именно про поезд. Но уже в следующее мгновение сильная рука Эгиса развернула меня к нему, он склонился надо мной и нежно коснулся губами моего рта.

– Доброе утро, любимая, – его голос был просто само очарование, но сам факт того, что я проснулась в постели с ним, обнаженная, и он тоже, как бы это помягче сказать, был не одет, да еще смел при этом улыбаться, привел меня в состояние тихого ужаса.

Кровь мгновенно отхлынула от моего лица, я порывисто прикрылась простыней и в голосе моем, внезапно охрипшем, послышались истерические нотки:

– Да как ты посмел?!

Дальше я уже не могла продолжать.

Он откинулся на подушку и, полузакрыв глаза, спокойно заметил:

– А мне показалось, что мы делали это вместе. И тебе понравилось.

– Скотина! – выплюнула я, кубарем скатываясь с кровати. – Кобель насчастный! Господи, ну за что ты наказываешь меня, в чем я перед тобой провинилась? На свете сотни миллионов женщин, миллионы из них красивее и лучше меня, какого черта ты ко мне прицепился, псих ненормальный! Тебе мало проституток Гамбурга и Москвы, какого черта ты пристаешь к приличным девушкам?

– Ну, девушкой, допустим, тебя не назовешь, – все с тем же олимпийским спокойствием уточнил он, воспользовавшись первой же паузой.

Я схватила с полу лежавший перед кроватью его домашний тапок и со всей силы ударила им его по лицу. Потом сгребла в охапку свои вещи и заперлась в ванной. Когда через полчаса я вышла оттуда, он сидел на диване, уже полностью одетый, перед включенным телевизором и пил кофе. Аромат хорошего и дорогого кофе витал по всей гостиной. Я с удовольствием увидела на его щеке слабый след от прорифленной подошвы шлепка и пожалела, что на вес он оказался легче, чем на вид.

– Завтрак на столе, – обернувшись ко мне, все так же спокойно, как будто бы ничего не произошло, сказал он. – Если тебе вдруг захочется запустить в меня кофейником, смотри не обожгись. Для начала я рекомендую тебе осушить его содержимое.

На столике подле его чашки лежал тот самый лист с гербовой печатью, который я уже видела на днях в ресторане в обществе Ивара и Кристины. Обтянутая темным сукном коробочка с кольцом стояла тут же. Какое-то предчувствие заставило меня еще раз взглянуть на документ. Увидев, что помимо подписи нотариуса, свидетелей и Эгиса, на нем четко обозначена и моя роспись, я не поверила своим глазам. Выхватив лист из-под стоявшей рядом с ним пустой чашки, вероятно, предназначенной для меня, я с изумлением уставилась на свою подпись. Эгис даже не пошевелился. Только, чуть помедлив, не поворачивая головы, уронил:

– Это копия, любимая. Можешь взять ее себе.

Растерявшись, я лихорадочно соображала, когда же это меня угораздило такое подмахнуть, но тщетно, я помнила все подробности этой мерзкой ночи, но факт подписания этой бумажки совершенно выветрился из моей головы, которая, кстати, весьма ощутимо побаливала от излишеств вчерашнего пьянства. Наконец, отчаявшись что-либо вспомнить, я не нашла ничего лучшего, кроме как сунуть эту бумажку под нос Эгиса со словами:

– Ты хочешь сказать, что я это подписала?

Он взглянул на меня, и меня поразило выражение его глаз – они были спокойными и казались совсем темными и непроницаемыми, словно это не он до сих пор не мог даже смотреть на меня без того, чтобы в них не отражалось обуревавшее его желание.

– Тут и говорить не о чем. Ты подписала это и все.

– Не может быть!

Он промолчал.

– Я тебе не верю! – упрямо повторила я.

Вздохнув, он поставил чашку на стол.

– Я никогда не думал, что первый день моей супружеской жизни начнется сразу же с семейной разборки.

– Семейной! – взорвалась я. – Да ты просто кретин!

– Не кричи, любимая. Посмотри лучше еще раз на этот документ и раз и навсегда поверь мне – теперь ты действительно моя жена, а я твой муж по закону. Я не вижу в этом никакой трагедии. Через некоторое время ты получишь загранпаспорт и уедешь со мной в Гамбург.

– Ага, и рожу тебе пятерых детей, а потом мы будем жить долгло и счастливо и умрем в один день, – саркастически закончила за него я.

– Что в этом плохого?

– Мне плевать на твои бумажки! Я еду домой и больше никогда в жизни не хочу тебя видеть. Никогда! Мне даже голос твой мерзкий противен!

Подхватив свою сумку, я побежала к двери.

– Я провожу тебя, – остановил меня у дверей он.

– Не нуждаюсь! – я бесцеремонно отпихнула его со своего пути. – Отстань от меня, ради бога!

На вокзале, уже сидя в купе поезда, мне показалось, я увидела в толпе его лицо, но вполне вероятно, что я ошибалась, поскольку была так зла, что мне везде мерещилась его противная физиономия.

Дорога домой несколько успокоила меня. Подъезжая к Саратову, я уже с циничной усмешкой думала про себя, что, в конце концов, как говорят мои родители, все что ни делается – к лучшему. По крайней мере, я теперь могу похвастаться тем, что переспала с одним из самых красивых мужчин, каких я видела в своей жизни. И заниматься любовью с ним, скрепя сердце была вынуждена признать я, было несравненно приятнее, чем с Сережей.

Вернувшись на следующий день на работу в институт, с возмущением рассказала обо всем, что произошло в Москве моей подруге по институту, Танечке, которая была самой умной и спокойной девочкой, которую я знала.

– А почему ты не хочешь выйти за него замуж? – полюбопытствовала она, внимательно меня выслушав.

– Не хочу и все! – отрезала я, ничего ей не объясняя. – Не хочу!

– Насколько я поняла из твоего рассказа, этот парень не оставит тебя в покое, – возразила Танечка.

– Ну и что с того? Я к этому уже привыкла. Пусть себе тешится.

– Но как же быть с этим брачным контрактом?

– А никак. Просто забыть об этом. Не потащит ведь ом меня в суд из-за невыполнения супружеских обязанностей?

Мы посмеялись и разошлись. Вскоре после этого началась сессия, и я благополучно забыло о брачном контракте и о самом Эгисе Ротенбурге.