Текст книги "Проклятье рода Ротенбургов. Книга 3. Эхо чужой любви"

В начале апреля я снова стояла в аэропорту Орли. Марк донес до стойки регистрации мой чемодан, а потом долго не мог выпустиь меня из объятий, когда мне настало время идти на посадку.

– Я буду звонить тебе каждый день, – в последнй раз коснувшись моих губ быстрым поцелуем, пробормотал он. – Пожалуйста, не делай никаких резких движений. Если у тебя будут проблемы с Эгисом, немедленно дай знать мне или отцу. Завтра я уезжаю во Франкфурт, чтобы поговорить с отцом. Через несколько недель ты сможешь присоединиться к нам в Германии, по туристической визе, как мы сделали во Франции. Надеюсь, у меня хватит сил пережить эти несколько недель без тебя.

Глава 9

Улетая из Парижа, я была уверена, что скоро снова увижу Марка. Но, по обыкновению, несколько недель растянулись на месяцы. Марк действительно звонил мне каждый день, до тех пор, пока он не сообщил, что ему на несколько дней придется лететь в Канаду.

Наступил май и, словно издеваясь над нашими планами, события бурно вырвались из-под нашего контроля. В начале мая я узнала, что у меня будет ребенок, ребенок Марка, который, по-видимому, был зачат мной во время той восхитительной недели в Рамбуйе. В первый момент я была так ошеломлена этим открытием, что не знала, хорошо это или плохо, говорить мне об этом ему сейчас или нет. В конце концов, я решила подождать до его развода. Честно говоря, у меня была безумная мысль о том, что может быть, врачиха ошиблась и через неделю или две все выяснится, и мы вместе с ней посмееемся над этим.

15 мая был рабочий день. Я вся извелась от нетерпения, наконец, часов в восемь вечера позвонил Марк.

– У меня плохие новости, дорогая, – устало сказал он. – Нас не развели.

Мне показалось, что потолок медленно закружился у меня над головой.

– Элен! – окликнул меня он, обеспокоенный моим молчанием.

– Почему? – нашла в себе силы спросить я. – Ведь это было верное дело? Твой адвокат, да и ты сам говорили, что в таком случае, как у тебя, проблем с разводом не будет. Это лишь простая формальность.

В трубке установилось недолгое молчание.

– Мы не учли колоссальных возможностей твоего потенциального мужа, – наконец, несколько отстраненно объяснил он.

– Моего потенциального мужа? – тупо переспросила я. – Это кого же?

– Эгиса Ротенбурга.

– Он мне не муж! – возмутилась я. – Что еще он сделал? Что-то я давно от него ничего не слышала!

– Он подговорил Аделину, и она заявила на суде, что она беременна от меня и не хочет разводиться. Мой адвокат обвинил ее во лжи, но суд был отложен до выяснения обстоятельств.

– Боже мой! – я была на грани истерики – подумать только, эта женщина словно издевалась надо мной, объявив о своей беременности от Марка, в то время, как, на самом деле, беременна была я. – Что же теперь будет?

– Ничего страшного, – его голос был спокоен. – Это чисто временная задержка. За лето, естественно, ничего не решится, в конце августа состоится экспертиза. И только после этого будет новый процесс, на котором нас разведут. Только и всего. Правда, нам с тобой придется подождать. Но это не самое страшное, дорогая. Я сделаю тебе гостевое приглашение на полгода, и мы проведем их вместе в Германии.

Он помолчал.

Я тоже молчала. Что, собственно, было говорить?

– Элен, ты слушаешь меня? – прервал затянувшуюся паузу он. – Алло!

– Да, Марк, я слышу, – поспешила подать голос я. – Я просто задумалась.

– Нет никаких причин для отчаянья, милая моя, – его голос смягчился. – Смотри на это только как на временные трудности, которые, как утверждают, только на пользу серьезному чувству. Я люблю тебя и добьюсь того, чтобы мы были вместе.

– Марк, у меня есть вопрос к тебе, как к адвокату, – заявила я, несколько бесцеремонно прервав его, потому что отчаянно при этом трусила. – Можно?

– Я слушаю.

– Представь себе, что если бы то время, которое мы провели с тобой в Рамбуйе, имело, ну скажем, некоторые последствия…

– Что ты хочешь этим сказать? – быстро пербил меня он.

– Я ничего не хочу сказать. Я просто предполагаю.

– Ты беременна? – его голос стал резким и требовательным.

Чем-чем, а соображением бог мужчин в этой семейке не обделил. Даже иногда страшно становится, такие они, заразы, сообразительные.

– Боже упаси! – несколько принужденно засмеялась я. – Марк, я просто спрашиваю! Если я действительно была бы беременна, что в таком случае ожидало нашего ребенка? Можно говорить о том, что он стал бы твоим законным сыном и наследником Ротенбургов?

– Нет, – сразу же ответил он.

– Почему?

– Согласно традиционным правилам, чтобы быть моим наследником, он должен быть законным, то есть, он должен быть рожден в законном браке. Законными считаются также и случаи, когда дети рождаются после семи месяцев брака. Для примера, если бы нас с Аделиной сейчас развели, и мы с тобой бы немедленно поженились, наш гипотетический сын унаследовал бы все состояние и статус барона фон Ротенбург. Но этот вариант при нынешнем раскладе отпадает. Этот ребенок просто бы считался моим незаконным ребенком.

– Спасибо, я все поняла.

– Элен, в чем дело? – в его голосе было беспокойство. – Скажи мне правду.

Я вздохнула, мысленно приказав себе ни в коем случае не распускать язык.

– Правда в том, что этот ребенок пока гипотетический, – как можно легкомысленнее сказала я. – Поговорим лучше о чем-нибудь другом.

– Хорошо, – согласился он, но в его голосе все еще оставалось сомнение. – В любом случае, обещай мне, что если произойдет что-нибудь неординарное и неожиданное, ты немедленно сообщишь об этом мне. Обещаешь?

– Обещаю, – послушно согласилась я.

Нечто неординарное и неожиданное действительно произошло. Ребенок был не гипотетический. В этом я убедилась, снова посетив в двадцатый числах мая врачиху в поликлинике.

– Поздравляю молодую мамочку, – улыбнулась мне врачиха. – Вы замужем?

– Нет.

Она покачала головой и ее энтузиазма заметно поубавилось

– Это ничего! – убежденно сказала она. – В наше время этим уже никого не удивишь. Что ж поделаешь. Ты молодая, красивая, еще найдешь себе хорошего парня. А этот-то, папочка, где?

– Да кто ж его знает, – пробормотала я, ретируясь.

«Хороший парень» не заставил себя долго ждать. В тот же день мне неожиданно позвонил Эгис.

– Привет, любимая, – весело сказал он. – К сожалению, я не смогу приехать к твоему дню рождения в мае. Придется задержаться на неделю-другую, но зато потом мы можем провести все лето вместе.

Перспектива, что ни говори, блестящая.

Он был в приподнятом настроении, еще бы, на какое-то время ему удалось вывести Марка из игры, и за лето он, наверное, готовился вырвать у меня согласие на брак и новый контракт всеми правдами и неправдами.

– Если мне не изменяет память, – как можно вежливее постаралась напомнить ему я, – я разорвала нашу помолвку и вернула тебе кольцо.

– Я помню, любимая, – его голос остался таким же приветливым. – Но мы ведь расстались друзьями? Подумай об этом, а?

Но у меня не было никакого настроения думать об этом. Передо мной стояла совсем другая проблема. Конечно же, я хотела иметь детей от Марка, но не сейчас, а, скажем так, позже. Аборт? Но Танечка, которая проявляла живое участие к моей судьбе, так долго с жаром отговаривала меня от этого, что я заколебалась. Но что я буду делать одна с ребенком? Вряд ли Эгис женится на мне, зная, что я беременна от Марка. Переспать с ним и выдать ребенка за его собственного ребенка? Еще глупее. Я не хотела выходить замуж за Эгиса. Я хотела выйти замуж за Марка. Сесть на шею родителям? Тоже не годится. При таком раскладе, мамочка быстро перекинется на сторону Эгиса и выдаст меня за него замуж. Если я сейчас позвоню Марку и скажу о ребенке, что изменится? Что он может сделать? Даст мне денег на аборт? Или предложит содержание? Даже если Марк и окажет мне материальную поддержку, я стану полностью зависима от него, и он перестанет со мной считаться, как всегда делают мужчины. При его нерасторгнутом первом браке, шансов в таком случае у меня не было вообще никаких.

На мой день рождения, 29 мая, Марк не позвонил. Эгис, разумеется, отметился и сообщил, что подарки привезет, когда приедет. Я была так расстроена молчанием Марка, что даже рассеянно с ним согласилась. На следующий день, разозлившись, я решила воспользоваться предложением Марка и позвонить за счет абонента в Гамбург. Все сошло на редкость удачно.

– Канцелярия барона фон Ротенбург, – ответил мне серебристый женский голосок.

– Могу я поговорить с господином бароном? – вежливо спросила я.

– К сожалению, нет. Господин барон сейчас в отъезде, но он должен вернуться на следующей неделе.

– Можно узнать, где он? – спросила я, холодея от радостного предчувствия, что Марк решил сделать мне сюрприз и приехать в Саратов вместо подарка на день рождения.

– Да, конечно, – серебристый женский голосок остался невозмутим. – Он в Канаде, у своего тестя.

Когда я, убитая горем по этому поводу, пересказала содержание разговора Танечке, та очень разумно заметила:

– С чего ты взяла, что он решил помириться с женой, сумашедшая? Я думаю, дело связано с разводом. Возможно, он пытается что-то сделать, опираясь на влияние тестя.

Эта простая мысль как-то не приходила мне в голову. Но все равно, мне казалось, что он все-таки мог бы и поздравить меня с днем рождения!

Через две недели после моего звонка в Гамбург, в Саратов приехал Эгис. Он позвонил мне в четверг утром, уже из номера гостиницы, где он остановился, когда мы с родителями еще только завтракали.

– Ты ничего не хочешь мне сказать? – учтиво осведомился он в трубку.

– Нет, – отрезала я. – Мне даже не хочется с тобой встречаться.

– Мадмуазель уже чувствует себя баронессой фон Ротенбург? Тем не менее, ты со мной встретишься.

– И не подумаю!

– Ты боишься, что если ты встретишься со мной, наш общий знакомый, барон Марк фон Ротенбург засомневается, его ли ребенка ты носишь? – ехидно спросил он.

– Откуда ты знаешь? – почти прошептала я в ответ после долгого молчания, в течение которого я пыталась придти в себя.

– Мир не без добрых людей, любимая, – откликнулся он. – Меня даже уже поздравили с сыном, правда, немного преждевременно. Приходи, у меня есть к тебе разговор.

– Хорошо, – согласилась я и положила трубку.

Когда через час мы ввстретились с ним в кафетерии гостиницы, Эгис даже не стал говорить со мной. Он бросил передо мной на столик кипу бумаг, изрисованных странными крючочками и загогулинками, и сказал:

– Садись, почитай. Это твоя медицинская карта. Андрей одолжил мне на время результаты твоих последних анализов в Диагностическом Центре. Тебя ведь туда посылали, когда выяснилось, что ты беременна?

– Россия – это страна, – проворчала я, усаживаясь, – где нет ни авторского права, ни врачебной тайны.

– К счастью для тебя, любимая. Читай, и ты посмотришь, что я прав.

– Но я ничего не понимаю! – воскликнула я после того, как потратила почти пять минут для того, чтобы опознать первое слово в первом предложении. – Это просто бред какой-то! Разве можно так писать? Может быть, ты мне переведешь мне всю эту абракадабру? Или хотя бы изложишь краткое содержание? Бьюсь об заклад, ты уже это читал!

– Конечно, читал.

– Ну и о чем речь?

– А речь о том, – он удобнее уселся на жестком диванчике кафетерия, – что врачи, и я в том числе, поставили тебе диагноз непроходимости маточных труб. Это серьезная проблема. То, что у тебя получилось в результате, называется, по-простому, внематочной беременностью. Это когда зародыш начинает развиваться не в матке, где ему положено, а у тебя в брюшной полости. Он дорастает до определенных размеров, а затем начинает повреждать тебе внутренности. Исход таких беременностей один – аборт. Рано или поздно. Лучше, конечно, рано, потому что поздно чревато всякими последствиями и осложнениями. Я понятно говорю?

– Понятно.

Я была подавлена. Но с другой стороны у меня в душе шевелилась какая-то гаденькая радость – слава богу, ничего уже не надо решать самой, врачи сделают аборт, и этого ребенка, отношение к которому у меня уже сейчас было сложным, не будет. Так лучше для всех – для меня, для Марка, да и для ребенка тоже. Очнувшись от своих мыслей, я услышала конец его последней фразы:

– Впрочем, если ты не веришь мне, поедем в Центр, тебя осмотрит пара совершенно незнакомых и непредвзятых врачей, и они скажут то же самое.

Я обоими руками ухватилась за эту мысль.

Мы проторчали в Диагностическом Центре полдня. Анализы и почти полдюжина врачей почти дословно подтвердили мне все, что говорил Эгис. Все это время он, сосредоточенный и внимательный, находился рядом со мной. А ближе к вечеру, когда меня, наконец, отпустили, он усадил меня на лавочку в скверике больницы и, серьезно глядя в глаза, сказал:

– Я надеюсь, ты убедилась в том, что тебе нужна орерация? И это вовсе не мои злые происки с целью повредить вашему роману с Марком.

– Да, – вздохнула я. – Убедилась.

– А теперь слушай меня внимательно, любимая.

Удивленная его серьезным тоном, я подняла голову и встретила его напряженный взгляд. Красивое лицо его словно затвердело.

– Я не могу, просто не имею права оставить тебя на милость этих туполомов. В лучшем случае, боюсь, тебя сделают инвалидом на всю жизнь. Паспорт твой, как я понимаю, не готов. Я не могу взять тебя с собой и показать лучшим специалистам в моей клинике. В твоем случае каждый потерянный день грозит осложнениями. Пожалуйста, выслушай меня до конца. Я – хороший хирург, хороший врач. Это не слова и не хвастовство. Я знаю себе цену. Последние два года у меня была возможность стажироваться по гинекологии. С Андреем как ассистентом и парой хороших медсестер по его выбору, я могу провести такую операцию. И я сделаю все как надо, по возможности аккуратно и с наименьшими повреждениями. Ведь от этого зависит, будешь ли ты вообще иметь детей, а я хочу твоего ребенка, очень хочу. Доверься мне, любимая…

Я сидела, закрыв глаза. Я боялась их открыть, потому что мне казалось, что если я их открою, то слезы потекут по моим щекам. Эгис Ротенбург был ужасный, несносный человек, но сейчас мне хотелось броситься ему на шею и рыдать в его объятьях, как маленький ребенок.

– Ты слышишь меня? – донесся его встревоженный голос.

– Да, – я открыла глаза. – Ты прав. Я верю тебе. Но как это устроить?

У него на все был ответ.

– Я попробую договориться в Центре. Я дипломированный врач. Как только у них освободится стол, можно попробовать получить разрешение на операцию. У меня хорошие контакты с вашей больницей. Я думаю, они пойдут мне навстречу, мы в течение нескольких лет поставляем им оборудование, и я лично знаком с главврачом. Направление Андрей тебе сейчас изготовит. Бумажку-согласие на операцию нужно будет подписать тебе самой.

Для него, похоже, вообще не было неразрешимых проблем.

Пока он бегал по клинике, доставая разрешение на операцию и приготавливая все необходимое для нее, я дошла до Центрального телеграфа и попросила девушку соединить меня с Гамбургом. Через десять минут она подозвала меня и сказала:

– Вторая кабина, девушка.

В канцелярии барона фон Ротенбурга все тот же серебристый женский голос охотно сообщил:

– Да, господин барон уже вернулся из Канады. Он на совещании с главами компаний. Я не могу отрывать его, я получила указания не беспокоить его что бы ни случилось.

– Но дело очень срочное, фройляйн! – с нажимом сказала я. – Я уверена, господин барон не рассердится, если вы его вызовете. Это очень важно и очень срочно!

– Я просто не имею права этого делать! – голос на том конце трубке зазвенел как струна. – Я могу лишиться своего места из-за этого!

– Вы можете его лишиться еще скорее, если я не поговорю с Марком сейчас! – рассердилась я.

– Фройляйн, – ее голос стал неприветлив и официален. – Я уже сказала вам, что господин барон сейчас занят. Или вы оставляете ему сообщение, или я кладу трубку. Назовите ваше имя и телефон, по которому с вами можно связаться. Господин барон освободится ориентировочно через два часа.

Я оставила ей свое имя и телефон больницы, и вернулась в клинику.

Через три часа, так и не дождавшись звонка, я уже лежала в гинекологическом кресле. Мне вкололи порядочную порцию амнезии, и я мирно вознеслась в нирванну. Когда я очнулась, все кончилось.

Меня сгрузили на койку отдельной палаты-бокса, я поерзала на койке, подоткнула себе одеяло и тупо уставилась в потолок. Марк так и не позвонил. Через некоторое время наркоз начал отходить и меня заколотило. Перед глазами, как в детском калейдоскопе, поплыли оранжевые кольца и синие кубики, и только усилием воли я приводила себя в чувство, но затем снова отключалась. Оклемавшись в очередной раз, я увидела Эгиса, сидящего на стуле возле кровати.

– Прости, любимая, – виновато улыбнувшись, сказал он. – Я так боялся за тебя, что переборщил с наркозом. Теперь у тебя «отходняк», как у классического наркомана.

У меня внезапно застучали зубы.

– Тебе холодно? – спросил он.

– Временами.

Я ничего не успела добавить, как он неожиданно улегся со мной рядом, обнял меня и прижал к себе, сдерживая мою дрожь. Его руки были такие сильные и теплые, что мне стало хорошо. Я закрыла глаза и положила голову ему на плечо.

– Хочешь, я расскажу тебе сказку? – предложил он.

Я кивнула и с наслаждением от того, что обрела надежное, теплое и живое пристанище, прижалась к нему еще крепче, потому что мое тело продолжала сотрясать противная дрожь. Всю ночь напролет он лежал рядом со мной и рассказывал мне сказки. Я не знаю, откуда он их столько знал, но мне было так хорошо возле него, так надежно и уютно, что под утро я вырубилась полностью.

На следующий день в кафетерии гостиницы он поил меня хорошим красным вином и кормил шоколадным мороженым для «восстановления сил».

– Если ты передумаешь, – сказал он мне возле вагона поезда за несколько минут до его отхода, – если получится так, что вы с Марком не сумеете договориться, мало ли что бывает в жизни, ты всегда можешь рассчитывать на меня. Ты единственная женщина, с которой я хотел бы завести семью, я никогда не забуду тебя. Помни об этом, любимая.

Его губы скользнули по моей щеке, и, внезапно для самой себя, я удержала его, обхватила руками за шею и прижалась своими губами к его губам. Это был дружеский поцелуй, полный признательности и благодарности, но когда его губы откликнулись на мое прикосновение, я почувствовала знакомую чувственную дрожь во всем теле и осознала, что он это тоже почувствавал. Для меня этот красивый, обаятельный мужчина всегда будет желанным, но, к сожалению, я никогда не смогу не полюбить.

Это было написано на наших лицах. Я ничего не сказала, но он все понял. Я бы обожала его до безумия, если бы встретила его раньше Зигмунта. Жизнь распорядилась иначе. Я знала только, что никогда его не забуду, суждено ли нам расстаться и никогда больше не встретиться, или прожить подле друг друга всю долгую жизнь.

Глава 10

Вечером три дня спустя я услышала в трубке чей-то хриплый и прерывистый голос, который я в первую минуту даже не узнала:

– Элена?

В ту же минуту я поняла, что это был голос Кристины.

– Крис? Что случилось?

Некоторое время в трубке слышалось только ее тяжелое дыхание, протяжные вздохи и едва сдерживаемые всхлипы.

– Кристина! – настойчиво повторила я.

– Марк фон Ротенбург в больнице, – наконец сказала она. – Он ранен… огнестрельное ранение…

– Что-о? – в изумлении вскричала я. – Крис, война закончилась пятьдесят лет назад!

Кристина снова всхлипнула.

– Я не знаю, с чего начать…

– Для начала скажи, что случилось, – как можно жестче сказала я, пытаясь предотвратить истерику. – Что с Марком? Я звонила ему насколько раз, но он все время был занят.

Она в последний раз шмыгнула носом, а потом начала быстро говорить:

– Вечером в среду в замке должны были собраться все ближайшие родственники Ротенбургов. Старый барон хотел обсудить поведение Эгиса и Аделины на суде, которое сильно осложнило бракоразводный процесс Марка. Надеюсь, ты в курсе?

– Да, конечно, я помню, – подтвердила я. – Продолжай, пожалуйста.

– Старый барон решил собрать всех родственников, чтобы обсудить этот вопрос на семейном совете. Все собрались в замке вечером в среду. Эгис приехал в последнюю минуту. И когда все расположились в кабинете старого барона, он на глазах родственников подошел к Марку и дал ему пощечину…

Голос Кристины сорвался.

– О господи! – я начала догадываться, в чем дело.

– Эгис дал ему пощечину, – торопливо продолжала Кристина, – и сказал что-то вроде, это тебе от меня за мою жену, а дальше отвесил ему еще одну оплеуху со словами, а это, мол, от него, и бросил на стол перед Марком пластиковый прозрачный пакет с какой-то кровавой массой внутри.

– Что-о? – ахнула я. – Не может быть!

– Марк стоял белый, как стенка, – частила Кристина. – Я даже подумала, что ему станет плохо. Он сразу все понял. Как ты могла так с ними поступить, Элена? – в ее высоком голосе послышался назревающий истерический надрыв.

– Дальше, дальше, что было дальше! – холодея от недобрых предчувствий, безжалостно подгоняла ее я.

– Эгис, не давая Марку опомниться, жестко сказал, чтобы он, наконец, оставил его девушку в покое, и что-то вреде того, что эта женщина принадлежит мне, и если ты хочешь сохранить свое реноме порядочного человека, каким всегда считал тебя дед, не лезь в чужую супружескую постель. А теперь, мол, я ухожу, решайте здесь, что хотите, мне наплевать. Я, мол, в этом доме рядом с тобой больше ни секунды не останусь.

По мере того, как она говорила картина происшедшего словно наяву вставала перед моими глазами. Я слушала ее, но не слышала ее голоса, я словно видела то, что происходило в кабинете старого барона.

…Закончив свой монолог, Эгис пошел к двери, но Марк остановил его:

– Останься, Ротенбург! За такие оскорбления следует платить!

– Платить? – Эгис обернулся. – Платить будешь ты, ты уже начал это делать. Твой сын мертв! Я делал аборт собственноручно. Пока, дорогой.

– Остановись!

Голос Марка был угрожающе спокоен.

– И не подумаю.

– Остановись!

– Нет. Я все сказал.

– Тем не менее, тебе придется остаться!

– Ты так думаешь?

Эгис сделал последний шаг к двери, но тут Марк выдвинул ящик письменного стола барона и вытащил оттуда свой револьвер…

Кристина замолчала.

– Крис! Не молчи, ради бога! – чуть ли не простонала я. – Говори!

– Марк выстрелил два раза, – наконец хрипло сказала она. – Один раз ему под ноги, а второй когда этот упрямый баран рванулся к двери…

…Эгис, такой же бледный, как и барон, вынужден был подойти к столу и сесть на стул, куда указал ему Марк. Все остальные в молчании, совершенно ошеломленные, наблюдали за происходящим.

Когда Эгис сел, Марк поднялся и, опершись ладонями о стол, перегнулся через стол навстречу Эгису и, жестко сказал, глядя ему в глаза:

– Ты принимаешь меня за слабую, беззащитную девчонку, которая не может противиться тебе и твоим дружкам с деньгими и связями? Ты ошибаешься! Здесь, в Германии, платить будешь ты! Я лишу тебя работы, я вышвырну тебя из страны нищим и сделаю так, что ни одна порядочная фирма Европы не возьмет тебя на работу даже дворником. Может быть, ты и сумел отнять у меня моего ребенка и Элен, но и своей семьи у тебя никогда не будет. Ты никогда не сможешь себе ее позволить – нищий, бродяга, я не дам тебе жить с ней! Она моя, только моя!

Пока Марк говорил, бледный, с горящими глазами, казавшимися черыми от гнева и боли, Эгис молчал, но с последними словами вскинул голову, вскочил и, видимо, в этот момент его взгляд упал на револьвер, который Марк после того, как он стал ему не нужен, положил на стол. Он схватил его, и, не помня себя от ярости, несколько раз в упор выстрелил в Марка.

Все закричали одновременно, но никто не сдвинулся с места. Закрыв глаза, Марк рухнул в свое кресло, заливая его кровью. Эгис снова поднял револьвер, но выстрел откуда-то сбоку заставил его выронить оружие и мягко сползти на пол, удивленно глядя вокруг себя помутневшими глазами. Стрелял один их охранников старого барона…

– Господи! – мне казалось, что сердце выскакивает у меня из груди. – Боже ты мой! А Марк, что с Марком?

– Марк пришел в себя утром в четверг, – помолчав, скупо сказала Кристина. – Раны не опасны для жизни, он потерял много крови, но сейчас уже все утряслось.

– Слава богу! – выдохнула я в трубку.

– Как только он смог встать на ноги, – безжизненным тоном продолжала она, – он похоронил своего ребенка на семейном кладбище, рядом с могилой своей матери и сестры Каролины.

– Когда это было? – неожиданно хрипло спросила я.

– Сегодня утром. На его могиле он поклялся, что Эгис никогда не выйдет из тюрьмы. Зачем ты это сделала, Элена?

Я промолчала.

– Марк очень порядочный парень, – продолжала Кристина. – Он бы никогда не бросил этого ребенка и тебя.

– Крис, все не так, как ты думаешь, – слабо возразила я, медленно приходя в себя от потрясения.

– Он тебя любит, любит без памяти, но он так оскорблен, что распорядился убрать все фотографии из дома, твои и своей матери, и запретил кому бы то ни было упоминать при нем твое имя. Он не хочет ни видеть, ни слышать тебя. Все кончено. Адвокат получил распоряжение постараться обойтись без упоминания твоего имени во время процесса.

– Какого процесса? – тупо повторила я за ней, все еще находясь под впечатлением услышанного.

– Судебного. Марк поклялся, что Эгис не выйдет из тюрьмы. Как только он поправится, его посадят.

– Что-о?

– Фрау Ульрика лежит в реанимации с сердечным приступом, отец полностью на стороне Марка.

– И все в один голос обвиняют меня, – тихо и обреченно сказала я.

– Зачем ты сделала аборт? – вместо ответа спросила она с тоской в голосе.

– Это была внематочноя беременность! – почти закричала я. – Скажи это Марку, когда к нему вернется способность соображать! То, что он похоронил на кладбище, не было и никогда не могло быть его сыном!

– Вот это да! – Кристина задышала в трубку, возбужденно и хрипло, как астматик. – Господи спаси и сохрани! Ты знаешь, что ребенок, которым подменили Марка, тоже не мог родиться потому, что у баронессы была внематочная беременность? После этого она никогда больше так и не смогла родить!

– Я не баронесса! – закричала я.

– Я скоро сойду с ума! – пожаловалась мне Кристина в трубку, немного погодя. – Я знаю, что ты – не она, но иногда… иногда сомневаюсь в этом!

Господи, спаси меня от друзей, быстро подумала я, вспоминая слова одного из великих. Со своими врагами я сам справлюсь!

– Марк сказал, что не хочет меня знать? – немного подождав, чтобы дать ей опомниться, осторожно спросила я.

– Да, – она вздохнула. – Это так. Возможно, он отойдет через какое-то время, но это маловероятно. У него очень жесткий характер, совсем как у барона, и он слишком, на мой взгляд, влюбился.

– Как же так? – не поняла я. – Он меня любит и отказывается от меня?

– Он чувствует себя оскорбленным! – сообщила Кристина мне таким тоном, словно я была дурочкой.

– Да что ты говоришь! – не удержалпсь от сарказма я. – Я звонила ему два раза, и оба раза он не захотел перезвонить мне. Я пыталась поговорить с ним и объяснить ему ситуацию, прежде чем делать аборт, но секретарша сказала, что он занят и распорядился его не беспокоить. Я оставила ей свой телефон, чтобы он перезвонил, но он не сделал этого!

Кристина на некоторое время замолчала, размышляя над услышанным. Когда она снова заговорила, в ее голосе слышалась обида и недоумение:

– Постой, я ничего об этом не знаю! Но почему ты не сказала ему о беременности?

– Когда? – вместо ответа терпеливо спросила ее я. – Он был недосягаем, в Канаде.

– Когда он тебя спрашивал об этом! – закричала она.

– Он меня не спрашивал! – в свою очередь, заорала в трубку я. – К тому же тогда я сама не была уверена…

– У тебя на все есть ответ! – вздохнула Кристина и снова замолчала.

Я лихорадочно раздумывала, что я могу сделать, чтобы вырвать ее из подавленного состояния и дать ей совет, как можно разрешить эту глупую, идиотскую ситуацию, в которую по вине меня, Марка и Эгиса попала вся семья. Так ничего и не придумав, я внезапно вспомнила про старого барона Ротенбурга. К моему величайшему удивлению, до сих пор в рассказе Кристины его имя не прозвучало.

– Ты любишь Эгиса, Крис? – как можно больше смягчив интонацию свого голоса, спросила я. – Тогда помоги мне!

– Как я могу тебе помочь? – всхлипнула Кристина. – Марк никогда не поддавался ни на чье влияние. Единственный, кто может переубедить его, это старый барон.

– Правильно, – сдерживая нетерпение, похвалила ее я. – Мне нужно поговорить с ним.

– Ты думаешь, он захочет говорить с тобой? После того, что произошло по твоей вине? – с сомнением спросила она.

Мне снова, в который раз за этот разговор, захотелось стукнуть ее.

– Почему нет? – тем не менее, как можно убедительно, произнесла я. – Он ко мне хорошо относится. Попытайся переговорить с ним и попроси его позвонить мне! Эгис, конечно, поступил гадко, что повернул все таким образом, но все равно. Никак не могу представить нашего блистательного Эгиса Ротенбурга в тюрьме…

Старый барон фон Ротенбург позвонил мне два дня спустя, когда я уже серьезно подумывала о том, как бы половчее удрать с семинара по гражданскому праву, чтобы успеть добежать до центрального почтамта и заказать разговор с канцелярией барона в Гамбурге.

– Марк сейчас в Канаде, – со свойственной ему прямотой сказал барон фон Ротенбург без всяких предисловий, – второго героя-любовника я только что самолично вытащил из тюрьмы. При условии, что оба идиота не приблизятся к тебе на расстояние пушечного выстрела.

– Спасибо, ваша светлость! – хмуро сказала я.

– Теперь я хотел бы знать, что происходит? Тот фрагмент ваших отношений с Марком, который позволил вам сделать ребенка, как-то ускользнул от моего внимания. Вы, что же, с ним все это время встречались?

– Да, – коротко сказала я. – Он несколько раз прилетал в Саратов и три месяца назад мы провели с ним неделю в Рамбуйе.

– Вот шельмец! – старый барон на другом конце провода даже развеселился. – Мне он ни слова не сказал! Партизан хренов!

– Ваша светлость, это вас ваша русская жена научила так выражаться? – не выдержав, съехидничала я.

– Естественно. Не забывай, детка, мы прожили с ней десять лет! – также ехидно ответил старый барон. – Этого оказалось мало для того, чтобы научиться прилично говорить по-русски, но достаточно для того, чтобы научиться ругаться по-русски. Надеюсь, ты продолжешь мое образование.

– В каком это смысле? – чуть не поперхнулась я. – Ваша светлость хочет пополнить запас русских непечатных выражений?

Старый барон окончательно развеселился. Я услышала его короткий смешок, а затем он уже серьезно сказал:

– Я хочу, чтобы ты приехала ко мне в гости. Нам нужно серьезно поговорить. Тот факт, что ты смогла поехать с Марком в Рамбуйе значит, что у тебя есть заграпаспорт. Я сделаю тебе приглашение, ты получишь визу и приедешь ко мне в Гамбург. В замке места много, ты меня нисколько не обременишь. Для меня же это будет иллюзия присутствая Алиции. Я готов послать приглашение и оплатить тебе дорогу завтра же утром. Ну как?