Текст книги "Импэриа Рэдас"

Глава 19. Гремлины

Это иностранное слово не раз уже встречалось на предыдущих страницах, и пора уже раскрыть его смысл и историю. Прилетело оно в Кулеши вместе со знаменитым американским одноименным фильмом в те незабываемые для России девяностые годы прошлого века. Забавные пушистики, превращающиеся в монстров после того, как их нопоят водичкой, весьма позабавили и развлекли горожан. А затем местное культурное и около того сообщество переработало значение данного слова с учетом сложившихся местных традиций и включило его в активный лексикон населения. В Кулешах, в отличии от Америки, гремлины становились монстрами не тогда, когда им что-то давали запрещенное, а наоборот, когда что-то не давали. Первыми и основными носителями данного прозвища стали жители поселка Металл Советов во время рыночных преобразований советской промышленности, а точнее – в период подготовки и проведения знаменитого собрания акционеров Кулешовского металлургического завода, когда погиб один из той знаменитой мушкетерской троицы.

Александр Петрович Ковригин не был настолько наивным, чтобы полагаться только на сознательность, советское воспитание и солидарность работников и ветеранов завода в плане распоряжения доставшимися им акциями КМЗ. Нет, он призывал их к расчету и мудрости, к оценке настоящей выгоды от владения или продажи своего актива – ведь их зарплаты и другие выплаты были достаточны, чтобы не менять срочно акции на хлеб насущный. Ну а тем, кто все-таки хотел подержать в руках немалые суммы от продажи, Ковригин предлагал компромисс между личной корыстью и интересами всех заводчан – продать акции его компаниям или отдать их ему в управление. Красный директор только не учел, что некоторые работники либо уже разорвали пуповину с заводом, либо этой пуповины и не было никогда, не связывали они свое будущее с КМЗ, а поселок Металл Советов между тем начинал застраиваться совершенно другими домами – коттеджами.

Семейство Талашей владело земельным участком в поселке еще с грязнухинских времен – пять соток земли и хлипкая черная хибара. Но уже родители Павла бесплатно получили в конце пятидесятых двухкомнатную квартиру в Заводском районе в одной из первых хрущевок в Кулешах, а семейный надел использовали в качестве садового участка, особенно в голодные и безденежные времена разгара перестройки. Все Талаши по мужской линии работали на КМЗ, так что обладателями его акций стали сразу три поколения семьи, а распоряжаться доверили самому молодому из них – Павлу.

Нет, кулешовцы никогда бы не обзывали Павла и Анну Талаш гремлинами только из-за их расчетливого и эгоистичного поведения, они такими были всегда, да и остальные горожане альтруизмом и коммунистическими идеалами не страдали. Возмутило Кулеши другое! Воплощая в жизнь американскую мечту о собственном доме-коттедже и независимом материальном достатке, супруги Талаши не просто продали Перинева свои акции и акции семьи, но и подрядились за неплохой барыш уговорить (точнее, обмануть) других акцевладельцев тоже уступить свои активы и совсем недорого. С этой целью Павел Талаш ежедневно обходил и уговаривал соседей-поселковцев престарелого возраста и тех, кто моложе, но глупее:

– Когда еще такой шанс выпадет! Эти акции вам бесплатно дали, а тут настоящие деньги в руки падают!

– Так-то оно так! Но люди говорят, что Ковригин не советует продавать.

– Ковригин! Он о себе думает, не о вас. Весь завод хочет заграбастать!

– Может и так! Но эти приезжие людям не нравятся. А Ковригина мы давно знаем!

– И что? Он вам за знакомство, что ли, отстегнет? О себе подумайте, о внуках, о будущем – даже образование платным стало!

– И не говори! Я продам, Ковригину и продам.

– Опять Ковригин! Его фирмы платят не сразу, а Веринева к вам домой сейчас приедет и с деньгами!

– Так-то оно так! Но я их не знаю, а Ковригин директор завода.

– Тьфу! Он директор, а ты кто? Его заместитель, что ли?

– А ты чего стараешься? И не стучи тут копытами, мне подумать хорошо надо!

– Эту лавочку с деньгами прикроют, пока ты думаешь! Пеньки неповоротливые! О себе подумайте!

– Я подумаю! А ты чего обо мне страдаешь? Агитатор периневский, гуляй отседова!

Вообщем трудно поддавался возрастной поселковский народ на уговоры, в отличии от местной молодежи, и компаньены злились на Талаша, но им всем помогла бандитская ночь. После гибели Кривицкого и бегства мушкетеров с женами и детьми из Кулешей Павел Талаш заново начал окучивать поселок и вел себя он уже уверенно и нагло:

– Что делать теперь будете? Ковригин сбежал и не вернется, а новым хозяевам ваши акции не нужны. Только я могу вам помочь, по знакомству предлагаю половину старой цены и уговаривать не стану!

– Как половину?! А, может, Ковригин вернется?

– Ну-ну! Кому вы нужны! И завод ваш не нужен! Бери деньги и расходимся.

Далее следовали два сценария дальнейших действий – поселковцы либо соглашались с Талашом, либо взашей выталкивали его из своих домов; причем, несогласившихся было даже больше половины, что очень помогло затем Ковригину в возвращении на завод. Вот тогда-то и стал Павел Александрович Талаш гремлином, и первым обозвал его так Печенег:

– Придурки! Сами потом пожалеете! Кому ваши акции нужны будут?!

– Катись! Жалельщик нашелся! – возмущались старики.

– Агитирует? – Печенег хмуро разглядывал неудавшегося бизнесмена Талаша – Совесть поимей, Пашка! Твои-то не знают про свои акции, что ты их продал.

– Не твое дело, старик! Я никого не граблю, миллионов у меня нет, как у Ковригина! Этот завод наш общий, а не его.

– Общий? Ты его строил? Сколько ты на нем работаешь? Пять лет? Это завод твоего деда и отца, мой и этих стариков, которых ты обмануть хочешь! У тебя ничего своего нет, не создал пока, ты – богатый наследник и все. А вот что достанется твоим детям?

– Только ковригинские должны получить?

– У Ковригина беда большая сейчас, твои бандиты постарались. Думаю, все же вернется он, а потому в яму его не толкай! Нам всем лучше будет, если Ковригин вернется!

– Я тоже так думаю – поддержал Печенега выгонявший Талаша старик – И потом, ради чего я должен свои акции за полцены отдавать?! Я не богач и не дурак!

– Не дурак! А вот ты, Пашка, и приятели твои за бесценок свое наследство спускаете. Ты умнее их будешь, все понимаешь и деду не расскажешь, что променял его акции на новый драндулет! Гремлин ты! Снаружи вроде человек, а по сути – гремлин! Главное для тебя – свое урвать, а дальше трава не расти! Не по-людски это…

– Ты меня еще коммунизму поучи! Было всё общее, а сейчас каждый за себя!

– Ну и катись с моего двора! За себя я сам думать буду! – вытолкал на улицу Талаша неподдающийся на обман и уговоры ветеран-поселковец.

Кулешовцы были смущены и запутаны сложившимися обстоятельствами из-за бегства мушкетеров с завода, а потому на общее собрание акционеров не пошли многие из них. Но акции решили придержать у себя, тем самым отдав временную победу Веринева, одновременно сохранив лазейку для Ковригина.

Последовавшие за тем собранием два вериневских года на КМЗ смутили и запутали заводчан еще больше – такого бессмысленного и бездарного управления, отродясь, в здешних местах не бывало! За короткий период Веринева сменила трех директоров, двух главных бухгалтеров и нескольких их заместителей, перетасовала многих начальников цехов и ведущих технических специалистов, не обращая при этом никакого внимания на реальные проблемы завода.

– Зачем?! – ломали голову заводчане – кто работать будет?

– Продержаться надо! Не может такого быть, чтобы целый завод придуркам дали! Поиграться, что-ли?

– В третьем цехе печки на ладан дышат, а эти заезжие на семинар по лидерству всех технологов погнали!

– Пятый тоже один брак гонит! Мужики уже работать не могут, один мат стоит! Ради чего корячиться?!

– Только Пашка Талаш бракует и орет, что это не его забота, а зарплату пусть платят! Но мы-то не гремлины!

– Вчера начальника ОТК уволили. Одним днем умудрились! Замша его ревет белугой, они ж ей москвича какого-то пообещали с высшим компьютерным образованием! Вот она и рада до слез!

– Да кто они? Кто эти придурки?! Глянуть бы разок! Может, инопланетяне?

– А ты кому акции продал? Пашке Талашу? Так он не инопланетянин, гремлин он!

– Черт дернул его послушать! Дальше что будет?

Тогда в девяностые заводчане смогли ответить и смогли продержаться до ковригинского пришествия в Кулеши. Что им помогло? Наследие. Да, то самое кровавое, совковое, тоталитарное и совершенно неэффективное! И сколько раз оно еще спасало Россию, своих неблагодарных и глупых наследников! Кулешовские импэриа рэдасы вместо рухнувшей заводской вертикали перешли к горизонтальным связям и кооперациям. Неформальные помощь и сотрудничество технических специалистов на разных уровнях цеховых производств смягчили бардак и безграмотную политику новых управленцев КМЗ.

Причем здесь наследие? – спросите вы. Притом, что все это тогда сделали пока еще советские (читай имперские) люди, обученные еще в советских школах, вузах и на предприятиях; им хватило знаний, опыта и, самое главное, желания защитить уже чужую частную собственность от разрухи и некомпетенции новых русских. Но это удалось тогда, сейчас так не получится! Многолетние и весьма успешные усилия, направленные на внедрение в сознание современного наемного работника (любого уровня) понятий собственного ничтожества, ненужности и неценности (помните – Не нравится – за ворота!), привели к парадоксальным и совершенно нерыночным результатам. Они выражаются очень интересным лозунгом – деньги ничего не решают! Не решают даже на космодроме Восточном, даже детей рожать не заставляют. Да и советские люди, как и красные директора вроде Ковригина, оказались внезапно невечными и не такими прочными, как считали самоуверенные российские младореформаторы. Итог – деньги в бюджете есть, но проблем все больше, а люди все злее и злее!

Павел Александрович Талаш, прозванный кулешовцами гремлином, активно вписывался в новую рыночную реальность. На деньги, вырученные от продажи семейных акций и от обмана своих соседей, он поставил панельную коробку большого двухэтажного коттеджа в поселке Металл Советов и купил первый собственный автомобиль. Талаши впахивали в поселке без сна и отдыха – быстрее достроить дом, обработать уже не пять, а десять соток приусадебного участка, накупить богатств на полные закрома и еще, еще, еще…

И все бы ничего, свою ведь спину ломали, не чужую, никто бы за это не попрекнул. Правда замечали, что талашовские детки так и выросли на стройке в чужих обносках, что все лето на огороде проводили, а не в городских детских лагерях, что Людмила сразу после школы из дома ушла, разругавшись с матерью, и в чем была, в том и сбежала к Сергею Кошкину. Единственный сын Талашей Семен тоже не задержался в отчем доме. Сначала армия, потом областная столица на несколько лет с работой от заката до восхода и неуютным съемным углом, единственным прибытком всего этого стала встреча Семена с амбициозной юной красавицей Марией, заявившей прямо, что любовь любовью, а мужчина должен быть успешным. Семен старался, очень старался, и получалось многое! Только еще кое-что получилось, о чем Мария и подумать не могла даже, но об этом после.

Знаю, многие мои читатели выразят недоумение столь негативной оценкой супругов Талашей со стороны их соседей, заводчан и всех знакомых с ними кулешовцев. Нормальные люди, не пьющие, работящие и все в дом, как говорится. Только как забыть обобранных стариков с их ваучерами, единственным и последним что осталось им от огромной страны? И вы бы согласились работать с такими гремлинами в одной бригаде? Или жить по-соседству? Это в многоэтажных панельках жильцы каждый сам за себя и инкогнито, а когда твой автомобиль застрял в грязи на поселковской дороге, очень нужна помощь соседа.

А еще была у Талашей одна особенность, довесок ко всему имеющемуся, ягодка на торте, как говорится. Бесила она кулешовцев буквально до белого каления! Какая? Наглость! Нет, не так – НАГЛОСТЬ!!! Незамутненная – как чистейшая вода в лесном роднике; непоколебимая – как уверенность трехлетнего карапуза в том, что мама с папой его любят, и он самый лучший из всех карапузов на Земле; грубая и вседозволенная – как сермяжная правда убежденных ненавистников несчастных российских интеллигентов о беспросветной бесполезности и продажности последних. Впрочем, насчет интеллигенции в России – каждый сам кузнец своего счастья, ну или несчастья.

Непонятно? Объясняю! Талаши ведь не просто сподличали с акциями тогда в девяностые годы, суть в том, что они и не поняли, что сподличали, за что их гремлинами обозвали? Это же рынок, каждый сам за себя и против всех! А тут еще и советские представления о труде и трудящихся им весьма пригодились – ну продал ты акции и что? Все равно ты хозяин завода, твоим трудом все создано и создается, а все буржуи – воры и бандиты! Пусть платят! Поэтому Павел Талаш упорно посещал общие собрания акционеров КМЗ и после 1993 года, где громко требовал свою пачку печенья и банку варенья от Ковригина, все же объяснения новоиспеченного буржуя о необходимости вкладываться в технологии и оборудование, он яростно крыл воплями о социальной несправедливости и непрерывном повышении зарплаты трудящимся, особенно тем, кто в термичке, где и трудился сам все эти годы.

– Я понимаю вас, но зарплата на заводе в разы выше средней по городу. Мы и дальше будем ее повышать! Только на чем вы работать будете через пять лет?

– А это не наша забота! Кто народное добро стырил, тот пусть и думает! Мы пашем и имеем право! Без нас завод все равно, что железо и все!

– У тебя-то что стырили, гремлин? Сам все продал, да еще и стариков обобрал! – бесились от наглости Талаша акционеры КМЗ.

– Я ничего не нарушал! Они сами добровольно! Я свое требую! Зарплату! Зарплату! Зарплату! – присоединилась к вожаку поселковская стая таких же несостоявшихся хозяев завода.

– Заткнитесь! Вы не на митинге! И чего сюда приперлись?! Вы не акционеры! Мы решать будем, а не гремлины!

– Так я не отказываюсь платить, просто поймите – союзной кубышки больше нет, на все надо заработать самим! – неловко оправдывался Ковригин, с трудом избавляющийся от родимых пятен коммунистической идеологии.

– Охрана! Выведите этого гремлина отсюда! Не по праву глотку дерет! Оборзел уже от наглости! И его подпевал тоже! – не стерпел Мирон Рига – А ты чего перед ними распинаешься, Саня? У нас проблем решать – не перерешать! Давайте, мужики! Вы такие же акционеры, как и Ковригин, думайте, что делать будете! Москвы у нас больше нет!

Да… много воды утекло с тех пор. И Россия вроде как с колен встала, и рынок везде бал правит, и Москва о себе напомнила, да так, что и захочешь, а не забудешь! Или все по-другому? Не так, как кажется? Точно, матрица! Мне даже торговые центры сейчас центрами обмана и жульничества кажутся, там не товары продаются – какие потребности они удовлетворяют? Они же не настоящие! Алина Окулова ведь сказала в Лучанах еще в 2016 году, что кучу платьев на себя не напялишь, и десятый кусок колбасы в горло не влезет. А за этот обман граждан России еще и пахать на чужого дядю убеждают, заставляют, уговаривают! За стеклянные бусы аборигены жизнью расплачиваются, к звездам-то лететь нам никто не предлагает!

И еще – мы не гремлины, мы люди, способные думать, видеть, рассуждать! В абсолютном большинстве своем способны, в любом, даже самом маленьком и провинциальном городке России способны, и меньшинства всех видов, родов и даже цветов мы не обидим, многим поделимся, мы же все люди! Чтобы по-честному было, по-справедливости и для всех.

Глава 20. Первый закон Печенега

Что дальше? – бесконечно ломал голову Александр Ковригин – Линды больше нет и Сереги… надо встать, надо что-то делать. А зачем? Это я виноват! Вцепился в завод клещами! Господи, мне ничего не надо, только бы вернуть Линду и Сергея! – но в безвольном теле вопреки мольбам и стонам неумолимо зарождались импульсы силы и собственной правоты мужчины – Нет! Обломаетесь, хозяйчики! Я вернусь, и все будет, как я решу! – рывок и его тело уже готово к борьбе и мести – Алло, Мирон? Я еду к тебе, надо поговорить. У тебя остались немецкие контакты Сергея? Ты со мной? Тогда скажи Янке собирать чемодан, мы возвращаемся в Кулеши!

И снова осень в провинциальном городке, вторая половина девяностых годов прошлого века, раннее утро и вокзальный перрон, тот самый, на который три года назад выпрыгнули из поезда Москва – Кулеши три советских мушкетера с громадными планами осчастливить всех без разбору кулешовцев, создать крошечный рай в сползающей в пропасть стране. Тот самый перрон, на который двадцать с лишним лет спустя шагнет из поезда человек Нового времени, воспитанный уже в свободной и рыночной России, избавленной навсегда от кровавого наследия советской империи. Шагнет и сходу кинется мстить за ложь, несправедливость и презрение тех самых хозяйчиков. Так было и так будет, потому что иначе Россия исчезнет. Но пока забудем про Савву Велиховского и вернемся к мушкетерам.

– Здравствуйте, Максим Семенович, а мы к вам. Не прогоните?

– Здравствуйте! Хорошим гостям я всегда рад. Когда вы приехали? В городе не знают ничего. Маскируетесь?

– Это пока, копим силы для наступления. А к вам мы первому заехали. Спасибо хочу сказать за то, что защитили жену и сына тогда.

– Угу. Ну, проходите к столу. Я щас быстро соображу что-нибудь. Ставь поминок, Александр Петрович, помянем всех.

– Тут закуски еще, тарелки можно? – суетился Мирон Рига – Янка привет вам передает, соскучилась по Кулешам.

– Пусть земля будет им пухом… – махом опрокинули стопки с коньяком Печенег и мушкетеры – Ну что делать будешь, Александр Петрович?

– А вы как думаете, что мне надо делать?

– Ты ведь не о том спрашиваешь, как завод вернуть, да?

– Да, это не проблема. Вообще что делать?

Приехали! Когда же ты успокоишься, Николай Гаврилович? Опять голову ломать надо, заколдованный круг какой-то. И не убежишь от этого вопроса, не спрячешься – он же не про кого-то лично, он про всех нас! И ответ общим будет, а не только как в Москве решат.

Пришедший на обед к отцу Александр Максимович Печенкин застал наших героев, жарко обсуждающих вечные темы и обсуждающих их уже на «ты»:

– Они не глупые детки! Все должно быть заработано, а не подарено! А вы их опять осчастливить собираетесь – каждому по конфете и по головке погладить. Вот так гремлины и получаются, и страна валится в тартарары! А все вроде для людей с заботой и любовью – как после войны коммунисты решили, что надо забыть те ужасы, поберечь неокрепшее новое поколение, вырастить его добрым, честным, не жадным. И что? Вырастили! А вы добрые да хорошие страну разрушили. Конечно, не вы же за нее насмерть стояли! Вы только нюнили перед мировыми бандитами: «Мы виноваты, сами виноваты, и сами все отдадим, только давайте подружимся!» вместо того, чтобы в лоб им дать. А почему? Вы жизнью ваших отцов и дедов побрезговали, не захотели рядом с ними встать, ношу разделить, кровавую и страшную! Вы, когда Союз валили, о себе думали, как свою совесть успокоить, замараться боялись!

– А ты считаешь, что надо было закрыть глаза на все?! Сколько тогда сгинуло? Не на фронте сгинуло! Не вспоминать об этом?

– Вы не забыли – вы сжульничали! Вы обменяли свою справедливость на победу, на тех, кто тоже сгинул, но не по тюрьмам, а на фронте! А победа не только ваша, ей и дальше страну держать! Кто вы без нее? Сироты казанские! Гремлины!

– Слышь, Печенег, ты по-тише! Чего обзываешься? Мы же не против победы, не против отцов, мы за справедливость!

– Тьфу! Справедливость для тех нужна, кто дело делает, кто в грязи и крови о людях думает, кто даже надежду свою на то, что его пусть не простят, но хоть выслушают, подальше прячет, потому как ни сил, ни времени надеяться у него нет! А чистым и сытым зачем справедливость? Чтобы колбаса не в то горло не попала?

– Ты ж либерал! Сам кричишь против диктата! И сам же Союз оправдываешь!

– Причем здесь Союз?! Что этот кусочек времени стоит против того, что уже было и что будет на нашей земле? Мы не ангелы и никогда ими не будем! А я либерал – да! Я сам решаю и выбираю, только отвечать тоже мне! И конфеты ваши мне не нужны! В мире нет столько денег, что купить мою свободу!

– Но мы же по справедливости! Люди создали завод, а мы придем и заберем. Почему не дать каждому по доле?

– Кто создал завод? Они? Тех, кто создавал уже на свете нет! Это наследники в очередь выстроились, а достойны ли они всего? Растащат наследство по норкам и за новым придут. Что тогда делать будешь?

– Что?

– Я тебя спрашиваю! Ты же Богом быть собираешься, не я.

– Почему, Печенег, ты людям не веришь?

– Чушь все это, жалость к Афонькам! Как в том кино про сантехников, где они без рубля с места не встанут, а их на собрании уговаривают честно работать и не пить. Жалеть больных надо и немощных, а здоровые пусть трудятся!

– Да ты похлещи московских демократов будешь!

– Ты меня с этими жуликами не равняй! У них одна забота – себе кусок урвать пожирней и послаще. Хотя, нет! Еще больше они хотят на Запад протиснуться, своими стать, пусть в дворницкой в уголок примоститься, но чтоб не выгнали.

– Прямо чудо какое-то! Либерал – антизападник! Как такое может быть?

– Ты в России живешь, а спрашиваешь?

– Ты не прав отец! На Западе много хорошего, образование какое, мы отстаем – деликатно поддержал гостей Александр Печенкин.

– Хотелось бы верить, а еще проверить. На советском образовании Союз вон как рванул! Посмотрим, как вы полетите и куда.

– Либерал не должен хвалить совок! Тогда он не либерал – ехидно хмыкнул Мирон Рига.

– Ты меня не штампуй! Впрочем, какая разница как обозваться? Главное дураком не быть!

– Он прав, Саня! Не во всем, но прав. Серега тебе твердил, становись сам хозяином, тогда заводчанам поможешь. Ты им доли суешь, но главное завод-то должен работать, иначе твои доли – бумажки пустые.

– Вот! Мы вступили в жестокий мир, балласт с борта! Никакого вранья со сладенькой жалостью! Выпьем! Сашун, возьми стопку, буржуи французским коньяком угощают.

– Хреново звучит – поморщился Ковригин, но выпил.

– Привыкнешь! – философски откликнулся Печенег.

Итак, Максим Семенович Печенкин обнародовал свой первый либеральный закон – «Ура! Школа закончилась! Да здравствует взрослая жизнь для всех! И никаких поддавков!» Для всех, и для Александра Ковригина и его верного друга Мирона Риги тоже.

В добрый путь, мушкетеры!

Конечно, Александр Ковригин вернул себе завод, не было тут особых проблем. Сергей Кривицкий, сидя в министерстве в Москве, заранее все просчитал исходя из текущего положения и перспективных планов рыночного российского правительства, в т. ч. и по пресловутым залоговым аукционам, и заграничные контакты на предмет получения крупного займа он тоже успел подготовить. Все сделал Сергей для друзей, успел до своей гибели, и заводчане акциями подсобили. Я думаю, как много могли бы сделать такие специалисты, как Кривицкий, для развития рыночной экономики у нас, ведь их даже в крупнейших корпорациях мира по пальцам считать можно, и честь у них была, и совесть. Прав был Печенег – побрезговала тогда новая Россия совковым наследством, побежала попрошайничать на Запад, слезно моля научить нас дикарей уму-разуму. Вот и получилось то, что получилось, не на что жаловаться.

Новая жизнь началась у завода. Сколько их уже было этих жизней – в тридцатые с того собрания партячейки во главе с Демьяном Курицыным; в сорок первом году с директором Арсением Сергеевичем Калинкиным, отцом одноклассника Виктора, старшего брата Печенега. В сорок пятом году с фронтовиками, вернувшимися с войны, и с вдовами и сиротами не вернувшихся мужей и отцов. В восьмидесятые годы с молодым директором Александром Петровичем Ковригиным, активно модернизирующим цеха и отношения на заводе в духе социалистической демократии и перестройки, про Веринева лучше не вспоминать – смыло их как пену и все. И опять вставать с колен, опять восстанавливаться и расти.

У завода все получилось, вернее у людей, работавших на нем. Кулешовцы тепло вспоминают то время – ощущение сопричастности и важности общего дела объединило старых и вернуло многих уехавших на заработки заводчан. КМЗ снова приобрел мужское лицо, как в цеховых, так и управленческих своих сегментах, что, заметьте, всегда очень ярко сигналит о неплохом положении любого предприятия в России. Завод выжил и дал выжить своему городу, но так произошло не везде в России.

Мушкетеры не были столь наивны полагать, что им удастся спрятаться в укромную норку от сумасшедшего внешнего мира, они просто надеялись дождаться лучших времен:

– Какие еще партии? О чем ты, Саня? Это все один дурдом.

– Мы не проживем в маленькой коробочке. Я уже согласен терпеть их воровство, но страну надо собирать! Ты про партию промышленников слышал?

– Промышленников? Это ты про тех, кто заводы разоряет подчистую и вывозит все заграницу? Жулики, значит, так сейчас делятся? Кто с деревни все тащит, те аграрии, а эти с промышленности, а еще нефтяники, ученые, культурные деятели. Все чесом занимаются! Торгаши!

– Да что делать нам? Так и будем латать и подкрашивать оборудование? Заборчиком деревянным отгородимся? Союз когда сгинул? А мы все те же и с тем же. В отсталое болото превращаемся. Нам столько всего надо и не только денег! Нам Москва нужна!

– В политику пойдешь? Сожрут! Вот тут пощады точно не жди.

– Нет, но, если Москва не проснется, мы все сгинем. Свою армию, деньги и границы не заведешь.

– Эх! Серега бы нам быстро все по полочкам разложил, у него просто нюх был на такие вещи. А кстати, как у тебя с Изольдой? Янка от любопытства вся извелась, а спросить стесняется.

– Не понимаю! Она мне уже второй раз отказала. Ну чем я не подхожу? Не кривой, не больной и с Гришей она ладит. Что мне на карете приехать, что ли?

– Не понимаешь? А ты подумай! Как твою последнюю звали? Или она уже предпоследняя?

– Мы взрослые люди, вот женюсь, тогда и все… может быть. Постараюсь. Чего лыбишься?!

– Да так. Старайся, Санечка, Изольда гордая, сам знаешь.

– Как их понять, этих женщин! Ну чем я ей не подхожу?! Сказала бы!

Мир как-то не так повернулся и все изменилось. Александр Петрович Ковригин, однолюб и верный муж, стал активным ценителем женской красоты, хотя, по правде говоря, пассивным ценителем – всегда лишь откликаясь на женские призывы. Избранниц своих Ковригин не обижал, не обижал ни эмоционально, ни телесно, ни материально, просто призывов было много, а как откажешь, еще обидятся. Но жениться он хотел на Изольде, семью хотел и мать для Григория.

Почему Изольда отказывала? Кто ж поймет этих женщин? – вздыхал Ковригин. Из ревности все, Александр Петрович! Нет, не к временным искусительницам, Изольда как никто понимала, что случайный секс ничего не решает. Она просто изъедала себя воспоминаниями о том, как любил Ковригин свою Линду, и не соглашалась на меньшее. Немым укором встречала и провожала она его в Москве, внушая вину и неловкость неудачливому жениху. Ковригин внушался и снова просил руку и сердце неприступной красавицы, но ничего не понимая и чертыхаясь. Все-таки перебарщивала со средневековым поясом целомудрия Изольда Львовна – это как раз про второй либеральный закон Печенега, но про него поговорим позднее.

Мирно жили Кулеши и завод целых двенадцать лет, даже август 1998 года перетерпели с его кратным ростом цен и коллапсом всех государственных и частных финансов, КМЗ работал тогда исключительно на внешние рынки, что и спасло его от краха. Нет, не шиковали, конечно, не барствовали, но жили. И на юг стали ездить, кое-кто заграницу выбрался, и новые авто нерусской марки в кредит стали брать, дома новые в Кулешах появились в приличном количестве (многоэтажные и частные), где жилье предлагалось по доступной ипотеке, мечтать снова стали о карьере и учебе детей. Хрупкое равновесие, установившееся с внешним миром, породило иллюзии у людей, что так будет еще очень долго. Где-то там далеко бомжи, бандиты и новоявленные нувориши заполонили разрушенные улицы и дома советских городов, поселков и деревень, дерутся они каждый день на ножах и пистолетах за народное добро, текут кровь и слезы побежденных и проигравших. Ужасы, короче, жуткие! А кулешовцам беспокоиться не надо – мудрый директор КМЗ все решит и все придумает, только ходи на завод и работай. Ничего не напоминает? Правильно, слова Печенега: «Так появляются гремлины!». Но он зря боялся. Капитализм порождает циклическое развитие, при котором кризисы неизбежны.

И грянул кризис 2008 года, огромный и беспощадный, вывернувший всю Россию наизнанку, похоронивший кулешовский заборчик слету и без остатка. Вот тогда вспомнил красный директор слова Печенега о балласте, вранье и сладенькой жалости. В полный рост встал перед Ковригиным жестокий вопрос: балласт сбросить и плыть дальше или пожалеть людей и будь, что будет. Ковригин выбрал и стал настоящим хозяином завода. До трети персонала КМЗ в цехах было сокращено, а в отделах и больше половины работников пошли за забор. Народ насторожился, сурово и недоверчиво вглядываясь в своего любимого директора: «Как же так?». И Ковригин ответил в интервью телекомпании Тарус:

– Александр Петрович, ваш завод всегда выступал против массовых увольнений работников, наоборот, вы поддерживали политику социального партнерства и сотрудничества. А что сейчас?

– А сейчас нам надо выжить. Предприятие в очень сложной ситуации, в этом и следующем годах предстоит расплачиваться по основным долгам. К государству за поддержкой мы уже обратились, но мы у него не единственные, да и возможностей помочь стало меньше из-за падения цен на нефть. Мы ведем переговоры с крупными промышленными холдингами, но вы должны знать, что тогда контрольный пакет акций КМЗ и прибыль соответственно перейдут холдингу, решать все будут там. Возможно нам удастся договориться о сотрудничестве и новых заказах без вхождения в холдинг, но в любом случае без сокращения затрат заводу не выплыть.

– Но все было хорошо. Почему так стало?

– Всему на свете есть цена, а независимость и суверенитет вообще баснословно дороги.

– Вы критикуете власть?

– Власть всегда есть за что критиковать, но я не об этом. Я хочу, чтобы горожане поняли, деньги с неба не валятся, их надо заработать. И долги нам никто не простит, как Союз Африке. Будут деньги у завода, будет и социальная политика, а сейчас мы выживаем!

– Но люди чем виноваты? Они честно работают! Это просчеты руководства!

– И что? Куда вы денетесь с подводной лодки?