Текст книги "Импэриа Рэдас"

Глава 3. Буржуй помер

Люди умирают каждый день, и хорошие, и не очень. Кого-то оплакивают искренне и честно многочисленное семейство, коллеги и друзья, кого-то – единственный близкий человек, осиротевший навечно и безнадежно. А кто-то уходит тихо и незаметно, будто и не жил вовсе! Но, может, именно его уход, не оставляющий после себя даже недолгой памяти и легкой грусти, рушит по трещинкам наш огромный мир – ведь этого крошечного кусочка у нас уже нет, и больше никогда не будет. Никогда! И рвется земная кора, льют всемирные потопы, валятся с неба астероидные глыбы, рушатся империи и полыхают войнами и революциями континенты. Давайте будем жить вечно!

Александр Петрович Ковригин умер, но живет его сын Григорий, и будут жить внуки и правнуки, жив его верный друг Мирон Сергеевич Рига, удерживающий в своей памяти каждый миг и каждую черточку своего школьного товарища, страдает и мучается его невозлюбленная, неприступная и вечно прекрасная леди Изо, работает его завод, вернее то, что от него осталось. Ковригинский кусочек мира не исчез, не треснул и, значит, какие-то несчастья нам, возможно, удастся миновать. Возможно…

– Помер, значит. Ну, а нам-то что? Сынок его явится на завод, тоже тянуть будет! Кто он такой?! Растащили страну!

– Зарплату уже четыре года не добавляют – так копейки кинут с барского стола! Все у них кризис виноват! Никакой помощи людям! Буржуи, одним словом!

– Точно! Как он тогда обижался на нас – солидарностью тыкал! Это мои акции, и я сам решаю, что мне с ними делать! А завод не обеднел от тех крох! Мне какое дело – кто их купил – проходимцы или нет. Потряс мошной и сам бы выкупил!

– Надо с людьми поговорить, этот ковригинский наследник должен нам, как и отец! Прикатил из-за границы! Хозяин выискался! – Анна Талаш искренне возмущалась социальным неравенством и имущественным расслоением современного общества, а муж ее Павел полностью солидаризировался с женой в этом вопросе.

Семейство Талашей – коренное местное, еще дед Анны Корней Калинкин был участником того самого заседания коммунистической семерки 1929 года, принявшей знаменитое постановление об индустриализации Кулешей, а родных Павла раскулачили и пригнали в город в тридцатые годы с севера Украины. Супруги всю жизнь прожили в Кулешах – родились здесь, учились в местной средней школе, работали на металлургическом заводе. Перед их глазами промелькнула, словно кинолента, череда великих и трагичных событий конца двадцатого и начала двадцать первого веков нашей огромной Родины, сменились ее лидеры и идеалы, рухнули новые, казалось, вечные табу и вернулись старые. А, может, это все химеры, блестящие обертки? Ведь, как и раньше, люди рождаются, живут и умирают, влюбляются и страдают, жаждут славы и несметных богатств. Только вопрос нас мучает – зачем все? Не отмахивайтесь! Думаю, очень скоро он встанет перед многими россиянами. Большевистская бомба замедленного действия тикает неутомимо и неотвратимо – ломая через колено старую Россию, они насильно и грубо впихнули в гены миллионов своих невольных наследников эту тягу к всеобщему смыслу, глобальной цели и разумному мироустройству. Никакая личная корысть и выгода с благотворительностью вперемешку нас не спасут!

– Быдло калинковское надоело! Указывают, что мне делать! Кому надо, тот пусть и платит! – продолжал возмущаться Павел Талаш.

– Это Печенег их надоумил с мусором. Вредный старикашка! Во все дырки лезет и поучает! – верная жена во всем была согласна с мужем.

– Никаких штрафов я платить не собираюсь! Пускай с ковригинского наследника трясут!

– Станут они! С простого человека им легче взять! Вон дети в транспорте полностью платят – каникулы наступили. Что они зарабатывать начали, что ли? За коммуналку задрали! Но на праздник деньги нашли, будут опять всем впаривать, как хорошо мы живем – независимо!

– Яйцами захлебнутся! Ни копейки не дам! Мне в их Крым не на что ехать!

Анна, согласно кивая, потчевала мужа уже остывшим завтраком. Чего они так злятся? Семейство Талашей зажиточное, крепкое – большой двухэтажный дом, построенный умелыми руками Павла на месте старой халупы его родителей, новый Ниссан Альмера в собственном гараже, хваткие и умные дети – сын Семен и дочь Людмила, уже успевшие обзавестись собственными семьями, квартирами и машинами, трое внуков. Неужели заплатить за вывоз своего мусора им не хватает? Нет, это дело принципа, а с ними – принципами, как известно, не шутят!

– Валиев стучаться будет – не открывай! Это мой дом и без прокурора пусть не показывается! Посадит он меня, как же!

– Да я ему сама устрою! Воспитывать вздумал, молокосос! – также громко и надрывно, как Павел, возмущалась Анна.

– Пойду с соседями поговорю, надо всем вместе держаться. Это мы – завод, это наш труд все создает. А ковригинский наследник – лишний! – Павел Талаш степенно и уверенно направился к своим единомышленникам, формулируя на ходу лозунги текущего момента.

Поселок Металл Советов, где проживали Талаши, был самой старой частью города, к тому же долго частью отсталой и не престижной. Возник он на месте деревни Грязнуха, преобразованной одной из первых в здешних местах в коммуну имени Демьяна Курицына, того самого, что хулиганил на заседаниях Совета Народных Комиссаров в Москве, и бывшего к моменту этого преобразования еще вполне живым и здоровым. Переименование Курицынской коммуны в Поселок Металл Советов произошло в 1937 году, когда неуемная энергия, живой нрав и острый язык кулешовского прогрессора-коммуниста не избежали пристального внимания компетентных органов после памятного всем празднования Дня Солидарности Трудящихся. Тогда, на торжественном заседании партийного и хозяйственного актива города его самый активный член, главный редактор местной газеты «Вперед» Демьян Кузмич Курицын предложил всем присутствующим лицам мужеского пола немедленно и не откладывая подстричься в монахи, чтобы обеспечить товарищу Сталину неоспоримое преимущество в классовой борьбе с врагом внутри страны и снаружи. Ну ладно, может с монашеством это просто метафора проскользнула в его речи – так он ярко и беспощадно выступил против аморального поведения и беспорядочных половых связей местных членов партии, призывая их отдать все силы построению социализма. Но местные несознательные, непартийные и, к тому же, неграмотные кулешовцы метафору не поняли, и кто ехидно, а кто и всерьез стали призывать Демьяна Курицына более последовательно и честно помочь вождю, а именно – бескорыстно отдать во благо великой цели свое самое дорогое достоинство – оскопиться, короче. А иначе все равно по бабам бегать будете – аргументировали это предложение несознательные кулешовцы.

Курицынская метафора имела настолько странное продолжение, что нипочем не догадаетесь! Когда сталинские опричники волокли Демьяна в застенок, они обвиняли его в измене Родине, троцкизме и, как не странно, в секстанской пропаганде скопчества и восстановления монархии. Как узник не кричал, что в измене Родины и троцкизме он не виновен, но так и быть признается, а в скопцы пусть сами записываются и царь ему не нужен! Демьян так и не признался, как не били его сталинские чекисты, но в приговоре оставили все – и троцкизм, и царя, и скопцов. Реабилитировали Демьяна Курицына одним из первых среди местных – его обвинительный винегрет просто поражал всех заинтересованных и не заинтересованных лиц своими буйными, абсурдными и не сочетаемыми красками! Как может существовать на свете троцкист-монархист?! Хотя в России все может быть…

А Поселок Металл Советов так и продолжил существовать без имени своего основателя. И существовал он как бы отдельно от остальных Кулешей, которые активно и весело строили большую часть прошлого двадцатого века развитое социалистическое общество, осваивая и защищая необъятные просторы Советского Союза продукцией своих заводов, покоряя околоземное космическое пространство Буранами и Союзами, занимая кулешовскими представителями далеко не последние места в политической и культурной жизни нашей страны. Но поселок будто застыл в отсталом прошлом – здесь не строились многоэтажные дома, роскошные дворцы культуры, современные детские сады и поликлиники, даже в единственном числе они не строились. Металл Советов напоминал собой разноцветное старое одеяло, состоящее из крошечных участков-лоскутов с маленькими неказистыми домиками, частью заколоченными и необитаемыми, частью заселенными стариками, молодежь сбегала отсюда работать на городские предприятия и жить в заводских общежитиях.

Новую жизнь вдохнули в поселок развал великой страны и последовавшие за этим голод и нищета ее граждан. Многим кулешовцам пришлось тогда вспомнить свои корни и навыки, посвящая все свое свободное время не поднятию собственного культурного и образовательного уровней, а поиску пропитания для своих семей. Они вынужденно занялись выращиванием картошки, морковки, свеклы, огурцов, помидор и ягод на крошечных поселковских трех сотках. Далее произошло укрупнение огородных хозяйств – скупка земельных участков, ремонт и строительство новых домов на них, сначала простых и одноэтажных, без замысловатых проектов; а затем поселок буквально преобразился двухэтажными коттеджами за высокими глухими заборами с четко разбитыми дворами на зоны отдыха и огородов. Так поселок со странным, не современным названием стал престижным районом Кулешей с очень дорогой землей и большими проблемами для городских властей, которые почему-то были абсолютно уверенны, что пресловутые мстители базируются именно здесь.

Но вернемся к Талашам – Анна услышала, как стукнула калитка и увидела в окно дочь Людмилу, спешащую к ней за сыном Никитой, что ночевал у дедушки с бабушкой.

– Мама! Что у вас тут было? Вы что в полиции ночевали? С детьми?

– Глупости! Спит твой Никита наверху, вместе с близнецами. Да тише там, детей не разбуди! – недовольно ворчала вслед дочери Анна.

– По новостям передали, что вас в полиции задержали за драку. Сказали, лейтенант Валиев пострадал – вернувшись, успокоенная Людмила объясняла матери свой ранний приход.

– За дело пострадал! Ханствовать тут решил! Не дорос еще, мне указывать!

– Ох, мама! – Людмила облегченно устраивалась за столом – Я думаю, а дети-то где? Что произошло? За что вы Айдара побили?

– Да кому нужен твой Айдар! Садись, позавтракай. Внук, что, у нас жить на постоянку теперь будет? Когда порядок наведешь в своем доме? Твой муженек лежит все? Бездельник!

– Мама! Я же просила…

– Здоровый мужик и ни копейки в дом! Он смысла, видите ли, не видит в работе! Какой смысл нужен?! У тебя жена, сын…

– Мама! Сколько можно?!

– Не перебивай! Разводиться тебе надо, заново жизнь устраивать. Смотри, сорок стукнет и все! Кому ты нужна будешь?

– А мне никто больше не нужен! Сергей мой муж и отец Никиты! Хватит нас разводить!

– Чего кричите?! Привет всем! – такой же, как мать и дочь, светловолосый, стройный, голубоглазый мужчина тридцати лет вошел в кухню – Я уже в полиции побывал, а потом сразу сюда. Машка из больницы меня достала звонками – где близнецы? Что произошло, мама?

– Все в порядке! Спят твои сыновья. Объясни сестре, что ей надо за ум браться! Мужик ей нужен нормальный и здоровый, а не этот малохольный! Который год на диване лежит, а Людка вкалывает. Когда ты такой дурой стала?!

– Собери близнецов, мама. Поедем в больницу Машу проведаем, ее уже скоро выписывать собираются. Поедешь со мной? – спросил сестру Семен, и, как только мать поднялась наверх, он ободряюще приобнял Людмилу:

– Ничего, сестренка, прорвемся.

– Чего она меня разводит? Не нужен мне никто! Никто! Я сама все решу!

– Да ты уже решаешь, и так решаешь, что обалдеть можно! Если мать узнает, то…

– Что трусишь? Ну и не надо! Я сама все сделаю!

– Тихо, не кричи. Я с тобой до конца. Эх, Людка, если бы моя Машка такое для меня сделала…

Семен Талаш с сыновьми отправились в больницу проведать жену Марию, перед этим он завез домой свою старшую сестру Людмилу в замужестве Кошкину; планировавшую заняться тем самым странным делом для своего любимого мужа Сергея, в котором брат обещался быть с ней до конца.

В это же самое время их отец Павел Талаш тоже странничал и не он один, кстати. Приличная кучка проживающих в поселке граждан, мужчин и женщин (покрасневших и возбужденных), громко и вразнобой кричала в лицо маленькому, черненькому, аккуратно одетому старичку, удобно устроившемуся на деревянном табурете прямо перед ней (этой кучкой):

– Никогда не платили и платить не будем! Нечего нам в карманы лезти!

– Терпилы калинковские пусть раскошеливаются! Устроили цирк!

– Сами свиньи! Только попробуют свои пятаки сунуть! На холодец пустим!

– А ты чего, Печенег, лезешь? Тебе какая корысть? В депутаты собрался, что ли? Так там уже все места расписаны между ворами и блатными! Ты кто будешь?

– Власти пусть платят! Наворовали народное добро, не обеднеют! – авторитетно и громко высказал свою позицию Павел Талаш – Развели свалки, только вонь и грязь от этих властей, а проку никакого!

– Ну, ты, Пашка, и наглец! Те вонь и грязь чьи будут? Это же ты за оврагом место застолбил, когда строиться начал! А потом все вы туда валить стали! Сейчас пройти мимо невозможно, вот вы калинковцам и начали гадить! Сколько они терпели! – едко отвечал Печенег, а по паспорту – Печенкин Максим Семенович, восьмидесяти лет отроду, проживающий в собственном старом бревенчатом доме-пятистенке недалеко от Талашей.

– А ты меня не стыди! Власти нам тогда зачем? Нефть народную за границу продают, а деньги куда девают?! Этот буржуй помер, и сынок его в наследство миллионы загребет, за что? Хозяин завода!

– Так тебе тоже предлагали в компаньоны идти! А ты за легкими денежками погнался! Помнишь, как Ковригин вас всех уговаривал, а вы? – хмыкнул Печенег – Что, жаба задавила сейчас?

– Уговаривал! Нам жрать нечего было тогда! И это мои деньги, не краденные.

– Не ври! Ты на акции не хлеба купил, а машину новую. Вот и любуйся на нее теперь, хотя ты поменял ее уже давно. А вы, дураки, Пашку все слушаете, а потом локти кусаете! – махнул рукой Максим Семенович и, захватив свой табурет, направился домой.

– Нас учить не надо! Старый хрыч! – с сердцем выкрикнул вслед старику Павел Талаш.

– Печенег акции не продал и еще ваучеры вложил – завистливо прошуршало за спиной у поселковского вожака – Миллионером, наверное, стал!

– Хватит! В нашей стране простому человеку не разбогатеть, только жулье жирует – прервал робкий мятеж своих подчиненных Павел, очень не любил он вспоминать тот обидный случай, и продолжил:

– Валиев скоро явится, надо нам всем вместе держаться – никаких штрафов не платим, ни в чем не признаемся, требуем от властей соблюдения наших прав! И наследника тоже надо на место поставить! Нечего ему тут командовать!

– Ты, Павел Александрович, что-то уж слишком бойко распоряжаешься. Завод-то не твой! И Ковригин помер, кто тебя слушать будет?

– Трусы! Завод – это мы, без нас он – груда железа и все! Работали мы без буржуев и ничего, не пропали – убеждал сторонников Талаш, но народ сомневался…

Вот такая она, российская провинция, огромная и разная, упрямая и неуступчивая, не поддающаяся на уговоры и посулы, бездонной черной дырой засасывающая гигантские кредиты, субсидии да субвенции центральных властей безо всякой отдачи и результата. Не желает она реформироваться и все тут! А вот кровавым вампирам и беспринципным подлецам удалось в прошлом веке сдвинуть эту махину с места. Почему? Может, потому, что страна была одна – одновременно побеждающая и страдающая, репрессированная и свободная, честная и подлая, но одна и везде – в Москве, в Кулешах, и даже в крошечных Лучанах. А сейчас, сколько разных Россий насчитать можно? Одни – богатые и гордые, другие – сгорбленные и нищие, третьи – развитые и космополитичные, четвертые – забитые и депрессивные, трезвые и запивающиеся. Мы снова должны стать равными и жить в единой стране, а не в столицах и гетто.

Глава 4. Прости и прощай

Дождь нескончаемой сплошной стеной окружил Москву, размывая пеленой жилые и административные здания и сооружения, зеленые мохнатые парки и скверы, заливая блестящие асфальты автомобильных и пешеходных дорог в глянцевые, переливающиеся ледяные катки. Огромный город превратился в струящийся водный мир, заполненный непрекращающимися полупрозрачными энергетическими потоками, милостиво позволяющими скорбящим не прятать свои горе и боль, а лишь пробормотать в ответ на недоуменные взгляды незнакомцев на их мокрые глаза и щеки: «Дождь… это все дождь…».

Всю ночь Григорий бродил по Москве и плакал. Зачем ему жить дальше? Все кончено – он никогда не будет счастлив! Как много он не сказал единственному родному на Земле человеку, как он был жесток и невнимателен!

«Папа, я не хочу! Не оставляй меня! Я не смогу без тебя!» – отчаянно, до боли сжимались кулаки, и все силы брошены на то, чтобы сдержать этот крик: «Папа!». Но снова навстречу незнакомцы, снова его тихий ответ – «Дождь… это все дождь…» и снова бесконечная московская ночь. Когда же смирение и усталость заглушат боль и позволят жить дальше?

Небольшая горстка людей одиноко и неловко окружила гроб, не решаясь отправить в последний путь Александра Петровича Ковригина – все ждали и высматривали его сына. А Григорий прятался за углом соседнего здания, отчаиваясь и бунтуя против всего мира, грубо и навсегда вырывающего у него отца:

– Не отдам! Не отдам!

– Прости – ответил мир – Но волшебники живут только в детстве. Вам пора…

– Пора! – эхом откликнулся Мирон Рига – Садимся все! Едем.

– Гриша! – обняла за мокрые плечи подбежавшего Ковригина-младшего Изольда Львовна и понимающе прошептала – Так надо, мой мальчик. И мы сделаем все, как надо!

Все так и прошло – чинно, достойно и неторопливо – отпевание, кладбище и прощальный обед. Провожающие были внимательны и вежливы к друг другу, а еще молчаливы – никого из них не требовалось убеждать в том, каким хорошим человеком был Александр Ковригин; поэтому пространных речей не произносили, и горе было общим.

Густые сумерки незаметно спустились на московские улицы, зажигая в окнах домов светящиеся огоньки. Все разошлись и за большим круглым столом остались трое – Григорий, Мирон Сергеевич и Изольда Львовна, усталые, опустошенные горем и долгим днем, они не знали о чем говорить. Наконец Мирон Сергеевич решился:

– Надо жить дальше… тебе, Григорий, придется поехать в Кулеши. Там, в своем кабинете отец оставил тебе письмо, прочтешь и все решишь.

– Почему в Кулеши? А не здесь?

– Потому, что ты только между Москвой и Францией курсируешь. А в России когда был? Вот и съездишь!

– А как же девять дней? – встрепенулась Изольда Львовна.

– В Кулешах проведешь, там его друзья и там его дело. Вместе поедем! А сейчас спать…

Григорий все сидел и сидел за пустым столом, не в силах шевельнуться – уже Мирон Сергеевич собрался уезжать домой, Изольда Львовна, всхлипывая и постанывая, пошла его провожать. Наконец, наследник ковригинских миллионов решился отправиться в свою комнату, но странный разговор в прихожей прервал монотонные и унылые движения его усталого тела.

– Как есть, так и написал! Ему уже тридцать пять, надо за ум браться. Не понравится – уедет в свою Францию. В любом случае – ему выбирать и решать!

– Да это понятно! Но ты помоги, Мирон. Это по паспорту ему тридцать пять, а по жизни…

– Саня всегда за него трясся, а как Линда умерла, так и вовсе. Ему двенадцать лет тогда было, но сейчас уже пора взрослеть!

– Саша с Линдой, мой Сергей и твоя Яна – они все ушли. Ты не устал жить, Мирон? И для чего нам жить?

– Ты сильная, Изо! Жизнь больше, огромней наших принципов и идеалов! И кто сказал, что все кончено? Ты нужна Григорию и мне, а смерть никого не минует! Так что завтра едем! Думаю, нас ждет еще очень много интересного, скучать не придется.

– Может, ты и прав. Но я никак не могу себе простить глупой гордости! Чего я ждала? Сергей уже двадцать лет в могиле, да он меня не осудил бы! Вот я одна и осталась.

– Ну, Саня ангелом не был, и не замер он в целомудренном ожидании тебя эти двадцать лет! Он любил жизнь и умирать не хотел! Но с трауром ты, конечно, перемудрила. Ладно, Изо, что было, то прошло, я заеду за вами завтра.

Сил и желания понять смысл этого странного разговора у Григория не было, он рухнул в свою постель и проспал крепко, без сновидений всю оставшуюся ночь. А завтра – в Кулеши!

Раннее утро разбудило спящий город, легкий свежий ветерок кинулся тормошить его пустые улицы и скверы, разбрасывая повсюду охапки тополиного пуха, пока еще прохладный атмосферный воздух готовился держать удар от перепада ночных и дневных температур, обычных в условиях континентального климата России. Кулеши сладко потягивались, зевали и нехотя дозволяли обитателям своих многоэтажных и частных домов снова приступить к такому нужному обществу и государству времяпрепровождению, как общественно полезный труд – работа в просторечье, но почему-то такому малооплачиваемому!

Ну что же, уважаемые читатели, девятое июня две тысячи девятнадцатого года наступило, и почти все герои нашей истории соберутся в этот день в Кулешах, чтобы развлечься, задуматься и погрустить вместе с нами. А вы знаете, я всегда считала – в России может случиться все, что угодно и бесполезно высматривать булгаковский кирпич перед выходом из дома, масло уже пролито!

Айдар Валиев с ужасом обозревал здание Администрации Заводского района города Кулеши, по белому фасаду которого были хаотично разбросаны гигантские кровоподтеки, и к ужасу национального гвардейца примешивалось еще очень большое удивление:

– Это кого же так, слона, что ли прирезали?! Откуда столько крови?! И как хлестала! Он, что тут недорезанный носился?!

– Кто? – озадаченно спросила сухонькая, пожилая сторожиха районной Администрации.

– Труп зарезанный.

– Чей труп? – еще больше озадачилась женщина.

– Ну, слона! – затруднился продолжить Валиев.

– Вот и я считаю, что у нас не власть, а зверинец настоящий! Все у народа они сожрали, платят копейки, а сами…

– Погоди, Нина Петровна! Еще, что ли, зверюг каких прирезали?! А властей наших ты зря склоняешь. Какой из них зверинец?! Так, зоопарк контактный и все, Царапкины они.

– Так-то местные, а в Москве – звери настоящие! И не слоны они, а крокодилы!

– Нина Петровна! Откуда у нас крокодилы?! Мы же не Африка!

Этот абсолютно бессмысленный спор был бесцеремонно прерван представительным мужчиной пятидесяти лет, который предложил новую тему для обсуждения, но такую же бессмысленную:

– У тебя пистолет, Валиев, а ты стоишь! Чего стоишь?! Какие они дети в восемнадцать лет?! Сами могут ребенка заделать! А ты, Валиев, нянька! Но у тебя же пистолет! – рьяно стыдил национального гвардейца Глава Администрации Заводского района Игорь Владиленович Пуссик.

– Я слонов и крокодилов стрелять не буду! И чего мне с ними нянчиться?! Затопчут еще! Все на полицию взвесили, точно в няньку превратили. Скоро лампочки вкручивать будем в подъезды, чтобы только криминальную обстановку разгрузить!

– Ты бы баллончики хотя бы у этих слонов отнял! Испоганили весь фасад! Все к празднику отремонтировали – и все псу под хвост!

– Какому псу, и нафига слонам баллоны?!

– А вы, Кошкина, спокойно спали?! Что снилось? Кошмары не мучали? – одновременно ехидно и заботливо выспрашивал Нину Петровну господин Пуссик.

– Так я же на ночь не наедаюсь, так кефирчику попью и все – озадаченно откликнулась сторожиха.

– А совесть свою, чем вы залили?! – больше не сдерживался Игорь Владиленович и, заходя в здание Администрации, еще крикнул Айдару Валиеву – Я все про пистолет Бубликову расскажу!

– Ну, какой он крокодил?! Если только ябеда-крокодил, а где такие водятся? – подколол собеседницу лейтенант Валиев.

– Его наш мэр притащил с собой, из одного болота они – с удовольствием сострила в ответ Нина Петровна Кошкина.

Резкий телефонный звонок прервал собеседников:

– Да, Виталий Андреевич! Где я? Здесь у администрации! Да, пистолет со мной! Я не издевался! А чего я слонов буду отстреливать?! Какая краска? Какие граффити? Слушаюсь! – Айдар приблизился к кровоподтекам и отколупал от них кусочек – Но это не из баллончика…

– Конечно, нет! Они с аппаратом на тележке были, большими пятнами краску быстро разбросали и ушли – с готовностью подсказала Нина Петровна.

– Кто они?

– А я знаю? Мстители!

– Так! А вы свидетель, стало быть? Отлично! Рассказывайте!

– Я тебе уже десять минут рассказываю! Народ наш терпеливый, но сколько можно? Здоровые умные мужики спиваются. А эти дураки руководят! Племянница моя Лидочка одиннадцатый класс заканчивает, поступать хочет в институт, но как? Александр Максимович так и сказал – только по целевому набору, столичных выпускников не переплюнуть, а властям надо, чтобы наши дети здесь оставались. Но работы настоящей и зарплат им никто не обещает!

– Это ты про директора пятой школы? Печенкина? Умный мужик! Нечета этим крокодилам! Так это твоя Лидочка, что ли, мстила?!

– Глупости! Откуда она эту тележку с аппаратом возьмет? Я тебе объясняю, почему я ничего не видела и не слышала! И не спрашивай меня! Ничего не скажу!

– Как же мы их поймаем? Прямо партизаны какие-то! А мы что фрицы, что ли?! Похоже, так и есть! – загрустил Айдар Валиев, но новый телефонный звонок не дал лейтенанту полиции сделать более глубокие и далеко идущие выводы.

– Валиев… да, мне сообщили. Когда приезжают? Через десять минут буду! Ну, что ж, Нина Петровна, боюсь, скоро мы все мстить побежим! Ковригин помер, слышала? Сын его приезжает. Что будет?

– Ой, и не говори! Александр Петрович настоящим человеком был! Столько всего сделал, а если бы еще не эти, как их? – гремлины…

Вот пойди и разберись – где она, правда? В одном и том же городе Александр Ковригин прожил и проработал всю жизнь, но одни его величают настоящим человеком, а другие – буржуем обзывают!

Только Айдару Валиеву некогда было решать столь замысловатое противоречие, он торопился на очередную оперативку в Отделении полиции Заводского района города Кулеши.

Долгожданные гости (или хозяева?) уже на пути в свою вотчину, и к двенадцати часам по полудню новый хозяин Кулешовского металлургического завода будет принимать парад своих вассалов – городских чиновников и заводских управленцев, приготовившихся искренне и не очень убеждать его в собственной лояльности. Хотя некоторые из них прямо сейчас ведут крамольные беседы и строят коварные планы:

– Симеон Иоаннович, да он ничего не знает! Жил всю жизнь во Франции, Ковригин его к делу не допускал. А положение на заводе сложное! Долгов выше крыши!

– Ну и что? Отцовские советники помогут. Он же не один едет! И Лайбе плечо подставит.

– Лайбе уже под семьдесят! Долго ли просидит в кресле управляющего? Нам сейчас надо ухватиться! Или вы планы поменяли?

– Нет! Они меня своими яйцами достали! Никакой благодарности, никакого уважения! Я ночами не сплю, а эти… горожане! Губернатор уже насмехается – вчера звонил и спрашивал, буду я выступать двенадцатого июня на митинге или нет. Куда полиция смотрит? Они же готовятся!

– Какая полиция?! Она с ними заодно! А вы для них – чужак! Сегодня мне полицейский заявил, что он и дальше будет с хулиганами, испортившими весь фасад Администрации, нянчиться, а потом, когда я пригрозил известить прокурора, он меня крокодилом обозвал! И еще ябедой!

– Нашел ты кого извещать! Этот прокурор меня так послал вчера и трубку бросил! Законник чертов! И пожаловаться не могу – даже губернатор за глаза яичной головой кличет! Ты говорил, что мэр Кулешей – это ступенька вверх! Ну, и где я сейчас? Скажи, только без мата!

– Так тем более надо выбираться оттуда! И Григорий Ковригин нам поможет, с его-то фамилией! Вам надо идти на выборы от завода, из гущи народной, так сказать.

– Ты и в прошлый раз это пел! Я даже имя сменил по совету твоих консультантов – консерватизм и традиции, тьфу! Ну, Симеон еще ладно, но это – Иоаннович! Сразу острят – типа, чьих будешь?

– Мы все продумаем, можно только фамилию использовать.

– Это как это? Товарищ Царапкин? Схлопнулись давно все товарищи! А господин Царапкин из гущи народа не вылезет! Или мне опять имя менять? Каждые четыре года в ЗАГС бегать?

– Семен Иванович! Господин Царапкин! В двенадцать вам надо быть в заводоуправлении. Пора! – торопил начальство Игорь Владиленович Пуссик, многолетний консильери яичной головы Кулешей.

Со всех информационных каналов двадцать четыре часа в сутки нас убеждают, что наступило время профессионалов, они наше спасение и надежда! Но вот, что странно – профессионализм этот феодальный какой-то получается, добротный и непробиваемый, семейно-клановый. Литературные и актерские семьи-кланы, вернее семьи-симбиозы творческих профессий – уже наследственные аристократы в нашей стране, а на подходе формируются семьи профессиональных управленцев в частной и государственной сферах. Да нет! Я не настолько наивна, чтобы отрицать роль семьи в развитии каждого из нас. Понятно, что все мы слепки своих родителей, и сами очень любим наших детей – в лепешку расшибемся для них! Феодализм появляется не тогда, когда сын врача сам становится врачом, а когда чей-то другой сын врачом не станет, несмотря на все свои способности и желания.

А с Григорием Ковригиным разве не так? Чем он заслужил свое многомиллионное наследство? Помните у Бомарше – «А много ли вы приложили усилий, для того, чтобы достигнуть подобного благополучия? Вы дали себе труд родиться, только и всего. Вообще же говоря, вы человек довольно-таки заурядный»? Это, кстати, Царапкиных больше всего касается!

Ну ладно, закончу пока пропагандировать идеи всеобщего равенства и справедливости и продолжу нашу историю. Григорий Ковригин не бывал в Кулешах уже более двадцати лет, но он здесь родился, ходил в заводской детский сад, учился до четвертого класса в пятой школе, где директорствовал Александр Максимович Печенкин. А в его одиннадцать лет отец перевез семью в Москву. Из окна автомобиля, въехавшего в город ровно в десять утра, новоиспеченный буржуа внимательно вглядывался в совершенно незнакомый ему мир, наполненный суровыми, неулыбающимися людьми и раскрашенный в резкие и одновременно какие-то серые краски. Честно говоря, Григорию все это не нравилось! Но отцу надо было, чтобы он приехал в Кулеши, и он приехал!

А вот и заводской район, где на улице Каменской в доме номер четыре на верхнем этаже сталинской четырехэтажки находится их старая квартира. Ковригин – старший всегда жил в ней, когда приезжал на завод, сейчас туда же ехал его сын и наследник. Мирон Сергеевич, давно искоса наблюдающий за Григорием, усмехнулся и сказал: