Текст книги "Импэриа Рэдас"

Глава 33. И сгинет время для меня

Светлана Курицына не могла присесть даже на минутку на своем рабочем месте в приемной генерального директора Кулешовского металлургического завода. Стуча каблучками к двери директорского кабинета и обратно к большому телевизору, висевшему на противоположной стене, Светлана мысленно торопила Григория Ковригина, заявившегося на завод раньше всех, чтобы прочитать второе письмо отца. А по телевизору как раз шел прямой репортаж журналистов телекомпании Тарус с площади Максима Горького, поэтому и стучали женские каблучки туда и обратно безостановочно. Мирон Сергеевич Рига и Эдуард Михайлович Лайбе также, как и горожане, участвовали в перфомансе на стихи знаменитого поэта серебряного века – Светлана несколько раз видела их на кадрах Таруса среди кулешовцев, но сама она не могла покинуть свой пост, а ей так хотелось тоже поучаствовать!

Пожалуй, из всех горожан совершеннолетнего возраста и дееспособного состояния лишь Григорий Ковригин ничего не знал про удивительное мероприятие, подготовленное и оплаченное Изольдой Львовной Кривицкой, его леди Изо. Он молча сидел за столом отца и думал, что ему делать, прямо перед ним лежал лист бумаги из конверта, подписанного его полным именем:

Значит, ты все-таки решил прочитать мое второе письмо. Сразу скажу, что я не хочу тебе что-то навязывать, да и бесполезно – эти долги можно отдать только добровольно. Хотя, потом ты забываешь уже про свою волю, а просто тянешь воз все выше и дальше, даже не представляя себе других вариантов.

Да, я знаю, что вас воспитывают сейчас в сказочном мире без бед, несчастий и горя, где все легко, свободно и доступно, а человек абсолютно ценен уже самим фактом своего рождения. Вам не надо бороться за кусок хлеба, не надо убивать и умирать, защищая Родину, вам не страшны болезни – в них виноваты будут только врачи, вас никто не принуждает построить дом и родить детей – зачем? – весь мир перед вами, а жизнь вечна с вашими возможностями постоянных ее изменений. Я пишу не только о тебе конкретно, но и о большом количестве подобных тебе, пусть и не располагающих такими же материальными ресурсами, но вы все как близнецы-братья, беспечные и безвольные, прости!

Так вот – это не так! Сын, я умер, и ты умрешь, и все мы умрем! Прости, что я пишу тебе это, но пора проснуться! У тебя только одна жизнь, другой не будет! Бессмысленно растрачивать ее попусту. Можно наслаждаться сотнями прекрасных женщин, но твоей любви на них всех не хватит, и счастья у тебя не будет, а зачем тогда все?! Ты же не вечен.

Я не настаиваю, чтобы ты продолжил мой путь, выбери свой и иди, но иди! А еще помни – на заводе работает более пяти тысяч человек, с семьями это под двадцать тысяч, а вообще завод кормит весь город – это уже под двести тысяч человек. Тебе надо знать! Вот и реши, есть у тебя выбор или нет?

Мое наследство даст тебе много возможностей, согласен. Но оно же лишит тебя друзей, беспечности и наивной веры во всеобщее братство, взамен наполняя страхом совершить непоправимую ошибку, страхом довериться другому человеку, постоянным самоедством и, наконец, самой страшной и чудовищной необходимостью быть Богом, пусть изредка, но быть!

Если ты читаешь мое письмо, значит, ты уже выбрал. Когда тебе будет особенно трудно и больно, подумай обо мне, и я помогу! Не знаю, как, но обязательно помогу.

Прости меня, сын, за это письмо, жестокое оно, я знаю. Но я люблю тебя и верю, ты сможешь!

Прощай, теперь все.

Светлана еле успела увернуться от двери, когда Ковригин буквально вылетел из кабинета, разговаривая по телефону: «Да, я понял! Встречаемся за домом, самокаты пришли. Семен все еще там? Ясно! Идем и будь, что будет!»

– Григорий Александрович, я с вами! Можно? Я здесь не останусь! Там школьников задержали и Изольду Львовну! Я с вами! – кричала Светлана Курицына, вцепившись в руку Ковригина.

– Машины у меня нет, только самокат.

– Пойдет!

– Вы ни во что не вмешиваетесь! И вообще, мы не знакомы, ясно?!

– ???

– Ясно?!

– Да.

Перед отделением полиции Заводского района города Кулешей яблоку не было куда упасть, как и внутри самого здания. Виталий Андреевич Бубликов, с раннего утра занявший кабинет руководителя районного отделения полиции, красный от жары и возмущения, кричал в телефон своему и не своему начальству:

– Да мне все равно, я уже на пенсии! Что такого страшного произошло? Обычный дурдом! Зачем было присылать ваших сюда? Местная полиция сама справилась бы! Конечно, мы ничего не понимаем! Но сейчас в отделении сидят шесть школьников в балахонах, столичная любительница современного искусства, скучающая и с деньгами, два знаменитых диджея, торчащих от возбуждения, как от наркоты, а права их всех защищают три видных адвоката из области! Забыл сказать – на улице толпа поддержки перфоманса не собирается расходиться! Какие будут предложения? Жду ваших ценных указаний! Кого привлечь? Школьников? Какие массовые беспорядки?! Под стихи Игоря Северянина, что ли?! Я не буду позориться на старости лет! Кто кричит? Это директор их школы возмущается, его тоже задерживать? И что? Я уже три раза выслушал от них про европейский суд по правам человека, и вы слушайте! Адвокатов не остановить! Как прекратить?! Мы все окна закрыли, но тарусята обложили со всех сторон и напрямую в интернет выкладывают! Телекомпания Тарус. Что я думаю? Что ж вы раньше не спросили?! А сейчас я такое думаю! Ну все, дождались. Что случилось? Войдите на сайт Таруса, там все увидите, мне добавить нечего!

Полуденное солнце затопило все улицы и переулки провинциального городка, безжалостно высвечивая его тайны и секреты, горяча кровь и головы обывателей, еще только открывающих свои зоны комфорта современному искусству – народ требовал не хлеба и зрелищ, как в Древнем Риме, а справедливости, той самой, что иногда бывает страшнее всего на свете в России:

– Да кто они такие?! Приехали неизвестно откуда и сразу в кутузку тащат!

– Значит, в Москве можно непотребством всяким культурным заниматься, а в Кулешах нельзя! Они даже не голые были!

– Ни стыда, ни совести! Детей-то за что?

– Какой ущерб? Мы столько банок краски Валиеву притащили, что этот перфоманс можно еще десять раз провести и закрасить все его следы!

– Моя Соня в художественной самодеятельности с семи лет занимается! Она актрисой хочет стать. Только папа с мамой у нее работяги, вот и получается, что наверху сплошь воры и грабители коррумпированные! А моя дочь – талант! Видели, как она свиней бананами кормила?! – кричала Ульяна Бочкина.

– Хорошая девушка! Ты б ее лучше замуж отдала, детки умными и красивыми будут. Нафига ей это культурное бл… во?

– Никаких актрис! Мой внук в институт пойдет, инженером станет, а Соня твоя чтоб сразу после последнего звонка замуж, не откладывая! Пусть дома сидит и в самодеятельности участвует! Радику в полиции делать нечего, ему работать надо будет, а не по перфомансам с женой бегать – горячился глава городского Совета Ветеранов Вагиз Хуснуллин.

– Ой, Мирон Сергеевич! Тут такое, такое. Прямо не знаю, что будет – подъехала на самокате к своему начальству Светлана Курицына – Смотрите!

– Ну что ж! Этим и должно было закончиться. Будь, что будет. И все равно – у тебя хороший сын, Саня! Все было не зря…

– О чем вы, Мирон Сергеевич, Светлана? – спросил Лайбе своего патрона и секретаря.

– О жизни, Эрих Михайлович, о нашей жизни – кивнул на дорогу Рига.

Перфоманс, задуманный Лидой и Изольдой Львовной, приобретал прямо-таки космические размеры и смыслы. Притихшие горожане наблюдали фантастическую картину: трое мстителей, одетых во все черное, но с открытыми лицами, приближались к местному узилищу на черных электросамокатах.

В центре внушительно возвышался Савва Велиховский, зло бормотавший себе под нос:

– Дурак! Кто меня просил? Оно мне надо? Куда меня теперь возьмут? Только на завод или в политику, забыл – еще в тюрьму! Ненавижу Чехова!

– Я с тобой, отец! Мы вместе! Но в одном ты не прав, у меня теперь есть друзья, и даже все деньги мира не отнимут их у меня! Не позволю! – впервые со дня смерти отца Григорий Ковригин был так спокоен и уверен в себе.

– Прости, Люда. Я сволочь! Я люблю тебя, и я не могу иначе – смирялся со своей судьбой Сергей Кошкин.

Притихшие кулешовцы сурово и требовательно вглядывались в лица своих пассионариев, одновременно чувствуя прилив сил и надежд на то, что все будет как надо, как должно быть, по справедливости. Что это будет никто не знал, но обязательно будет!

Савва Велиховский попытался резко затормозить перед дверью отделения полиции, только собственный вес помешал ему. Зато Савве помог Дмитрий Калинкин, что дежурил у этой двери, он широко распахнул ее, и самый внушительный мститель с криком: «Освободите детей!» въехал в полицейский коридор. Охнув от грохота падающего гиганта и его самоката, Сергей Кошкин и Григорий Ковригин кинулись поднимать идейного собрата.

Народ также очнулся от оцепенения и среагировал не менее креативно и оригинально, чем мстительные самокатчики. Все камеры телекомпании Тарус были разбиты, а самих тарусят народ вытолкал с площадки современного искусства, приговаривая, что ябедничать им не даст. Ну а дальше наступил хаос…

Через два часа диспозиция перфоманса была следующей: охрипший от бурных телефонных переговоров с начальством Виталий Андреевич Бубликов добился освобождения полицейского обезьянника от несовершеннолетних любителей поэзии Игоря Северянина, диджеев и Изольду Львовну он усадил в кабинете Валиева писать подробные объяснения всего случившегося утром перед памятником рабочему КМЗ Степану Чамочкину с обязательным изложением текста прочитанных стихов, предупредив, что приложит их объяснения к протоколам об административных правонарушениях. Как он этого добился? Шантажом, заявив, что уйдет в отставку сей же час, но избежит позора и огласки от преследования школьников, пусть областные приезжают и позорятся. Но что делать с мстителями он не мог решить, опасаясь, что даже шантажом начальства он не сможет купировать последствия столь нестандартных действий. А зрители и не думали расходиться – перфоманс продолжался. Чем все закончится? Семен Талаш, задержанный за пьянку прошедшей ночью и до сих пор томящийся от безделья в полицейском отделении не Заводского района, уже ответил на этот вопрос: все только начинается.

Чеховское ружье опять выстрелило, и выстрелило оно на площади провинциального российского городка, расположенного в двух днях пути на поезде к северо-востоку от Москвы, самого обычного городка из сотен и сотен подобных. Стрелки времени сделали свой круг и вернулись к началу новых событий, кризисов, спасений и чудес.

Может это и эгоистично по отношению к вам, мои читатели, но на этом я заканчиваю книгу и тоже возвращаюсь в свое время. Я отдала сполна гремлинские долги и приняла наследство. Все! Я не вернусь.