Текст книги "Импэриа Рэдас"

– Скажите, когда все наладится, вы вернете людей?

– Я не могу обещать. Единственное скажу – сделаю все, чтобы выправить положение, и прибыль завода пойдет на это, если будет она конечно. Мне жаль, но наш заповедник рухнул, реальный мир таков, как есть. Надо приспосабливаться!

Эх, Николай Гаврилович! Не получилось у мушкетеров воплотить ваши идеи на местах, а так все хорошо шло и мирно. Каков точно второй либеральный закон Печенега? Надеюсь, не все против всех? Стране тогда не выжить!

Глава 21. Поминальный сбор

На поминках в России обычно никто не рыдает и не причитает, жалуясь на одиночество и судьбу. Не потому, что горя не чувствует или смирился уже – нет, боль еще не ушла, и никакой смысл во всем случившемся не проявился. Просто это последние дни наших ушедших и близких людей. Это их дни перед вечностью и тишиной. Только их, а не тех, кто остался!

Александр Петрович Ковригин, бывший коммунист, последний красный директор Кулешовского металлургического завода и первый его хозяин – это его день, девятый день после смерти – 15 июня 2019 года. Большой фотографический портрет с черной лентой помещался на центральном столе, установленном в заводском парке у проходной завода, среди других накрытых белыми скатертями столов. Вокруг них суетились женщины в черных косынках во главе с Изольдой Львовной Кривицкой, разнося миски с куриной лапшой, тарелки с пюре и котлетами, стаканы с компотом и сдобными булочками, на поминок всем раздавали по чайной паре, водку разливали сами пришедшие. Да, все как всегда и как у всех в России, неважно директор ты или просто обычный человек, смерть всех забирает на равных.

Было много стариков, знавших Ковригина еще заводским бригадиром, они задерживались за столами, словоохотливо вспоминая его и свою молодость, подходили к столам и работники завода, усаживались, недолгим молчанием отдавая дань своему директору, и уступали место другим коллегам. Пришедшие на поминки Григорий Ковригин, Рига и Лайбе также уселись со всеми рядом на свободные места. Старавшийся держаться изо всех сил Григорий замер, не отводя взгляда от портрета отца, а потом глухо охнув принялся жадно глотать горячую лапшу, не чувствуя ни вкуса ее, ни жара, только бы не разреветься, как в детстве! Светлана Курицына моментально сунула в руку Григория стопку и быстренько налила всем сидящим за столом:

– Помянем Александра Петровича! Пусть земля ему будет пухом. Закусывайте, Григорий Александрович.

– Настоящий мужик был! – поддержали Светлану старики – Не то, что нынешние скачущие и ползающие!

– Это да! Серьезный человек. Хозяином стал, а не жуликом, до нитки людей обворовывающим! Как дальше жить будем? – старики требовательно смотрели на наследника.

Григорий затравленно огляделся, не зная, что ответить, но на помощь пришел Мирон Сергеевич Рига:

– Работать будем и думать будем! Заводу быть! Какой еще выбор?

– А сможете? – недоверчиво разглядывали старики нового хозяина КМЗ.

– Не боги горшки обжигают! Главное – цель поставить. Как Демьян Курицын со своей ячейкой – собрались и постановили! Ну, а дальше глаза боялись, а руки делали!

– Так-то оно так! Но кровушки они пролили немеряно. Самого Демьяна завод сожрал с потрохами!

– И че? Это ж честно! Не только чужими жизнями расплачивайся за свои высокие цели, но и свою не жалей отдать! А то нонешние все твердят, какие они хорошие да добрые, все для народу стараются, как за скотиной за ним ходют и поют. Только живут они на других планетах с бабами своими и детками, помирать за общую цель не хотят! Тогда нафига нам про хулиарды их думать?! Нафига пахать на них, за что?! Вы ж инопланетяне нам! – ехидно высказался незнакомый Григорию старик, сидящий справа от Мирона Риги.

– Ох и остер ты на язык, Печенег! Никого не любишь – на коммунистов раньше крысился, и на новых теперь плюешься! Чем эти тебе не угодили? Сам миллионером с акций стал.

– Да тем же самым! Ни те, ни те народу волю настоящую не давали и давать не хотят! Все сами решают и командуют, народ гонят куда надо. Ну, а миллионы эти – сегодня есть, завтра нету. Даже деньги настоящие перевелись, как правительство скажет, так и будет! И так везде сейчас – сплошные подделки, бумажки липовые!

– Да ты вечно недоволен! Кто же решать вправе? Народ у нас всякий, еще мягко сказать. Снова доярка полезет управлять? И че будет?

– А ее прежде научить надо! С пеленок образовывать да воспитывать, и по головке при этом не гладить! Вот чем государство заниматься должно! На что денег не жалко!

Григорий даже ложку отложил, слушая странного старика с серебристой гривой волос, а затем робко вступил в дискуссию:

– Государство должно заботиться о своих гражданах, в Европе планируют ввести базовый доход для всех.

– С какого перепугу?! – взвился Печенег – Мы что больные или убогие?! Заботиться надо о детях и стариках! Вытрезвители бы лучше для алкашей снова открыли, и на работу их погнали! Заботятся они! Последних крох свободы лишают! Корыто уже для скота готовят – базовый доход суют. Кому суют? Тем, кто не нужен! Жрите и не вякайте! А чем правительство реально помогло этим людям? Сидят на хулиардах, пусть и думают!

– Так это для людей! Чтобы никто не голодал, не нищенствовал.

– Для каких людей? Для тех, кто наверху? Кто грошик сует униженным и оскорбленным, чтобы глаза они не мозолили?! Конечно, это в разы дешевле выйдет, чем дать работу людям, настоящую работу, не подделку!

– Так ведь многие профессии не востребованы, современная экономика не нуждается в таком количестве работников – вспомнил Григорий умные лекции французских профессоров в университете.

– В нынешних работниках не нуждается! Значит, надо готовить других, нужных. Значит, мозги надо напрячь всем и, прежде всего, хулиардерам из правительства! А гроши кидать здоровым мужикам все равно, что вредительством заниматься!

– Ты их еще врагами народа обзови и к стенке приставь! – ерничали сверстники Печенега.

– Мне уже поздно, я свое отрубил. А вот что они и подобные им делать в стране будут? За заводским заборчиком не отсидятся! – снова десятки глаз требовательно уставились на богатого наследника.

– Я? Я хочу по-хорошему, для всех чтобы… – путался Григорий.

– Ладно! Кровь в тебе точно хорошая, ковригинская! Посмотрим – лукаво усмехались заводские старики, а еще Григорию явственно увидилось, будто правый глаз у отца на портрете быстро сщурился и подмигнул ему по-доброму с озорством, или это солнечный зайчик блеснул на стеклышке?

– А вот и мы! Мы с народом! Едины и непобедимы! Нас не оторвать, не разорвать в смысле… Можно нам лапши? Народ ест, и мы будем. И водку народ пьет…

– И вы нажретесь! – грубо закончил за Симеона Иоанновича Царапкина какой-то заводской работяга, пришедший на поминки прямо со смены.

– Мы соболезнуем, а не нажираемся – огрызнулся спутник Царапкина Игорь Владиленович Пуссик.

– Ну, садитесь за стол, помяните Александра Петровича – строго пригласила гостей Изольда Львовна.

Господин Царапкин, опасливо косясь заживающим от фингала глазом на Григория Ковригина, бочком и деликатно пробрался на место за Эдуардом Михайловичем Лайбе:

– Да, светлая память! Но мы грустить не будем! Завод жив, работает и будет жить! Мы уверенно глядим в будущее! Наша страна развивается по демократическому пути! Выборы скоро! И мы все пойдем на них! Надо выбирать людей с мест, знакомых с народными нуждами, чтобы заботились о народе, о незащищенных слоях. Пособие надо многодетным и малоимущим увеличить. Если меня выберут, я сразу увеличу! Честное слово!

– Здесь не митинг! Вот ваши тарелки – сурово глянула Изольда Львовна.

– Да, да! Помянем Александра Петровича, он меня всегда поддерживал. Я знаю, что народу надо! В лепешку расшибусь, себя не пожалею! Всем пособия увеличу!

– Угу. Заставь дурака богу молиться… – глухо выражали свое недовольство заводские старики – У нас в городе скоро зарплат не будет вообще, только пенсии и пособия заплатят. Разбогатеем!

– Прав ты, Печенег! Как к скотине относятся. Так и разговаривать разучимся, хрюкать начнем и выбирать, выбирать, выбирать…

– Вы что? Я же для вас стараюсь! У меня душа не на месте! О вас болею!

– Ты куда, Симеон Иоаннович, собрался? В какие кабинеты? А то мы в ваших выборах уже разобраться не можем!

– Я в Думу хочу!

– В Москву, что ли?

– Ага. Меня обязательно надо выбрать, даже если я вам не нравлюсь! А иначе я так и останусь с вами в Кулешах, идти мне некуда.

– Смотри! И не стесняется, всю правду-матку вывалил!

– Вы сами, что ли, стесняетесь? Достали уже своими яйцами!

– Это, как ты говоришь, народные яйца, о которых у тебя душа болит!

– А не выберете, я в МВДэ, ФСБэ и еще какое-нибудь «Э» обращусь! Пусть ваших мстителей ищут, я не железный! Пока я никуда не жаловался, но мне тоже отдых нужен. Заслуженный! В Москве!

– Почему? – внезапно заинтересовался Григорий Ковригин – там меньше работают? Ответственности точно больше.

– Там не бьют и яйцами не закидывают, фингалы тоже не ставят! Нормальные люди там, договориться можно. А с этими совковыми чурбанами как договоришься?! Да и денег нет, они все в Москве, чего я посулить могу?

– Симеон Иоаннович хочет сказать, что в Москве он будет защищать интересы Кулешей и всех кулешовцев. Его возможности там сильно расширятся! А здесь они узкие, очень узкие. Симеону Иоанновичу, как народному представителю, надо расти, но вы же держите! Не помогаете нисколько. Симеон Иоаннович способен на большие дела! Вы даже не представляете на какие! Вам надо его выбирать, а не кидаться черте чем! – жарко агитировал верный мэровский соратник.

– Да нафига он нам сдался, что здесь, что там!

– Вот! Никакого уважения к власти! Поэтому Симеон Иоаннович и хочет уехать в Москву. Там он с уважением будет работать, а здесь…

– Бред полнейший! И все вокруг бредят – и в телевизоре, и в СМИ. А морды у всех при этом такие серьезные!

– Да не злись ты! Он же не работать туда рвется – заседать. Это Ковригин пахал, и сыну его тоже пахать придется и нам. А Царапкиным даже сами власти не доверяют, никаких ресурсов не дают на места. Что он может? Вот и креативит нам на погляд – махнул рукой Печенег.

– Как вы смеете оскорблять мэра! Вы его креативщиком обозвали! – вспыхнул Пуссик.

– Ничего, ничего! Я ради народа все вытерплю! И в Москве терпеть буду, изо всех сил буду! – преданно пялился в глаза любимого народа Симеон Иоаннович Царапкин.

– Да вы что не видите?! Они же издеваются над вами! – не успокаивался Пуссик – Чего вы в Ковригина не пуляетесь?! Это же он самый богатый! Он у вас все забирает, а раньше его отец забирал! Мы не причем, все утащено до нас!

Григорий ошеломленно вслушивался в поток обвинений видного представителя городского истэблишмента, только что он мог возразить – сам так думал!

– Симеон Иоаннович просто профессиональный политик! Его работа – управлять городом, как скажут высшие органы. Они все решают, а не вы! Не дошло до сих пор, что ли?! – уже захлебывался от внезапной откровенности Игорь Владиленович, отмахиваясь от своего начальства, дергавшего его за правый рукав.

– Во-во! Все вокруг управляют. А отвечать кто будет?

– Высшие органы! – продолжал яростно оппонировать заводчанам господин Пуссик – А кто? Мы что ли? Кто решает, тот и отвечает!

– Это что за органы такие?

– Знамо дело – не ваши яйца! – уже вопил возмущенный и красный городской чиновник.

Комсомольская молодость взбрыкнула в венах Изольды Львовны, и она внезапно почувствовала себя совершенно свободной от навязанных ей чувств толерантности и даже просто терпимости. Одним прыжком метнулась неукротимая фурия к Игорю Владиленовичу и, вцепившись в его тарелку с горячей куриной лапшой, попыталась вырвать из его рук:

– Вот загнутся ваши высшие органы – повыше только еще залезут, тогда и наедитесь на их поминках! А здесь вам не митинг и люди не чурбаны!

– Вы с Ковригиным как были коммунистами, так и остались! Даже могила его не исправила! – не уступал Игорь Владиленович.

– Да! Ковригин никогда не предавал и не продавался! А у вас и продать нечего!

– Точно! Кремень мужик был – поддержали пламенную комсомолку заводские старики.

– Чего ж тогда он завод прикарманил?! – ехидно парировал Пуссик, держась за тарелку с дымящейся лапшой обеими руками – Для коммунизма решил сохранить?

– Не ваше дело! – борьба продолжалась, но молча, и никто не хотел уступать.

Тут последовали новый взрыв эмоций у Изольды Львовны и удивление собравшихся. Оглянувшись на частое и звонкое бряканье ложки о тарелку, они увидели, как кандидат в депутаты Государственной Думы Российской Федерации Симеон Иоаннович Царапкин одним духом схомячил свою порцию куриной лапши и, кинулся жадно поедать котлету с пюре. Изольда Львовна обмерла от такой наглости, справедливо полагая, что старался Царапкин не из чувства голода или уважения к покойному. Он просто боялся, что у него тоже будут отбирать тарелку!

– Ой, Изо! Не надо! Они уже ели из своих тарелок, ты не сможешь их другим отдать, только выбросить – кинулся странно успокаивать Изольду Львовну Мирон Сергеевич.

– Да вы бы хоть консидера квид дикас, если не в состоянии нон квид когитэс! – внезапно и красноречиво обвинил власти Лайбе, всегда считавший, что, если мысли свои не контролируешь, так хоть язык прикуси (вольный перевод его любимого латинского изречения).

– Чего?! Это вы мне?! Да как вы смеете?! – не понял обвинений Игорь Владиленович – Не отдам лапшу! Вот теперь точно не отдам! Ешьте, Симеон Иоаннович, ешьте!

Изольда Львовна почувствовала непреодолимое желание сначала отдавить правую пуссиковскую ногу своим левым каблуком, а затем беспощадно разобраться и с самим мэром! Но внезапно на передний план борьбы за честное имя Александра Петровича Ковригина выдвинулась, вернее, заголосила его верная секретарша Светлана Курицына:

– Жулики! Прохиндеи! Никакой завод вам не нужен и люди тоже! Лишь бы пролезти наверх, а там хоть трава не расти! Только жрете! – Светлана недвусмысленно уставилась на властную парочку.

Все происходящее как-то стало приобретать весьма скандальный, даже мстительный оттенок, и он высвечивался все ярче и ярче.

– А вы, Изольда Львовна! Вы сами! Сколько раз он вас замуж звал?! Вы же ни себе, ни людям! Может и прожил бы дольше – горько запричитала Светлана – Бедный, бедный Александр Петрович! Никакая лапша теперь ему не поможет!

– Да! Женщины его любили – подтвердили заводские старики – А прожил бы дольше или нет – как сейчас решить?

– Я хотела, честно хотела! – оправдывалась Изольда Львовна – Не успела…

Оттолкнув в Игоря Владиленовича никому уже не нужную тарелку, Изольда Львовна зашмыгала носом и принялась утирать уголками черной косынки покрасневшие глаза. Ее дружно и громко поддержала женская команда:

– Ну почему так? Жил бы да жил! Такой хороший человек…

– Моих в Крым отправлял каждое лето.

– А моего в прошлом году на завод взял работать, никто не брал без аттестата. С условием, что вечернюю школу закончит. Вот боюсь, выгонят его новые хозяева.

– Нам ипотеку одобрили. Что сейчас делать?

– Ой-ей-ей! – водопадом потекли женские слезы.

– Не исправишь, ничего уже не исправишь! – закрыла лицо руками Изольда Львовна, к ее плечу виновато привалилась Светлана Курицына и заикала в такт рыдающему хору:

– Ик-ик… Дура я дура. Ну почему все так?!

Глобальное чувство всеобщей несправедливости, неразумности и несогласия с мировым порядком вещей охватило собравшихся, даже Царапкина с Пуссиком оно охватило. Симеон Иоаннович тихонько прошептал извинения за неуемный аппетит, а Игорь Владиленович поставил свою тарелку с куриной лапшой на стол и деликатно отодвинул ее от себя в знак солидарности с присутствующими.

Все так, как есть – и так, как будет – и не изменишь ничего – и смерть всегда приходит к людям – и не забудет никого.

Стало так тихо, что был слышен шелест молодых тополиных листочков на могучих многолетних стволах, уходящих прямо в небо над заводским парком, разбитым еще в далекие тридцатые годы прошлого века. Все как в детстве, когда мы, открывая впервые для себя смерть, сначала не можем смириться и принять конец любой жизни, не только своей. От жуткого ужаса и непонимания весь мир чернеет и исчезает на глазах. Как можно жить после такого знания? Стоит ли вообще жить после этого?! Но мы живем. И будем жить!

Так завершился девятый день после смерти Александра Петровича Ковригина. Завершился он уже спокойно и с достоинством, никаких скандалов больше не было, тарелки тоже никто ни у кого не отбирал, рыдающие женщины успокоились, накормили всех пришедших на поминки, затем убрали столы в заводском парке и разошлись.

Часть 3. Скука-мука

Глава 22. И снова здравствуйте, Николай Гаврилович!

Да, опять Чернышевский! Вы спросите: «Какое отношение имеет сейчас его весьма спорный роман к провинциальному российскому городку под названием Кулеши, а, тем более, к мстительному времяпрепровождению его жителей, и притом все большего и большего их количества?» Имеет, честное слово имеет! Как, к примеру, имеет отношение некий весьма рафинированный нигилист-мыслитель знатного рода, проживавший еще в девятнадцатом веке в блистательном Петербурге, к бывшему мастеру Кулешовского металлургического завода, такому же ярому стороннику западных либеральных взглядов на человека и общество, но в греческом их варианте, прозванному своими соседями и знакомыми Печенегом. Да, именно так!

И опять главный чернышевский вопрос – что делать? В девяностые годы им мучились советские мушкетеры, а затем его задал один коренной кулешовчанин, вполне успешный и адаптированный в условиях современного российского общества. Вот про их ответы вы все и читаете в этом романе.

Боже! Как же мне скучно! Все то же самое, ничего не происходит…

Нафига мне эта машина! Как ее не фаршируй – все равно ведро на четырех колесах! А сколько моих лет ушло и еще уйдет на эту железяку! Но ничего не изменится…

Зачем все бегают? Чтобы лишнюю копейку получить? Рубля вы не достойны, только копейку вам кинут и кланяться заставят! Не хочу, ничего не хочу…

Наплевать! Все врут, даже себе врут! Зачем просыпаться каждое утро? Зачем мне вообще жить? Что же мне делать…

Я умираю каждый день, каждую минуту. Если жизни нет, то есть только смерть! Но так не должно быть…

Я урод! Вокруг живут люди, они все чего-то хотят – квартиру, машину, заграничный отпуск. А я? Почему это случилось именно со мной? Но разве они не видят, что вся их жизнь превратилась в сплошное потреблятство? В жрачку! Почему я должен отдавать себя по кусочкам за колбасу и тряпки?! Потому что мы никто, мы ничего не стоим и ничего не значим, наши души не нужны даже дьяволу! А кроме души у нас ничего нет, только скука…

Нет! Я нужен Люде и Никите, я должен, должен! Надо зацепиться и держаться, надо чего-то захотеть – нормального, как у всех. Надо встать и идти на работу…

К черту все! Почему я должен это терпеть?! Почему все это должны терпеть?! Должны работать, покупать всякую дрянь и платить за все – добросовестно и безотказно! А еще постоянно бояться, что тебя уволят, выкинут из квартиры, бросят помирать без врачей! Бояться всегда за свое будущее и близких – конкурировать со всеми, как они говорят! А шиш вам! Хрен вам, а не моя жизнь!

Все зря… Боже! Как же мне скучно…

Вот такие мысли крутились в голове Сергея Кошкина не один год, а ведь все было в его жизни очень даже неплохо, можно сказать даже хорошо. Работа в основном цехе Кулешовского металлургического завода давала приличный заработок. Дополнительные выплаты работодателя на покрытие процентов по ипотечному долгу позволили Кошкиным быстро оплатить трехкомнатную квартиру в двухэтажном доме Заводского района Кулешей. Любимая жена Сергея Людмила и единственный сын Никита придавали смысл ежедневному его бытию, но этого оказалось так мало! Незаметно, легкими шажками в его жизнь вошла скука – сначала мягкая и меланхоличная, затем долгая и неуступчивая, а потом беспощадная и пожирающая все на своем пути – радости и боли, надежды и отчаяния, привязанности и отторжения – все силы и эмоции человеческой жизни, такой короткой и такой противоречивой!

Это депрессия! – авторитетно заявят психиатры и с готовностью выпишут рецепты на суперсовременные и супердорогие заграничные антидепрессанты, а еще предложат регулярно попосещать всякие сеансы психотерапии в группе себе подобных и в одиночку, чтобы уже окончательно опустошить карманы своих небогатых российских пациентов. Нет, я не про платную медицину! Здесь не это главное! Как говорится, снявши голову, по волосам не плачут! Главное другое – почему этих депрессий вокруг так много стало? Депрессивное вирусное заболевание, что ли, всех подряд косит? И Сергей Кошкин тоже им заразился? Где же тогда волшебные таблетки и вакцины, где эффективная медицинская помощь больным, где профилактика коварного депрессивного вируса? Где все это?! Не может же тридцатилетний здоровый мужик просто так бросить работу и усесться на диван на долгие дни, месяцы и годы!

А, может, все не так? Вам не кажется, по меньшей мере, странным этот постулат современного общества – не можешь решить проблему, измени свое отношение к ней! Может все-таки нужно решить проблему или, хотя бы, попытаться сделать это, чем ломать самого себя! Что ты теряешь? Чем черт не шутит – вдруг ты откроешь Америку, крестишь Русь, полетишь в космос или даже осмелишься сжечь парочку еретиков во имя великого блага! Да даже если ты проиграешь все, включая свою жизнь, ты все равно изменишь мир, и не только для себя изменишь – для всех. А мир всегда меняют, чтобы стало лучше, пусть и не сразу. Кстати, не стоит волноваться, что подобных поджигателей окажется слишком много, они – штучный и редкий товар, как пел Высоцкий – буйных мало, большинство послушно предпочтет таблетки и кушетку психиатра. А в нынешнее время глобального перекоса гендерного равновесия в сторону беспощадного и истеричного феминизма тем более – проявление чисто мужских качеств (упорство, упрямство, стремление победить любой ценой и тому подобный мачизм и мускулизм, сорри за новояз) стало просто неприличным, потому и депрессуем качественно, непрерывно и с максимальным охватом!

Но в Кулешах соответствующих психиатров не было, местные занимались в основном шизофрениками, алкоголиками и наркоманами, а на все остальное только руками разводили – даст бог, рассосется, главное работайте! Вот и пришлось слабой, любящей женщине брать все в свои руки. Креативно, кстати, у нее это получилось, целый город от скуки избавила!

Ой! Отодвинем прошлое пока в сторонку, вернемся в наше время и срочно!

Ранним – пре-ранним утром, по-обычному – пре-обычному российскому городку с совершенно ординарным названием Кулеши мчался его житель, сорока трех лет отроду, женатый, с двумя несовершеннолетними детьми в паспорте, работающий уже восемь лет в организации, обслуживающей местное коммунальное хозяйство и, чего скрывать, регулярно выпивающий, а звали его – тракторист Бочкин. Нет не террорист – не ерничайте!

С двенадцатого июня 2019 года, главного государственного праздника нашей страны, Бочкин не мог спокойно спать, есть и даже пить. Метафизический взрыв, случившийся в тот День России, разрушил единство его вселенных разума и чувств. Он всей душой поддерживал мстителей, их перфомансы и акции, выступал за кардинальные и гуманистические преобразования кулешовской действительности (не волнуйтесь, в Москву он не целился), но одна мысль уже четвертую ночь не давала ему покоя:

– Какой гад пытался стырить его верного друга и железного напарника?

– И почему этот гад не похудел минимум в два раза, прежде чем тырить друга?

– А вдруг этот же толстый гад снова пойдет тырить?

– Чему их там учат в университетах столичных (конкретно в Санкт-Петербургском государственном университете – примеч. от автора), что даже заглушить трактор они не в состоянии?

– А может так и надо, ведь всеобщее счастье человечества дороже его верного друга и напарника?

– Нет, пить нельзя, пока нельзя, не время…

– А, может, в талашовскую банду вступить и все мерсы чпокать. Гремлин сказал, отыщет биту и позовет сразу.

Стоп! Это уже семь мыслей, и поток не заканчивается – мыслительная деятельность присуща любому человеку, независимо от его социального и материального статусов в обществе (от тракториста-не террориста до академика каких-нибудь философских наук). Так ведь черте что надумать можно! А разгребать, кто будет?

Вот и Михаил Бочкин все думал и думал – как бы друга спасти от толстяков банкиров и царство всеобщей справедливости приблизить в Кулешах, ни от чего он не хотел отказываться!

– Сволочи! А! А! А! – тужился оформить свою политическую позицию Михаил.

– Да не пьяный он! Сама нюхала!

– До чего народ довели! Хорошо, он хоть не на тракторе, пешком бегёт!

– А куда бегёт? Не рассказывал?

– Ты что! Мы ж помрем все, если Мишка речь толкнет! Конец света придет сразу, когда Бочкин больше двух слов свяжет – верная примета!

– Ой, бабоньки! Вправо его сталкивай, а то он прямо в полицию упрется!

– А! А! А! Волю!!! Ползучие! – протестующий тракторист, загоняемый группой бойких старушек в веселеньких кроссовках, двигающихся строем в форме полумесяца, в сторону от Заводского отделения полиции города Кулешей, вырулил прямо к левому торцу здания районной Администрации к большому деревянному ящику с надписью: «Для жалоб и предложений». Вцепившись своими рабочими, закорузлыми руками, Бочкин выдрал это жалобное место с корнем и, крутанувшись на пятках, по-спортивному послал ящик-молот сразу через две стеклянные преграды Администрации (окно и внутреннюю перегородку). Охнув, старушки кинулись в здание посмотреть, кого убило.

Удивленный потрясенный ошеломленный (можете продолжить) Глава Администрации Заводского района города Кулешей Игорь Владиленович Пуссик, как раз в это время прятавшийся в закуток за стеклянной перегородкой, чтобы не ходить в специально отведенное для курения место, сделал очень глубокий вдох и, наконец, смог поверить предупреждениям Минздрава Российской Федерации об огромной опасности курения для его здоровья и даже для его жизни:

– Да-а-а! Надо бросить! Убьют… сначала яйца, теперь ящики… а потом что? Ямбы взорвут?! Сволочи!!! – поддержал терминологию Бочкина Пуссик – Полиция!

– Все в порядке, никто не помер – успокаивались старушки

– А кричит кто? – интересовались подтянувшиеся зеваки – Кто полицию вызывает?

– Да никто! Так просто Пуссик кричит без телефона. Сам же нарушает – курить можно только за зданием, а он всех гоняет, кроме себя! Да ладно! Покурит, успокоится и все, не помер же!

– Ползучие! – уже тише, но также убежденно высказался тракторист Бочкин.

– Сволочи! – все также громко вторил ему Игорь Владиленович изнутри здания через разбитое окно.

– Гады! – выдохнул совсем тихо Бочкин.

– А! – облегченно выдохнули старушки – Ты про этих ползучих, понятно.

– Что здесь произошло? Против чего протестуете? – материализовались у здания Администрации корреспонденты Таруса.

– Против курения! Пуссик нас отравить решил! Табачным дымом душит! Сначала голодом морил, яйца запрещал продавать, а сейчас задушить решил! – наперебой рвались к таруским камерам старушки.

– Врут, врут бабки! Они сами! Сами! – несправедливые наветы душили теперь самого Игоря Владиленовича – Они меня взорвать хотели! Я сейчас выйду отсюда и разберусь со старухами! Позовите уборщицу! – бушевал зажатый в угол сплошным стеклянным ковром чиновник.

– Слышали? Угрожает! Снимайте все, снимайте!

– Сталина вернуть! Власть народу! – кинулся дальше безобразничать по площади имени Максима Горького представитель этого самого народа, полицию для подавления бунта которого Пуссик так и не вызвал, не смог.

– Куда ты, охламон! Загребут в кутузку! По ночам протестовать надо, не белым же днем у всех на виду! – тоже кинулись по площади за Бочкиным бойкие старушки.

– Господин Пуссик, вы живы! А говорите, взорвали! И курите в неположенном месте! Прокомментируйте, пожалуйста – не унимались тарусята, беспощадно нацелившись камерами в городского чиновника, зажатого в угол битым стеклом и потому не могущего бросить свободной прессе традиционную отговорку – ноу комментс!

– Позовите уборщицу! Старухи убегают! Кто-нибудь, вызовете полицию!

Жизнь продолжается, и продолжается наша история!

Раздираемый внутренним противоречием между общими и личным интересами Михаил Бочкин выбрал все-таки общие, продолжив активную политическую деятельность. Вылетев на центральную площадь Заводского района города Кулешей, он буквально задохнулся от возмущения и злости. Айдар Валиев в компании с синюшного цвета личностью в мятых после ночи в обезьяннике брюках мирно и дружно приступили к очередной перекраске алых боксерских перчаток Степана Чамочкина обратно в серый цвет. Политически разъяренный тракторист кинулся прямо к синюшной личности и принялся душить ее на глазах обалдевшего представителя закона и правопорядка.

– Ползучие! Сволочи! Грабят народ! – сумбурно пытался объяснить свое поведение Бочкин, не отпуская шею помятого.

– Кхе! Кхе – закашлялся густым табачным выдохом несчастный помятый.

– Валиев! Куда смотришь?! Убьет ведь, а ты виноват! – дружно отбивали жертву всем взводом бойкие старушки – Детей его сам кормить будешь, пока он сидит?

– Кхе! Кхе! – все никак не мог откашляться подопечный лейтенанта.

– ??? – у Валиева просто не было слов, даже нецензурных.

– Уймись, Мишка! Тебе на работу давно пора. Никто твой трактор не трогал, кончай бесноваться! – визгливо убеждали активиста старушки.

– О-о-о-о! – приходила в себя личность, но с асфальта встать так и не могла – нет, нет, нет… – шепотом бормотала жертва бочкинского перфоманса – пусть другие красят, а я полежу… пока…

– Встали оба! – пришел в себя Айдар Валиев – Как пить, так силы есть! Тебе чего, Бочкин, прилетело?! Задушишь его, кто красить Чамочкина будет?

– Я не буду! – уже нагло и с вызовом упорствовал лежащий человек – И не встану! За Сталина, за Родину не встану! Я с тобой, Мишка!

– Друг! Прости – виноватился перед лежащим Бочкин – Мы не будем! Жулики пусть работают! Сволочи ползучие!

На крики к Айдару Валиеву уже спешили собратья по оружию. Пользуясь численным превосходством, полицейские утащили сталинскую партию единомышленников, как сказали старушки, в кутузку. Айдар вернулся за брошенными кисточками и ведром с серой краской, но снова застыл без слов – хорошо одетая моложавая дама, бросив взгляд на алые перчатки Степана Чамочкина, ловко пнула ведро с краской и с достоинством покинула площадь имени Максима Горького Заводского района города Кулешей.

Ну уж нет! Запихивать вместе с Бочкиным и его идейным единомышленником в кутузку еще Изольду Львовну Кривицкую Валиев категорически отказывался, тем более у мужиков даже брюки были мятые!