Текст книги "Импэриа Рэдас"

Глава 7. Страшно далеки были они от народа

Я хорошо помню девяностые, когда пустые полки советских магазинов стали пока еще робко, но заполняться товарами по неправдоподобным ценам. Помню, как родственники купили большой цветной телевизор, разом сняв с книжки все свои многолетние сбережения, и как, получив зарплату, мы все дружно и наперегонки бежали ее тратить, наивно полагая хоть немного защититься от нового рыночного правительства в Москве, да где там! Но вернемся к нашим героям.

В конце августа 1991 года неразлучная троица верных друзей и идеологических единомышленников Н. Г. Чернышевского, окончательно протрезвев и потеряв всякую толерантность к ошалевшим от собственной безнаказанности москвичам, покинула их сумасшедший город и направилась в Кулеши, чтобы на месте воплотить в жизнь великие идеи свободы и солидарности. Но это они так планировали, а вот что у них получилось, решайте сами.

Наивных мечтателей встретила удивительная провинциальная осень – раз в столетие или реже случаются в России такие периоды какого-то безвременья, они будто застывшие ледяные полоски в конце апреля, границы между двумя не сосуществующими мирами прошлого и будущего, когда настоящего просто нет, вернее, оно нам только кажется. Вот и тогда в российской столице бушевало демократическое половодье и всеобщее опьянение новой верой, а в провинции – другой застывший мир, в котором будто все по-старому, также работают заводы, те же советские люди продолжают учить, лечить и помогать своим согражданам, но уже бесплатно. И никто из них не верит, что нашей огромной страны больше нет. Я тоже не верила…

С ходу воплотить чернышевские идеи Александру Ковригину не удалось, все его время отнимали поиск новых рынков сбыта для заводской продукции и разработка невероятно сложных и запутанных бартерных схем. Но зарплаты заводчанам он платил раза в три выше средней по городу, а сразу после выхода знаменитого постановления российского правительства об отпуске цен эта разница выросла до десяти раз. Ковригинский металлургический завод на долгие годы стал самым щедрым и честным работодателем в Кулешах, да и во всем регионе. И не только в регионе – Алиса Велиховская, старшая дочь Нины Петровны Кошкиной и сестра Сергея Кошкина, сбежала тогда с двухлетним сыном Савушкой из Петербурга от нищеты и непрактичности мужа-доцента питерского вуза и три года отработала на КМЗ в цехе. Сейчас конечно все изменилось – завод уже не тот, да и Савва Велиховский, закончив с красным дипломом Петербургский университет, абсолютно уверен, что сам, один и собственными руками построит благополучную и успешную жизнь. Зачем ему общее дело и этот старый завод? Каждый сам за себя! Но Александр Ковригин так никогда не думал, хотя на что он надеялся? На своих верных друзей, на заводчан, на коллег-директоров, на здравый смысл и солидарность, в конце концов; и уж точно эксплуатировать никого он не собирался!

Но шустрые и образованные российские власти буквально забросали национальную экономику рыночными и революционными указами да постановлениями – все сразу, все быстро. А люди что? Да ничего, к житью – так выживут! Та же Нина Петровна Кошкина до сих пор со стыдом вспоминает дикую драку на механическом заводе за бесплатную булку хлеба, что раздавали по очереди его работникам вместо зарплаты. А про тот случай на секретном военном бюро не забудет уже весь город – молодой заместитель директора, потерявший последнюю надежду достучаться до московского начальства сохранить Бурановские разработки, сам потерял разумное восприятие действительности – раздевшись догола, он с ножом бегал за всеми, кто попадался ему на дороге. Но Москва все реформировала и реформировала свои оцепеневшие от полного непонимания российские провинции, даже отдышаться не давала! Поэтому чернышевским мушкетерам ну никак не удавалось приступить к построению светлого и справедливого будущего на отдельно взятом островке ускользающей советской реальности.

– На зарплату хватит, а с сырьем на следующий квартал туго. Третий цех латать надо еще. Да и городские на отопление попрошайничают – где они кроме нас возьмут?

– Понятно, Мирон. Что предлагаешь?

– В Китай лети, не откладывай! С немцами тоже надо работать. В Союзе денег нет, только бартер.

– А город как? Наскребем?

– Металлом отдадим, сами пусть крутятся! И что ты там про лагерь наобещал? Его же капитально ремонтировать надо! Деньги где?

– До лета справимся, детям отдыхать надо. Ну не ворчи, Мирон! Ты ж у нас бог финансов, без денег все добываешь – в коммунизме живешь!

– Коммунизм не поможет! Нужны живые деньги. Я тебе уже который раз твержу, Саня, выкупать акции придется, не ты – другие желающие найдутся. Хватит спать! Люди уже продают свои акции, начали вернее. Перекупщики в городе конторы открывают. Чего медлишь? На зарплату валите, а будет ли завод работать под новыми владельцами? – горячился Сергей Кривицкий – Не отказывайся от предложения немцев, возьми деньги, лучше от них, чем с нашими банкирами-бандитами связываться!

– Я поговорю с людьми. Все объясню, поймут. Это же их завод!

– Сейчас, может, кто и послушает, но у них только треть пакета, а с остальным как? Москва нас всех продаст, не моргнув глазом своим рыночным!

– Не продаст! Придумаем что-нибудь с соседними заводами, холдинг какой-нибудь. Не дураки ведь эти москвичи – бесплатно все отдавать – разумно и уверенно размышлял Александр Петрович Ковригин.

– Причем здесь разум? Они же по учебникам живут! Раз там написано – приватизация, значит, все отдадут и даром! Пятерки еще получат от своих учителей.

– Не кипятись, Сергей. Москва одна, а нас много.

– Ох, Саня! Ты что не видишь? Против нас не только Москва, эти ученые дурачки страну не к рынку тянут, они нас на всемирный базар выставили как скот, задарма готовы отдать!

– Ну чего ты так кричишь? Не продадут заводчане акции, зарплата у них хорошая и мозги имеются, задарма не отдадут! – убеждал себя и собеседников красный директор.

– Ладно, посмотрим! Но собрания по цехам провести надо!

Все правильно, кулешовцы дураками и тогда не были, но вот время смутным было, да и голодным к тому же. И еще одно событие произошло тогда, важное для нашей истории – кулешовцы впервые посмотрели знаменитый американский фильм Гремлины, где эти очаровательные пушистики, так и просящие погладить их и пожулькать от души, превращались в злобных монстров, если их напоить. Посмотрели и запомнили, а потом метко обозвали кое-кого из городских жителей. Ну а что означает это обзывательство, и почему оно намертво приклеилось к жителям поселка Металл Советов, я расскажу попозже.

Сергей Кривицкий, третий из чернышевских мушкетеров, не зря нервничал и дергал друзей – он продолжал работать в московском министерстве и все больше и больше убеждался, что в покое Кулеши не оставят. Раз в учебнике К. Р. Макконела и С. Л. Брю «Экономикс» написано, что мир спасут лишь приватизация и частная собственность, то так и будет! И Сергей был прав – в Кулешах уже открывались конторы по скупке акций КМЗ, полученных работниками завода на ваучеры и за трудовой стаж. Конечно, массовой продажи еще не было, продавали в основном из-за безденежья или по какому-то форс-мажору, хорошие ковригинские зарплаты пока сдерживали лавину.

Но скоро ситуация стала выходить из-под контроля и все благодаря тому же российскому правительству с его пресловутым законом о приватизации. В борьбу с мушкетерами за контроль над заводом вступили новые игроки – некая фирма под названием «Веринева» открыла несколько офисов в заводском районе Кулешей, где чутко и внимательно слушали заводских пенсионеров, настойчиво подсказывая, что многие проблемы они решат на денежки от продажи своих акций. Дальше больше – вериневские офисы открылись уже рядом с заводской проходной, многих работников назойливо убеждали расстаться с капиталом и приобрести новые автомобили и даже квартиры, цена акций взлетела почти в десять раз. Ковригин неоднократно выступал в цехах, призывая заводчан к солидарности и разуму, но ему впервые в жизни пришлось отступить от своих принципов и самому начать скупку этих проклятых акций!

Общее собрание акционеров КМЗ должно было стать кульминацией схватки чернышевских мушкетеров и понаехавших – победителем станет тот, у кого больше акций. Соперники шли голова в голову, будущее оставалось смутным и непонятным. Веринева пригласила мечтателей на встречу, направив от себя представителями настоящих бандитов снаружи и внутри, именно такими, кстати, и были раньше многие эффективные менеждеры. Но не на тех напали! Троица верных друзей и больших мечтателей не стала долго слушать угрозы распоясавшихся конкурентов, а, вспомнив свое дворовое безнадзорное детство, от души отметелила идиотов, но все по-честному, трое на трое, охранники, предупрежденные о серьезности разговора, даже к двери совещательной комнаты не подошли.

Дальше была самая настоящая бандитская ночь с киллерами, погоней и бегством мушкетеров из Кулешей. Увы, но это правда! И чтобы снова вернуться на завод Ковригину пришлось пожертвовать многим, но не всем. Слышите, не всем!

А сегодня ранним утром на вокзал в Кулешах прибыл очередной поезд из Москвы, его пассажиры, зябко поеживаясь на свежем прохладном ветерке, лениво вышагивали из вагонов на перрон, неловко вытаскивая свои чемоданы и сумки. Гостей встречал пока безмолвный и безразличный спящий город, тишину которого нарушали лишь робкие возгласы встречающих своих друзей и родственников немногочисленных кулешовцев. Но встречали не всех, резкие звуки отъезжающих автомобилей оставили в тишине и забвении одного столичного пассажира – молодого, яркого мужчину, обладателя весьма солидного телосложения с ярко-желтым кожаным чемоданом на колесиках. Мужчина сначала с удивлением, а потом и растерянно, оглядывал пустое и спящее кулешовское пространство, все расширяя и расширяя угол обзора, надеясь обнаружить хоть какие-то признаки цивилизации в виде такси или общественного транспорта. Но тут обзор его буквально врезался в странный лозунг (или угрозу?), размашисто нарисованный красной краской на фасаде здания напротив: «Будущего нет!». Такой краткой и емкой квинтэссенции нашего времени пассажиру видеть еще не приходилось, поэтому, отряхнувшись от минутного философского оцепенения, он резко отступил в тень вокзального здания из этой опасной пустоты без будущего в ожидании братьев по разуму.

Первыми братьями оказалась группа бойких старушек, высыпавшая на вокзальную площадь с левого фланга. Бодро семеня крошечными ножками в ярких кроссовках, старушки дружно и понятно ответили на пассажирское приветствие, а на его вопрос о лозунге рассыпались уже совершенно непонятными речами:

– Молодцы, хорошо работают! И видно хорошо!

– Да они бы больше написали, но на Администрацию со слоном столько краски ушло.

– За нас стараются! Не то, что власти, только о своем кошельке и думают!

– Правильно Царапкину надавали! Крым ему! С ковригинского сынка пошел требовать, у детей хотел отобрать! Тот ему и врезал. Ни стыда, ни совести, а еще мэр называется!

– И почему хорошие люди помирают, жили бы да жили! А этого кусаку никому не жалко!

– Яйца запретил нам продавать! Смерти нашей хочет, мечтает – с голоду помрем! Гад ползучий, ирод!

– Его самого покрасить надо, сам-то он со стыда не покраснеет!

– А тебе кого надо? – заинтересовались, наконец, приезжим собеседником старушки.

– Я к бабушке приехал, Нина Петровна Кошкина она.

– Так ты Савва? Внук? Давно тебя не видели! Вырос, да и не только в высоту… – беззастенчиво любопытствовали старушки – А чего ж бабка тебя не встречает?

– Я проездом, не сообщил ей, что буду.

– Щас! – одна из старушек резво вытащила сотовый и быстренько разбудила Нину Петровну.

– Ну, ладно, нам пора на электричку. Привет бабушке передавай.

Пока Савва Велиховский ждал радостную его неожиданному приезду бабушку, еще один его брат по разуму появился у вокзала. Странный человек неопределенного возраста и рода занятий с копной серебристых мерцающих в утреннем пространстве, подобно шлему космонавта в космосе, волос пристально разглядывал круглый циферблат вокзальных часов и бормотал себе под нос:

– Ну, надо же! Как опаздываешь, так электричка вовремя уходит!

– Здравствуйте! Я приезжий. Не подскажете, что это? – уже не с опаской, а с любопытством интересовался нарисованным будущим Савва.

– Читай, по-русски же написано.

– А о чем это написано? У кого будущего нет?

– У нас! У тебя и у меня.

– Нет! У каждого есть, и каждый сам творец своего будущего. Я считаю, шанс есть у всех – как воспользуешься, так и жить будешь! Я не согласен с таким лозунгом! – непонятно почему разгорячился Савва.

– Ясно. А чего ты сюда приехал? Жил бы там, где есть твое будущее, а у нас по-другому – мы или все вместе вылезем или нет.

– Значит, и будущего у вас нет! Нельзя зависеть от других, надо самому лезти.

– Куда лезти? У тебя-то самого что есть? Какое будущее? Могилка в сырой землице?

– Почему?!

– Потому, что люди живут вечно или не живут.

– Как это?

– Да так! Вот Ковригин еще долго жить будет, а кто-то словно и не жил вовсе. Только все лез и лез! В могилку свою и долез.

Савва Велиховский так явственно представил себе это будущее, предсказанное братом по разуму, что вспомнил свой самый большой страх, даже ужас, который он испытал в шестилетнем возрасте, когда жил с матерью в Кулешах. Было это летом на детской горке, где старшие ребята заговорили о трагедии, случившейся с их одноклассником – он утонул в речке. Савва слушал их обсуждения поминок в доме Юры, так звали мальчика, как они ели кутью (сладкий рис с изюмом и курагой) и как мама Юры все потчевала и потчевала их этим странным блюдом, уговаривая каждого не забывать сына и приходить к ней в гости. Рассеянно прислушиваясь к разговору, Савва поднял голову и увидел синее-синее небо без единого облачка, изумрудные махровые кроны дворовых деревьев и машину-палатку с надписью «Продукты». Мальчик подумал: «Как же так? Куда все это денется, когда я умру?» Ребенок впервые понял, что он один, несмотря на любящую семью и друзей, что разумная и спокойная жизнь, устроенная взрослыми на Земле, не спасет его от самой великой несправедливости на свете – он все равно умрет! Савва задохнулся от ужаса и, сломя голову кинулся искать спасительный уголок во дворе, чтобы спрятаться там от этих страшных мыслей. Нина Петровна нашла зареванного внука за трансформаторной будкой, но объяснить ей свои слезы мальчик отказался.

– О чем вы? Я умирать не собираюсь! У меня большие планы! Это вашего Ковригина закопали в могилку в сырой землице, а не меня! Я жив! Я, не он! – захлебываясь от беспокойства, почти кричал Савва Велиховский – Бабушка! Я не умру! Я не хочу умирать! – кинулся к появившейся Нине Петровне Кошкиной ее взрослый внук.

– Савушка, мальчик мой! Приехал наконец-то. Что кричишь? – никак не могла обхватить своего необъятного малыша Нина Петровна.

– Бабушка! Чего они мне пишут? И дед этот странный – Савва опять на миг вернулся в свои шесть лет в Кулеши на детскую горку, но старика с серебристой головой там уже не было.

– Какой дед? Напугал тебя? Что он сказал?

– Что меня закопают! И чтобы я никуда не лез, а то все равно помирать.

– Ну, это так и есть, все помрем. Я с тобой на кладбище схожу, не волнуйся! Давай в субботу и сходим. А чего откладывать?

– Бабушка! Ты же всегда говорила, что любишь меня, а сама… ооо – глотал детские крупные слезы шестилетний борец за современное индивидуальное будущее.

– Люблю, очень люблю! Потому и покажу место наше семейное на кладбище, где деды твои лежат, где и сама я буду. Чтобы ты знал, чтобы не безродным был! А бояться нечего, жить ты будешь долго и счастливо! – Нина Петровна прижалась к своему огромному внуку и нежно погладила его мокрую щеку – Пойдем, Савушка домой. Что же ты не позвонил? Я бы сырничков твоих любимых напекла. А у нас тут… Сергей чудит, волнуюсь я за него. Ты хоть помнишь его? Дядька твой. Что будет? Ты-то как? А мама?

Еще один новый день пришел в Кулеши, суля горожанам и гостям города много интересного и неожиданного. Вот и Савва Велиховский не ждал и не гадал подобной встречи, с опаской и недоверием оглядываясь на кулешовский вокзал, он быстро зашагал прочь с любимой бабушкой, забрасывающей его вопросами о родителях и планах. Но Савва отвечал скупо и отрывисто, пытаясь вернуть привычное расположение духа и снова настроиться на реализацию своих грандиозных задач. Мстители в эту его повестку не входили, но разрушать ее они уже начали.

Глава 8. То ли еще будет!

Вы знаете, что больше всего поражает меня в настоящем времени? Нет, вы не угадали! Не потребительские возможности современного общества, которые, кстати, сами россияне все больше и больше отодвигают на второй план. Не потрясающие компьютерные прибамбасы, позволяющие нам создавать параллельные миры и существовать комфортно в них, и, даже, не буйные половые фантазии компетентных мыслителей и общественных активистов, формирующих наши сексуальные идентичности в каких-то немыслимых количествах и качествах! Черт с ними, в конце концов, каждый по-своему с ума сходит. Но вот то, что в двадцать первом веке люди умирают от голода, холода, болезней, причем последние можно вылечить, только заплати – этого я не могу понять! Банально мыслю? Как умею! А эти пресловутые удочки меня уже достали!

И Симеона Иоанновича тоже все достало, хотя со своей удочкой он управлялся запросто – вот в прошлом месяце выудил из карманов подрядчиков-строителей нового муниципального детского садика большую и жирную рыбину. А кого ему было стесняться? Тех браконьеров сверху, что обрядились в одежды государственных чиновников и так обожрались общественной рыбой, что хрюкать уже нам начали о совести и долге? Ха! Ха! Ха!

Но на душе у Симеона Иоановича все равно было неспокойно:

– Зачем эта массовость? Ну и что традиции? Раньше на митинге они яйцами не пулялись!

– Этот митинг будет уже восьмой раз. Ну, нельзя его отменить!

– Да как я на него пойду?! Фингал куда дену?! Этот бандит Ковригин еще хуже своего отца! Тот хоть, разговаривать со мной не хотел, но не дрался, а сынок его…

– Да, проблема! Будем думать – успокаивал шефа Игорь Владиленович – Там же Тарус приедет снимать.

– Смерти моей хочешь? Никуда не пойду! Сам иди и выступай перед этими гопниками! Они еще с яйцами припрутся! – возмущался господин Царапкин.

– А вы черные очки оденьте и все.

– Совсем сдурел?! Я же из народа, сам все время твердишь. Вот твой народ и будет пялиться на меня и зубоскалить. Что я Джеймс Бонд, что ли? Надо, чтобы я как все был!

– Давайте все очки оденем! В смысле, все, кто будет на трибуне.

– А так можно?

– Не волнуйтесь, Симеон Иоаннович! Я всех предупрежу и прослежу. Сейчас совещание начнется, а я пока поручу секретарше купить всем одинаковые черные очки. Вы будете как все! – на что господин Царапкин недоверчиво хмыкнул.

Совещание городских служб, посвященное предстоящему празднованию Дня независимости России, началось в зале заседаний Кулешовской Администрации. Весь цвет местного общества обреченно и покорно слушал долгие выступления назначенных ораторов, лишь изредка сигналя громким скрипом своих кресел о чрезмерно длинном и нудном выступлении некоторых из них. Уже были выслушаны начальники отделов городского транспорта и молодежи, торговли и общественного питания, председатели комитетов ветеранов и местные предприниматели, всем было скучно и грустно. Даже вид спины и затылка сидящего в первом ряду господина Царапкина, скрывающего своей позой яркую расцветку левой половины своего лица, больше не веселил прозаседавшихся, мэровский фингал был обсужден и обхихикан ими со всех возможных сторон. Но вот зал оживился – на трибуну вышел городской прокурор Виталий Андреевич Бубликов:

– Уважаемые товарищи и вы, господин мэр! День России – важнейший праздник в нашей стране, появился он в 1991 году и уверенно входит в жизнь россиян. Программу празднования мы обсудили. У меня большая личная просьба к присутствующим. Давайте мирно проведем это мероприятие. Каждый пусть сам постарается! Кто-то поменьше кидаться будет, сами знаете чем, ну а вы не обижайтесь сильно, народ, ведь, не заткнешь. Насчет порядка, я поговорю, конечно, с подчиненными, но что делать? Всех не обыщешь! – Виталий Андреевич, шумно попыхивая, продолжил свое примиренческое выступление – Может, подумаете, кто с господином мэром выйдет на крыльцо, а кто нет? К некоторым из вас горожане не очень плохо относятся…

Зал еще более оживился и даже посыпался смешками с последних рядов, где сидели ветераны, свободные от служебного подчинения, и неформальные зрители (зеваки):

– Надо стеклянный щит установить, как у папы римского, или чемоданы пуленепробиваемые в Москве попросить!

– Какой щит! Какие чемоданы! Не заработало наше начальство на них, бюджет пустой.

– Зонтиками пусть закрываются, как в прошлом году. Дешево и сердито!

– А чего народ бояться? Ближе надо быть, тогда и народные яйца не страшны!

– Вот Ковригина бы не закидали, а он помер так некстати.

– Выбирай, не выбирай – все они одного поля ягоды!

– Ну-ка тихо, хватит развлекаться! – резко выдохнул Виталий Андреевич – Извините, господин Царапкин, но, похоже, всех закидывать будут ваших.

Махнув рукой, прокурор покинул зал. Тут вышедший из народа и из себя господин Царапкин визгливо закричал что-то в ответ на критические высказывания, но, поскольку, голову он держал прямо по направлению к трибуне, не поворачивая ее к залу, продолжая скрывать свой знаменитый фингал под левым глазом, то адресаты его слов никак не могли понять:

– Чего кричит? Всех же слышно было, а этот…

– Гляньте-ка на него! Даже голову к народу не повернет – брезгует!

– А что с нами разговаривать? Мы же быдло! Он только со свитой и шепчется.

Тут господин Царапкин перешел на более высокие ноты, но голову к залу он так и не повернул, а потому заседавшим стало жутко неудобно от того, что им удалось уловить в этом бессмысленном булькающем потоке слов и восклицаний:

– Юдэ! Гэть! Еплю-васвсех! Жаете! Жопники! ЯНЕДЕРЕВЯННЫЙ! Даю-айца-драйца! Фу-у!

Конечно, каждый в зале по-своему расслышал и воспринял эти мэровские вопли, но получилось так, что восприняли все одинаково и плохо. Мэровские чиновницы, а их было много в зале (кого еще можно собрать на очередное и бессмысленное заседание с минимально возможным ущербом для текущих дел?), переглянулись округлившимися глазами друг с другом, а затем порозовели и похорошели от смущения и возмущения одновременно. Чиновники-мужчины, все сидящие на трибуне лицом к шефу, отлично расслышали жалобы своего начальника на непонимание и неблагодарность кулешовцев к его труду и были весьма озадачены реакцией зала на эти безобидные и правильные слова:

– Сдурел кусака! Ты слышал, что он сказал?!

– Он нас, что, евреями обзывает? Или я не расслышал? Да за что?! Что мы такого сделали?!

– А жопники кто?

– И кого это он еплю?!

– Ты же слышал – васвсех! Гад деревянный!

Кулешовцы были ошарашены и возмущены таким выступлением мэра, большинству из них буквально вдалбливали с раннего детства принципы интернационализма, гуманизма и равенства всех людей в обществе, а тут такое! Красавицы-чиновницы, согнувшись за кресла, деликатно и бесшумно покинули мэровский баттл, а к Царапкину и его подчиненным мужского пола подлетел Игорь Владиленович Пуссик и что-то быстро всем раздал. Не оправившись еще от дикой выходки господина Царапкина, кулешовцы снова разинули рты, поражаясь диковинным сумасбродствам мэровской бригады. По команде Пуссика все чиновники надели черные очки и, пятясь спиной к выходу, не отрывая черных взглядов от разъяренных тигров в зале, покинули заседание. Народ безмолствовал, лишь председатель городского Совета ветеранов всегда молчаливый Вагиз Хуснуллин сумел выдавить пару слов: «С коммунистами так не было!»

Ну что же, официальная подготовка к празднованию Дня Независимости России завершилась, осталось только убрать калинковскую дорогу от гремлинского мусора, уберечься от мести таинственных мстителей в оставшееся до митинга время и, хотя бы, попытаться ограничить торговлю яйцами в городе на эти три дня. Жаль только, что записать на камеру зажигательное выступление Симеона Иоанновича Царапкина не получилось. Все штатные и внештатные корреспонденты Таруса работали в городе, гоняясь за новым владельцем КМЗ и рыская по всем кулешовским улочкам и закоулочкам в поисках мстителей.

Александр Максимович Печенкин не смог присутствовать на прошедшем совещании, хотя и был членом городского Совета ветеранов. Причиной его отсутствия послужил технический прогресс, вернее, его достижения в двадцать первом веке. Беспроводная связь значительно расширила возможности современной бюрократии – незримо и неумолимо созывалась куча оперативок и совещаний в самых медвежьих уголках России, был бы только компьютер с интернетом и все, никто не спрячется! Вот и областное министерство образования в то самое время, когда проходило совещание Симеона Иоанновича Царапкина, угрожало руководителям средних образовательных школ Кулешей последствиями плохой сдачи ЕГЭ их учениками. Угрожало по интернету и во всех кабинетах школьных директоров разом. Но директора уже ничего не боялись, их тоже уже достало все, как и Царапкина. Презрительно и демонстративно промолчали они на все угрозы чиновников и разошлись по своим делам. Александр Максимович Печенкин, пробежав по кабинетам своей пятой школы и убедившись, что его ученикам ничего не угрожает ни морально, ни физически, заторопился к отцу, проживающему в поселке Металл Советов в их старом семейном доме.

– Отец! Ты же на дачу собирался. Что произошло?

– Опоздал на электричку! Садись, чай пить будем. Чего так запыхался?

– Да ну их! Всем нужны бумажки с правильными цифрами, а о детях никто не думает. Что они делать будут, даже получив высшее образование? Хотя, его еще получить надо…

– Успокойся, все идет так, как и должно было идти, твое геройство не поможет ни детям, ни тебе. Советская школа умерла, нет ее больше. Помирала, правда, она долго, все за жизнь цеплялась. А твое начальство сейчас труп трясет и вас заставляет!

– А ребята как же? Боюсь я за них. Что их ждет?

– Почему боишься? Ну не получат высшего образования, пойдут работать руками или в предприниматели подадутся. У каждого своя дорога, всегда так было.

– Нет, они отличаются! Они наивны и покорны, готовы терпеть любое оскорбление сильных, готовы мириться с унижениями. Подобных себе они тоже не защищают, даже тех, кто в их стае! Мне страшно за них! Они сразу согласны с тем, что никто им ничего не должен – ни страна, ни люди. Они не сомневаются в правильности своей нищеты, не только денежной – любой нищеты! И потому они беззащитны.

– А ты что ждал? Строителей светлого будущего твоя школа больше не выпускает, а гремлинам ничего не надо. Ведь бороться можно только за что-то настоящее и вместе! Где это взять сейчас?

– Но надо что-то делать! Я не спорю, школа должна меняться, но не умирать.

– Так мы все сейчас умираем, и не от голода и холода, а от безъисходности нашей провинциальной, бессмысленности и пустоты. Пусть мы сейчас сытые, относительно конечно, но пустые до самого донышка!

– Ты знаешь, я все чаще и чаще сравниваю советскую школу и нынешнюю. И думаю: «Сколько же всего мы потеряли!»

– Прошлого не вернуть, сын. Всякое там было – плохого не меньше, чем хорошего. Нельзя человека превращать в винтик, он не просто свободен добиваться сам своих целей, но и должен сам это делать, а не прятаться в строю, даже в сытом строю!

– А ты ведь всегда так думал, но социализм строил как все. Почему?

– Никто не выбирает свое время, мы приходим на все готовое. Но быть честным или врать, делиться или крысятничать, быть своим или чужим мы выбрать можем!

– Не знаю. Порой мне кажется, что я ничего уже не могу!

– Это только кажется. Выбор есть всегда, он был даже тогда в сорок первом.

– И все равно я не понимаю! Что происходит у нас? Посмотри, во что превратились Кулеши. Где та интеллигенция, бывшая нашим молчаливым большинством? Она гибнет, ускользает навсегда, потому, что ее дети никогда не поднимутся не то что на ступень выше, а просто на равную с родителями ступень! Многие девочки и мальчики из семей инженеров в третьем поколении никогда не смогут получить тех же знаний, специальностей и работ, что получили их деды и отцы. Они аутсайдеры перед столичными сверстниками. У меня нет таких учителей, как в Москве, а те, что есть, заняты по самую макушку, но только не образованием.

– Я это уже слышал много раз. И что? Ты продолжаешь бегать в своем колесе. Сейчас ты покричишь, повозмущаешься, а завтра снова бегать и бегать, этот круг не закончится никогда. Единственное спасение – разорвать его к черту!

– А дети?

– Они не востребованы уже сейчас, хотя единицы возможно пробьются. Завтра будет хуже. Многие станут гремлинами, а для России это гибель.

– А, может, это справедливо! Помнишь Демьяна? – требовательно спросил Александр Максимович своего отца.

Максим Семенович Печенкин опустил глаза, он ничего не забыл, не мог забыть!

Ему тогда было четырнадцать лет, и жили они с матерью в деревенском доме в бывшей коммуне имени Демьяна Курицына, переименованной после его ареста в поселок Металл Советов, жили бедно, как и большинство, впрочем, в те годы. Отец, вернувшийся с войны без ноги, умер в пятьдесят втором, Мать, Аглая Печенкина, работала на заводе в электроцехе, старший брат Максима Виктор как раз пошел служить срочную матросом на подводную лодку на Тихом океане, а служба длилась тогда пять лет. Аглае с сыном тяжело было – денег не хватало, да и сил тоже. Летом пятьдесят шестого года, когда Аглая сидела и ревела, как собрать Максима в школу, ей предложили принять на постой жильца. Женщина вначале засомневалась: «Что люди скажут?». А потом решила, что хоть обувку справит Максимке в школу. Так в доме Печенкиных появился худой, усатый, молчаливый старик, а звали его Демьян Кузмич Курицын.

Максимка настороженно принял чужого человека, стеснялся и шарахался от него по углам, но любопытство побеждало, и он, из тех же углов, начинал следить за незнакомцем. Мужчина вел себя тихо и незаметно, выдавая свое присутствие только громким кашлем и запахом табака, а на приглашения Аглаи поужинать с ними отвечал неизменным и вежливым отказом. Максимка даже загрустил ввиду отсутствия каких-либо событий – не было ничего интересного в постояльце, а сам он казался каким-то пыльным и скучным.

Прошло две недели, и мальчик уже не обращал никакого внимания на гостя, но однажды к дому подъехал большой черный автомобиль и из него вышел какой-то толстяк в шляпе. Он нагло и уверенно рванул дверь в комнату постояльца и громко сказал: «Здравствуй, Демьян!»