Текст книги "Импэриа Рэдас"

Импэриа Рэдас
Елена Васильевна Земенкова

© Елена Васильевна Земенкова, 2023

ISBN 978-5-0059-9556-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

 
Импэриа рэдас
Я избавляюсь от иллюзий и отдаю долги.
Посвящается…
 

Часть 1. Больная совесть

Глава 1. Смерть коммуниста

Смерти нет! Мы не исчезаем бесследно, и мир будет жить вечно, впитывая, как губка, наши ошибки, подлости, мечты и подвиги. Эту черту, границу между жизнью и вечностью, каждый из нас проходит сам, в одиночку, уже не обращая внимания на вопли и слезы близких и родных людей. Непонятно только кому легче? – тому, кто уходит или тем, кто остается.

Александр Петрович Ковригин не мог и не хотел умирать. Стиснув зубы и напрягая иссякающие с каждым мгновением силы своего семидесятипятилетнего тела, он боролся с неизбежным, боролся яростно и беспощадно, как когда-то его отец в сорок первом под Москвой. Бывший коммунист, бывший красный директор крупного завода и его нынешний хозяин твердил себе в бреду и яви: «Не смей! Живи! Ты должен! Тебе нельзя помирать!». Но время ускользало и забирало с собой его жизнь огромными пластами, безразлично обходя возведенные им бастионы и крепости.

Что же держало умирающего на сумеречной границе нашего мира, не давая ему свободы и покоя? Его жена давно умерла, мимолетные любовницы заброшены и забыты, единственный сын Григорий достиг уже тридцати пятилетия и беззаботно жил на юге Франции, не доставляя отцу никаких хлопот, помимо отправки регулярных денежных переводов. Да, была одна женщина, так и не ставшая его, но и ни чьей она тоже не стала – была и есть. Ее глаза, заледеневшие от невыплаканных слез, не отпускали его ни на секунду всю последнюю неделю уходящей жизни, но Ковригину уже не нужна была ее любовь. Еще был друг, единственный и настоящий, верный единомышленник и соратник, неумело и неловко скрывающий свою боль и горе от предстоящей разлуки. Но ведь она, эта разлука, ненадолго – безразлично мелькало в голове умирающего.

Так что же его держало? Больная совесть! Она не давала ему расслабиться и смириться, она грызла его душу, как голодная собака уже почти голые кости, она грубо зажимала его рот от крика: «Отпусти!». Физические и нравственные страдания – вот что не давало Александру Ковригину умереть. Но и жить так никто не хочет!

Григорий Ковригин, не переставая, торопил таксиста, повторяя и повторяя, что все штрафы за скорость оплатит он. Его отец умирал, единственный родной ему человек уходил безвозвратно, а тут эти чертовы пешеходы и светофоры!

«Быстрее, быстрее…» – уже не кричал, а молил он таксиста – «Пожалуйста, быстрее…».

Вот и дом, его дом и дом отца, белое застывшее лицо леди Изо с седым барашком на лбу – выбившейся прядкой волос из всегда идеальной и строгой ее прически. Этот барашек добил Григория окончательно, он сигналил ярко и неумолимо о приближающейся смерти, не допуская уже никаких надежд и сомнений.

Григорий бесшумно вошел в спальню отца и, молча, смотрел провалившимися от горя глазами на ослабевшего старика.

– Папа… папочка… пожалуйста… – беззвучно молили его губы – Не уходи…

– Сын – выдохнул Александр Петрович и затрепетал тяжелыми ресницами – Гриша, ты приехал. А я не могу, я не должен умереть, мне нельзя…

– Так живи! – надрывно бросил Григорий – Живи! – уже требовал он.

– Да! Буду! Я смогу, я успею! – будто зарождающиеся волны на ровной глади океана тайные и неожиданные ковригинские силы выплескивались из глубин его сущности, оживляя старые кости и мышцы – Сын! Все будет хорошо, все будет как надо!

После обеда Изольда Львовна Кривицкая, домочатица и домоправительница Александра Петровича, опасливо и недоверчиво рассматривая ожившего хозяина, шикая на шумных гостей – его сына Григория и Мирона Сергеевича Рига, многолетнего коллегу и друга Ковригина – старшего, рассеянно слушала их странный разговор и продолжала ждать беды.

– Ты всегда был мечтателем, наивным мечтателем. Все о будущем коммунизме грезил! Только люди сегодняшним днем живут!

– Неправда! Не надо всех под одну гребенку мерять, человек всегда живет и прошлым, и настоящим, и будущим. А то что? Пожрал, поспал, повкалывал и утром снова по – новой?

– Да, живет! Но он сам должен выбирать и решать, а не за него. А то некоторые до того дорешают, что и помереть не могут, как Кощеи Бессмертные!

– О чем вы, дядя Мирон? – недоумевал Григорий.

– Отца спроси! Он же себя на Бога ровнял, а Бог вечен, вот и ему мучиться вечно!

– Циник ты, Мирон! Сам же мне помогал во всем, да и доходы свои ты не в банке копишь, а все ищешь кому-бы помочь. Даже дом не построил себе, так в старой трешке и обитаешь.

– Помогаю! Но жизнь их по своему плану не леплю, и помру вовремя, как надо!

– А я что, не помру, что ли? Чего глупости болтаешь?! – возмутился Ковригин – старший.

– Ага! Как же! Ты ж себе мавзолей еще не построил. Куда тебя выставлять?

– Ну, если меня выставлять, то и ты рядом ляжешь! Вместе все делали, вместе и выставляться будем!

– Вот так ты меня во все и впутывал, угораздило же за одной партой оказаться. И ладно бы за что-то нормальное страдать! Нет, все с каким-то вывертом! Я даже первый фингал свой заработал за Че Гевару! Где я и где Че Гевара? Из-за тебя мне Янка целый год завтраки не готовила!

– Но, ведь, любила!

– О чем вы, дядя Мирон? – не переставал недоумевать Григорий.

– Отец твой идейный был с пеленок! В первом классе он меня Че Геварой прозвал, чтоб, значит, я убежденным был и сражался за справедливость до конца, воспитывал вроде. А я меньше всех среди сверстников был и худой, как палка. Когда Петька Рукавишников из нашего класса заявил, что я дурак и погиб по-дурацки, вместо того, чтобы в укрытии коммунизма дожидаться (это он про Че Гевару), у меня и выбора не оставалось, хотя Петька на голову выше меня был и толще в два раза! А отец твой сказал, что герои все погибают молодыми, так что мне нечего стонать и жаловаться, но глаз-то я два дня открыть не мог!

– А завтраки причем?

– Янка джинсой заболела после школы, когда мы встречаться стали. Ну что здесь такого буржуазного было, а Саня? Все девчонки наряжаться любят. А твой отец мне все тыкал и тыкал ее мещанством и вещизмом, продыху не давал, все твердил, что жена должна быть соратницей в борьбе с мировым злом, а не ахиллесовой пятой! Я жениться хотел, а не бороться! Только Янка такая же упертая была, как они меня тогда пополам не разорвали? Да разорвали! Янка заявила, что с джинсой завяжет, но весь год после свадьбы яйца буду жарить по утрам себе я сам, потому как больше я ничего не умел. Той яишней я до смерти наелся тогда! Только коммунизму это не помогло, да, Саня?!

– Хорошо было! Верилось, что все мы будем счастливы, свободны, будем лучше и добрее. Не получилось… – погрустнел Александр Петрович – Почему, друг? Что мы делали не так? И что мне сейчас делать?

– Да чего уж! Сделал ты все. Разгребать как будем?

– Ты мне поможешь, Мирон? Если я уже…

– Саня, ты не Бог, смирись. Люди сами выбирают свою дорогу, сами грешат и сами каются.

– Он правильно все делал! Что еще ему оставалось? Мошну набивать? Пусть не получилось, но ты все делал правильно! – внезапно кинулась убеждать Александра Петровича взволнованная Изольда Львовна – И кто сказал, что все зря?

– Завод ради наживы мне не нужен был тогда, да и сейчас тоже. А зря или не зря? Тяжело у меня на душе, Изо! Неспокойно мне, но от смерти не убежишь, не откупишься. Прости меня, сын! Мирон тебе все расскажет, письмо мое прочитаешь и решишь все… Друг, неужели все зря?! – начал задыхаться Ковригин – старший.

– Саня! Погоди, не помирай! Саня…

Легкое, невесомое облачко поднялось над кроватью умирающего и затрепетало от его неровного, прерывистого дыхания. Все присутствующие больше уже не сомневались и только ждали, когда оно растает вместе с жизнью старого коммуниста, не забывшего и не предавшего свои убеждения и идеалы. Еще мгновение и все прошло – все, кроме боли, от которой никуда не спрячешься и не сбежишь.

– Сашенька! Прости, я не могу, я не хочу без тебя! – Изольда Львовна рухнула лбом в еще теплые руки. Зачем что-то скрывать и соблюдать уже никому ненужные приличия? Все кончено!

– До встречи, друг! – прошептал неслышно Мирон Сергеевич Рига – Я все сделаю, а ты спи спокойно, ты был хорошим человеком и самым лучшим другом. Прощай!

Григорий Ковригин молчал и цепенел от абсолютного непонимания случившегося. Ведь, все было в его жизни, а сейчас ничего нет. Почему? В чем смысл смерти? Зачем и кому она нужна? Вонзая ногти в сжатые кулаками ладони, он медленно погружался в океан страдания и боли, безвольно растворяясь в соленой от нескончаемых мириадов людских слез воде.

Александр Ковригин умер, но это не начало и не конец нашей истории. А начало было в далеком 1991 году в Москве на фоне ликующего, ошалевшего от свободы и победы над коммунистическим режимом московского люда, рьяно примеряющего новые идеалы и ценности, возводящего на престол нового вождя и творившего себе новых идеологических кумиров.

В гостиничном номере Измайлова сидели за столом трое мужчин сорока с небольшим лет и пили под звуки работающего уже третьи сутки телевизора. Глухо занавешанные гостиничные окна не допускали солнечные августовские лучи в комнату-убежище несогласных с глобальными историческими переменами на евразийском пространстве личностей. Но сдержать эти сами перемены, личности были не в силах.

– Господи! Трясущиеся уроды! Так просрать все! – пробормотал худой, рыжеватый мужчина, сумевший сосредоточиться в перерывах между стопками на телевизионной картинке, беспощадно транслирующей последние исторические мгновенья выродившейся советской элиты в лице несчастных ГКЧПистов, покорно, как бараны, бредущих даже не на смерть, а на позор, бесчестье и насмешки.

– Все кончено! Чего ты эту муть смотришь, Мирон? – сморщился как от зубной боли его высокий русоволосый собутыльник – Давайте выключим!

– Нет! Смотри! Это только начало! Дальше все завалится как домино! – вступил в разговор третий несогласный с крушением Советского Союза – И чего радуются? Скоро мы все под обломками окажемся, одиночки только спасутся – самые наглые и жадные, они все растащат! Да еще и иностранные радетели свободы помогут!

– Не верю! Наш народ не даст сломать страну! Эта пена схлынет, люди протрезвеют и…

– Да очнись ты, Саня! Твоему народу глаза откроют нищета и хаос, вот тогда он протрезвеет, а сейчас он за справедливость борется – наотмашь, без разбору! – прервал Александра Ковригина Сергей Кривицкий.

– Так до беды доборется!

– И что? Справедливость вечна и безгранична – для русских, по крайней мере. Ради нее ничего не жалко – ни Родины, ни себя!

– Ну и что будет? – не унимался Александр Ковригин

– То, что всегда – сами разрушим, самим и восстанавливать придется.

– А что восстанавливать будем, капитализм или СССР? – заинтересовался Мирон Рига.

– Какой СССР? Где ты таких лидеров возьмешь? Нет, может лет через сто детки богатеев снова с жиру взбесятся и пойдут за простой народ воевать, но сначала им до смерти должно надоесть в три горла пить и жрать! И ведь реальная перспектива! В России всегда так – чуть потолще слой масла на хлебе, так и уже на Марс лететь собираемся, дела великие подавай, к черту эту колбасу!

– Я на хозяев пахать не собираюсь! – вздыбился Александр Ковригин – Да и народ наш не пойдет под ярмо.

– Голод заставит, а тебе один выход – самому хозяином становиться – опрокинул новую стопку Кривицкий.

– Буржуй! Санька, представь – ты буржуй и кровопийца! – пьяно захохотал Мирон Рига.

– Я лучше сдохну, а экспл… лати…, короче, никого гнобить не буду! И завод свой не дам! Подавятся хозяйчики! – опять взвился Ковригин.

– Сам завод не возьмешь, другие заберут. Меня уже звали в совладельцы – в министерстве много желающих, как коршуны кружат! – усмехнулся Кривицкий – Нет у тебя выбора, Саня, либо ты, либо тебя. А за тобой люди – заводчане с семьями. Ты о стране пока не думай, ты о них думай.

– Как подумать? Прибыль себе в карман складывать, что ли? Чем я им помогу?

– А ты Верой Павловной стань, и спи как она – странно выступил Мирон Рига.

– Чего?! Кончай ему наливать, Сергей. Уже голову обносит!

– Не любил ты классическую литературу, Саня. Технарь ты, технарем и помрешь! Хотя, Чернышевский не в моем вкусе был, мне больше Достоевский нравился.

– А мне Маркс с Энгельсом! Причем здесь Чернышевский? – недоумевал Ковригин.

– Так ты ж на Ленина не потянешь и мировую революцию не сварганишь! А Верой Павловной – может и получится, масштаб-то поменьше будет.

– Брр! Чушь какая-то! Ну ладно, я этой самой Верой Павловной выряжусь, а вы кем? Или бросите меня на съеденье капитала? А вдруг я дрогну и сдамся золотому тельцу? И пошла тогда ваша Вера Павловна куда подальше! Ну, что скажете?

– Я псевдоним Лопухов возьму. Я же идею подал – хмыкнул Мирон Рига – А тебе, Серега, Кирсановым придется обозваться и как честному человеку Веру Павловну за себя взять.

– Вы серьезно, мужики?! Тогда я с вами, вместе чудить будем! – радостно отозвался Сергей Кривицкий – Только не просто все будет, завод твой, Саня, кусок лакомый, много желающих на него!

– Де жа вю настоящее – в наше время Чернышевский понадобился! А мы как, в оппозиции к этим демократам будем, или нейтралитет выберем? – пытался разобраться Мирон Рига – Уж больно прыткие они и разговорчивые!

– Им пока не до нас – надо с пережитками Союза побороться, но это все ненадолго, проголодаются и придут.

– Слышишь, Саня? Ненадолго! А ты не подкованный, почему в школе Николая Григорьевича не читал?

– Да, ладно! Прочитаю я твоего Чернышевского, хватит язвить! – махнул рукой Ковригин – Вот допьем, и сразу в библиотеку…

Вы что-то поняли? Я пока нет, но, похоже, что-то затевается – странное и с вывертом. Что-то русской породы, чего быть не должно, исходя из волчьей сути человека, когда каждый сам за себя и против всех сразу. Ну, если конечно Александр Петрович Ковригин осилит роман Н. Г. Чернышевского «Что делать», лично мне этого так и не удалось, а вам?

Глава 2. Стенка на стенку

Раннее утро в небольшом российском городке дышит чистотой, нежностью и умиротворенностью; долгая ночь позволила горожанам забыть вчерашние обиды и споры, отодвинуть вечные беды и проблемы, попробовать поверить в лучшее, ну или понадеяться на него. Сон, целительный и благодарный, лишенный искушений яркой ночной жизни больших городов, остался одним из немногих достоинств жизни в провинции, хотя и не все со мной согласны.

Но прошедшая июньская ночь две тысячи девятнадцатого года была короткой, ее канун – бурный, суматошный день – съел львиную ее часть, и еще долго баламутил российский городок с забавным названием Кулеши. Национальные гвардейцы—кулешовцы, злые и невыспавшиеся, в полном составе всю ночь восстанавливающие закон и порядок на улицах родного города, подтягивались в здание правоохранительных органов на совещания и планерки с целью разбора противоправных событий прошедшего дня и вечера. Виталий Бубликов, служивший Кулешовским прокурором уже девятый год, совещался с коллегами в своем кабинете.

– Злые, как собаки! Ничего не слышат! Вынь да положь им, а все остальные – идите к черту! – возмущался исцарапанный как снаружи, так и внутри, гвардеец в чине лейтенанта Айдар Валиев – Гремлины!

– Как ты с Талашами сражался, Айдар! Как в сказке – сначала с Павлом, потом с его женой Анной, потом с их Жучкой. Всех победил? Мурку их с мышью осилил? Репку вытащил? – от души развлекались присутствующие коллеги лейтенанта.

– Непорядок это! Почему ты дал себя исцарапать, Валиев? И на самом видном месте – на лице! Как ты служить будешь? И где злодеи? Почему не в обезьяннике? – недовольно и нудно высказывался всегда очень серьезный и невозмутимый Виталий Андреевич.

– Да что мне отстреливаться надо было, что ли?! И этого Талаша как посадишь? Анна всех внуков собрала и кричала, что без мужа домой не пойдет, так здесь и будет жить. А у нее близнецам трех лет еще нет, и еще двое малых. Ясли мне открывать, что ли?!

– Откуда четверо? У нее же всего трое внуков!

– Мне тогда не до счета было! Хотите, я их всех позову? Мне не жалко!

– Заканчивайте балаган! Лейтенант Валиев, докладывайте обстановку! – резко скомандовал прокурор.

– Слушаюсь! Шестого июня две тысячи девятнадцатого года на сходе жителей поселка Металл Советов, посвященного предстоящему празднованию Дня России, произошла драка между двумя группами горожан – советовцами и пришлыми. Причины драки – споры по вопросу организации сбора и вывоза мусора с поселка и непримиримые разногласия на тему прошлого и будущего развития России. Поселковцы резко выступили против платы за вывоз мусора с их поселка, а жители соседних улиц Калинки обвинили их в свинском поведении. Возмущенные заводчане ответили, что крови их отцов, матерей, дедов и бабок, пролитой в боях за Родину, достаточно для платы за их мусор, а все, что сверху пусть государство оплатит – не обеднеет! Но калинковцы продолжали настаивать на том, что те свиньи…

– Почему свиньи? – не понял один из совещающихся – забесплатно гадят, что ли?

– И это тоже! Но они всю калинковскую дорогу засвинячили, платить за вывоз не хотят, а свой мусор соседям валят, но у себя все чисто. Вот калинковцы и бесятся. Далее, Павел Талаш, подстрекаемый своей женой Анной на рукоприкладство, также стал подстрекать соседей на то же самое и ему это удалось. Подстреканутые советовцы выталкали калиновцев со схода и приняли резолюцию о разграблении России и обнищании народа, которые начались именно с 12 июня – Дня Независимости России.

– Кто позволил?! – трубно рыкнул кулешовский прокурор.

– Как кто? Это же гремлины – недоуменно пояснил докладывающий лейтенант Валиев – Они каждый год эту резолюцию принимают, а тут еще их за мусор трясут – так вообще озверели!

– Дальше! Почему они вечером дрались? – прокурор был крайне недоволен.

– Ну, так калинковцы субботник провели. Первый за четыре года! Все вышли – со стариками и детьми, массовый, короче… – лейтенант Валиев скосил глаза на графин с водой, но Виталий Андреевич Бубликов был беспощаден:

– И что? Чем твои поселковцы недовольны были? Это же праздник их коммунистического труда! Россию же никто не грабил!

– Как им праздновать? Калиновцы отходы обратно вернули, и прямо под их окна! Каждому записку оставили: «Вы же люди, а не свиньи!» Вот поселковцам и пришлось тоже субботник проводить вечером уже! Ну, а мусор свой они снова к соседям потащили – из вредности, конечно, но сами кричали, что из справедливости! На калинковской дороге и сошлись – сначала мешками кидались, а как порвали их, так и стенка на стенку! Там сейчас так грязно, все усыпано, а вони-то! Надо снова субботник проводить, кто пойдет?

– Понятно… – в нерешительности замер кулешовский прокурор – А больше никто там ничем не кидался?

– Вы о ком? – подозрительно прищурился Айдар Валиев – Я все доложил! Ну, почти все.

– Валиев! Докладывай!

– О чем? О мировой обстановке? О санкциях? Чего надо? Я все могу!

– Говори быстро! – резко возмутился всегда невозмутимый Виталий Андреевич – Что, опять все яйца скупили?! Кто скупил?! Твои поселковцы?

– Да рано вроде еще, неделя до митинга. И почему именно мои?!

– Это ты зверинец развел – гремлинов всяких! Им своих яиц мало, так еще и на Калинке два магазина раскупили! Сам их яйца будешь шерстить в праздник! Если мне выговор объявят, я тебе… два объявлю или три! Я тоже все могу!

– Они просто дружные, но никто не доказал, что мстители из поселковцев. Может, они с другого района?

– Ага! Гастролеры! – шумно веселились присутствующие, все кроме одного Бубликова – Мстители мстителями, но у тебя столько подражателей развелось! На всех яиц не напасешься!

– Ладно! – вернулся к теме совещания Виталий Андреевич – Тебе, Валиев, надо было сразу пресечь драку, пока мешки не порвались! А сейчас всех драчунов привлечь по административке! Вот они и будут убирать, и чтобы к двенадцатому июня все чисто было! – практично и юридически грамотно решил проблему кулешовский прокурор и добавил – А за яйца ответишь!

– Они наши законы антинародными считают, и вообще за копейку лишнюю удавятся! Чтобы Талаши бесплатно работали? Не поверю! – усомнился в эффективности решения начальства лейтенант Валиев, а про остальное предпочел промолчать.

– Выполнять! – криком завершило совещание начальство.

Про яйца я позже все расскажу, а сейчас – о Кулешах. Были они обычным небольшим, по меркам России, городом с двумя сотнями тысяч населения и несколькими промышленными предприятиями. Место их расположения – к северо-востоку от Москвы примерно в двух сутках езды по российской железной дороге. К концу существования ныне почившей в бозе советской империи город стал образцовым научно-производственным кластером с современными предприятиями разработчиками и производителями военной продукции, металлургическим заводом и небольшими объектами местной легкой промышленности (хлебо и молокозаводами, конфетной и швейной фабриками). Основное отличие подобных советских городов – присутствие в них многочисленной технической интеллигенции, многие представители которой интеллигенствовали уже во втором или даже третьем поколениях. Муниципальная жилищная застройка носила преимущественно многоквартирный характер с преобладанием пятиэтажных и частично девятиэтажных домов. А еще город окружало настоящее море, только зеленого цвета и с иголками – густые сосновые леса опоясывали Кулеши со всех сторон, по-хозяйски разделяя старый и новый центры города.

Но к две тысячи девятнадцатому году развитый советский кластер потерял былой лоск и немалую часть своего могучего потенциала – предприятия легкой промышленности обанкротились и почти сгинули в анналы истории, разбежавшись по мелким клочкообразным предпринимательским субьектам. Предприятия, выпускающие продукцию двойного назначения, подобрали российские военные и методично начали осваивать бюджетные деньги на неотложные с их точки зрения нужды. Например, на установку гигантских пластиковых окон в огромных корпусах, ремонты общежитий и административных зданий и частично на покупку современного оборудования в отдельные цеха и лаборатории. Но, увы, Кулешовский Буран пока даже не на старте, а как летал когда-то!

Про металлургический завод давайте поговорим подробнее. Дата его основания – тысяча девятьсот тридцать пятый год, он из времени великих побед и не менее великих несправедливостей для тысяч и миллионов наших сограждан. Удивительное и беспощадное время, когда Страна Советов, вздыбившись подобно высвобождающейся от огромных толщ льда могучей сибирской реке, неудержимо рванула к вершинам всемирного социального развития – построению справедливого общества, топча всех и вся, случайно или злонамеренно оказавшихся на этой дороге. Нет, я не считаю марксизм всесильным и верным учением, но и другого разумного конструирования будущей человеческой действительности я не знаю. Но, может, пока не знаю?

В любом случае Кулешовский металлургический завод (КМЗ) – кровь от крови, плоть от плоти тех бесстрашных, самонадеянных и абсолютно беспринципных коммунистических мечтателей. Нужны доказательства? Пожалуйста! Первый пятилетний план развития советской промышленности не предусматривал строительства в небольшом патриархальном поселке Кулеши крупного металлургического завода, но ячейка местных членов ВКП (б) в количестве семи человек во главе с Демьяном Курицыным единогласно постановила, что кулешовцы ничем не хуже жителей Липецка, Тулы и Свердловска, и также достойны принять участие в индустриализации своей Родины. Откомандированный с указанным постановлением в Москву Демьян Курицын сумел прорваться в Совет Народных Комиссаров и так надоесть его членам, что те плюнули и решили пойти навстречу чаяниям и нуждам трудового кулешовского народа. Но, поскольку любая экономика, даже советская, всегда ограничена ресурсами, то и строительство кулешовского завода предполагалось осуществить в основном через изыскание этих самых ресурсов на месте. И их изыскали – рядом, в спецпоселениях НКВД, куда согнали раскулаченных с Украины, Кавказа, Вятской и Пермской областей. Вот вся эта рабская масса, голодная, разутая, бессловесная и строила в первой в мире стране социализма ее очередной промышленный гигант – Кулешовский металлургический завод. Огромный рукотворный монстр стал для своих жертв и палачей всем – могильным памятником, намоленным идолом, светочом надежды и богатым наследством их выжившему потомству. Жуткое было время! Ценнилось только будущее – все остальное в топку! Паровоз летел без остановки, сшибая на своем пути человеческие жизни и судьбы – только вперед, к неотвратимому всеобщему счастью. Цинично? Да! Эффективно? Увы, но тоже да!

Странно, но, когда я сейчас думаю о том времени, я ощущаю не только безнадежность и трагизм. Столько крови, отчаяния и боли, а я чувствую запах раннего утра и вижу мир, окрашенный в нежные, теплые краски – потрясающая вера в прекрасное будущее, в неизбежную победу добра над злом, в абсолютную равность самого маленького и обычного человека – как мне этого сейчас не хватает! А вам?

Так и Кулеши не превратились в черную дыру рабства и зла. Поднимался завод, а вместе с ним исчезали землянки-норы спецпоселений, дети раскулаченных переселенцев шли в школы вместе с детьми классово правильных рабочих и крестьян, появлялась своя интеллигенция невиданного в стране профиля – технического, строились новые дома и широкие проспекты, люди искренне верили, что «жить стало легче, жить стало веселей!» А как же жертвы? – спросите вы. Они стали нашей платой за надежду на лучшее, страшной платой с которой мы тогда согласились и промолчали, но не забыли. Память нагнала нас уже в конце того кровавого двадцатого века, и мы заплатили по ее счетам сполна, не пожалев ничего и никого – ни себя, ни огромной страны!

Но вернемся в Кулеши – тезка заводу, район КМЗ находился в старой части города, непосредственно примыкающей к металлургическим цехам. Застраиваться он начал в конце тридцатых годов прошлого века двух и одно-подъездными блочными двухэтажками, куда массово заселялись семьи заводчан, местных и приезжих. Но настоящего расцвета район достиг, как не странно, в войну. Эвакуированные специалисты с Украины, Ленинграда и Москвы разработали и реализовали роскошный план городского развития с широкой центральной улицей, всасывающей в себя, подобно океану другие мелкие ручейки-улочки с четырех и трехэтажными домами – сталинками, отличающимися друг от друга изысканными фасадами с богатой лепниной, крохотными балкончиками и разными формами окон. Огромные дворы, засаженные сиренью, яблонями, черемухой и вездесущими тополями были предназначены для активной и свободной жизни детей и взрослых в рамках больших и малых коллективов соседей и друзей, мудро направляемых к единой высокой цели – построению коммунизма. Не смейтесь! Они действительно верили в идеалы и не боялись жить. А во что верим мы?

Айдар Валиев верил своим друзьям, родителям и даже, несмотря на свой солидный двадцати семилетний возраст, во всеобщее счастье и светлое будущее человечества, но последняя вера не всегда получалась у него. Веселый нрав, открытость и общительность принесли ему симпатию и дружбу многих кулешовцев, беспокойство и нередко раздражение начальства, весьма разнообразную интимную жизнь в компании с современными и свободными кулешовками (или кулешовчанками?). В общем, он был здоров, умен и привлекателен, чего еще надо для счастья? Правда два обстоятельства очень сильно осложняли его жизнь в последнее время – это ультиматум матери жениться в кратчайшие сроки, иначе столоваться он будет у своих свободных, красивых, но совершенно не умеющих готовить возлюбленных (а те, кто умели – те все уже были замужем). И еще – неотвратимо надвигающийся День независимости России с раскупленными загодя яйцами, сулящими ему два или три выговора от всемогущего кулешовского прокурора Виталия Андреевича Бубликова.

Задумчиво почесав нос, Айдар махнул рукой на все обстоятельства и решил: «Чего я буду за ними бегать? Да пусть хоть все скупят и мстят всем подряд! От яйц еще никто не умирал, почистятся и дальше выступать будут. А вот что матери сказать? Интересно, почему парней жениться заставляют, а их учиться готовить нет? Такую гадость приходиться есть! Где тут равноправие?!». Айдар с возмущением хлопнул дверью своего кабинета и пошел домой к матери обедать.

В это же время и тоже в своем кабинете Виталий Андреевич Бубликов пришел в не менее раздраженное, чем у Айдара, состояние духа и настроения. Причиной чему послужил телефонный разговор с мэром города Кулеши Симеоном Царапкиным:

– Что делать будем? Может, в ФСБ обратимся? Проверят все…

– Что проверят? Врачи проверили уже. Или вы думаете…

– Да нет! Конечно, он помер! Но с какой целью? – силился сформулировать свое беспокойство господин Царапкин.

– Как это? Он, говорят, болел последние полгода. Что проверять надо?

– А почему именно к празднику? Прямо к двенадцатому июня!

– Ну не получилось у него раньше. Странный вы какой-то! – ломал голову Виталий Андреевич.

– Я странный?! Конечно! Это же не в вас будут яйцами пуляться! Сколько мне еще терпеть этот беспредел?! Издевательство это и хамство?! Я же вас просил – ограничить торговлю яйцами в начале июня, не более десятка в руки! А вы!

– Это незаконно.

– А я как же? Это законно?! – кричал в трубку кулешовский мэр.

– Полиция примет меры, мы провели совещание на эту тему.

– Да тьфу на вашу полицию! Вы что не понимаете?! Ковригин умер! Они меня теперь забьют этими яйцами! Это уже не хиханьки! Это терроризм настоящий! Бубликов! Увас мэра убивают!!! – визжал в телефон пока живой господин Царапкин.

– Наберите 02 – автоматически и безо всякой задней мысли среагировал Виталий Андреевич.

– Начальство! Ваше! Наберу! Террористы! ФСБ! – дальше прокурор разобрать не мог, хотя ему послышалось что-то ненормативное, но Бубликов всегда честно старался хорошо думать про начальство – любое и вообще, а потому он просто деликатно прервал разговор и все. Думаю, он поступил правильно, так как это ненормативное становилось уже почти членораздельным, и что ему прикажите делать?

Зря господин Царапкин истерит! Яйца, вернее их пуляние в тела высших городских чиновников на всех массовых и значимых мероприятиях в Кулешах, вроде празднования Дня независимости России, наиболее ярко и выпукло воплотило в реальность вековые мечты российских либералов о построении гражданского общества в каждом медвежьем углу нашей отсталой и тоталитарной страны. Правда пуляющиеся отказывались разбираться в партийной принадлежности официальных и не официальных тел на трибунах, забрасывая как членов правящих партий, так и оппозицию. И, надо сказать, это проявление гражданского общества в последнее время стало очень массовым и организованным – никакими зонтиками мэру и его подчиненным было не укрыться от него, а яичные снаряды метко летели уже прямо в головы бедных слуг народа. Начали все это безобразие мстители, те самые, что весело поминались коллегами Айдара Валиева на совещании у Виталия Андреевича Бубликова.