Текст книги "Помощь детям, пострадавшим от насилия. Интегративный подход"

Карла была маленьким и хрупким на вид ребенком и перенесла за свою жизнь много страданий. Ее мать-наркоманка много лет была бездомной, однако ей каким-то образом удавалось избегать внимания со стороны органов опеки до тех пор, пока Карле не исполнилось пять лет. К этому времени Карла успела пожить в нескольких приютах и пострадала как от физического, так и от сексуализированного насилия (что было задокументировано при медицинском обследовании). Мать часто оставляла девочку без присмотра или на попечении других живших на улице людей – наркотики мешали ей быть хорошей матерью. Поняв, что не справляется, мать в конце концов привезла ребенка к отцу, Фреду, и исчезла.

Фред был добрым и милым человеком, однако он был не подготовлен к тому, чтобы взять на себя ответственность за дочь. Тем не менее он прилагал огромные усилия, чтобы стать хорошим отцом, в то время как сотрудники поддержки на дому обучали его родительским навыкам. Он стабильно и охотно водил Карлу на терапию и постоянно пытался понять, что он может сделать, чтобы Карле было хорошо. Помимо этого, мы время от времени встречались с ним для коуч-сессий, и все это вместе сильно укрепило его навыки родителя.

Терапия Карлы в основном была недирективной и основывалась на игровой терапии. Она сразу выбрала символьные предметы, чтобы выразить свои острые переживания по поводу безопасности ее матери. Игра заключалась в «поиске» матери и отражала скрытое беспокойство девочки, что мать нуждается в помощи. Поскольку мать и Карла поменялись ролями, именно дочь зачастую отвечала за то, чтобы мать была чистой, здоровой и сытой, и теперь сильно переживала из-за того, что никто не заботится о матери.

Поиск матери – главная тема игры – привел к экстренному спасению и последующей медицинской помощи. Эти события были разыграны сначала с кенгуренком и его матерью, затем с ягненком и овцой, а после – с птицей и ее тремя птенцами в гнезде. Вероятно, именно при помощи последнего элемента игры, оказания медицинской помощи, Карла символически сделала для своей пропавшей матери все, что было в ее силах, после чего ей удалось избавиться от тревоги.

Время от времени я объясняла Фреду, что ему следует говорить Карле о ее матери и как устанавливать правила (например, относительно того, какую одежду она надевает и причесывается ли). В дополнение я провела совместный сеанс Карлы с отцом, посвященный их воспоминаниям о матери.

Этот ребенок был чрезвычайно жизнерадостным и находчивым. Карла вызывала положительную реакцию у всех, кто встречался ей на пути, – поначалу люди начинали за нее переживать, а позже относились с теплотой и интересом. Карла перенесла много страданий, и порой ей буквально приходилось выживать. Мать часто подвергала ее опасности, хотя и пыталась воспитывать – в меру своих способностей. Однако, вопреки всему, Карле удалось справиться с травмой и жить дальше.

10. Опасность на заднем дворе

Полицейский позвонил мне поздно вечером, будучи обеспокоенным происшествием с 5-летней девочкой Джессикой Р.: ее изнасиловали на заднем дворе собственного дома. Насильником якобы был 12– или 13-летний мальчик, незнакомый семье Джессики. Полицейский сказал: «Мама девочки в отчаянии. У их входной двери толпятся репортеры… она разговаривает с ними, так что ее покажут в утренних новостях». Полицейский добавил, что, похоже, «были только оральные ласки без проникновения». Мать Джессики уже узнавала про консультацию для дочери, и я сразу назначила ей встречу. Голос миссис Р. по телефону звучал растерянно. Она сказала: «Джессика стала очень нервной и ни на шаг от меня не отходит».

Мать Джессики была 39-летней американкой европейского происхождения. Она состояла во втором браке и жила с мужем, Джессикой и 16-летней Пайпер (дочерью миссис Р. от первого брака). Пайпер практически не общалась со своим биологическим отцом, но и с мистером Р. она сблизиться не пыталась, жалуясь на то, что он «странный». Однако с Джессикой у нее были прекрасные, проникнутые заботой и теплом отношения, и мать заметила, что «Пайпер ведет себя так, будто пострадала не Джессика, а она. Она в ярости и обвиняет меня в том, что я недостаточно хорошо слежу за дочерью». Бабушки и дедушки Джессики жили в других штатах. Когда я спросила, сообщила ли миссис Р. им о случившемся, она ответила: «Они бы тоже обвинили меня».

Во время нашей первой встречи миссис Р. рассказала обо всем случившемся. Она плакала весь сеанс, буквально обезумев от этого внезапного кошмара. Казалось, ее снедало чувство вины за то, что она «это допустила». Она рассказала, что всегда наблюдала за дочерью через окно на кухне, когда Джессика играла на улице. За детской площадкой был лес, и мать всегда просила ее не уходить далеко от дома: «Она знала, что ей нельзя ходить в лес одной – только если с ней были отец, сестра или я». Я видела ее отчаянные попытки возложить на кого-нибудь вину за случившееся: сначала на себя – за то, что не увидела, как к Джессике кто-то подошел, а затем и на саму Джессику – за то, что та пошла в лес и нарушила запрет.

Итак, миссис Р. мыла посуду и наблюдала за дочерью через окно, но в какой-то момент у нее зазвонил телефон. Она пошла за телефоном, ответила на звонок, а затем стала искать свой кошелек, чтобы продиктовать номер кредитной карты звонившему ей продавцу. «Я должна была попросить их перезвонить. Я не должна была отвечать на звонок… Я отошла не больше чем на пять минут».

За эти 5 минут к Джессике подошел подросток, взял ее за руку и повел в лес. Когда мать вернулась к окну, Джессики на месте уже не было. Около 5–10 минут женщина обзванивала ближайших соседей, спрашивая, не видели ли они Джессику. «Я сразу поняла, что что-то не так… Она никогда никуда не уходит одна». Затем миссис Р. начала звать дочь, выкрикивая ее имя около леса. Видимо, этот звук спугнул мальчика, и мать увидела, как Джессика выскочила из леса – на ней не было трусов, и она была очень испугана. Мать спросила, что случилось, и Джессика сказала: «Большой мальчик трогал меня».

Миссис Р. подхватила дочь на руки и бросилась в полицию. Оттуда она позвонила мужу, но его телефон был недоступен. Пайпер на звонок тоже не ответила. Миссис Р. была в ужасе. Наконец полиция успокоила ее, сказав, что, видимо, мальчик убежал, не успев «зайти слишком далеко». Мать волновало, было ли проникновение, и с большим облегчением она услышала, что этого не произошло.

Я спросила миссис Р., рассказали ли ей в полиции подробности произошедшего, и она ответила: «Мне сказали, что он разделся, заставил Джессику поцеловать его пенис, а руку положил на ее интимные части тела». Я не стала настаивать на дополнительной информации и получила от матери разрешение поговорить с полицейским, который вел дело Джессики, – сержантом Дрейкером.

Мать описывала Джессику как счастливого ребенка, говорила, что она умна и очень хорошо учится в школе. А вот о Пайпер мать отзывалась ровно наоборот, описывая «типичные проблемы», а также некоторую «дистанцию, которую, я надеюсь, она перерастет». Кроме того, миссис Р. постоянно намекала на отстраненность своего мужа и его чрезмерную привязанность к работе. Например, когда она рассказывала мне, что не смогла с ним связаться, то добавила: «Ничего удивительного, уж поверьте». Мистер Р. отказался прийти на эту сессию вместе с женой, сказав, что «не может отпроситься с работы». Когда я спросила миссис Р., сможет ли ее муж прийти на следующие сессии, она ответила: «Я бы на это не рассчитывала». Женщина отметила, что они с мужем совсем разные: «Даже если бы мы попытались, нам бы не удалось стать еще более непохожими друг на друга. Я разбита, подавлена, напугана и постоянно плачу, а он хладнокровный, спокойный и собранный». Когда я спросила, знает ли она, как себя чувствует мистер Р., она ответила: «Я уверена, что он расстроен и зол на ребенка (на подростка). Он очень любит Джесси, но по виду этого вообще не скажешь».

Я изменила свое расписание, чтобы немедленно встретиться с Джессикой. Первоначальные опасения матери указывали на то, что девочка могла испытывать острые симптомы тревоги.

Изначально мать переживала из-за «прилипчивости» и «нервозности» Джессики. Поскольку насилие произошло совсем недавно, у нас было мало времени на то, чтобы понаблюдать за реакцией Джессики. Миссис Р. рассказала, что прилипчивость Джессики выражается в том, что она «цепляется» за мать и не хочет оставаться одна, а про ее нервозность мать сказала так: «Джессика явно нервничает… она подпрыгивает при малейшем шуме и все время оглядывается по сторонам». Я объяснила матери, что это естественно после событий последних дней. Сначала она (предположительно) пострадала от рук незнакомца неподалеку от собственного дома, затем ее допрашивала полиция, а после этого ее еще и отвезли в больницу для проведения медицинского обследования – все это очень сильный стресс для ребенка (Джессика начала так безудержно плакать в больнице, что медсестра решила отложить обследование). Кроме того, на пороге ее дома было много незнакомцев, а домашний телефон разрывался от звонков.

Необходимость срочно начать лечение, а также тяжелое состояние матери на первой встрече не дали мне возможности тщательно изучить системные проблемы. Мне показалось, что мать Джессики находится в кризисном состоянии и нуждается в помощи – я обратила особое внимание на ее слова о недоступности мужа. Расследование полиции продвигалось, и они уже вышли на подозреваемого, который жил в соседнем районе. Я поговорила с сержантом Дрейкером, и он пообещал связаться со мной, как только что-то станет известно. К счастью, он оказался профессионалом и чутким человеком и не настаивал на срочности разговора с Джессикой и ее матерью. Через некоторое время они с ним все же поговорили, и мать была рада, что полицейские смогли сразу задать свои вопросы. «Она же такая маленькая, – сказала миссис Р., – хорошо, что они сразу ее обо всем расспросили, пока она еще ничего не забыла». Миссис Р. также сказала, что муж «как всегда» не пришел и на эту беседу с полицейским, и снова упомянула его общую отстраненность. Она рассказала, что их отношения подходили к концу: у них уже некоторое время были проблемы, она не чувствовала от него поддержки и уже даже перестала удивляться его пассивности.

На первой сессии с матерью я посоветовала ей снова записаться на прием к терапевту (она не ходила к нему уже полгода), а также поговорить с мужем, чтобы понять, смогут ли они пройти через это вместе. Я также объяснила ей, что стоит, а что не стоит говорить Джессике о насилии, и рассказала, что существуют группы для матерей, чьи дети пострадали от насилия. Однако, узнав, что в большинстве семей насильником выступал кто-то из родственников, миссис Р. отказалась туда ходить.

Я сказала миссис Р., что периодически буду встречаться с ней один на один, чтобы узнавать, как у Джессики идут дела дома, а также попросила ее звонить и рассказывать мне о любых изменениях, которые она заметит. Я заверила ее, что работала со многими детьми, пережившими насилие, и что мы сможем помочь Джессике. Мать немного успокоилась и была рада, что мы с Джессикой встретимся на следующий день.

Мой изначальный план состоял в том, чтобы провести сокращенную диагностику развития, обращая особое внимание на то, как Джессика воспринимает случившееся. Мне быстро стало ясно, что девочка испытывает тревогу, и я работала с матерью над тем, чтобы та создала безопасную среду для дочери. Я работала с Джессикой и ее матерью параллельно: из игры Джессики я часто узнавала о том, как функционирует семья, а также встречалась с матерью, чтобы что-то ей разъяснить, дать некоторые указания и помочь Джессике восстановить чувство безопасности дома.

Я попросила миссис Р. заполнить опросник – из результатов стало ясно, что за несколько недель у Джессики развились некоторые симптомы ПТСР: ночные кошмары, эмоциональная неустойчивость, навязчивые воспоминания и повторяющиеся разговоры о «плохом лесе». Дальнейшую диагностику я проводила, наблюдая за необычной игрой Джессики, в частности за ее сценариями, которые она разыгрывала в песочнице.

Моей первостепенной задачей было понять, как Джессика восприняла насилие, а также устранить симптоматическое поведение, о котором мне рассказала ее мать. В частности, было необходимо снизить тревогу Джессики и помочь ей вновь обрести чувство безопасности и защищенности.

Я ожидала, что прогресс в лечении будет заключаться в том, что Джессика станет более самостоятельной и менее «прилипчивой», будет реже видеть ночные кошмары, сможет вернуться к прежним занятиям (например, играть на улице одна, как раньше), а также перестанет постоянно говорить о «плохом лесе».

Учитывая, что, к счастью, эпизод насилия был единственным и Джессика проявила удивительные качества на нашем первом сеансе (см. ниже), а также благодаря ее прекрасным отношениям с матерью и сестрой, я предполагала, что терапия будет краткосрочной (около 4 месяцев). Разумеется, этот прогноз был основан на моих первоначальных впечатлениях, и я не могла учесть все переменные.

Недирективная игровая терапия позволяет детям самостоятельно выбирать, чем они будут заниматься на терапии. Некоторые дети из-за острого стресса могут быть неспособны использовать символьный язык и выражать свои переживания в игре – с такими детьми стоит применять директивные методы (см. главу 2). Они помогут разрешить проблемы, облегчить симптомы и обеспечить корректирующий опыт.

Джессика была полностью поглощена строительством в песочнице, при этом в процессе игры она заостряла внимание на внутренних сдвигах в своем восприятии, мыслях и чувствах. Она определенно была способна ясно выражать себя в игре, расслаблялась и восстанавливала ощущение контроля благодаря поэтапной экспозиции и обработке материала. Кроме того, мать Джессики следовала всем моим указаниям и была полностью вовлечена в процесс выздоровления дочери.

Я опишу потрясающее путешествие совсем маленькой девочки, столкнувшейся с внезапным пугающим событием, которое бросило вызов ее чувству безопасности и защищенности. Даже сейчас, когда я описываю хронику этого случая, я поражаюсь человеческой способности излечиваться и восстанавливать полноценное функционирование.

На нашей первой сессии Джессика очень стеснялась и цеплялась за ноги матери. Я показала Джессике кабинет игровой терапии (мать уже видела его накануне). Ее глаза расширились от удивления, но тем не менее она еще около 10 минут не отпускала мать. Потом она подошла к одной из песочниц, в которой был мягкий белый песок. Я взяла пригоршню песка и просеяла его сквозь пальцы, рассказывая о том, какой он мягкий и приятный. Я предложила миссис Р. присоединиться ко мне, что она и сделала. Она сказала, что у Джессики на заднем дворе была песочница, но песок там был не такой мягкий, как этот.

Как только Джессика коснулась песка, ее поведение изменилось. Казалось, она была полностью поглощена созданием сценария с использованием фигурок на песке. Мать отошла от нее, и я попросила ее сесть на диван в углу комнаты. Джессика подняла взгляд от песка, только когда закончила свой сценарий.

Первый сценарий Джессики был настоящим чудом. Эта песочница и последующая игра девочки предоставили мне достаточно информации, чтобы я смогла хотя бы примерно понять, что она думала и чувствовала касательно насилия (см. рис. 7.1).

Рисунок 7.1. Первая песочница Джессики

Сначала Джессика установила палатку почти в самом центре песочницы. Внутрь палатки она поместила олененка, а рядом расположила олениху, которая «присматривала» за детенышем. Этим крошечным жестом она выразила потребность в укрытии и защите (палатка), а также смешанные чувства по поводу одновременного присутствия и отсутствия матери (мать наблюдала за ней, но была довольно далеко и могла чего-то не заметить). Перед палаткой она выстроила небольшую стенку из камней и кристаллов, которая служила своего рода барьером. Позади палатки Джессика построила свою спальню (двухъярусную кровать), а рядом разместила предмет, который достала из аквариума, – он походил на горку с отверстиями. Я интерпретировала это так: Джессика показывала, что лес опасен (о чем она узнала, когда ее отвели в темное место, где она не чувствовала себя в безопасности).

Этот сценарий был очень структурированным, и Джессика потратила много времени, помещая каждый маленький предмет на свое место. В процессе она постепенно успокоилась и устроилась поудобнее, чувствуя, что мать наблюдает за ней. Закончив сцену, она посмотрела на меня и воскликнула: «Это весело! Можно мне еще поиграть?» Я ответила, что она может делать в этой комнате все, что захочет, и это ей решать, чем мы займемся. Она подошла к игрушечной больнице, в которой были палаты, медицинское оборудование, машина скорой помощи, врачи и лекарства. Затем она продолжила «рассказывать» то, что было у нее на уме (см. рис. 7.2).

Рисунок 7.2. Больница Джессики

Начав играть в больницу, Джессика сначала поместила младенца и маленькую девочку в одну из больничных палат. Затем она отправила к ним врача и сказала: «Доктор о них заботится». Я, в свою очередь, просто повторила ее фразу, потому как не хотела прерывать ее процесс своими вопросами. Потом она осторожно поставила маленькие бутылочки с лекарствами на стол рядом с врачом, а капельницу – рядом с девочкой. Наконец в палату вошла их «мать», и Джессика сказала, что мать была «в гостях». После этого Джессика обратила внимание на больничный лифт, на котором можно было подняться на второй этаж (см. рис. 7.3). Она заполнила лифт маленькими фигурками людей и сказала: «Это полицейские. Они следят за тем, чтобы никто не прошел к детям и не причинил им вреда». Я снова повторила ее фразу.

Рисунок 7.3. Защитники Джессики

Наконец Джессика перешла к другой больничной палате, которую многие дети принимают за тюрьму из-за решеток на окнах. Она взяла фигурку мальчика и поместила его в эту палату, назвав «плохим парнем». Затем она поставила в палату унитаз. «Ха-ха, – сказала она, – он идет в туалет, и все его видят… ха-ха!» «Понятно, – сказала я, – все его видят, когда он идет в туалет… А что думают люди?» – спросила я, наконец рискнув задать вопрос. «Они над ним смеются, потому что он плохой, а теперь все еще и видят, как он ходит на горшок».

Я была абсолютно очарована способностью этого ребенка использовать игру. Она выбрала две фигурки детей, девочку и младенца, и превратила их в «пациентов» (см. рис. 7.4). На каком-то уровне Джессика осознавала свою травму и понимала, что ей нужна помощь, – она поместила пациентов в больницу, чтобы им эту помощь оказывали. Кроме того, она выставила возле комнаты защитников (сотрудников полиции). А в своем втором сценарии, который она также разыгрывала на песке, она обозначила «плохого парня», который испытывал унижение, выставляя напоказ свои интимные части тела. Этого «плохого парня» можно было интерпретировать двояко: как человека, который ее изнасиловал, или как воплощение ее собственного самобичевания за то, что она была «плохой девочкой», нарушившей запрет и ушедшей в лес. Однако в тот момент все мои интерпретации были предварительными. Важно было то, что сценарии Джессики отражали ее способность выражать свои проблемы через игру, и было похоже, что эта игра вполне буквально описывала ее недавние переживания. Я считаю, что если дети используют игру буквально, то она переходит в разряд посттравматической игры.

Рисунок 7.4. Девочка и младенец Джессики

Мать Джессики уже подписала разрешение, позволявшее мне фотографировать работы ее дочери, поэтому, когда Джессика закончила свою игру, я сказала ей, что время нашей сессии подходит к концу. Я также сказала, что иногда я фотографирую то, что у детей получается, – и спросила, можно ли сфотографировать ее работу. Она утвердительно кивнула, и я сделала несколько снимков песочницы и игрушечной больницы. Однако на нашей следующей сессии она не попросила посмотреть фотографии, сделанные на прошлой сессии, и сама я предлагать не стала. Мы просмотрели все снимки, сделанные за время нашей терапии, только в самом ее конце, и Джессика так и не изъявила желания забрать фотографии домой.

Когда Джессика выходила из кабинета после сессии, она выглядела уже более расслабленной. Она подбежала к матери, сказала, что ей «тут понравилось», и спросила, когда они придут сюда снова. Джессика улыбнулась мне, когда я пожала ей руку и сказала, что мне было приятно с ней познакомиться. За 45 минут она создала два сценария: один – на песке, а другой – при помощи игрушечной больницы. Я многому научилась на этой нашей первой встрече, и Джессика навсегда останется в моей памяти как одна из любимых пациенток.

На следующих сессиях Джессика продолжала создавать песочные истории. В них участвовали младенец, маленькая девочка и заботливая мать, однако отца никогда не было (на это указывал всегда пустовавший стул рядом с компьютером). Чем дольше Джессика играла, тем заметнее становилось, что она проявляла себя в двух ипостасях: как травмированный ребенок и как «большая девочка», которая со всем может справиться. На протяжении всей игры о маленькой девочке заботились: лелеяли ее, защищали и всячески поддерживали. Однако со временем большая девочка стала все чаще занимать в игре центральное место и в конечном итоге стала ее главным персонажем.

Игровые сценарии понемногу менялись. Из замечаний Джессики и придуманных ею диалогов, в которых речь шла об отсутствии фигуры отца, я поняла, что мистер и миссис Р., похоже, достигли критической точки в своих отношениях. Я спросила миссис Р. о браке, и она подтвердила мои догадки – выяснилось, что они с мужем расстались и мистер Р. уехал из семейного дома. Несмотря на то, что родители составили график регулярных встреч отца с Джессикой, мистер Р. не всегда его соблюдал, как и не всегда выполнял обещания, которые давал дочери, когда они все же виделись. Джессика выражала свои переживания по поводу расставания родителей через игру в песочнице.

Разыгрывая один из своих сценариев, Джессика дала мне очень важную «подсказку» о ее чувствах к матери. Этот сценарий совпал со звонком миссис Р., во время которого она рассказала мне о протестном поведении Джессики. Она сказала, что Джессика стала часто ей возражать, топать ногами, не слушаться и вообще вести себя необычно для себя. В своем сценарии Джессика разместила на песке ту самую маленькую комнату с решетками («тюрьму»), которую она использовала на предыдущей сессии. Снаружи она поставила двух стражей, а пространство между ними заполнила камнями, выстроив своего рода стену (видимо, таким образом она усиливала защиту). Когда я заглянула внутрь «тюрьмы», то увидела там маленький унитаз, который использовался и на прошлой сессии, но на этот раз Джессика заточила в эту комнату олениху-мать (см. рис. 7.5). Моя интерпретация заключалась в том, что Джессика, возможно, сердится на свою мать за то, что та ее не защитила. На следующем сеансе Джессика снова поместила в тюрьму олениху-мать. Я спросила ее, как так вышло, что мать оказалась в тюрьме, и она твердо заявила: «Она была плохой… она не заботилась о своем ребенке». «Да? – спросила я. – Мать не позаботилась о своем ребенке?» «Нет, – ответила Джессика, – и ее ребенок на нее злится и не выпустит до тех пор, пока она не извинится».

Рисунок 7.5. Мать в тюрьме

Тогда я позвонила миссис Р. и пригласила ее на коуч-сессию. Я посоветовала ей поговорить с Джессикой о насилии и извиниться за то, что она тогда отвлеклась и не уследила за ней. Позже мать сообщила, что разговор прошел очень хорошо и в ответ Джессика сказала: «Извиняться нормально, мамочка… иногда мамы тоже ошибаются». Миссис Р. также сказала, что после этого разговора поведение Джессики снова стало нормальным.

Последний сценарий Джессики получился очень интересным (см. рис. 7.6). В центре песочницы она сделала реку, по которой плыла лодка с младенцем. Одна семья (родители и две девочки) стояла на берегу и махала на прощание младенцу в лодке, который плыл вниз по реке навстречу другой, новой семье. Я полагаю, что таким образом Джессика прощалась с травмированным ребенком, став более уверенной в себе «большой девочкой» (ей только что исполнилось 6 лет).

Рисунок 7.6. Последняя песочница Джессики

Сейчас Джессике 10 лет, и ее мама время от времени звонит мне, чтобы поделиться тем, что у дочери все прекрасно. Миссис Р. с Джессикой переехали в квартиру, Пайпер поступила в колледж в другом городе, мистер и миссис Р. официально развелись, и у матери появились серьезные отношения с мужчиной, который очень нравится Джессике. Мистер Р. по-прежнему является частью жизни дочери, и мать видит, что Джессика перестала ожидать от отца слишком многого: она радуется, когда встречается с ним, однако уже не так сильно расстраивается, когда он не сдерживает обещания, потому что изначально не слишком на него рассчитывает.

Джессика помнит, что один мальчик прикасался к ее интимным частям тела, но почти не говорит об этом. Миссис Р. рассказала, что однажды, когда Джессика с подругой после уроков смотрели специальный выпуск для детей, посвященный сексуализированному насилию, Джессика сказала подруге: «Со мной такое случилось, когда я была маленькой… У мальчика после этого были большие неприятности!» Подруга не стала ее расспрашивать, а Джессика не стала рассказывать подробности.

Сама миссис Р. поговорила с Джессикой о насилии лишь один раз, когда школа разослала всем родителям брошюрку, в которой рассказывалось о правилах безопасности для детей, и попросила родителей поговорить об этом со своими детьми. Постепенно пережитое событие заняло свое место среди других стрессовых событий, с которыми пришлось столкнуться Джессике: развода родителей, автомобильной аварии, в которой погибла ее хорошая подруга, и смены школы.