Текст книги "Помощь детям, пострадавшим от насилия. Интегративный подход"

Карп и Батлер писали, что после того, как ребенок подвергся насилию, первое, что ему важно сделать, – набраться смелости и вернуться к пугающим мыслям и воспоминаниям и исследовать их в безопасной обстановке (Karp, Butler, 1996). Необходимо, чтобы ребенок вернул себе чувство контроля и перестал воспринимать мир как нечто враждебное – и смог вырасти здоровым взрослым. Терапевту же нужно создать такую среду, которая поможет ребенку это реализовать.

Я сформулировала следующие задачи терапевта при лечении травмированных детей:

– установить доверительные отношения с пациентом;

– понять, как ребенок воспринимает мир, как он мыслит, чувствует и ведет себя;

– помочь ему выразить важные мысли и чувства, используя вербальные и невербальные типы взаимодействия (я описываю их в главах 2, 4, 5);

– научить ребенка управлять эмоциями и поведением;

– помочь ему понять себя и вернуть чувство контроля;

– дать возможность говорить о травме, используя как вербальные, так и невербальные способы;

– проводить семейные сессии: отказаться от секретности, отрицания и табуирования темы, а вместо этого развить поддержку внутри семьи, обсудить роли и восстановить контроль.

Все эти задачи могут решаться как в индивидуальной работе с ребенком, так и на групповых и семейных сессиях, или на детских и взрослых группах поддержки.

Индивидуальная детская терапия

Индивидуальная детская терапия может включать в себя как традиционную вербальную, так и экспрессивную (о которой я пишу в главе 4), а также когнитивно-поведенческую терапию (о ней – в главе 5). Следует отметить, что формат когнитивноповеденческой терапии, разработанный специально для детей, подвергшихся сексуализированному насилию, является одной из немногих «доказательных» форм терапии для этой группы пациентов.

В процессе индивидуальной терапии с детьми, пострадавшими от насилия, терапевт оценивает общее состояние ребенка, снимает наиболее выраженные симптомы, а также учит ребенка просить помощи у членов семьи – это основные задачи такой терапии.

Поскольку терапевт работает с кратко– и долгосрочными последствиями, вызванными травмой, на индивидуальной терапии ему легче всего заметить малейшие изменения в поведении или восприятии ребенка.

Групповая терапия

С ограниченным количеством сессий

Структурированная, краткосрочная, целенаправленная групповая терапия показала свою эффективность в работе с детьми, пережившими сексуализированное насилие. На первой же сессии дети, встретившись с другими пострадавшими, убеждаются, что их опыт не уникален, – и уже не чувствуют себя одинокими в своем несчастье. Они рассказывают друг другу о случившемся с ними, о трудностях, с которыми им пришлось столкнуться, и чувствуют облегчение, понимая, что их проблемы во многом схожи. Терапевт обсуждает с детьми, почему, как им кажется, в мире есть насилие и почему взрослые или старшие дети издеваются над маленькими, – дети делятся своими мыслями на этот счет и, как правило, сходятся во мнениях. От этого собственные мысли и реакции больше не кажутся им странными или глупыми, и они перестают считать себя сумасшедшими или какими-то «не такими». Это очень важно, ведь если вовремя не заметить и не проработать такие чувства, со временем они могут закрепиться в сознании ребенка и превратиться в жесткую систему убеждений, искажающую его восприятие реальности.

Однако групповая терапия подходит не всем. Например, она может быть вредна для тех, кто переживает острое посттравматическое расстройство, – в этом случае и без того тяжелое состояние может ухудшиться. Кроме того, если ребенок участвует в судебном разбирательстве, то ему не рекомендуется ходить на групповые сессии до его завершения, потому что полученная информация о других детях и об их опыте может сбить его с толку и помешать в суде.

Иногда бывает так, что ребенок рассказывает о пережитом насилии, но нет уверенности, имело ли оно место на самом деле. В таком случае ребенку также не стоит посещать групповые занятия, потому что там он услышит большое количество подробностей от других участников и может вставить их в свою историю. Таким детям будет полезнее ходить на терапию, посвященную конкретным поведенческим проблемам, например управлению гневом или развитию социальных навыков.

Наконец детям, чье поведение совсем не поддается контролю, также больше подходит индивидуальная терапия, по крайней мере до того момента, пока они не выработают навык самоконтроля.

На тему разработки структурированной групповой терапии для детей, пострадавших от сексуализированного насилия, были созданы несколько работ (например, Grotsky et al., 2000). Кроме того, существует веб-сайт, посвященный когнитивноповеденческим группам, ориентированным на травму: www. musc.edu/tfcbt.

Группы для детей с сексуальной реактивностью

Дети, пережившие сексуализированное насилие, сталкиваются со множеством проблем, включая и те, что связаны с сексуальностью, – они могут быть чрезмерно озабочены сексом или, наоборот, избегать всего, что с этим связано. Некоторые специалисты считают, что насилие может способствовать возникновению у ребенка сексуализированного поведения и агрессии: чрезмерной и/или публичной мастурбации, непристойных высказываний и рисунков. Таким детям необходима специальная терапевтическая группа, где им помогают успокоиться, избавиться от сильного чувства тревоги и скорректировать свое поведение. На такой терапии есть планы сессий, домашние задания и подразумевается родительский контроль.

Дети, имеющие подобные поведенческие проблемы, зачастую воспроизводят модель агрессивного поведения на других людях, сигнализируя о том, что с ними не все в порядке. К сожалению, такими детьми мало кто занимается, потому что все силы обычно брошены на помощь пострадавшим от насилия, а не его источнику. На данный момент группа для детей с сексуальной реактивностью – едва ли не единственный вариант им помочь.

Семейная терапия

Когда в семье есть ребенок, переживший насилие, страдают, конечно, и его родные – они могут быть потрясены, могут злиться, испытывать чувство беспомощности или уйти в отрицание. Поэтому семейная терапия полезна не только ребенку, но и остальным членам семьи.

На первых сессиях родители предоставляют терапевту информацию о случившемся, а терапевт оценивает, в каком состоянии находятся они сами. Иногда он рекомендует родителям пройти курс терапии, а иногда ограничивается тем, что учит их правильно общаться с детьми.

Мой опыт показывает, что большинство родителей/опекунов, узнав о том, что их дети пережили насилие, сами стараются восстановить безопасную и теплую среду, даже если поначалу и отрицают ситуацию. Однако бывают случаи, когда родители или опекуны осуждают детей и обвиняют их в том, что они все выдумали. В таких случаях отрицание во всех его формах может сохраняться некоторое время, а попытки вовлечь взрослых в терапию не дают результата. Некоторые взрослые отказываются поставить интересы пострадавшего ребенка выше интересов семьи, расценивая это как угрозу. Есть матери, которым трудно принимать самостоятельные решения, – они считают себя зависимыми от семьи (финансово и/или эмоционально). Таким женщинам тоже полезно ходить на группы поддержки, где они могут встретить тех, кто находится в аналогичной ситуации. Впоследствии это поможет им принимать решения для защиты своих детей (см. «Группы поддержки для родителей» ниже).

Психофармакология

Я придерживаюсь консервативных взглядов касательно использования лекарств в детской терапии. Однако у некоторых детей, переживших насилие, наблюдаются острые, мучительные симптомы, которые можно облегчить медикаментозно (некоторым даже требуется госпитализация). Если психиатр выписывает ребенку лекарства, то, во-первых, он должен последовательно документировать все свои рекомендации, а во-вторых – работать сообща с психотерапевтом ребенка. Вместе они должны убедиться в том, что родители/опекуны в состоянии давать ребенку назначенные препараты. В их задачу также входит внятно объяснить им, на что в поведении ребенка нужно обращать особое внимание.

Специальная терапия для родителей и ребенка

Родитель как терапевт

Филиальная, или сыновняя, терапия используется для того, чтобы укрепить отношения между родителями и ребенком, наладить их эмоциональную связь и научить поведению в конфликтных ситуациях (Guerney, 1997, 2003). Терапевт учит родителей проводить игровые занятия, понимать детей, уважать их взгляды и выстраивать границы, а также объясняет основы теории поведения и обучения. Таким образом, детям помогает и терапевт, и родители – при этом сами родители тоже находятся под наблюдением терапевта. Когда родители занимаются со своими детьми тем, чему их учит терапевт, они начинают больше уважать детей, а у детей формируется чувство собственного достоинства – в результате их отношения улучшаются, и они начинают лучше понимать друг друга. Этот подход применяется в тех случаях, когда родители неправильно ведут себя по отношению к ребенку или их действия неэффективны.

Терапия детско-родительского взаимодействия

Это еще один вид терапии, нацеленный на укрепление детско-родительских отношений. Он был разработан Шейлой Эйберг и предусматривает пошаговые обучающие сессии как индивидуально с родителем/опекуном, так и вместе с ребенком (Eyberg, 1988; Hembree-Kigin, McNeil, 1995). Родитель/опекун осваивает общий дидактический материал на сессиях с терапевтом, а потом терапевт учит его конкретным вещам в зависимости от ситуации. Когда родитель/опекун готов, он проводит игровую терапию со своим ребенком. При таком подходе работа терапевта заключается в том, чтобы изменить паттерны взаимодействия родителей/опекунов и детей.

Группа поддержки для родителей

Исторически сложилось так, что подавляющее большинство лиц, совершающих сексуализированные преступления, это мужчины, и в случаях внутрисемейного насилия преступниками чаще всего являются отец или отчим. Поэтому профессионалы, работающие с пострадавшими детьми, часто проводят группы поддержки именно для матерей.

Терапевтические группы для родителей бывают двух типов: поддерживающие или обучающие. В обоих случаях родителям становится легче уже как минимум оттого, что они встречают других людей, попавших в схожую ситуацию, и могут разделить с ними свое горе. На обучающей группе терапевт сообщает родителям юридическую информацию о насилии, рассказывает о возможных причинах, по которым преступники растлевают детей, о роли семьи и о возможных кратко– и долгосрочных последствиях насилия у ребенка. Многие родители, ходившие на группы поддержки, отмечали, что им стало легче принимать решения, связанные с потребностями ребенка и его безопасностью, а также с жизнью семьи в целом.

Сексуализированное насилие, пережитое ребенком, влечет за собой психологические, эмоциональные и поведенческие проблемы. Существует много способов работы с такими детьми, и каждый терапевт волен выбирать свой, однако сейчас все больше специалистов сходится на том, что помимо психических последствий травмы нужно учитывать и то, как она влияет на мозг ребенка и его развитие в целом.

Существует ряд исследований, посвященных разным терапевтическим подходам при работе с травмированными детьми, – эффективность одних из них уже доказана (например, КПТ, см. главу 5), других – еще нет, однако это не означает, что их следует отвергать. Терапевты частной практики зачастую не могут (или не хотят) проводить масштабные исследования, подтверждающие эффективность выбранного ими подхода, но некоторые пользуются методом шкалирования достижений целей (англ. Goal Attainment Scaling) или иными методами, позволяющими проконтролировать выполнение поставленных задач, что тоже отчасти является доказательством эффективности или, наоборот, неэффективности выбранного подхода.

Когнитивно-поведенческая терапия сейчас занимает важное место среди эмпирически обоснованных методов, однако стоит отметить, что она может оказаться слишком сложной для детей, переживших насилие, – им может быть трудно говорить о травматичном опыте или даже думать о нем из-за чувства вины, страха или просто из-за того, что ребенок не понимает, что насилие – это ненормально. Песочная, игровая и арт-терапия в этом случае могут быть более эффективны, потому как травмирующие воспоминания встроены в правое полушарие мозга, которое наиболее восприимчиво к невербальным средствам общения с использованием символического языка, творчества и сюжетно-ролевых игр.

Кроме того, необходимо помнить, что дети, подвергшиеся насилию, разные, поэтому нет и единого подхода, который бы одинаково хорошо работал для всех. У каждого пациента есть уникальные эмоциональные и поведенческие проблемы, а также защитные стратегии, которые терапевт должен видеть и понимать. Помимо этого, необходимо учитывать пол, возраст, стадию развития и культурные особенности ребенка. Из-за такого большого количества переменных терапевт должен быть крайне гибким и внимательным по отношению к потребностям ребенка.

4. Экспрессивная терапия

В работе с маленькими детьми и подростками терапевт всегда старается взаимодействовать с ними на их уровне и всячески поощрять участие в процессе. В случае с детьми, пережившими насилие, не существует единственно верного подхода: так, например, зачастую травмированные дети бывают не готовы к вербальному контакту, поэтому терапевт должен владеть различными техниками: как вербальными, так и невербальными.

Экспрессивная терапия подразумевает применение игровых и арт-техник. Она подходит для работы и с детьми, и со взрослыми в рамках индивидуальных, групповых и семейных сессий. К экспрессивной терапии относят занятия рукоделием, рисованием, музыкой, танцами и психодрамой, а также множество других техник. Одним детям нравится писать стихи или вести дневник, а другим больше подходит песочная терапия. Мак-Нифф (цит. по: Malchiodi, 2005), который организовал первый курс экспрессивной терапии в университете Лесли в 1974 году, говорил: «О благотворном эффекте самовыражения через творчество известно с древнейших времен. Упоминания об этом можно найти в различных трактатах, в частности по медицине, где говорится, что искусство – отличный лекарь». МакНифф и его последователи заложили основы экспрессивной терапии. В зависимости от степени подготовки и опыта современные терапевты могут использовать экспрессивные методы как базовые или как дополнительные. В этой главе я рассмотрю три метода, которые кажутся мне наиболее полезными для детей, пострадавших от насилия и имеющих психологические травмы, – это игра, арт-терапия и песочная терапия. Впрочем, применение других методов также позволяет получать хорошие результаты.

Примерно в одно время три женщины-психоаналитика разработали три разных творческих метода для того, чтобы помочь взрослым и детям раскрыть свой внутренний мир и научиться управлять им. На тот момент новаторские методы – игровая, песочная и арт-терапия – сегодня повсеместно и с большим успехом применяются в детской терапии.

Арт-терапия

Фрейд, развивая свою психоаналитическую теорию, отмечал, что использовал экспрессивные техники в работе с пациентами и те добивались наиболее значимых результатов, когда описывали визуальные образы (Rubin, 1987). Именно поэтому Фрейда интересовали их сны – пациентам приходилось переводить образы в слова, а ему было важно, как они это делают. Он часто детально расспрашивал пациентов об их образах, прося, в частности, сосредоточиться на забытых воспоминаниях.

Позже Фрейд сместил фокус внимания с описания визуальных образов на то, что он назвал «методом свободных ассоциаций» (когда пациент говорит обо всем, что приходит ему в голову). А вот его дочь, Анна Фрейд, которая была детским психоаналитиком, обратилась к арт-терапии (а также к игровой терапии) потому, что поняла – ее маленьким пациентам совершенно не подходит вербальный метод свободных ассоциаций.

Маргарет Наумбург в начале 1940-х стала разрабатывать свой подход, который назвала «динамически ориентированной арт-психотерапией» (Rubin, 1987). Она включила в него многие идеи Фрейда о бессознательной коммуникации посредством образов. Свой подход она рассматривала в качестве основного, а не вспомогательного средства для других форм терапии.

Примерно десять лет спустя, в конце 1950-х, психоаналитик Эдит Крамер пользовалась арт-терапией как способом «вытащить» бессознательное на поверхность и прибегала к ней в качестве дополнения к основной терапии (Ulman et al., 1977). Элинор Ульман, еще одна из пионеров арт-терапии, предположила, что арт-терапия – это целостное самостоятельное направление, основанное на работе с образами.

В конечном итоге арт-терапия стала надежным инструментом для достижения терапевтических задач. При этом используют ее и специально обученные терапевты, и терапевты без специального образования. Малхиоди, Фурс, Остер и Монтгомери говорят о том, что отсутствие образования допустимо для тех, у кого арт-терапия не является центральным подходом, но только в случае работы со взрослыми пациентами – для тех, кто работает с детьми, специальное образование необходимо (Malchiodi, 1998; Furth, 2002; Oster, Montgomery, 1996).

Игровая терапия

Было время, когда психотерапия проводилась исключительно со взрослыми пациентами. Фрейд стал первым психоаналитиком, который начал работать с детьми, причем успешно – случай ребенка с симптомами фобии заложил основу детской терапии (Freud, 1909/1955).

Разные специалисты по-разному определяли цели игровой терапии в работе с детьми. Так, Хуг-Хельмут, например, приходила к детям домой и играла с ними, полагая, что это немаловажная часть детского анализа (Hug-Hellmuth, 1921), а Анна Фрейд и Мелани Кляйн, которые считаются основоположницами игровой терапии, рассматривали игру как ключевой элемент лечения. Поначалу Анна Фрейд видела в игре способ вовлечь ребенка в общение и установить с ним контакт, что в итоге формировало отношения переноса (Freud, 1965). Мелани Кляйн рассматривала игру как замену вербализации (эквивалент свободных ассоциаций взрослых пациентов), считала ее естественным способом самовыражения и общения ребенка и, как следствие, полагала, что на этом можно основывать интерпретации (Klein, 1932). Обе они утверждали, что можно строить терапевтические интерпретации на основе игры, однако расходились во мнении, можно ли ограничиться только ими. Эсман отмечал, что «огромное влияние на детский психоанализ в США оказала

Анна Фрейд, а также ее ученики и коллеги, и именно ее подход был наиболее распространен в теории и практике игровой терапии в клинической работе с детьми» (Esman, 1983).

О’Коннор считал, что главная задача игровой терапии в психоанализе – это «развитие или пересмотр психических структур и функций», необходимых для здорового развития ребенка. Он говорил, что аналитик интерпретирует игру, таким образом лучше понимая ребенка, и в процессе помогает ему изменить поведение. При этом О’Коннор полагал, что психоаналитическая игровая терапия подходит не всем детям, а лишь тем, у кого уже развита личность и чьи «симптомы возникают из-за тревоги, вызванной внутренним конфликтом» (O’Connor, 1991).

Другие аналитики значительно расширили применение игровой терапии. Так, например, Леви разработал модель, которую назвал «терапией освобождения» (Levy, 1939). Она была основана на концепции, суть которой заключалась в пользе многократного возвращения ребенка к травмирующему событию. Позже на основе этой идеи был создан метод посттравматической игры, о котором я подробнее расскажу в главе 7.

После появления психоаналитической модели игровой терапии возникли и другие: поведенческая (Skinner, 1972; Bandura, 1977), когнитивно-поведенческая (Knell, 1993), развивающая (Brody, 1978, 1993; Jernberg, 1979), экосистемная (O’Connor, 1994), гештальт (Oaklander, 1988, 1994), гуманистическая (Rogers, 1951; Axline, 1947; Moustakas, 1959; Landreth, 1982) и адлерианская (Kottman, 1995). Все эти теории объединены общим подходом, но отличаются своими задачами. Например, есть задачи, касающиеся непосредственно развития человека: биологического (развитие навыков), внутриличностного (стремление человека что-то делать – и делать это хорошо) и межличностного (индивидуализация и сепарирование от значимого взрослого, а также приобретение социальных навыков). Для решения таких задач игровая терапия полезна как детям, так и взрослым.

Амстер выделил ряд преимуществ игровой терапии (Amster, 1982):

– более точная диагностика пациента;

– установление доверительных отношений;

– преодоление защитных механизмов пациента;

– облегчение общения и вербализации;

– возможность снять напряжение пациента и «вытащить» бессознательное на поверхность.

Интересно отметить, что, хотя игровая, арт– и (как будет описано ниже) песочная терапия берут свое начало в психоаналитической теории и были разработаны примерно в одно время (начало 1900-х), специалисты, занимавшиеся каждым из этих подходов, мало интересовались работами коллег и почти не обменивались мнениями. В результате эти подходы, сейчас уже ставшие традиционными инструментами детской терапии, развивались в относительной изоляции друг от друга.

Песочная терапия

В 1911 году британский романист и публицист Герберт Уэллс описал свою работу с детьми в книге под названием «Игры на полу». Вместе с двумя сыновьями он строил на полу города, используя дерево, бумагу и пластилин, а также фигурки людей и животных (Wells, 1975). Маргарет Ловенфельд, прочитавшая книгу Уэллса в возрасте 21 года, была абсолютно очарована описанием этих игр и включила такой вид работы с детьми в свою аналитическую практику. Она долгое время работала педиатром, но впоследствии оставила эту профессию и стала детским психиатром. Она купила все материалы, о которых писал Уэллс, и хранила их в «волшебной коробке». В 1929 году она приобрела цинковые лотки и заполнила один из них песком, а другой – водой. В какой-то момент она заметила, что дети переносят игрушечные фигурки в лоток с песком и разыгрывают там разные сценарии – она называла это «техникой построения миров» (Lowenfeld, 1979). Бойер писала, что в течение трех месяцев ее пациенты фактически создали новый вид терапии – и случилось это благодаря замечательной способности Ловенфельд следовать за детьми, а не руководить ими (Bowyer, 1970). Томпсон отмечал, что ее подход практически не изменился с момента создания – он по-прежнему может быть описан как «творческая деятельность с использованием песка, ограниченная кабинетом и в присутствии терапевта» (Thompson, 1981/1990).

Ловенфельд представила свой метод на нескольких международных конференциях еще в 1939 году. Дора Калфф, швейцарский юнгианский детский аналитик, вслед за Ловенфельд оценила его эффективность и стала одним из ее последователей. Параллельно она консультировалась с Карлом Юнгом, который был ее наставником. В результате Калфф привлекла к этому методу, который она называла «песочной игрой» (англ. sandplay), внимание многих аналитиков, в том числе и юнгианских, когда преподавала и читала о нем лекции. Однако то, что Калфф была приверженцем юнгианского психоанализа, сыграло двоякую роль: с одной стороны, именно благодаря ей многие юнгианцы обратили внимание на этот метод, с другой – остальные терапевты стали связывать песочную игру со строгими юнгианскими принципами, из-за чего, возможно, этот метод стал менее доступен широкому профессиональному обществу. Так, Спейер упоминала, что ее коллеги «боятся использовать этот метод, потому что он считается эксклюзивно юнгианским, но в то же время они испытывают благоговение и удивление – игра с песком как будто таит в себе нечто волшебное, магическое» (Spare, 1981/1990).

Современные специалисты (Labovitz Boik, Goodwin, 2000; Carey, 1999; Dundas, 1978; Allan, Berry, 1987; Weinrib, 1983; De Domenico, 1988) продолжают развивать песочную терапию и способствовать ее продвижению. В 1994 году, описывая историю развития этого подхода и делая прогнозы о его будущем, Митчелл и Фридман оценили вклад упомянутых выше специалистов и назвали его одним из наиболее быстро развивающихся терапевтических методов (Mitchell, Friedman, 1994).

Большинство сторонников юнгианской песочной игры согласны с тем, что это творческий процесс, который способствует развитию и лечению, «приоткрывает» внутренний мир пациента и помогает ему высвободить психическую энергию, а также зачастую служит «мостом» между сознательным и бессознательным. Они считают, что терапевту следует как можно меньше говорить во время песочной терапии и быть осторожным с интерпретациями увиденного – так, Вайнриб писала, что «интерпретация конкретного символа может быть не так важна, как сам процесс и отношения между терапевтом и пациентом» (Weinrib, 1983). Она также добавляла, что песочная игра не подразумевает никаких правил: пациент абсолютно свободен и может создавать то, что захочет.

Вайнриб выделила восемь основных принципов, на которых строится песочная игра:

1. При нормальных обстоятельствах психологическое развитие протекает одинаково у всех людей.

2. Психика человека состоит из сознательного и бессознательного и содержит в себе стремление к целостности, которое заключается в выстраивании связей между ними.

3. «Я» – это целостное ядро личности, ее направляющий центр.

4. Бессознательное является источником психологической жизни точно так же, как мать является источником жизни физической. Таким образом, мать и бессознательное можно рассматривать как аналогичные женские символы, а стремление вернуться к матери – как стремление вернуться к бессознательному.

5. Психологическое исцеление включает в себя восстановление способности нормально функционировать, в то время как эго-сознание связано с решениями, которые мы принимаем в процессе функционирования.

6. Психологическое исцеление – это эмоциональный и иррациональный процесс, проходящий на невербальном уровне.

7. Исцеление и расширение сознания – важнейшие задачи психотерапии.

8. Естественный процесс исцеления можно запустить во время песочной терапии – при помощи терапевтической игры и стимуляции творческих импульсов.

Вайнриб особенно подчеркивает необходимость создания свободного и безопасного пространства, в котором пациент сможет взаимодействовать с песком[5]5
  По мере того как песочная терапия набирала популярность, специалистам приходилось импровизировать, потому как необходимые инструменты для терапии стоили достаточно дорого. Так, некоторые терапевты приспосабливали для песка кошачьи лотки или пластиковые контейнеры. Ловенфельд предлагала использовать песочницу размером 50 × 75 сантиметров (Lowenfeld, 1979), Калфф – 50 × 72 × 8 см (Kalff, 1980). Калфф, в частности, говорила о важности комфорта при занятиях с песком: пациент должен иметь возможность видеть всю песочницу, не двигая головой, и с легкостью дотягиваться до всех ее углов. Она также рекомендовала располагать песочницу на уровне пояса пациента, а также по возможности иметь в кабинете лотки разной высоты.


[Закрыть].

Итак, игровая, песочная и арт-терапия помогают встретиться с бессознательным пациента, при этом реакции терапевта могут усиливать или ослаблять творческий процесс. Поэтому прохождение терапевтом специального обучения в этой области не просто желательно, а необходимо, чтобы научиться максимально помогать пациентам, а не вредить им. В своей книге 1995 года Роджерс, которая пережила нервный срыв, отчасти вызванный ее работой с травмированным ребенком, описала как пользу, так и вред терапии для пациента (Rogers, 1995).

Все эти три метода основаны на психоаналитической теории – терапевты стремятся задействовать бессознательное, выявить проблемы и конфликты и постараться понять их, а затем изменить поведение клиента. Такие методы работы дают терапевту возможность быстрее «добраться» до бессознательного пациента, поскольку обеспечивают кинетический, сенсорный и физический опыт – так, например, песок можно потрогать, понюхать и при желании даже попробовать на вкус.

Методы можно использовать по отдельности, и они будут неплохо работать, но большей эффективности можно добиться, сочетая их. По моему опыту, дети с легкостью переходят от одной терапевтической деятельности к другой (спонтанно или по просьбе терапевта), и сочетание этих методов дает терапевту возможность провести диагностику или составить прогноз на будущее. Образы и метафоры, которые дети будут предоставлять при работе в одном методе, могут быть усилены при работе в другом (я покажу это на клинических примерах во второй части книги).