Текст книги "Генрих VIII. Жизнь королевского двора"

37
«Превыше всех – мадемуазель Анна»

В конце июля 1529 года Генрих поехал с Анной Болейн в Гринвич, потом взял ее с собой в тур по стране. Они посетили аббатство Уолтем, Барнет, Титтенхэнгер, Виндзор, Рединг, Вудсток, Лэнгли, Бекингем и Графтон, причем Анна «держалась с большим достоинством, скорее как королева, чем как простая девушка»1. В сентябре в Графтон явились оба легата, чтобы Кампеджо перед возвращением в Рим официально попрощался с королем.

Нет сомнений в том, что Уолси к тому времени уже оказался в опале, а Анна, Норфолк и остальные члены партии Болейнов надеялись избавиться от него навсегда. О том, что произошло в Графтоне, рассказывают по-разному. Кавендиш, писавший много лет спустя, утверждает, что Кампеджо препроводили в удобные апартаменты, а Уолси не обеспечили жильем, и ему пришлось сидеть на своем муле, стоявшем во дворе. Наконец пришел Генри Норрис и предложил ему воспользоваться своей комнатой, чтобы кардинал мог сменить дорожный костюм, прежде чем явиться к королю. Другой слуга Уолси, Томас Олворд, занесший свой отчет на бумагу через пять дней после описываемых событий, не упоминает об этом, но утверждает, что из-за небольших размеров Графтона оба кардинала остановились в соседнем Истон-Нестоне². И Кавендиш, и Олворд сходятся в том, что, когда Уолси, трепеща, вошел в набитый людьми приемный зал и встал на колени перед государем, старая привязанность Генриха к нему дала о себе знать: король с улыбкой поднял его и отвел в нишу окна, где они принялись разговаривать, к великому изумлению очевидцев.

Анна пришла в ярость. После того как Уолси ушел трапезничать, условившись о встрече с королем на следующее утро, она села обедать с Генрихом и разбранила его за дружелюбную беседу с тем, кто так сильно навредил ему самому и его королевству. Олворд сообщает, что на следующее утро Генрих и Уолси заседали в Совете, а после обеда король поехал на охоту. По словам же Кавендиша, Анна настояла, чтобы они с Генрихом рано поутру отправились осматривать новый охотничий парк, расположенный неподалеку; Уолси и Кампеджо явились как раз тогда, когда король был готов к отъезду, он сказал им, что у него нет времени на разговоры, и распрощался. Анна, устроившая пикник, позаботилась о том, чтобы король отсутствовал весь день. Когда он вернулся, Уолси уже уехал в Мор³.

Как бы то ни было, Генрих больше не виделся с Уолси. Под влиянием партии Болейнов, обвинявшей своего врага среди прочего даже в колдовстве, король согласился, что кардинала следует признать виновным – на основании Статута о превышении власти[56]56
   Другое название – Статут Премунире (англ. Statute of Praemunire); парламентский акт, принятый в 1392 году, который имел целью ограничить полномочия папы в пределах Англии.


[Закрыть], который запрещал вмешательство папы в английские дела без разрешения короля, – в получении булл из Рима, чего Уолси не мог отрицать. Семнадцатого октября его лишили должности лорда-канцлера, после чего Норфолк и Саффолк, торжествуя, явились к нему в Эшер и изъяли Большую печать. Тем не менее король проявил милость к кардиналу: когда в ноябре парламент предъявил Уолси сорок четыре обвинения, Генрих отказался преследовать его по суду, позволив ему сохранить за собой кое-какие церковные владения и уехать в свой диоцез Йорк.

Последствия отстранения Уолси от власти были неисчислимыми. Усилились антиклерикальные настроения, разжигавшиеся Норфолком и Саффолком. У короля появился козел отпущения, на которого можно было свалить все неудачи прошлых лет: он получил возможность говорить, что Уолси – обманщик, делавший многое без его ведома⁴. Тайный совет и знать получили больше власти и влияния, так как теперь у них не было соперника.

В октябре король вернулся в Гринвич, забрав себе четыре лучших дома Уолси – Йорк-плейс, Мор, Титтенхэнгер и Эшер – вместе со всем их бесценным содержимым и став полноправным хозяином Хэмптон-корта. Строительные работы в нем продолжились, гербы Уолси сорвали, а на их месте появились королевские.

Второго ноября Генрих и Анна, сопровождаемая своей матерью, отправились на барке в Йорк-плейс⁵. Строго говоря, дворец оставался собственностью архиепископства Йорк, но в начале 1530-х годов адвокатам короля удастся преодолеть эту формальность⁶. Прежде чем покинуть свой дом, Уолси составил список имущества. Король с Анной осмотрели горы золотой посуды, лежавшей на раскладных столах в приемном зале, и роскошные гобелены, разложенные в длинной галерее⁷. Анна питала особую любовь к Йорк-плейсу, потому что там не было апартаментов королевы и она могла делить это жилище только с Генрихом. Приезжая туда, Анна располагалась в помещениях, находившихся под старой библиотекой Уолси. Во дворце также имелись комнаты для членов ее семьи⁸.

В Хэмптон-корте Генрих занялся возведением постройки, предназначенной для него одного, – башни Бейн, которая соединялась с личными покоями новой галереей⁹. Сам он пока расположился в королевских апартаментах, отделанных при Уолси. Башня Бейн сохранилась до наших дней¹⁰: это трехъярусный донжон, последний в своем роде, построенный в Англии. На первом этаже были помещения службы Личных покоев и хранилище; на втором – личная спальня короля, ванная (откуда и название башни – Бейн, то есть «Банная» или «Ванная»), где имелись краны с горячей и холодной водой, а также кабинет, на третьем – библиотека, занимавшая две комнаты, и сокровищница¹¹. Генрих пользовался башней до 1533 года, после чего отдавал предпочтение более современным апартаментам.

Следующими задачами стали улучшение системы отвода сточных вод¹² и сооружение второй большой кухни с тремя огромными открытыми очагами и двумя большими каменными решетками¹³, а также нескольких дополнительных кухонь и служебных флигелей. Позднее был расширен также погреб. Служебный комплекс в то время занимал более пятидесяти различных помещений¹⁴.

В 1530 году или около того король, по инициативе Анны Болейн, осуществил в Хэмптон-корте и другие переделки. Построенный Уолси деревянный мост заменили каменным, который «охраняли» геральдические животные короля, а на гейтхаусе и внутренних воротах появились королевские гербы¹⁵. По желанию Генриха здесь появились новый зал заседаний Совета и величественные водные ворота, к которым примыкала шедшая вдоль берега крытая галерея с зубчатыми стенами и эркерными окнами. Позже перестроили часовню, заново отделали королевские апартаменты и возвели обширный главный холл¹⁶. В целом за период с 1526 по 1546 год король потратил на превращение Хэмптон-корта в образцовый дворец 62 000 (18 600 000) фунтов стерлингов¹⁷.

Краснокирпичный дворец Эшер выстроили в XV столетии по желанию Уильяма Уэйнфлита, епископа Винчестера. Он оставался епископской собственностью вплоть до его покупки Генрихом VIII в 1537 году¹⁸. При Уолси к нему пристроили прекрасную галерею, похожую на брайдуэлльскую. Генрих велел разобрать ее и перенести во дворец Йорк, когда Уолси еще проживал в Эшере, «только из желания помучить его»¹⁹.

Мор, еще один дом постройки XV века, стоявший к юго-востоку от Рикменсворта, был с таким размахом перестроен при Уолси, что Жан дю Белле находил его прекраснее Хэмптон-корта²⁰. Поначалу Генрих почти не занимался Мором, и к 1531 году когда-то прекрасный дворцовый сад «пришел в запустение»²¹, а главный дом поместья начал ветшать. Только в 1535 году король произвел там улучшения: главный холл разделили на части с помощью разноуровневых полов, так что над ним и под ним появились новые помещения. Позднее король несколько раз принимал здесь гостей.

Кроме того, Генрих забрал себе недостроенную гробницу Уолси в Виндзоре – с позолоченной фигурой поверх мраморного саркофага, украшенного по углам бронзовыми колоннами высотой девять футов, которые служили постаментами для ангелов, державших в руках подсвечники. Король счел, что она станет превосходным местом упокоения для него самого. Однако работы велись с перерывами, так что усыпальница не была завершена к моменту смерти Генриха.

А вот колледж Кардинала не пережил падения Уолси. Многие земли, которые обеспечивали его существование, «выпросили себе голодные придворные»²², а когда директор и члены совета колледжа обратились к королю в надежде сохранить оставшиеся владения, Генрих туманно пообещал основать свой «почетный колледж, но не такой великолепный, какой намеревался иметь милорд кардинал»²³. Свое обещание король сдержал лишь через семнадцать лет.

Следующие два года Генрих правил Англией единолично, решив, что в будущем станет сам заниматься своими делами²⁴. Впервые за то время, что он находился у власти, ответственность за королевство лежала исключительно на нем самом, и это бремя оказалось нелегким. Сперва Генрих заявил королеве, будто после Уолси остался такой беспорядок в делах, что для его устранения придется работать день и ночь²⁵. Но очень скоро Генриху стало ясно, как много работы по управлению государством брал на себя кардинал. Теряя терпение, он кричал своим советникам, что Уолси «справлялся с делами лучше любого из них», и, раздосадованный их неспособностью решить вопросы, с отвращением уходил из зала заседаний Совета, громко топая ногами²⁶.

Тем не менее единовластное правление придало Генриху новую уверенность в своих силах, а политические и личные приоритеты побуждали его вести все более агрессивную политику. Непоколебимо убежденный в своем праве требовать аннулирования брака – «не потому, что столь многие говорят об этом, но оттого, что он, будучи человеком ученым, знает наверняка: его дело правое»²⁷, – Генрих все чаще полагался на свое суждение и свои политические инстинкты. К тому же он стал уделять больше внимания работе с документами: в 1529 году Эразм отмечал, что король сам исправлял свои письма, часто оставляя до четырех черновиков, прежде чем удовлетворялся результатом²⁸.

Падение Уолси привело к возвышению нескольких придворных. Норфолк и Саффолк совместно возглавили Совет. Первый мечтал о карьерном взлете после устранения кардинала, но обнаружил, что его обошли более умные люди. К тому же на действиях Норфолка постоянно лежала печать неуверенности: он опасался, что король может вернуть Уолси.

Своим секретарем Генрих назначил тридцатидвухлетнего знатока канонического и гражданского права из Кембриджа доктора Стивена Гардинера, до того служившего у Уолси, человека способного, но высокомерного и обладавшего сложным характером²⁹. Гардинер во многих отношениях был консерватором, однако безграничная вера в монархическую власть и враждебность к дерзавшей противостоять ей королеве делали его идеальным слугой короля. У него были смуглое лицо, крючковатый нос, глубоко посаженные глаза, постоянно нахмуренные брови, крупные руки и «мстительный острый ум»³⁰. Честолюбивый, уверенный в себе, вспыльчивый и хитрый, Гардинер любил жизненные блага. Генрих полагался на него, доверял ему важные дипломатические поручения и говорил всем, что, когда Гардинера нет рядом, он чувствует себя так, будто потерял правую руку; при этом король понимал, что его секретарь может проявлять двуличие³¹. Карьера Гардинера складывалась успешно, так как он понимал «натуру своего господина» и умел им манипулировать³².

Последним и самым важным стало назначение сэра Томаса Мора на должность лорда-канцлера Англии. Это произошло 26 октября 1529 года. Сэр Уильям Фицуильям стал вместо него канцлером герцогства Ланкастерского. Сначала король решил сделать лордом-канцлером Саффолка, но завистливый Норфолк воспротивился этому на том основании, что у Саффолка и без того много власти. Однако Мор не хотел становиться канцлером, опасаясь ввязываться в Великое дело, так как понимал, что его взгляды не совпадают со взглядами короля. Генрих отмел сомнения Мора, заверив, что ему не нужно будет участвовать в разбирательстве об аннулировании брака; пусть он «смотрит сперва на Бога, а после Бога – на себя». Эсташ Шапюи, новый имперский посол, прибывший на смену Мендосе, заявлял: «Никогда не было и не будет столь честного и хорошо подготовленного канцлера, как он»³³.

Мора не заботили внешние атрибуты его высокого статуса: он без всякой охоты надевал на себя золотую цепь. Как-то раз Норфолк, приятель Мора, приехал к нему в Челси и увидел, что тот, одетый в простое платье, поет с местным церковным хором. Покачав головой, он проговорил: «Боже мой, боже мой, милорд канцлер! Приходской служка! Приходской служка! Вы позорите короля и службу у него!»³⁴ Мор остался непоколебим. Его занимали более важные дела, к примеру распространявшаяся по Англии лютеранская ересь, по поводу чего Мор скорбел больше всего. Будучи канцлером, он сурово расправлялся с реформатами и теми, кто сеял смуту, а сожжение шести еретиков считал «законным, необходимым и правильным делом»³⁵. Уехавший за границу реформат и переводчик Библии Уильям Тиндейл, против которого Мор написал язвительную диатрибу, называл его «самым жестоким врагом истины»³⁶.

Согласно новому порядку, «превыше всех» была «мадемуазель Анна», слово которой стало законом для короля.

Казалось, процесс об аннулировании брака может тянуться вечно, однако решение оказалось под рукой. Двадцать девятого августа 1529 года Стивен Гардинер и Эдвард Фокс, королевский податель милостыни, привели в Гринвич для встречи с Генрихом никому тогда не известного церковника Томаса Кранмера. Они познакомились с ним в доме неподалеку от аббатства Уолтем, где останавливались по пути из Рима, и были впечатлены отношением Кранмера к Великому делу. Тот заявил, что это теологическая проблема, которую нельзя решить, исходя из положений канонического права, и предложил, чтобы король выяснил, в каких университетах Европы обретаются лучшие знатоки богословия.

Генриху очень понравился этот ученый клирик, низенький и худой. «Вот человек, который зрит в корень!» – заявил он, велев лорду Рочфорду ввести Кранмера в штат своих служителей и назначить домашним священником. Взамен тот обещал написать трактат с изложением своих взглядов, и в январе 1530 года, вооруженный им, король отправил своих посланников во все университеты, прося высказаться по данному вопросу.

Томас Кранмер стал одним из самых верных сторонников Генриха и Болейнов. Горячий защитник реформ, втайне заигрывавший с лютеранством, он получил место в совете колледжа Иисуса, но был изгнан оттуда за то, что женился. После того как его первая жена, девушка из бара по прозвищу Черная Джоан, умерла в родах, его вернули на должность в колледже, он принял духовный сан, затем уехал в Германию, где вошел в круг реформистов и женился на племяннице лютеранского теолога Андреаса Осиандера, родившей Кранмеру троих детей. При жизни Генриха Кранмер по необходимости держал свой брачный союз в секрете, так как в Англии священникам полагалось сохранять целибат, и он был вынужден тайком увезти свою жену в деревню, посадив ее в большой пересыльный ящик.

К ноябрю 1529 года Анна постоянно находилась рядом с Генрихом и вела себя так, будто уже стала королевой: занимала кресло консорта на пирах, носила подаренные королем дорогие наряды пурпурного цвета, предназначенного только для монархов. Записи о выплатах из Личного кошелька Генриха свидетельствуют о том, что за три года он потратил на подарки Анне сумму, эквивалентную сегодняшним 165 000 фунтам стерлингов³⁷. Среди его подношений были отрезы бархата, атласа и золотой парчи на платья, меха, тонкое полотно для сорочек и драгоценные камни для украшения одежды. Кроме того, король подарил ей множество украшений: ожерелья, броши, браслеты, золотые безделушки для платьев, кайму для отделки нарядов, расшитую самоцветами и жемчугом, украшения для головы в форме сердца, девятнадцать бриллиантов для ношения в волосах, усыпанный изумрудами перстень и другой – с плоскогранным бриллиантом, девятнадцатью мелкими бриллиантами, составленными в виде «узлов влюбленных», двадцать одним рубином, вставленным в золотые розы, и даже «золотой короной». Все эти вещи изготовил королевский ювелир Корнелиус Хейсс³⁸. У Анны также имелись подвески в виде ее инициалов, кольца и браслеты с миниатюрными изображениями короля, подаренные Генрихом, когда тот только начинал свои ухаживания³⁹. Ларец Анны сейчас находится в замке Лидс.

Тем временем Екатерина бóльшую часть времени проводила в своих покоях и старалась вести себя с Генрихом по-дружески. Но 30 ноября, обедая с королем, она потеряла самообладание и стала горько упрекать его за то, что он в последнее время пренебрегал ею. Генрих терпеливо выслушал ее. Вечером того же дня Анна сказала ему, что не стоит спорить с Екатериной, поскольку та «уверена в своем превосходстве», а потом начала брюзжать, что бракоразводный процесс затягивается, и даже намекнула, что может покинуть его, ибо тратит свою молодость «понапрасну»⁴⁰.

Вскоре после этого Анна остановила грума из Личных покоев, который нес королеве отрез ткани; на вопрос зачем, он ответил, что Екатерина сошьет Генриху рубашки, как делала всегда. Анна устроила сцену: умелая портниха и вышивальщица, она разъярилась из-за того, что Генрих предпочел отдать полотно для своих сорочек Екатерине, а не ей. Однако Генрих имел свои привычки и настоял на том, чтобы его распоряжение было исполнено⁴¹. Обе эти ссоры завершились бурным примирением.

Екатерина получила верного защитника в лице Эсташа Шапюи, гуманиста и друга Эразма, отстаивавшего интересы королевы так рьяно, что зачастую превышал свои посольские полномочия. Сорокалетний знаток канонического права и бывший судья церковного суда в Савойе, Шапюи был человеком весьма способным и умным, не боялся открыто высказывать свое мнение. Он прекрасно изъяснялся на французском, испанском и латыни, но английским владел хуже, а потому сделал своим секретарем бывшего ашера королевы Хуана де Монтойю, бегло говорившего по-английски.

Отчеты Шапюи, которые являются одними из основных источников сведений о том периоде, отличаются явной предвзятостью в пользу Екатерины: он называл Анну Болейн «Леди» или «Наложницей», даже когда та стала королевой, а кроме того, излагал разные сплетни и слухи, считая их достоверными. Поэтому историки осторожно относятся к его сообщениям. Утверждалось даже, что Шапюи редко исполнял свои обязанности при дворе. Однако он часто обедал с министрами, имел множество полезных связей и эффективную сеть соглядатаев. Вскоре посол стал центром притяжения для тех аристократов, которые поддерживали королеву, и, следуя указаниям императора, использовал все имеющиеся ресурсы для того, чтобы сформировать из них сильную группировку. Получаемые от них сведения породили у Шапюи убеждение в том, что Екатерина пользуется большей поддержкой, чем было на самом деле, и что большинство англичан готовы восстать ради нее. Шапюи нередко раздражал короля, но все-таки Генрих искренне любил его, доверительно беседовал с ним и намеренно «скармливал» ему нужную информацию⁴². Болейны ненавидели Шапюи, а некоторые советники считали его лжецом и льстецом, не ценящим честность и правду, но он, вероятно, мог бы сказать то же самое о них.

Именно в разговоре с Шапюи Николас Кэрью признался, что все более тепло относится к королеве и принцессе Марии. Друг Эксетера, Кэрью начал испытывать досаду из-за того, что Анна Болейн злоупотребляла своим положением и вела себя чересчур властно. Зная, как влиятелен Кэрью в Личных покоях, Шапюи рассчитывал, что тот сможет влиять на ход событий, но Кэрью предпочитал держать свои симпатии в тайне⁴³.

Своеволие Анны начинало вызвать недовольство у кое-кого из тех, кто до того оказывал ей поддержку. Многих людей тревожили ее религиозные убеждения. Было общеизвестно, что Анна и ее родня поддерживают реформу Церкви и разделяют взгляды евангелистов, опасно близкие к учению Лютера, хотя некоторые идеи евангелистов родились под влиянием Эразма. В эпоху, когда самостоятельное толкование Библии казалось немыслимым, Шапюи и другие обвиняли Болейнов в том, что те «больше лютеране, чем сам Лютер» и поддерживают «еретические доктрины и практики». Посол не без оснований объявлял Анну «главной причиной распространения лютеранства в стране»⁴⁴ – мнение, широко распространившееся в правление ее дочери-протестантки Елизаветы I. Анна, безусловно, давала повод для этого, так как поддерживала реформатов, открыто бросавших вызов традиционному учению Церкви, и несколько раз использовала свое влияние, спасая еретиков от преследований⁴⁵.

Более того, Анна безнаказанно читала запрещенные в Англии книги, которые, вероятно, находила в Королевской библиотеке, – Генрих держал их для справок. В любом случае их было легко достать: по словам Шапюи, «некоторые лютеранские трактаты на латыни, нехорошего свойства» передавались придворными из рук в руки, несмотря на попытки властей пресечь это⁴⁶. Одно из таких сочинений – книгу Уильяма Тиндейла «Послушание христианина» (1528), где критиковалось папство и превозносилась власть монархов, – Анна, предположительно, получила из-за границы. Она дала ее почитать своей горничной Анне Гейнсфорд, но жених девушки Джордж Зуш отнял у нее книгу, как бы в шутку, а потом решил сообщить о случившемся королю. Анна оказалась у Генриха раньше его и, встав на колени, упросила короля ознакомиться с этим сочинением. К своему удивлению, тот согласился с написанным и заявил: «Это книга для меня, ее стоит прочесть всем королям!» Тем не менее «Послушание христианина» осталось в списке запрещенных книг, так как король не считал ее подходящей для простолюдинов⁴⁷.

Другим антицерковным сочинением, рекомендованным Анной Генриху, стало «Моление за нищих» Саймона Фиша (1529), законника, который уехал в изгнание после того, как рассорился с Уолси. Генриху, который по понятным причинам стал более восприимчивым к критике Церкви, понравилась и она, и таким образом автор заручился покровительством короля⁴⁸.

При всем том сама Анна неукоснительно соблюдала все обряды, и никто никогда не обвинял ее в ереси. Ей нравились католические образы, живописные и скульптурные, церковные ритуалы. Перед смертью Анна попросила, чтобы в ее молельню принесли Святые Дары и она могла молиться о милосердии, взирая на них⁴⁹; мало того, она была уверена, что отправится на небо, «ибо совершила много добрых дел»⁵⁰. Среди принадлежавших ей книг религиозного содержания было немало сочинений традиционного характера, к примеру Часослов Пресвятой Девы Марии с указанием праздников в честь святых. Анна записала в нем послание для Генриха VIII: «Я каждым днем вам докажу свою любовь и доброту», однако ее подпись потом отрезали⁵¹. Некоторые ее книги были прекрасно проиллюстрированы и переплетены, среди них – превосходная французская Псалтирь, датируемая 1529–1532 годами⁵², и еще один Часослов, напечатанный в Париже около 1528 года. Этот второй Анна, как говорят, отдала на эшафоте сестре Уайетта, леди Маргарет Ли; теперь он находится в замке Хивер. В книге есть слова, выведенные ее рукой: «Меня в молитве помяни, в надежде день за днем живи».

Тем не менее Анна, в отличие от многих приверженцев традиции, считала, что Библию следует читать на родном языке. Ей принадлежал французский перевод Писания: во время Великого поста 1529 года Луи де Брюн, автор посвященного Анне трактата о сочинении писем, видел ее читающей Послания святого Павла на французском языке и другие переводы Библии⁵³; есть свидетельства, что она заказывала такие книги во Франции⁵⁴. Король в принципе не возражал против перевода Библии на английский, но не одобрял реформатские версии, которые, по его мнению, лишь поощряли ересь⁵⁵.

Анна отождествляла себя с делом церковной реформы, что привело к переменам в придворных партиях. Сторонники королевы стали выступать за сохранение традиционной религии, приверженцы Анны неизменно сохраняли верность реформе. В этой обстановке король 2 ноября 1529 года собрал парламент, который впоследствии стали называть Парламентом Реформации.

Сыну Генриха, Ричмонду, исполнилось десять лет. Мальчик унаследовал страсть отца к подвижным развлечениям, особенно к охоте, и очень радовался, получив от своего кузена Якова V Шотландского нескольких прекрасных бладхаундов; более мелких собак этой породы, которые умещались на мужском седле, разводили специально для него в Шериф-Хаттоне. Ричмонд охотился с аристократами из северных графств, которые искали его общества, и своими дядьями Джорджем и Уильямом Блаунтами, постоянно жившими при его дворе. Однако король встревожился, узнав, что сын больше не проявляет усердия в учебе⁵⁶. Поэтому он снял Ричмонда с должности главы Совета Севера и назначил вместо него Катберта Танстолла, который вскоре сменил Уолси в качестве епископа Дарема.

С того времени юный герцог жил по преимуществу в Виндзоре. Наставником его вместо Ричарда Кроука стал Джон Полсгрейв – кембриджский ученый монах, написавший первый учебник французской грамматики для студентов-англичан. Когда-то он преподавал французский язык сестре Генриха Марии и был ее секретарем. Уважаемый ученый-гуманист и ученик Эразма, Полсгрейв дружил с Мором и славился умением справляться с нерадивыми учениками. Король лично побеседовал с ним в Хэмптон-корте и сказал: «Полсгрейв, я вручаю вам свое мирское сокровище, растите его в добродетели и учености»⁵⁷.

Сохранились несколько писем Полсгрейва к королю, сэру Томасу Мору и Элизабет Блаунт: по ним можно судить, как наставник решал проблемы, возникшие у Ричмонда. Учитель обнаружил, что мальчик не может произносить фразы на латыни, как подобает сыну короля, поскольку шепелявит из-за отсутствия передних зубов; вдобавок у него была ужасная дикция. Метод Полсгрейва состоял в том, чтобы заново пробудить у юного герцога интерес к занятиям посредством знакомства с увлекательными комедиями Плавта. Когда Фицрой уставал от уроков, наставник объявлял перерыв. Он старался «вызвать у него любовь к учению и удовольствием от занятий», так что иногда «служители [герцога] не понимали, учу я его или играю с ним». Вскоре Полсгрейв уже мог сообщить Элизабет Блаунт, что Ричмонд вновь демонстрирует способности к учению и «имеет все благопристойные и почтенные наклонности, какие свойственны любому ребенку на свете»⁵⁸. У мальчика выработался прекрасный почерк в итальянской манере и проявился семейный талант к музыке; кроме того, юный герцог стал, как и отец, великолепным наездником.

Затем Ричмонд отправился к своему прежнему учителю Ричарду Кроуку, поступив в кембриджский Королевский колледж. Там он изучал более широкий круг предметов в обществе высокородных юношей, которые на досуге охотились с ним и научили его песням, от которых король, отец герцога, покраснел бы.

Болейны вознеслись к вершинам власти. Восьмого декабря 1529 года отец Анны стал графом Уилтширом и графом Ормондом; первое графство раньше принадлежало Стаффордам, а второе было передано Болейну после долгих споров с его кузенами Батлерами, семья которых долгое время владела титулом. Дочь сэра Томаса отныне носила титул «леди Анна Рочфорд», ее личной эмблемой стал черный вздыбленный лев графов Ормондов.

В тот же день двое сторонников Болейнов были произведены в пэры: Джордж Гастингс стал графом Хандингдоном, а Роберт Ратклифф – графом Сассексом. По просьбе Анны Болейн ее брат Джордж, тогда уже граф Рочфорд, успешный дипломат, примерно в то же время вернулся в Личные покои в качестве одного из двух джентльменов; вторым был Эксетер. Рочфорд стал ежедневно видеться с королем, который часто проигрывал ему в азартные игры и однажды великодушно заплатил его долги по ренте за дом в Гринвиче⁵⁹.

Девятого декабря король устроил пышный банкет в честь возведения Уилтшира во дворянство. Екатерина на нем не присутствовала, и Анна сидела в кресле королевы рядом с Генрихом, получив преимущество над другой королевой – сестрой Генриха Марией, герцогиней Саффолк, – а также над герцогиней и вдовствующей герцогиней Норфолк; все они слегка обиделись. По мнению Шапюи, это напоминало свадебный пир: «После трапезы начались танцы и кутеж, так что казалось, не хватает только священника, который раздаст обручальные кольца и произнесет благословение»⁶⁰.

Королева вновь заняла место рядом с королем во время рождественских торжеств в Гринвиче. Отсутствие Анны было замечено всеми. Вероятно, поэтому она не узнала, что Генрих в знак расположения послал Уолси свой резной портрет – инталию⁶¹. После праздников король отправил Екатерину в Ричмонд, а Анну – в Йорк-плейс, для которого лично составил план работ, «специально, чтобы порадовать Леди, предпочитавшую этот дворец всем остальным»⁶². Именно там 12 января 1530 года Генрих и Анна принимали гостей на великолепном балу в честь отъезда Жана дю Белле⁶³.

Через двенадцать дней Уилтшир был назначен лордом – хранителем личной печати и введен в Тайный совет, став одним из самых активных его членов. Теперь Болейны и их союзники оказывали преобладающее влияние на короля, правительство и суд. Даже Эразм заискивал перед ними: в это время он посвятил Уилтширу комментарий на двадцать третий псалом и отправил свой портрет Генри Норрису. Тем не менее вскоре у Болейнов появился могущественный соперник, который впоследствии покончит с ними.